Глава первая Немного истории

Глава первая

Немного истории

Дуэль как социокультурный феномен. Дворянский кодекс чести. Дуэль как институт регулирования отношений дворянской чести. Традиции военного поединка: аристия, рыцарский турнир, карусель. Судебный поединок. Поединок как зрелище: гладиаторские бои, ассо, кулачные бои

ПРИЛОЖЕНИЯ: Материалы о каруселях. Поле

В наше время слово «дуэль» употребляется в столь различных, иногда взаимоисключающих смыслах, что необходимо сначала определить суть этого вполне конкретного социокультурного феномена и отделить дуэль от явлений родственных и схожих. Итак, дуэль – это ритуал благородного разрешения и прекращения конфликтов, затрагивающих личную честь дворянина.

В сословной структуре послепетровского Российского государства главенствующее положение занимало дворянство. Оно имело исключительные права, но эта исключительность ко многому обязывала. Исключительность требовала сословной обособленности, замкнутости. Хотя Петр I и открыл формально сословие для выслуживших чин людей неблагородного происхождения, хотя приливы и отливы фаворитизма подчас ставили на первые места в государстве целые семейства из самых низов, тем не менее такие случаи были исключениями; для «новых» дворян подобная «милость» являлась лишь первым шагом к тому, чтобы стать настоящими дворянами Российской империи.

Сословная обособленность основывалась, с одной стороны, на поддерживаемом культе рода, с другой – на культе общества. Род – это гарантия прошлого. Память о предках и ответственность перед ними, благородство – это противопоставление «Иванам, не помнящим родства», людям подлого происхождения. Общество – это гарантия настоящего. Дворянин всегда и повсюду включен в корпоративные связи, неформально уравновешивающие отношения формальные, служебные. Перед обществом дворянин отвечает за соответствие своего повседневного поведения, каждого своего поступка происхождению и положению. Суждение общества офицеров или общественное мнение в свете могут быть важнее, чем приказ командира или воля губернатора. Оказаться исключенным из родового клана или из общества – вот угроза, которая для дворянина была страшнее физической смерти.

По каким же правилам жило дворянское общество? Кодекс чести был универсальным этическим законом. Он объединял в себе все требования, предъявляемые к благородному человеку. Вряд ли возможно на нескольких страницах описать такой сложный феномен, как дворянская честь. Может быть, в настоящей работе это не так уж и необходимо, потому что представления о том, что благородно и что неблагородно, что честно и что бесчестно, в значительной части сохранились до сих пор. Позволим себе лишь несколько самых общих замечаний.

Честь обязывала дворянина быть достойным своей свободы. Недопустимыми считались ложь, трусость, неверность присяге или данному слову. Кража расценивалась как безусловная подлость. Любопытно, что присвоить казенные деньги, обобрать подчиненный полк, город или целую губернию казалось обычным делом. Е. П. Карнович в своей книге «Замечательные богатства частных лиц в России» [91] рассказал, как на губернаторских и министерских постах, на откупах и армиях наживались огромные состояния. Но вот вытащить кошелек из чужого кармана настолько унизительно, что уличенному в этом остается либо застрелиться, либо исчезнуть.

Дворянин призван уважать равных и защищать слабых. Человек чести должен признавать честь других, иначе и его собственная будет немногого стоить. Везде, где чести и достоинству угрожает подлость, дворянин обязан встать на их защиту.

Поединок в начале Куликовской битвы.

Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI в.

Честь требует от дворянина полного и абсолютного подчинения ее законам. Вся жизнь дворянина посвящена служению чести, и даже угроза смерти не может остановить его. Впрочем, смерть угрожает в исключительных ситуациях, сложнее соответствовать своему благородному положению ежедневно и ежеминутно. Владение шпагой и пистолетом важно, но настоящего дворянина узнают по умению пользоваться носовым платком и столовым ножом, по умению одеваться и танцевать, по осанке, походке и речи.

Дворянин самостоятелен и свободен в своих поступках. Если он принял решение, ничто не должно ему препятствовать. Если он совершил тот или иной поступок, то он сам, один, несет за него полную ответственность. Все происходящее с благородным человеком необратимо, нельзя взять слово назад, начать сначала, переиграть. Что свершилось, то свершилось.

Честь представлялась не механической суммой требуемых благородных качеств и достоинств. Каждая из составляющих была таким же абсолютом, как и единое целое. В вопросах чести не могло быть никакой относительности, никаких полутонов. «Почти храбрый», «более-менее благородный» – это уже оскорбительная насмешка.

Дворянин не мог допустить, чтобы его честь подвергалась хоть малейшему сомнению. Однако в жизни неизбежны конфликты и ссоры. Поэтому-то и была столь необходима дуэль – ритуал, не допускающий между благородными людьми неблагородных отношений. Как только дворянин чувствовал, что его честное имя под угрозой, он мог потребовать удовлетворения, и противник не имел права ему в этом отказать.

Как же был построен дуэльный ритуал? Схема знакома многим из художественной литературы: за нанесением оскорбления следовали вызов и его принятие противной стороной, затем происходил поединок (бой) и, наконец, примирение (прекращение дела).

Центральной частью дела чести являлся поединок. Очень часто и современники, и исследователи позднейших времен отождествляли дуэль только с поединком, боем. На самом деле все предшествующее поединку не менее значимо и ритуально, в неменьшей степени обусловлено сценарием, чем сам бой. Но бой, поединок – это действительно кульминация ритуала. Поединок – это бой между двумя соперниками на благородном смертоносном оружии, происходящий в присутствии секундантов, по заранее установленным правилам, составленным в соответствии с кодексом или традицией.

Дуэль как институт регулирования отношений дворянской чести существовала на достаточно ограниченном отрезке русской истории. Условно можно поставить границы с середины XVIII до середины XIX века. До этого времени еще нельзя говорить о сложившемся европеизированном дворянском сознании, а во второй половине XIX столетия дворянство утратило главенствующую роль в постепенно распадающейся под напором буржуазных отношений сословной структуре России и, хотя дуэли еще случались, суть явления в значительной степени изменилась.

Дворянская культура, хотя и была вполне самостоятельным, замкнутым историческим феноменом, считала себя наследницей аристократической и воинской традиции Европы в целом. Она искала (и находила!) предшественников и предков и в тех или иных современных реалиях усматривала черты сходства с историческим прошлым. В дуэли дворяне видели продолжение старинных традиций единоборств. Реальная история видов единоборств требует от историка универсальных знаний и некоторой самоуверенности. Не претендуя на обладание ни тем ни другим, мы постараемся восстановить представления русских дворян XIX века об истории дуэли и назвать те исторические ситуации, сходство с которыми находили дуэлянты, выходя на поединок.

Ритуальный поединок имеет глубокие традиции. Самая древняя разновидность – воинский поединок. Из мировой истории нам известны случаи, когда битва между войсками начиналась с того, что перед строем выезжали или выходили богатыри, известные ловкостью и отвагой, силой и доблестью, и вызывали из стана соперников «на честный бой» желающих помериться силой. Вызов мог сопровождаться насмешками и оскорблениями в адрес противников (впрочем, совершенно не обязательно) и демонстрацией собственной удали и мастерства. Такой поединок (часто он называется специальным термином – аристия), на который могли выйти и полководцы, не обязательно был «честным» боем, и хотя у каждой из сторон могли существовать свои правила (например, не наносить удара в спину, не добивать лежачего или раненого), но они не всегда совпадали, и никаких предварительных договоренностей не составлялось. Победа (почти всегда – смерть соперника) была превыше всего, она становилась знаком, знамением, пророчеством; исход поединка мог оказать такое сильное влияние на армии, что исход сражения оказывался предрешен.

Традиция аристии полностью осталась в былинных (в Европе – в рыцарских) временах, но отголоски ее слышатся даже в XX веке, например в главе «Поединок» из «Василия Тёркина».

Однако дворяне XVIII–XIX веков, говоря о дуэли, редко сравнивали ее с аристией, но гораздо чаще – с рыцарским поединком и рыцарским турниром. Вообще, дворянская культурa очень хотела походить на рыцарскую, а точнее – на то рыцарство, которое она придумала для себя. И здесь ритуал, воплощавший в себе идеалы возвышенного благородства и воинской доблести, выходил на первый план – по примеру крупных рыцарских турниров позднего Средневековья.

Посвящение в рыцари. Литография М. фон Швинда. 1822–1823

На турнирах, которые обычно объявлялись крупными феодалами, князьями, монархами, собравшиеся рыцари не имели других причин для поединка, кроме демонстрации благородства и доблести. Усиленная и утонченная ритуализация, превращавшая каждое движение в жест, каждое слово в символ, каждый предмет в эмблему, становилась самоцелью. Выработался сложный и разнообразный язык рыцарского этикета и кодекс рыцарской чести; вся жизнь – от посвящения в рыцари до самой смерти – безусловно подчинялась этим законам, и наиболее полно и концентрированно все это выражалось в рыцарском турнире. Приглашение рыцарей на турнир, объявления герольдов, гербы, знамена, символы и эмблемы, феодал со своим двором и публика, дамы сердца, пажи, оруженосцы и трубадуры, взаимные вызовы и приветствия рыцарей, сам бой, заключенный в строгие рамки правил и запретов, признание поражения и объявление победителя – вот такая несколько приукрашенная картина турнира сохранилась в культурной памяти. Именно представление о турнире как о празднике, ритуальном чествовании рыцарства послужило одним из источников дуэли. В таком виде «рыцарский миф» входил в дворянскую культуру.

В Европе развитие от рыцарства к дворянству шло постепенно, но в России этой преемственности не было. Поэтому особенно любопытно наблюдать, как вместе с европеизацией настоящего, начиная с Петра I и затем в течение долгого времени, происходила такая же европеизация прошлого, «возрождение» отсутствующих традиций. Вот один пример. В средневековой Европе параллельно с турниром существовала еще одна форма ритуального поединка – карусель. В отличие от турнира, карусель изначально была развлечением, соревнованием. Рыцари состязались в умении управлять лошадью, в ловкости и силе, в умении владеть различными видами оружия: стреляли из лука, метали дротики, на полном скаку срубали мечом или поражали копьем специальные чучела или мишени. Наряду с серьезными соревнованиями, проводились и шутливые, например: объявляли победителем того, кто хуже всех стреляет из лука, могли наградить всадника, который первым свалится с лошади. После запрещения рыцарских турниров карусели отчасти заменили их и пытались перенять некоторые их функции. Да и сами рыцари (а потом дворяне), ранее имевшие возможность на турнире состязаться серьезно, а на карусели – шутливо, теперь соединили в карусели и серьезное соперничество, и развлечение. В форме организации карусели также стали имитировать внешние приметы турнира. Именно такая имитация была блестяще проведена в 1766 году Екатериной II. Русские карусели чрезвычайно интересны сами по себе. Любопытно отметить, что эта форма очень легко была принята в никогда не знавшей турниров России, и русские дворяне воспоминаниям о своей реальной татаро-монгольской, языческой и византийской истории предпочли европейские воспоминания о рыцарях и турнирах. Участвуя в каруселях, русские дворяне ощущали себя если не настоящими рыцарями, то наследниками европейской рыцарской культуры.

Турнир. Литография М. фон Швинда. 1822–1823

МАТЕРИАЛЫ О КАРУСЕЛЯХ

В. Л. Пушкин

О каруселях

«Карусели имеют древнейшее происхождение. Тертуллиан утверждает, что богиня Цирцея была изобретательницею каруселей и что она учредила их в честь Солнца, отца своего. От того самого иные думают, что слово „карусель“ происходит от carrus solis или carro del sole[2]. Вероятнее всего, что карусели получили свое название от колесниц, в сих рыцарских упражнениях употребляемых.

Карусели напоминают нам о прежде бывших рыцарских играх и поединках. Французы, англичане и немцы спорят между собою об учреждении так называемых турниров (tournois) и определяют оное в девятом веке.

Древние остатки народных богатырских песен и сказок доказывают, что в России, так же как и в других европейских государствах, такие игры и поединки существовали, и также господствовала система странствующих рыцарей. Вступающим в сие звание предлагаемы были три статьи. Рыцари клятвенно их сохранять обязывались.

1) Никогда не отступать от добродетели. Преступник, недостойный милости Всемогущего, лишаясь спокойствия душевного, лишается и способности к великим подвигам.

2) Видя слабого, притесняемого сильнейшим, не оставлять без защищения. Не помогающий ближнему не может и сам ожидать помощи.

3) Покровительствовать всегда беззащитным женщинам, находящимся в гонениях и напастях. Любовь умягчает нрав ратоборцев, могущий легко в зверство обратиться.

Руководствуемые сими правилами витязи за честь себе вменяли наказывать неправедных и защищать слабых. Насилия вельмож, разбои и опустошения от злонамеренных врагов, около 996 года при владении великого князя Владимира Святославича по всей Руси распространявшиеся, заставляют предполагать, что он был первым учредителем рыцарского богатырского в России ордена, ибо, по летописям, ни при котором государе не упоминается столько о ратоборцах, необычайною силою одаренных. В дошедших до нас чрез изустные предания сказках и доныне многие из них поименно прославляются. Вскоре сии рыцари пресеченные для путешествующих по России дороги сделали опять безопасными и кроющиеся в лесах и вертепах скопища злодеев истребили. К молве, разнесшейся повсюду о силе и отважности их, по тогдашнему образу мыслей, приметались чудесности духов, которые защитникам невинности благоприятствовали, и мнимое сверхъестественное могущество рыцарей распространило спасительный страх на всех обидчиков и утеснителей.

Писатели византийской истории уверяют, что восточные народы переняли у французов искусство в ратоборстве, и некий иностранный историк называет турниры поединками французскими. Нам известно только то, что Россия почти в то же самое время, как начались турниры в прочих европейских государствах, то есть в девятом веке, славилась также своими храбрыми витязями и могущими богатырями.

Мы читаем в летописях, что в 993 году, во время царствования равноапостольного князя Владимира, на берегу реки Трубежа был славный поединок между исполином печенегским и сильным богатырем русским Яном Усмовичем, который, схватив печенега, приподнял его, ударил об землю и поверг мертва. От сего поединка зависела участь Русской земли. Победитель, вооружась потом палицею, вместе с Владимиром на ужаснувшихся печенегов наступил. Робостью объятые полки супостатов побежали, а россияне, в торжестве преследуя их, покрыли поля множеством убиенных.

В самом начале турниров женщины не присутствовали при сих военных увеселениях, но любовь к славе искоренила в сердцах их врожденную робость, и они потом брали в оных величайшее участие.

Все подвиги рыцарей были посвящены женскому полу. Каждый рыцарь носил любимый цвет своей красавицы, украшал щит свой ее именем, шлем – шитым ею покрывалом, копье – полученною от нее лентою или ожерельем, любовь, честь и слава были истинные добродетели рыцарей, а поцелуй, данный красавицею победителю, был величайшая для него награда.

В 1559 году Генрих II, король французский, потерял жизнь в турнире, и французы, пораженные таким несчастием, прекратили сии опасные увеселения. Однако ж год спустя после кончины сего молодого государя был в Орлеане последний турнир, на котором принц крови, Генрих Бурбон-Монпансье, упав с лошади, умер. Дух рыцарства исчез с прекращением сих рыцарских поединков, и мы видим только слабые остатки оного в учрежденных потом каруселях.

Людовик XIV, король французский, государь, любивший пышность и забавы, во время данного им каруселя в 1661 году сам был начальником римской кадрилии. Праздник сей был, как сказывают, великолепнейший, и на нем присутствовали приехавшие тогда нарочно в Париж иностранные принцы и вельможи.

В 1750 году в Берлине братья Фридриха II показывали в карусели свое искусство и проворство, но славнейший из каруселей был дан в России в 1766 году, при начале царствования блаженной памяти Екатерины Великой. Четыре было кадрилии: славянская, римская, индейская и турецкая.

Государыня была одета по-славянски. Она любила славу и народ русский. Одеяние рыцарей и дам было великолепнейшее. Казалось, что на случай сего торжественного празднества алмазы всех четырех частей света были собраны и привезены в Россию. Украшенный сединами фельдмаршал граф Миних был главным судьею рыцарей. По окончании ристаний и при раздавании прейсов сей достопочтенный муж произнес трогательную речь, в которой изобразил милости великой монархини и блаженство ее подданных. „Известно всем, – так говорил он, – что не проходил один день, который бы не показал знака материнских попечений нашей всемилостивейшей императрицы о возвышении славы ее империи, о благополучии всех вообще ее подданных и о умножении знаменитости, особливо всех благороднорожденных“. Потом, описав великолепие каруселя и подвиги рыцарей, граф Миних окончил речь свою сими словами: „Что до меня принадлежит, – сказал он, – то в старости и седине моей, чрез шестьдесят и пять лет, под бременем службы, без сомнения, нахожу себя древним солдатом и старейшим в Европе фельдмаршалом. После того как я имел честь не единожды приводить российскую армию к победам, за особливое почитаю себе воздаяние и тем славлюся, знаменитые дамы и кавалеры, что в сей день не только я свидетель, но еще и главный судия ваших благородных подвигов“.

В. Л. Пушкин.

Гравюра С. Ф. Галактионова. 1822

Лирик Петров, известный по стихотворениям своим, поднес императрице оду, в которой он воспел рыцарские игры и блеск двора российского. <…>

Первый прейс из рыцарей получил римской кадрилии полковник и унтер-шталмейстер Василий Михайлович Ребиндер. Второй прейс получил турецкой кадрилии подполковник кирасирского полку князь Иван Андреевич Шаховской. Третий прейс получил римской же кадрилии конной гвардии ротмистр граф Штейнбок. Из дам: первый прейс – ее сиятельство графиня Наталья Петровна Чернышева, ныне вдовствующая княгиня Голицына, штатс-дама и ордена Св. Екатерины второго класса кавалерственная дама. Второй прейс – ее сиятельство графиня Екатерина Александровна Бутурлина, ныне штатс-дама и кавалерственная дама, супруга его сиятельства князя Юрия Володимировича Долгорукова. Третий прейс – Анна Васильевна Лопухина.

Таковы были увеселения Екатерины Великой! Внук ее, государь император Александр I, шествующий во всем по ее стопам, соизволил ныне на желание московского благородного общества дать публике карусель, в котором он назначил учредителем его высокопревосходительство Степана Степановича Апраксина. Главным же судьею рыцарских подвигов ныне честь имеем называть его сиятельство главнокомандующего здешнею столицею фельдмаршала графа Ивана Васильевича Гудовича.

В 1784 году, во время главного начальства в Москве покойного генерал-фельдмаршала графа Захара Григорьевича Чернышева и под распоряжением флигель-адъютанта ее императорского величества государыни Екатерины II генерал-майора Ивана Николаевича Корсакова и генерал-майора Степана Степановича Апраксина, был на Девичьем поле довольно замечательный карусель. Прейсы выиграли кавалеры: князь Александр Сергеевич Трубецкой, Иван Николаевич Корсаков, Степан Степанович Апраксин и Василий Алексеевич Хованский.

В 1777 году, при короле шведском Густаве III, был славный карусель в Стокгольме. В 1803 году, во время главного начальства в Москве покойного фельдмаршала графа Ивана Петровича Солтыкова, был также карусель под распоряжением графа Ивана Петровича Солтыкова, князя Александра Феодоровича Щербатова, князя Сергея Сергеевича Голицына и Алексея Михайловича Пушкина. Прейсы выиграли: граф Петр Иванович Солтыков, Алексей Михайлович Пушкин, князь Сергей Сергеевич Голицын и граф Варфоломей Васильевич Толстой.

Нынешний карусель составляется из нижеследующих особ: учредитель всего каруселя – Степан Степанович Апраксин. Главный судья – главнокомандующий граф Иван Васильевич Гудович. Судьи: князь Юрий Володимирович Долгорукой, Степан Степанович Апраксин, граф Федор Васильевич Растопчин, князь Иван Сергеевич Барятинский, Николай Васильевич Обресков, Федор Петрович Уваров, Василий Николаевич Чичерин, Александр Алексеевич Чесменский. Главный церемониймейстер всего каруселя – князь Василий Алексеевич Хованский; старший конный церемониймейстер – князь Александр Федорович Щербатов; старший пеший церемониймейстер – граф Петр Иванович Салтыков. Господа конные церемониймейстеры: князь Петр Алексеевич Хованский, Николай Сергеевич Солтыков, князь Александр Сергеевич Трубецкой, Афанасий Иванович Юрасов. Господа пешие церемониймейстеры: Саковнин, Бартенев, Гусятников, князь Иван Сергеевич Одоевский. Герольдмейстер – граф Илья Андреевич Толстой. Гофмейстер – князь Димитрий Евсеевич Цицианов. Маршал каруселя – Алексей Александрович Пашков. При учредителе господа конные ассистенты: Вальцев, Маслов, В. Войнолович, И. Войнолович, Лесли. Господа ассистенты главного церемониймейстера: Александр Чернов, Калинин. Господа ассистенты гофмейстера: Степан Чернов, Крылов. Господа ассистенты герольдмейстера: Грас, Протопопов. Главный секретарь – г. Иванов. Секретари: гг. Пенский, Яковлев, 1-й военной кадрилии шеф – Алексей Михайлович Пушкин. Господа кавалеры 1-й кадрилии: князь Гагарин, Обресков (адъютанты генерал-фельдмаршала), Мордвинов, Мерлин. 2-й кадрилии шеф – Сергей Иванович Талбухин. Господа кавалеры 2-й кадрилии: Нелединский, князь Волконский, Волков, Бехтеев. 3-й кадрилии шеф – Димитрий Николаевич Болховской. Господа кавалеры 3-й кадрилии: граф Апраксин, Валуев, князь Гагарин, граф Апраксин. 4-й кадрилии шеф – Всеволод Андреевич Всеволожский. Господа кавалеры 4-й кадрилии: Шепелев, граф Толстой, Демидов, Вишняков. Главный берейтор при карусели – г. Шульц. Архитектор – г. Компорези.

Царскосельская карусель. С картины О. Верне. 1843

Почетные члены, участвовавшие в заведении каруселя: графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, Екатерина Володимировна Апраксина, князь Николай Борисович Юсупов, действительный тайный советник Валуев, действительный тайный советник князь Долгорукий, действительный тайный советник Лунин, генерал-лейтенант Кнорринг, генерал-лейтенант Брозин, генерал-лейтенант Гессе, сенатор князь Багратион, сенатор Баранов, генерал-майор Бахметев, генерал-майор Мерлин, сенатор Левашов, генерал-лейтенант князь Шаховской, генерал-майор граф Гудович, сенатор Нарышкин, генерал-майор Позняков, сенатор Нелединский, генерал-майор граф Разумовский, тайный советник Юшков, действительный статский советник Демидов, полковник Дмитриев, бригадир Дурасов, генерал-майор барон Корф, камер-юнкер князь Вяземский, бригадир Исленьев, Сергей Соковнин, Николай Масалов, Феодор Масалов, Александр Облязов» [1811 год; 154, с. 130–135].

Постепенно карусели стали превращаться в состязания наездников безо всяких турниров и поединков. Да и сами дворяне охладели к этим рыцарским забавам. Вот, например, Л. Сапега, обязанный по своему положению участвовать в придворных увеселениях, в конце 1820-х годов без тени «праздничных» интонаций писал: «После Масленицы при дворе устраивались карусели. Для этого предназначался ярко освещенный манеж. Затем следовал ужин. Я ездил обыкновенно на дворцовых лошадях. Мне предназначались всегда две лошади, которые обыкновенно к концу вечера бывали заезжены» [163, с. 103].

Для простого народа в Петербурге на Крестовском острове с начала XIX века была устроена механическая карусель. Там развлекающиеся подмастерья могли метать дротики или сшибать шпагами «турецкие головы», сидя на деревянных – почти как настоящие! – конях (великолепное описание этой немецкой карусели дает В. П. Бурнашев [22], но оно слишком объемно для нашего издания).

В Средневековье весьма распространена была еще одна форма ритуального поединка – судебный поединок. Это была одна из разновидностей суда Божия (в научной литературе чаще используют термины ордалия или jus Dei). В поисках доказательств невиновности и правоты человека его подвергали различным испытаниям: огнем, водой, раскаленным железом и т. п. – либо испытанию поединком с тем, кто противостоял ему в судебном споре. Такой способ разрешения конфликтов был, конечно же, наследием нравов языческих времен, но, как и многие другие пережитки, вполне совмещался в сознании средневекового человека с христианскими представлениями и поэтому находил свое место в юридической системе Средневековья. В том случае, если судебный поединок происходил между простолюдинами, он походил на обычную стычку. Но если конфликт возникал между благородными рыцарями, ритуализация судебного поединка была на порядок выше. Они обращались к суду, и он назначал время и место поединка и затем, в присутствии зрителей, был свидетелем суда Божия. Впрочем, для благородного человека нет суда выше его чести и суда Божия: «Два благородных рыцаря поссорились между собою: нельзя же им идти тягаться перед судом, <…> они, как военные люди, гражданским законам не подлежат и в грош их не ставят, а все дела между собою решают мечом» [144, с. 230].

Суд Божий. С миниатюры XV в.

«Сам бой обставлялся особенно торжественно: на удобном, ровном месте, окруженном барьером или веревкой, ставили, друг против друга, два выкрашенных в черную краску или задрапированных черным сукном высоких седалища; тяжущиеся садились там и при всем стечении зрителей давали торжественную клятву в своей правоте и готовности с помощью Божией отстаивать ее с „Евангелием в одной руке и мечом в другой“; оружие тяжущихся должно было быть одинаковым, и перед вступлением в поединок бойцы должны были поклясться, что не имеют на себе никаких противозаконных доспехов; судьи тем не менее подвергали обе стороны тщательному осмотру, и лишь после этого главный судья суда Божия давал сигнал к бою. Победа означала правоту затеянного дела, а побежденный признавался виновным в взводимом на него обвинении и подвергался законной каре; <…> победитель же имел право на доспехи побежденного и нередко жертвовал их на церковь, где они выставлялись напоказ» [120, с. 5–6].

В России существовал свой вариант судебного поединка – поле. По сути такой же суд Божий, как и в Европе, поле иногда несколько отличалось по форме: «схватка происходила наедине, без свидетелей, в поединке не использовали ни железо, ни воду, ни огонь, бились чистым оружием – палицей» [95, с. 217]. Распространено поле было с XII по XVI и даже до начала XVII века, официально было признано только в XV веке, а пик его популярности и общепринятости пришелся нa XVI столетие [9, с. 104]. При этом поле, как и европейский jus Dei, постоянно подвергалось критике и даже прямым запретам со стороны церкви и верховной государственной власти.

ПОЛЕ

«Полем, или судебным поединком, по Судебнику царя Ивана Вас<ильевича> 1550 г<ода>, мог быть решен всякий процесс, в котором ищея или ответчик не могли представить ясных доказательств и в то же время не хотели признать доказательств противной стороны. Заемное дело от рубля, бой или оскорбление и увечье, поджог, душегубство, разбой и даже тяжбы о поземельном владении – вот предметы, тяжбу о которых <…> дозволялось решать полем. В подобных случаях не только ищея и ответчик имели право полем доказывать свою невинность, но и свидетели той и другой стороны могли доказывать всякому оспоривающему правдивость своих показаний также полем. <…>

Так как поле, по желанию тяжущихся, допущено было при всех почти исках, причем ищеями и ответчиками могли быть лица всякого пола, возраста и состояния, то закон о поле дозволял лицам, которым по их положению было неудобно или которые сами не хотели лично биться на поле, выставлять за себя наемных бойцов, или, по тогдашнему выражению, „наймитов“. Вот как пишет об этом Судебник 1550 года: „А против послуха ответчик будет стар или мал, или чем увечен, или поп, или чернец, или черница, или жонка, и тому против послуха наймит, а послуху наймита нет. А которой послух чем будет увечен без хитрости, или будет в послусех поп, или чернец, или черница, или жонка, и тем наймита наняти вольно ж“. <…>

Когда „обои истцы ималися за поле“, начинались приготовления к нему. Ищея и ответчик, если не хотели биться сами, отыскивали искусных бойцов. Отыскивать их было, кажется, нетрудно, потому что, промышляя своим искусством, наймиты сами знали, кажется, когда, кому и где присуждено поле. <…>

Самые места судебных битв и доселе еще удержали свое древнее название поль или полей: укажем в Москве на церковь Троицы в полях, близ Владимирских ворот, на Никольской улице. В Троицком посаде местом битв было сперва пространство перед монастырскими воротами, а в 1560 г<оду> указано для них новое место в селе Клементьеве (ныне часть посада Сергиева). Вместе с тяжущимися к бою являлись 1) окольничий, 2) дьяк и 3) недельщик. Немедленно по прибытии эти представители правительства опрашивали истца и ответчика, „кто за ними стряпчие и поручники (секунданты)“. Указанным поручникам дозволялось стоять у поля, но без всякого оружия. Между тем около поля стекалось много народа, неприкосновенного к тяжбе: тут были и праздные зрители, и бойцы, и ворожеи. Правда, закон постоянно отстранял от поля лиц, неприкосновенных или не долженствующих быть прикосновенными к делу. <…>

Рисунки из пособий по фехтованию XV в.

Перед начатием боя недельщик отводил тяжущимся определенное пространство и, кажется, обносил его веревкою, за что получал он определенную плату. <…>

По назначении границ боя начинался и самый бой. <…> Пред полем назначалась присяга <…>, <то есть> всегда оставалась возможность тяжущимся миролюбивою сделкою у присяги окончить дело. Если мира не хотели, начиналась битва. Обыкновенное оружие для нее была „дубина“ и „ослоп“, между тем как на самом полевщике был „доспех“. Языческая основа этого обычая выразилась у нас в самом оружии, обыкновенно деревянном. <…>

Больших подробностей о самом ходе битвы мы в своих памятниках не имеем. Знаем, правда, что половщик, т<о> е<сть> бьющийся, мог покинуть свой процесс и по начале битвы: наймит мог не достоять своего урока, ищея и ответчик, если бились сами, могли убежать. Не знаем, мог ли у нас кто из бьющихся в случае усталости просить себе отдыха. <…> Равным образом не знаем, в чем состояло окончательное торжество победителя над противником. <…> У нас, кажется, победитель только тогда признавался победителем, когда повергал противника на землю своими яростными ударами. На это указывает выражение законов наших о побежденных: „А на убитом истцово доправить“. Слово „убитый“ здесь не имеет собственного значения, потому что далее закон говорит о взысканиях с него; оно вообще означает поверженного на землю, лежащего как убитый, хотя бывали случаи действительных убийств во время поля, и вообще дело не обходилось без кровопролития. <…>

Итак, побежденный, или, по тогдашнему выражению, „убитый“, признавался виноватым. Начиналась расплата: виноватый платил прежде всего полевые пошлины. <…> Он платил, во-первых, чиновникам правительства, бывшим всегда при поле, т<о> е<сть> окольничему, дьяку и недельщику <…>. Кроме того, бралась пошлина в казну <…>. Этим кончалось поле» [9, с. 47–57].

Несмотря на то что временной промежуток между полем и дуэлью в России не такой уж большой, прямой преемственности между ними не было. Российские дворяне не звали друг друга «на поле битися», не клялись на иконе (в Древней Руси поле считалось последним средством, к которому прибегали только в том случае, когда оба соперника поклялись на иконе или на Библии в своей правоте). Тем не менее представление о поединке как о суде Божием было очень распространено, оно налагало на ритуал значение мистического таинства и уравнивало силы и надежды.

Еще в античности появилась традиция поединка как зрелища. Одним из любимейших представлений, непременной составной частью каждого праздника были гладиаторские бои. Унаследованные Древним Римом как пережиток ритуального жертвоприношения (в первую очередь – погребального), гладиаторские бои обставлялись со всевозможной пышностью, схватки чередовались с музыкой и пением, публичными пытками и казнями, травлей диких зверей. Соперники могли быть вооружены разным оружием, иногда это даже поощрялось, ведь экзотика была непременной составляющей такого зрелища: очень эффектно смотрелся бой иссиня-черного нубийца с белокурым галлом, и каждый из них дрался на том оружии, к которому был приучен с детства. В поединке один гладиатор мог сражаться с несколькими, конный – с пешим, все это было несущественно – лишь бы бой смотрелся. И то, что умирали в этом бою не «понарошку», а всерьез, тоже было непременной составной частью зрелища.

В гладиаторских боях участвовали в основном рабы. И хотя известно немалое число случаев, когда римляне из патрицианских родов (и даже императоры!) выходили с мечом на арену цирка, все-таки для свободного человека «ремесло» гладиатора было недостойным, даже презренным. Однако для пленного воина арена была единственной возможностью сохранить достоинство.

Несмотря на очевидные и принципиальные различия, дуэлянтов Нового времени часто сравнивали с гладиаторами. Впрочем, еще чаще с гладиаторами сопоставляли цирковых борцов и фехтовальщиков. Здесь уже на бой выходили профессионалы, дравшиеся, как правило, не «всерьез». Имитация боя могла быть более или менее грубой, и даже не всегда имитацией. В таком виде балаганный бой сохранялся в течение многих веков, и в XIX, и даже в начале XX века бродячие цирковые труппы часто предлагали публике, например, бой на ножах «мавров» или одетых в самодельные шкуры «дикарей». Впрочем, уже в XIX веке это зрелище в цирке было почти полностью вытеснено различными видами борцовских и боксерских состязаний.

Был еще один вид поединка-зрелища. Начиная со Средних веков обучение фехтованию стало профессиональной деятельностью, и фехтмейстеры организовывали специальные манежи, набирали учеников. Своеобразной рекламой для них были публичные поединки, на которых они демонстрировали свои умения, вступали в прямое соперничество с конкурентами. Назывались такие поединки ассо[3]. В XIX веке несколько ассо состоялось и в России, их устраивали в основном приезжие, чаще всего французские фехтмейстеры. С. П. Жихарев осенью 1806 года записал: «На будущей неделе фехтовальный учитель Севенар с сыном будут держать публичный assaut с другим таким же фехтовальщиком, как и они сами, сэром Сибертом» [76, с. 10–11].

Фехтование офицеров в присутствии императора Александра II. С рисунка А. И. Шарлеманя. 1860-е

Многие из заезжих французских фехтмейстеров искали какое-нибудь официальное место, например преподавателя в военном училище или полку, однако здесь им необходимы были покровительство и известность. В романе А. Дюма «Учитель фехтования» (романист пользовался записками довольно популярного в 1820-е годы в Петербурге фехтмейстера Огюстена Гризье, и приводимый ниже эпизод описан им почти дословно) главный герой обращается за помощью к молодому светскому красавцу-кавалергарду графу Алексею Анненкову (прототипом которого был декабрист Иван Анненков); тот дает ему совет: «Вам надо поступить следующим образом: устроить публичный сеанс и проявить на нем свое искусство. Когда слух о вас распространится по городу, я дам вам прекрасную рекомендацию, с которой вы явитесь к великому князю Константину, который находится как раз в Стрельне и, надеюсь, соблаговолит представить ваше прошенье его величеству». Герой следует совету, и ему приходится выдержать импровизированный поединок с цесаревичем, пожелавшим лично проверить мастерство фехтмейстера. Импровизированное ассо удалось, брат императора получает положенное количество уколов и, довольный, дает все необходимые рекомендации.

О воинском поединке, рыцарском турнире и суде Божием часто вспоминали в связи с дуэлью, о гладиаторском бое и ассо – реже. Были и еще некоторые, гораздо более далекие по сути явления, которые приходят на ум как аналоги и предки дуэли. Таков, например, русский кулачный бой. Мы не будем рассказывать всей истории кулачных боев начиная с доисторических времен, а остановимся только на сложившихся русских традициях. Вот что писал о кулачных боях в России XVI века С. Герберштейн в своих знаменитых «Записках о Московии»: «Юноши, равно как и подростки, сходятся обычно по праздничным дням в городе на всем известном просторном месте, так что видеть и слышать их там может множество народу. Они созываются свистом, который служит условным знаком. Услышав свист, они немедленно сбегаются и вступают в рукопашный бой; начинается он на кулаках, но вскоре они бьют без разбору и с великой яростью и ногами по лицу, шее, груди, животу и паху, и вообще всевозможными способами одни поражают других, добиваясь победы, так что зачастую их уносят оттуда бездыханными. Всякий, кто побьет больше народу, дольше других остается на месте сражения и храбрее выносит удары, получает в сравнении с прочими особую похвалу и считается славным победителем» [43, с. 117–118].

Конечно же, кулачный бой имел с дуэлью лишь поверхностное сходство. Описание поединка в лермонтовской «Песне о купце Калашникове…» – это в первую очередь стремление найти в прошлом истоки настоящего, и не случайно многие современники увидели в «Песне…» отражение дуэли Пушкина с Дантесом [107, с. 110].

Впрочем, и в XVIII, и даже в XIX веке некоторые дворяне не считали для себя зазорным поучаствовать в народной забаве. Особой силой, ловкостью и крепостью в «кулачной сшибке» славился, например, Алексей Орлов, но для него это было, конечно же, только увеселением.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.