Глава 21 Русские идут

Глава 21

Русские идут

На подконтрольных Хазарскому каганату великих реках с некоторых пор стали появляться незнакомые по прежним временам гости. Прибывали на небольших судах, порою на славянских ладьях, с которыми обращались не очень умело – тем не менее у гребцов чувствовалась солидная водоплавательская закваска, причем не речного уровня. Высокие, крепкие, с уверенными движениями и взглядами. Немногословные, даже угрюмые – лишь иногда проскальзывала снисходительная ухмылка или неожиданно разражались бесцеремонным хохотом. В случае чего могли без обиняков обозначить свое физическое и боевое превосходство, а порою и «выплеснуть эмоции». Привозили меха, янтарь, рабов и прочий обычный северный товар, приценивались к изделиям Византии и Востока, интересовались, из каких краев, далек ли и труден был путь. Потом партии их становились многочисленнее, а в путь, видно, собирались далекий – к устьям Днепра, Дона и Волги, а там, глядишь, и на морской простор – черноморский, азовский, каспийский. Это становилось подозрительным, с халифатом и Византией хазарским властям лишний раз портить отношения не хотелось. Но пришельцы исправно платили положенные пошлины. А что с мечами, боевыми секирами – так ведь торговые люди, иначе нельзя.

Это были первые ласточки. Первые явления той великой и страшной силы, от которой два столетия – девятое и десятое, сотрясались берега морей и рек всей Европы, да и не только Европы. Столетия же эти получили в истории прозвание «темных веков». На западе Европы они были известны как норманны, на востоке – как варяги.

Подобно тому как Великая степь при продолжительном иссыхании почвы выбрасывала в завоевательные походы кочевые орды, демографический взрыв в Скандинавии был одной из главных причин нашествий викингов. Несмотря на внушительные размеры, на аксиому благотворного влияния Гольфстрима, обеспечить жизненные условия, во всяком случае подобающие германцу условия, Скандинавия все возрастающему числу своих обитателей не могла.

Людям, которые чувствовали себя лишними на родной земле, надо было куда-то деваться. Ими были не только те, кого заела нужда. Кому-то надо было искать спасения от кровной мести за убийство, кого-то срывала с места традиционная жажда наживы и подвигов. Число последних особенно возросло, когда стали возникать большие национальные королевства – Дания, Швеция и Норвегия. Короли поприжали своевольных князей – ярлов, а среди них и их окружения было много таких, что предпочитали опасную свободу в чужих краях подчиненному положению в своем отечестве. Прочие любители вольной жизни собирались вокруг них толпами.

Во главе становились «береговые вожди» – викинги. Со временем в Западной Европе это слово стало применяться ко всем скандинавским воинам и морским бродягам, стало синонимом норманна. Изначально же это были по большей части выходцы из знатных семей, даже королевские сыновья. Собравшиеся строили большие гребные и парусные ладьи, пригодные к дальним морским странствованиям. На их носах красовались устрашающие головы драконов, отсюда пошло название – драккары. Во время спуска на воду к бревнам, по которым должна была скатиться махина, привязывали пленников – чтобы кровь, брызнувшая на борта из тел раздавленных людей, послужила возлиянием богам. Без него кораблю не суждено было счастливое плавание.

Зачастую при выборе маршрута доверялись воле богов и рока: со всей силы метали вверх копье, и оно, упав, становилось своеобразным компасом. Кому-то копье указывало путь в просторы Атлантического океана, и со временем скандинавские переселенцы заселили там Фарерские острова, Исландию. Обосновывались на юге Гренландии, на Ньюфаундленде, на берегах Северной Америки (местность, где теперь Нью-Йорк, они называли Винландом, «виноградной землей»), но закрепиться там не смогли.

Но хозяйствуют пусть люди поспокойнее и попроще, а настоящие викинги – это те, кому слава дороже жизни, для кого бессмертие – это песни скальдов, в которых будут увековечены их подвиги. «Имени викинга достоин лишь тот, кто никогда не спал под почерневшими стропилами, кто не пил из рога у домашнего очага» – вот образчик такого творчества.

И они прекрасно знали, что не всем перст судьбы указал на Исландию и прочие северные острова. Кому-то выпало плыть на юг – туда, где люди иных племен веками лелеяли свои поля, сады и виноградники, где за стенами городов хранятся несметные сокровища, где, наконец, моря, как рыбой, полны тяжелыми купеческими кораблями – излюбленным уловом сероглазых наглецов.

Высадившись на побережье, норманны сразу же старались захватить побольше лошадей – чтобы устремиться в глубь страны. Они были страшны в бою. Рогатый шлем, дикий напор, умелое владение мечом и другим излюбленным оружием – секирой с наконечником-пикой. Неистовство их доходило до того, что до сих пор спорят, кто же такие были берсерки: то ли это поэтический вымысел, то ли действительно были такие буквально теряющие от ярости рассудок, а потому неуязвимые в бою воины. Опьяненные не то отваром из мухоморов, не то запахом крови. Неудивительно, что у многих неприятелей начиналась дрожь в коленках.

Как поступали не остывшие от боя норманны с мирным населением – можно судить по отрывкам из исландских саг. Одного из своих походных конунгов скандинавы с оттенком насмешки прозвали Детолюбом: он запретил своим храбрецам их излюбленную потеху – подбрасывать младенцев и ловить их на копья.

Понятно, что обитателям европейских берегов не приходилось ждать чего-то доброго от этих непрошеных гостей. А славно погостили они много где. Освоив атлантическое европейское побережье, где совершили немало завоеваний в Англии, Шотландии и Ирландии, а на северо-западе Франции основали свое герцогство – Нормандию, они принялись за Средиземноморье. Их королевство возникло на землях Сицилии и Южной Италии. Добрались они, как мы увидим, и до северных берегов Черного моря – причем с двух направлений.

* * *

Восточные берега Балтики скандинавы облюбовали, возможно, еще раньше, чем Западную Атлантику. Только здесь они были давнишними знакомцами (обнаруженные в Старой Ладоге остатки срубленного из бревен укрепления, возведенного предположительно шведами, по данным дендрохронологии, относятся ранее, чем к 753 г.), а посему, будем надеяться, слишком жестоких погромов не учиняли. Да и богатств, от которых голова шла кругом, здесь ожидать не приходилось. До них еще надо было добраться, и не доскакать, а, опять же, доплыть. И в конце концов поплыли.

Сначала обосновались на берегах Рижского, Финского заливов. Отсюда в глубь материка удобных дорог не было, но были реки. Что ж, варяги, они сами как вода. Которая, появившись где-то, затекает всюду, куда только позволяет ей закон физики. От Рижского залива по Западной Двине, ее притокам, где надо – волоком перетаскивая корабли в системы других рек, можно было добраться в конце концов до Донца, Дона, Азовского моря, моря Черного… Ну и так далее. От Финского залива – по Неве в Ладожское озеро (тогда – Нево), потом вверх по Волхову в Ильмень-озеро, оттуда, чередуя речное плавание с волоками, одним маршрутом попадали в Днепр, другим – в Волгу. Ну а там опять море – не только Черное, но еще и Каспийское.

Жутковато представить себе, чего стоило разведать и освоить эти пути «из варяг в греки и из греков»! Подобно тому как посмотришь иногда на бесчисленные крапинки островов в южной части Тихого океана (Полинезию, Маланезию, Микронезию) и подумаешь: перед тем как заселить их, сколько людей отправилось в плавание (или скольких унесло в плавание) на утлых суденышках, не зная куда – да так никуда и не приплыло. Вот так и варяги – хоть плыли они и не по океану, но в густой сети рек и проток тоже очень легко было и заплыть в тупик, и заблудиться. А по берегам – не только непролазные, заболоченные дебри, но и их обитатели, которые никого в гости не звали.

* * *

Морские суда мало подходили для речных плаваний: тяжелые, габаритные, с высокой ватерлинией, с веслами – но рассчитанные больше на плаванье под парусом. Тут многое можно было перенять у славян, которые тоже давно были на «ты» с водной стихией.

К югу от Невы и Ладоги начинались земли славянских племен словен (похоже на каламбур, но сходство слов содержательное: если самоназвания других славянских племен (полян, кривичей, дулебов, древлян, вятичей и других) служили в первую очередь тому, чтобы их носители могли выделиться среди себе подобных, то словены, основатели Великого Новгорода, придя к берегам Ильмень-озера где-то в V в., оказались среди народов чужих – эстов, корелов, мери, чуди (чудью, кстати, это местное финское племя словены называли так потому, что они «чуждые») и других. Поэтому обосновавшиеся в здешних краях славяне и сохранили за собой имя общего славянского корня. В схожих ситуациях, по-видимому, то же случалось со словаками и балканскими словенцами).

Важнейшие племена на днепровском варяжском маршруте – кривичи, радимичи, древляне, поляне. На волжском – те же кривичи и вятичи.

Сразу договоримся: не будем вступать в дискуссию, какое место заняли варяги среди словен и окрестных финских племен. И о том, когда появилось название варяги, и о том, каково их этническое происхождение, и можно ли их отождествлять с викингами – только поплывшими в другую сторону. Мне лично представляется многозначительным тот факт, что варенгами назывался состоящий из скандинавов отряд дворцовой стражи в Константинополе, а арабские авторы называют варенгами одно из шведских племен. Думаю, что варенги попали в константинопольскую охрану со стороны Средиземного моря. Но если и не с той стороны – не так уж это и важно.

Вот «русь», представляется, это славянское слово – хотя бы потому, что уж очень оно какое-то родное и теплое. Производить его от ротсмен или родсен, что значит «гребцы», как якобы называли себя сами скандинавские пришельцы, кажется неубедительным, тем более что по законам фонетики сразу от «родсен» к «русь» перейти было нельзя, поэтому сторонники этой версии привлекают в виде промежуточного этапа финскую транскрипцию «роутси».

Поэтому договоримся: пусть варяги будут скандинавами, скорее всего шведами, но хоть бы и датчанами – нам-то какая разница; а русь будет сначала славянским названием исторической области в долине реки Росси – той, что впадает в Днепр ниже Киева, а потом – русским названием русского же раннего государства. «Русь» же дискуссионная – в конечном счете, это международно признанное название тех неудержимых ратей (варяжско-славянских, а потом просто русских) – конных, водных и пеших, что вторгались на земли Византии, Хазарского каганата, Волжской Булгарии, Болгарского царства и еще на некоторые земли. Для византийцев это был библейский народ «рос», который должен быть извергнут из преисподней незадолго до конца света.

* * *

В любом случае при любой исторической этимологии (происхождении слов): никаких щелчков по нашему национальному чувству здесь нет. Скандинавы не ставили славян в унизительную зависимость ни до Рюрика, ни при нем, ни после. Вот подчинить их – увы! – большого труда вряд ли им составило. При расселении всех колен единого когда-то славянского племени по тем местам, где пребывание их в VIII–IX вв. определено достаточно достоверно, именно восточным славянам в некоторых отношениях особенно не повезло.

Они оказались в невыгодном геокультурном (в широком смысле) положении. Южные славяне находились в тесном соприкосновении с Византией, западные – с европейскими народами (пусть в основном германскими, но и романскими тоже), в культуре которых еще не затух импульс античности (он никогда и не затухнет) и уже действовало влияние каролингского возрождения (многим обязанного все той же Византии). Уделом же восточных славян было общение с балтами, финнами, кочевниками, с другими ветвями славянства и друг с другом. Трудно сказать, хорошо или плохо это было в духовном отношении – у народной души своя, неверифицируемая история и свое предназначение. Но что касается аспектов прикладных – политических, военных, технологических и прочих рациональных, то здесь следует исходить из того, что наследование достижений высокоразвитых цивилизаций является едва ли не важнейшим источником народного развития (мы восхищаемся культурой классической Греции, но смогли бы греки подняться до таких высот, не испытывай они на ранних этапах своего развития воздействия цивилизаций Крита, Египта, Финикии? И каков был бы удел Рима без влияния этрусков и Греции?) Впрочем, в целом материальная культура у восточных славян была достаточно высокой (достаточно для того, чтобы, как потом и вышло, догнать, а в чем-то и перегнать). Металлургия, обработка железа (поляне очень искусно изготовляли мечи), земледелие, животноводство, гончарное, ткацкое мастерство, бортничество, не говоря уж о свободном владении таким материалом, как дерево, – все это было на высоте. И существовали у них свои племенные центры городского типа: Новгород, Старая Ладога, Изборск, Полоцк, Смоленск, Киев, Искоростень, Ростов Великий и другие.

Но возьмем аспект общественно-политический. У восточных славян были князья. Однако если у других славян под этим словом подразумевалась уже власть объединяющая, надплеменная (Пяст у поляков, Пшемысл у чехов, Людовит у хорватов, франкский купец Само – основатель первого славянского государства на Среднем Дунае, наконец булгарин Аспарух, объединивший булгар и славян в единую народность), у восточных славян князьями назывались скорее всего избираемые родовыми старейшинами племенные вожди, а то и сами старейшины (если не все, то некоторые). Вот почему, когда слишком участилось явление, которое в «Повести временных лет» охарактеризовано как «восста род на род», ситуация старейшинам («князьям») племен словен и кривичей показалась патовой.

И они, а вместе с ними племена финского корня чудь и весь (тоже, наверное, добрососеды еще те) решили призвать варягов: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». (В Новгородской первой летописи читаем: «И реша себе: князя поищем, иже бы владел нами и рядил ны по праву».) Позднейшие летописи связывают призвание с именем главного новгородского старейшины Гостомысла, который, будучи уже глубоким стариком, на смертном одре завещал своим согражданам обратиться к варягам.

Это при том, что при варягах уже жили, но те, вероятно, стали вести себя слишком самоуверенно и неумеренно, и те же племена их совместными усилиями изгнали. А изгнать варягов – это было что-то. Мы уже видели, какие это были воины. Славяне же были крепки и мужественны, но известно, как характеризовал их боевые качества в связи с событиями конца IV в. готский историк Иордан: тактики – никакой. С тех пор, конечно, к началу IX в. много воды утекло. Предки восточных славян и бились с кочевниками, и воевали вместе с ними (были пехотой у аланов и аваров). Постигли толк в коневодстве. Но боевые приемы из-за родоплеменной обособленности, а соответственно отсутствия навыка организованно биться большими массами были примитивными. Внезапное нападение, засада (на это были большие мастера: выскакивали не только из-за укрытия, но и из-под воды – до этого часами могли лежать под нею, дыша через полую тростинку). Если прямое столкновение – то в местах стесненных, а не в чистом поле. Притворным бегством заманить противника в лес – это был излюбленный тактический прием. Вооружение: меч, копье, лук с отравленными стрелами, тяжелый щит. Защитные доспехи мало кто надевал, многие предпочитали сражаться в одних посконных портах (это что – у кельтов были признанные герои, которые сражались совсем голыми, наводя на врага мистический ужас своим бесстыдством). Интересно, что в древней славянской мифологии не было героических персонажей: возможно, вследствие неразвитости честолюбия в условиях родового быта. И вот надо же – изгнали варягов.

Что призвали их опять – неудивительно. Диалектика: тезис, антитезис, синтез. Имели определенный опыт общения, знали теперь, как себя поставить. И варяги тоже уже знали, с кем имеют дело. Что ноги на чужую табуретку класть не следует. Они ведь были не только громилами, они умели и править. Их западные собратья основали ирландские города Дублин и Лимерик, достаточно обустроенным было их государство Нормандия, основанное на захваченных у Франции землях (его они использовали как плацдарм для завоевания Англии в 1066 г.), датские викинги управляли значительной территорией на северо-востоке Англии (в течение всего Средневековья она носила название Данелаг). В более поздние времена захватили не только всю Англию – они основали свое королевство на юге Италии и на Сицилии.

Не раз высказывалось мнение, что вся эта история о «призвании варягов» не более чем выдумка летописца, что на самом деле имело место тривиальное завоевание. Как-то сомнительно, да и ничем эта версия не подтверждается. Иноземные современники всегда отличали свободолюбие славян, а тут вдруг практически в одночасье (в историческом масштабе) подчиняются огромные разноплеменные пространства. Все ж таки представляется, что умеренная дань на оговоренных условиях показалась разумной платой за внутреннее устроение – с таким предложением славянские и финские старейшины и обратились к варягам. Видно, очень немало крови пролилось, когда «восста род на род».

Далее очень конспективно «История государства Российского», по мере возможности в глуповато-утвердительной манере, без дискуссии и с акцентом на продвижение к Черному морю.

* * *

Братья-варяги Рюрик, Синеус и Трувор последовали призыву и прибыли со своими дружинами к пригласившим их племенам ок. 862 г. (официально принятая в царские времена дата основания государства Российского). По наиболее распространенной версии, братья – выходцы из Швеции. Но часть историков отождествляет Рюрика с конунгом Рёриком из Хедебю, что в Ютландии (Дания), умершим в 882 г. (о нем имеются довольно много сведений в западноевропейских хрониках – не жизнь, а авантюрный роман). Рюрик сел в Новгороде (городе словен), Синеус в Белозерье (ныне Белозерск), близ земли веси, Трувор в Изборске, городе кривичей.

Дружины требовались прибывшим правителям и для утверждения своей власти, и потому, что их обязанностью по отношению к призвавшему их населению было не только «суды судить и ряды рядить», но и защищать страну – не в последнюю очередь от других варягов, которые куда угодно могли уклониться от накатанного уже пути «в греки». Кроме того, дружинники представляли собой значительную часть государственного аппарата того времени, выполняя любые поручения князя.

Но дружинники начали свою деятельность не с административно-хозяйственной функции, а с военно-полицейской. Видно, не всем славянам и финнам пришелся по душе завет Гостомысла. Кое-где на местах внедрению иноземцев было оказано сопротивление, да и те, надо полагать, не всегда вели себя пристойно. В Новгороде в 864 г. произошло восстание, возглавленное неким Вадимом (возможно, местным словенским князем). Рюрик будто бы лично убил Вадима, погибли многие его сторонники (впрочем, летописные свидетельства противоречивы: некоторые утверждают, что Рюрик обосновался не в Новгороде, а в Старой Ладоге, а Новгорода вообще тогда не было: он Рюриком и был основан – что явно противоречит данным археологии).

Рюрик пережил братьев, и владения их перешли к нему. Кроме того, он посадил своих «мужей» (дружинников) в Полоцке (у кривичей), Ростове (у финского племени мери), Муроме (у финнов-муромы). Ставя этих своих наместников, Рюрик указывал им не только управлять от его имени, но и «городы рубити» – ставить новые города.

* * *

Муром расположен на Оке, и обладание им много значило для контроля над волжским торговым путем, а также для сообщения стоящего на Волхове Новгорода, столицы Рюрика, с Доном – а значит, с морями Азовским и Черным. Но сразу обозначилась проблема: поблизости от Мурома, вниз по течению Оки, жило славянское племя вятичей, а оно находилось в зависимости от Хазарии, платило ей дань. Торговать через хазарскую территорию означало необходимость тоже платить дать каганату, попадать от него в зависимость. Князю молодого государства этого не хотелось, и он решил для собственной торговли освоить другой путь, по Днепру, давно используемый скандинавами.

Поэтому он разрешил двоим своим особо приближенным дружинникам (но «не племени его»), боярам Аскольду и Диру, совершить поход (разведку боем) на Константинополь. Согласно летописному преданию, это произошло в 866 г. Но возникает неувязка: византийские источники как дату набега варягов указывают 860 г., а они представляются более достоверными, т. к. Нестор писал свою «Повесть временных лет» через два с лишком столетия после событий, у греков же мы имеем дело с хрониками. Более того, имеется свидетельство патриарха Фотия, не только очевидца, но и участника событий. Он тоже указывает 860 г., называет и точную дату – 18 июня. Но если принять ее, придется пересмотреть и дату основания Российского государства – 862 г., и все связанные с нею даты – не мог же Рюрик отправить Аскольда и Дира на Царьград еще до того, как он прибыл в Новгород. Но мы таким кощунством заниматься не будем.

По пути Аскольд и Дир остановились в племенном центре полян – Киеве. Поляне платили дань каганату, в качестве хазарского наместника здесь сидел мадьярский воевода Олом (его ставка «Олмин двор», располагавшаяся на одном из киевских холмов, дала этой части города название, не раз упоминающееся в позднейших летописях. Так же как «Угорское» – поселение угров, мадьяр).

Новоприбывшие варяги застали здесь многочисленную и разноязыкую вольницу искателей приключений и наживы – в первую очередь скандинавов, но и славян, финнов и прочих. Кто-то собирался в плавание, кто-то возвращался из него, кто-то ждал приглашения, кто-то собирал свою ватагу, кто-то осел здесь надолго. У кого первоочередной целью был набег, разбой, у кого торговля, кто-то собирался на имперскую службу. Аскольду и Диру, чья дружина, надо думать, и без того была немалой, раз шли на такое дело, удалось увлечь за собой немало местных добровольцев, в том числе полян. Вскоре из устья Днепра вышла флотилия, в которой византийские хронисты насчитали не менее 200 больших кораблей – на них через море переправилось 8-тысячное войско.

Греки в те годы были, вероятно, слишком уверены в отсутствии угрозы со стороны Черного моря – ведь Константинополь расположен на берегу моря Мраморного, чтобы добраться до него из Черного, надо проплыть по длинному (30 км) и узкому (минимальная ширина 700 м) проливу Босфор. Прозевать такую армаду – надо было или слишком крепко спать, или принять корабли за свои, или привычно рассудить, что начальству виднее (впоследствии, когда набеги стали явлением частым, на черноморском побережье был устроен сигнальный оптический телеграф).

Если со стороны суши Царьград, город с 800-тысячным населением, был окружен двумя рядами мощных укреплений, то с моря он был если не беззащитен, то весьма уязвим. И подозрительно удачен оказался момент нападения: армия во главе с императором Михаилом III была на войне с арабами, флот находился в районе Крита – для борьбы с пиратами и в ожидании нападения арабского флота.

Высадившись на берег, варяги и приставшие к ним приступили к грабежу окрестных селений и монастырей. Людей захватывали в плен, совершалось множество убийств, повсюду пылали пожары. Патриарх Фотий, наблюдавший за этим с константинопольских стен, оставил описание набега, жуткое и красочное. Там, среди прочих подробностей, есть такие: «… не только человеческую природу настигло их зверство, но и всех бессловесных животных, быков, лошадей, птиц и прочих попавших на пути, пронзала свирепость их; бык лежал рядом с человеком, и дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, и женщины и птицы обагрялись кровью друг друга». Не правда ли, ощущается во всем этом нечто норманнское? (Впрочем, можно заподозрить, что для подобных описаний в те жестокие времена выработались некие литературные штампы.)

Что было дальше, источники приводят различное развитие событий. Фотий утверждает, что обреченный на верную гибель город был спасен только чудом: все стены были обойдены крестным ходом с Покровом (наголовным платом) Богородицы и пением молитв – вследствие чего враги вдруг поспешно собрали награбленное и уплыли восвояси. Но венецианский посол в своем донесении писал, что налетчики и не думали приступать к стенам: «Так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое количество народу, и так с триумфом возвратились назад».

Последующие десятилетия и века добавили подробностей в описание тех событий. У ряда авторов находим, что император, извещенный о происходящем, в одиночку устремился в свою столицу и, минуя все опасности, пробрался в нее. Там царь и патриарх вознесли молитвы Господу, Фотий погрузил край Покрова в море, после чего поднялась страшная буря, разметавшая и перетопившая корабли русов, так что немногие из них смогли спастись. Некоторые добавляют, что после этого предводители варваров раскаялись и вместе со своими уцелевшими воинами приняли крещение.

Вернувшись в Киев (все же, думается, с большим числом соратников и огромной добычей), Аскольд и Дир передумали возвращаться к своему предводителю. Они договорились с мадьяром Оламом о разделе сфер влияния, обосновались в Киеве и фактически стали властвовать над полянами.

* * *

Здесь представляется необходимым сделать вставку. Ряд исторических фактов служит основой для гипотез о существовании еще с дорюриковых времен так называемого Первого Русского каганата – основанного варягами (скорее всего шведами) государства, находившегося в вассальной зависимости от Хазарии. В качестве предполагаемого места его нахождения называют низовья Волги (связывая это с нападениями руси на каспийское побережье), междуречье Среднего Днепра и Среднего Дона, берега Черного и Азовского морей. Г. В. Вернадский склоняется к последней версии: по его мнению, это государство имело своей столицей Тмутаракань, возникшую, как мы помним, как воинский стан Великого Тюркского каганата на месте разрушенного боспорского полиса Гермонассы (теперь здесь станица Таманская). Территория Русского каганата занимала, по его мнению, Придонье вплоть до Саркела, бассейн Кубани, Таманский полуостров, прилегающие районы Приазовья и восточную оконечность Керченского полуострова в Крыму.

В числе аргументов в пользу существования этого государства (помимо исходящих из соображений здравого смысла рассуждений о том, что должна же была вся масса варягов и их присных, которая, несомненно, в этом регионе присутствовала, иметь какую-то свою базовую территорию) приводят и такие, как наличие археологических находок скандинавского происхождения (их, правда, не очень много), сведения о нападении на византийскую Сугдею (Судак) в Крыму, на Амастриду, что на южном, малоазийском побережье Черного моря, о загадочном «русском посольстве» ко двору византийского императора в 839 г., а также записки арабских путешественников.

О набеге руси на Сугдею нам известно по житию святого Стефана Сурожского (Сурож – славянское название Сугдеи, в то время как Судак – турецкое), архиепископа Сугдеи, пребывавшего здесь где-то между 700 и 787 гг. Стефан пострадал во время иконоборческих гонений, был сослан в Крым. Чудо, благодаря которому мы знаем о нападении варягов-руси, посмертное, оно случилось у гробницы Стефана в сугдейском храме Св. Софии вскоре после его кончины.

В житии святого читаем: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил все от Корсуня (славянское название Херсонеса) до Керчи. Подошел с большой силой к Сурожу, десять дней зло бился там. И по истечении десяти дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота».

Русы ворвались в храм, стали сваливать в кучу драгоценную церковную утварь подле гроба святого. Но неожиданно у их предводителя князя Бравлина случился приступ, «вступило в шею», лицо своротило назад. Чтобы излечить его, пробовали всякие средства, ничего не помогало. Тогда князь приказал вернуть все награбленное и оставить город. Но этого оказалось мало. Святой Стефан явился Бравлину в видении и сказал: «Пока не крестишься в церкви моей, не исцелишься и не выйдешь отсюда».

Сурожский архиепископ окрестил князя, и тот выздоровел. Вслед за предводителем крестились его бояре, а потом и все воины. Бравлин освободил всех пленников и целую неделю провел в храме в молитвах. Оставив церкви большие дары, он со своим воинством покинул город.

Из жития видно, что рать была большая. Новаград, из которого она прибыла, вряд ли Новгород Великий, а Неаполя Скифского давно уже не существовало. Скорее это могла быть как раз Тмутаракань. Произошли же эти события ок. 800 г., задолго до призвания Рюрика и его братьев.

О набеге на причерноморскую малоазийскую область Пафлагонию и ее главный город Амастриду мы тоже знаем из жития – святителя Георгия Амастридского (после 750 г. – до 826 г.), и речь идет тоже о чуде посмертном. «Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия…»

Далее в соответствующем духе о злодеяниях, совершенных во время нападения, произошедшего ок. 830 г. Варвары в поисках сокровищ попытались вскрыть гроб с телом святителя, но у них отнялись руки и ноги. Они пребывали в отчаянии, тогда один из местных жителей разъяснил им, что это ниспосланная на них кара христианского Бога. Уразумев это, русы вернули в храм все похищенное – и этим были спасены.

Что касается варяжского посольства в Константинополь в 839 г., о нем известно из хроники, основывающейся на дипломатической переписке двух императоров – византийского Феофила и франкского Людовика I Благочестивого, преемника Карла Великого. Из нее мы знаем, что ко двору Феофила прибыли «те самые, кто себя, то есть свой народ, называет рос, которых их король, прозванием Хакан, отправил ради того, чтобы они объявили о дружбе к нему» (к Феофилу. – А. Д.). Далее выясняется, что послы были из народа свеонов (несомненно, шведов).

Греки не отпустили пришельцев тем же путем, каким они прибыли, а отправили их вместе с византийским посольством к западному императору, чтобы уже тот помог им добраться до родины. Византийцы объяснили это тем, что иначе они «попали бы в сильную опасность, потому что пути, по которым они шли в Константинополь, они проделали среди варваров, очень жестоких и страшных народов».

Людовик, в свою очередь, «очень тщательно исследовав причину их прихода», рассудил, что это «скорее разведчики, чем просители дружбы того царства и нашего, и приказал удерживать их у себя до тех пор, пока смог бы это истинно открыть».

Не знаю, можно ли из высказанного заключить, что Людовик обладал повышенной проницательностью. К тому времени скандинавские молодцы и на западе Европы стали разворачиваться во всю ширь своей ненасытной натуры, и у тамошних обитателей, думается, уже были основания допустить, что при их наглости им ничего не стоило заявиться ко двору византийского императора – единственно для того, чтобы разузнать, что к чему и как лучше добраться.

Кстати, об их шведском происхождении. Есть сведения, что шведские викинги, действовавшие на западном театре норманнского вторжения, смогли добраться до Тмутаракани со стороны Средиземного моря – и встретили там своих соплеменников (история умалчивает, к большому или не очень удивлению и к большой или не очень радости).

Что касается титулатуры хакан (каган) тмутараканского (предположительно) государя – она могла быть свидетельством его больших амбиций, ведь Хазарский каганат, как мы видели, имел очень высокий престиж в тогдашнем мире. И ему было не зазорно платить дань. Первые киевские князья, по мнению многих историков, тоже делали и то, и другое – величали себя каганами и платили хазарам дань.

Арабский путешественник Ибн Русте оставил описание страны, которая, возможно, и была Русским каганатом. Но он, к сожалению, не уточнил, где она расположена. «Что же касается до ар-Русийи, то она находится на острове, окруженном озером. Остров, на котором они (русы) живут, протяженностью в три дня пути, покрыт лесами и болотами, нездоров и сыр до того, что стоит только человеку ступить на землю, как последняя трясется из-за обилия в ней влаги (похоже на азовские плавни, и следует отметить, что Таманский полуостров сравнительно недавно представлял собой несколько разделенных проливами островов. – А. Д.). У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булгар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привезут из земли славян».

Для нас эти сведения представляют особый интерес потому, что позволяют предположить, что Тмутараканское княжество, входившее в состав Киевской Руси и имевшее для нее немалое значение (просуществовало до XII в.), занимавшее земли по обе стороны Керченского пролива, возможно, существовало в качестве Русского каганата с начала IX в., а то и раньше (а не примерно с 970 г., когда оно, по общепринятому мнению, возникло после разгрома Святославом Хазарии).

* * *

Вернемся в Новгород. Сведений о том, вступал ли Рюрик в какие-нибудь отношения с обосновавшимся без его ведома в Киеве боярами Аскольдом и Диром, нет. Рюрик скончался в 879 г. После него остался родившийся от супруги Ефанды годовалый сын Игорь. Умирая, он передал младенца на руки своему сродственнику Олегу (возможно, брату Ефанды). Ему же передал и власть – но не временно, как опекуну, а во всей ее полноте – как старшему в роде. Рюрик не ошибся – Олег стал достойным его преемником.

Опираясь на силы всего русского севера, Олег вознамерился распространить державу на юг, вдоль проторенного пути на Константинополь – о чем помышлял еще Рюрик. В 882 г. он отправился в поход на Киев, взяв с собой маленького Игоря (вспомним многим хорошо знакомую картину Ильи Глазунова, на которой Олег, по мнению одного из известных критиков, изображен со слишком коротким мечом).

По пути был подчинен верхнеднепровский город кривичей Смоленск. Ниже по Днепру – племенной центр северян город Любеч (сегодня это поселок городского типа). Подойдя к Киеву, Олег не собирался захватывать его военной силой. Но и попыток как-то договориться с Аскольдом и Диром не предпринимал. Неизвестно, было ли что-то негативное в его взаимоотношениях с Рюриковыми боярами (а викинги были злопамятны, перечитайте исландские саги) или ничего личного, только интересы дела, но Олег решил избавиться от них.

Войско осталось в отдалении, князь переоделся купцом и подплыл к городу с малым числом сопровождающих – и с Игорем тоже. К боярам он отправил посланца с вестью: мол, приплывший купец должен передать им что-то очень важное из Новгорода, но болен, сам прибыть к ним не может. Аскольд и Дир явились на зов, но их сразу окружили воины. Олег подошел к ним с Игорем на руках и молвил: «Вы не князья, не рода княжеского, а я рода княжеского. А вот сын Рюриков».

Бояр убили. Похоронили их порознь – Дира в отдалении, а Аскольда близ места гибели, на горе, получившей название Аскольдова могила. Волею судеб в советское время она оказалась на территории Парка Вечной славы.

Но перед тем как быть преданными земле, тела бояр приняли участие в символическом действе. Их принесли к Олмину двору (ставке хазарского наместника Олама) и положили на видном месте. Это означало – дани из Киева больше не будет, власть переменилась (возможно, именно в этих событиях корни легенды, что однажды поляне послали кагану вместо дани мечи).

Незамедлительно были предприняты следующие шаги: дулебам, радимичам и северянам были отправлены указания, что дань они отныне будут платить не хазарам, а своему князю Олегу, столицей которого будет отныне Киев. «Мать городов русских», как определил его Олег в своих посланиях. Такие же требования были направлены уличам и тиверцам. Те выразили было вооруженное несогласие – их земли были на юге, на самой границе степи, им портить отношения с хазарами и мадьярами было не с руки. Но вскоре пришлось смириться: сопротивление объединенным силам нескольких племен и варягов было делом бесполезным. В том же пришлось убедиться и древлянам. Они не граничили со степью и дани отродясь никому не платили, а еще они всегда были враждебны по отношению к полянам – и им очень обидно было слать теперь дань в их племенной центр, пусть даже и нареченный «матерью городов русских». Дань, впрочем, Олег накладывал необременительную: по два шеляга (серебряной монете) от рала (плуга) или «по черной кунице с жилья». Но в совокупности «экспортного товара» набиралось много. Только ведь его еще надо продать…

Казалось, неизбежно было столкновение с хазарами. Но до большой войны дело не дошло. Хазары были уже не теми отчаянными степняками, что прежде, и по возможности старались действовать иными методами (научиться было у кого: у союзников византийцев и духовных наставников евреев). Руси были перекрыты торговые пути через хазарскую территорию, а насколько это было действенно – свидетельствует археология. В обнаруженных на русской земле кладах почти совершенно отсутствуют серебряные арабские дирхемы чеканки последних полутора десятилетий IX в. Лишь с начала X в. они появляются вновь, но приходят в обход Хазарии, через Волжскую Булгарию. И вообще, нашли кого экономической блокадой пугать.

* * *

Самое громкое деяние Олега – поход на Царьград в 907 г. Это был поход уже сильной, многоплеменной державы. На двух тысячах кораблей, по сорок воинов на каждом (простим летописцу возможные преувеличения), по Днепру к морю плыли варяги, словене, чудь, кривичи, меря, поляне, северяне, древляне, радимичи, хорваты (белые, нынешние галицийские «захидные»), дулебы, тиверцы. По берегу вдоль реки двигалась конная рать.

Добравшись до византийских владений, вели себя, однако, как при Аскольде – подобно норманнской банде. Не хочется опять вдаваться в подробности, лучше притупить чувства поэтическим аргументом: «ужасный век, ужасные сердца» – по большому счету, все были хороши, но свое не пахнет. Согласно преданию, великий страх на греков навели еще и поплывшие по суше корабли. Защитники Константинополя, чтобы не пропустить вражеские суда в свою удобную гавань в бухте Золотой Рог, перегородили вход в нее цепью. Тогда русичи, привычные к передвижению по волокам, вытащили свои корабли на берег, установили на колеса, распустили паруса – и при сильном попутном ветре покатили их в сторону Царьграда, чтобы проникнуть в бухту с другой стороны.

Император Лев VI Философ не хотел подвергнуть столицу осаде и штурму. А если верить еще одному преданию, он решил быть византийцем до конца: отправил Олегу богатые дары и изысканные яства – отравленные. Но кушать их князь не стал, тогда греки стали говорить между собой: «Это не Олег, это святой Дмитрий, посланный на нас Богом».

Начались переговоры, к императору отправились послы. Известны их имена: Карл, Фарлоф, Велмуд, Рулав и Стемир. Звучат на германо-скандинавский манер, но Велмуд – это, возможно, Велимудр, Стемир тоже, не исключено, что славянин. Скандинавское засилие имело место и на переговорах, проходивших в последующие десятилетия, но это вряд ли следствие дискриминации: варяги, народ бывалый, могли бывать уже в Константинополе, знать тамошние порядки, иметь знакомцев в императорской гвардии.

Был заключен мирный договор – первый письменный международный документ Русского государства. Текст существовал и на славянском языке – очевидно, составить его помогли болгары, уже принявшие к тому времени христианство и знакомые с письменностью. Согласно ему, русские купцы могли проживать в Константинополе ежегодно в течение шести месяцев, находясь при этом на казенном византийском довольствии. Могли мыться в бане, сколько хотят. «А когда пойдут русские домой, то берут у царя греческого на дорогу съестное, якори, канаты, паруса и все нужное». На тех, кто прибудет в Константинополь не по торговым делам, льготы не распространялись. Греки добились включения в договор важных для них пунктов. Чтобы русский князь запретил своим направляющимся в Царьград подданным грабить окрестные села и вообще хвататься за меч по любому поводу. Проживать в Константинополе они должны в отведенном им квартале, выходить оттуда группами, обязательно сопровождаемыми чиновниками. «И пусть торгуют, как им надобно, не платя никаких пошлин». Соблюдать условия договора поклялись: Лев и брат его Александр целованием креста, а Олег и бояре его по русскому закону – оружием, Перуном и Волосом, скотьим богом.

Кроме заключения этого очень выгодного для них договора, русские получили с греков огромные отступные: серебром, шелковыми тканями, художественной посудой и прочими предметами роскоши. При дележе добычи ее распределили по кораблям, русским доставалось вдвое больше, чем остальным, но под русскими понимались не варяги, а все княжеские дружинники, без разбора рода и племени.

Прибивал ли Олег свой щит к «вратам Цареграда» – предмет бесплодной идеологизированной дискуссии. Куда важнее то, что в договорах с Византией он титуловался «великим князем».

В Киев войско вернулось с великою славою, Олег получил прозвание Вещего, т. е. кудесника, волхва. Но прожил он после возвращения недолго, скончался в 912 г. (правда, будучи уже, очевидно, человеком весьма преклонных лет). Во вряд ли кому не знакомой легенде о его смерти среди персонажей присутствует настоящий, профессиональный волхв («вдохновенный кудесник»). Он предсказывает Олегу смерть от любимого коня, которого князь немедленно отправляет под надзор отроков (младших дружинников). Однако через сколько-то лет он вспомнил о любимце и пожелал его видеть, но услышал, что тот давно помер. При созерцании останков Вещий Олег был укушен выползшей из конского черепа злобной смертельно ядовитой гадюкой. Но задолго до Пушкина и даже до написания летописных рассказов, из которых он почерпнул сюжет, в Скандинавии появились устные предания о герое-викинге Одваре Одде. В составленной на их основе саге читаем: «… ударился Одд ногой и качнулся. «Что это было, обо что я ударился ногой?» Он дотронулся острием копья, и увидели все, что это был череп коня, и тотчас из него взвилась змея, бросилась на Одда и ужалила его в ногу повыше лодыжки. Яд сразу подействовал, распухла вся нога и бедро…»

Одд обречен, но, как настоящий викинг, он призывает к себе сведущего в грамоте человека, чтобы в последние отпущенные ему часы поведать ему о своих деяниях. Вполне вероятно, что образ Одвара Одда навеян отчасти рассказами о Вещем Олеге, которые могли занести в Скандинавию его дружинники. На Руси же Вещего Олега долгое время связывали с былинным Вольгой Святославичем.

* * *

Вслед за Олегом великое княжение в 912 г. принял сын Рюрика, Игорь Рюрикович (ок. 878–945, правил в 912–945 гг.). Он проявил немалую активность в черноморском направлении, да, видно, был неудачником.

Согласно летописи, вскоре после его вокняжения была захвачена расположенная на Таманском полуострове хазарская крепость Самкерц, или, что уже было привычнее русскому слуху, Тмутаракань. Но это, судя по всему, была не направленная из Киева правительственная акция, а свободное творчество варяжско-русских масс. Почему перед этим Тмутаракань стала хазарской, если и в самом деле существовал Первый Русский каганат со столицей в этой самой Тмутаракани, – вопрос (хотя взятие Самкерца можно рассматривать и как аргумент в пользу того, что этот каганат если и существовал, то где-то еще).

Большой поход на Царьград был возглавлен Игорем в 941 г. Иностранные источники говорят кто о тысяче, кто о десяти тысячах кораблей, но в последнем случае прокормить такую ораву и Черного моря не хватило бы. Судя по ходу событий, кораблей было далеко не тысяча. Игорь не был вещим правителем, не собрал, как Олег, все силы государства. Ограничился теми, что были поблизости от Киева. Возможно, присоединились еще и корабли из недавно захваченной Тмутаракани: иначе как бы движение русских заметили из Херсонеса (а там заметили, хотя, возможно, из города осуществлялось сторожевое патрулирование, в том числе на выходе из Днепровского лимана – Херсонес имел тогда статус фемы, так назывались в Византии военно-административные округа).

О внезапности не могло быть и речи после того, как движение флота заметили с болгарских берегов – оттуда сразу дали знать в Константинополь. Но византийская столица для защиты своей с моря располагала на тот момент очень малым числом кораблей: как когда-то при Олеге, большой флот опять оперировал против арабов в Эгейском море. Греки спешно собрали все, что смогли, привели в порядок, но главное – установили на кораблях по несколько сифонов для метания страшного «греческого огня» – не только на носу, но и на корме, и по бортам. Это и принесло им успех в состоявшемся 11 июня 941 г. морском сражении: огнеметные суда устремились в гущу русского флота и стали палить во все стороны. Действие этого напалма было ужасно. Не просто вспыхивали корабли – горели факелом люди, горели даже в воде – огонь не гас в ней. Многие и так нашли смерть в море: или не умели плавать, или утягивали на дно доспехи.

Часть русских судов прибилась к фракийскому берегу, пошла мелководьем – пользуясь тем, что оно недоступно для тяжелых греческих судов. Но на подходе к Днепру опять была настигнута греками, так что до Киева добрались немногие. «Будто молнию небесную имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас. Оттого и не одолели их», – рассказывали они о своих злоключениях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.