Глава 6 Животные в императорской семье

Глава 6

Животные в императорской семье

Собаки и кошки традиционно считаются самыми близкими человеку домашними животными. Как правило, в окружении российских монархов собак было множество, что связано с древними традициями псовой охоты. Безусловно, среди этих собак были и любимцы, но это не фиксировалось, поскольку «собачья служба» считалась не заслуживающей особого внимания. История имен домашних животных, как и многое, пожалуй, начинается с собак Петра I.

Первым в документах зафиксирован пес породы догов Тигран, принадлежащий Петру I. Будучи поражен внушительными габаритами собаки, царь купил Тиграна уже взрослым кобелем, а после смерти его забальзамировали и поместили в экспозицию Кунсткамеры. Сейчас чучело Тиграна находится в Зоологическом музее Санкт-Петербурга.

Но если Тиграном царь гордился, то другую собаку – Лизетту он просто любил. Небольшая собачка, судя по всему, относилась к очень древней породе левреток. Как указывается в справочниках, изображения левреток встречаются еще на греческих амфорах. Согласно легенде египетская царица Клеопатра подарила двух щенков этой породы Цезарю, а вскоре эти собачки во множестве появились на виллах римских аристократов.

Петр I приобрел Лизетту в Лондоне и подарил своей второй жене Екатерине Алексеевне. Собака жила в доме царя, и, по воспоминаниям современников, ее присутствие успокаивало вспыльчивого монарха. Так Лизетта оказалась в немногочисленном кругу тех, кого император любил – просто любил. Собачка умерла в 1721 г., была забальзамирована, и ее чучело по сей день хранится в музее Петра I при Государственном Эрмитаже.

Впоследствии среди монархов было немало страстных охотников – например, Петр II и Анна Иоанновна. Но история не сохранила имен их собак-любимцев, хотя они, безусловно, были.

Более подробно зафиксированы «собачьи следы» в окружении Екатерины II. Собаки занимали достаточно важное место в ее жизни. Галантный XVIII в. ввел во дворцах моду на крохотных собачек, которые повсюду сопровождали своих хозяек. Это были именно женские собачки. На множестве портретов того времени хозяйки держат их на руках. А поскольку XVIII в. вошел в историю России как «бабий век», ведь большую его часть на российском троне находились женщины, то европейская мода на левреток и болонок прижилась и в России. Были, конечно, и другие собаки: например, в коллекции Эрмитажа хранится табакерка в виде мопса, изготовленная в 1760-х гг. По легенде, мужья аристократок всячески поощряли эту моду, а объяснялось это тем, что маленькие собачки четко различали «своих» и «чужих», трепетно оберегая своих хозяек. Собачки гавкали на «чужих» и ласкались к «своим», и по этому признаку мужья могли четко определить, кто из мужчин-гостей «свой» для их жен, а кто «чужой».

Надо заметить, что маленькие собачки выполняли и утилитарную функцию живых блохоловок. За блеском и шармом XVIII в. подчас скрывались немытые тела, несвежее белье и обилие насекомых, поэтому обычным делом было ношение на шее специальных блохоловок – небольших цилиндриков, наполненных изнутри медом. Края блохоловок обмазывались кровью, привлекавшей насекомых, а собаки только дополняли эту почти обязательную деталь туалета – слуги периодически вылавливали блох, перепрыгнувших на собачек с хозяек.

Ежегодно в мае императорский двор перебирался на лето в Царское Село, вместе с придворными выезжали и собаки в специальных колясках – для них шили мягкие подстилки из старых собольих шуб императрицы. Собакам разрешалось находиться в личных комнатах хозяйки, сопровождать ее на прогулках в парке. Екатерина II сама заказывала ошейники для своих собак.

Собаки появились у императрицы достаточно поздно – в 1770 г., когда доктор Димсдэль преподнес Екатерине II пару левреток. Они дали громадное потомство, которое охотно разбирали аристократы. У императрицы были свои любимцы – целое собачье семейство во главе с псом, которого императрица называла Сир Том Андерсон. Екатерина II подробно писала о своих собаках в письмах к барону Фридриху Гримму: «Я всегда любила зверей… животные гораздо умнее, чем мы думаем, и если было когда-нибудь на свете существо, имевшее право на речь, то это, без сомнения, Том Андерсон. Общество ему приятно, особенно общество его собственной семьи. Из каждого поколения он выбирает самых умных и играет с ними. Он их воспитывает, прививает им свои нравы и привычки: в дурную погоду, когда всякая собака склонна спать, он сам не ест и мешает есть менее опытным. Если же, несмотря на его предостережения, они расстроят себе желудки, и он увидит, что у них началась рвота, то он ворчит и бранит их. Если он найдет что-нибудь, что может их позабавить, то предупреждает их; если найдет какую-нибудь траву, полезную для их здоровья, то ведет их туда. Эти же явления я наблюдала сто раз собственными глазами».

Из «семьи» Тома Андерсона происходила еще одна любимица императрицы – левретка Земира, названная так в честь героини популярной тогда оперы «Земира и Анзор». Именно эту собачку запечатлел художник В. Л. Боровиковский на картине «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке», а в Петергофском дворце сохранилась фарфоровая статуэтка Земиры. В описи, составленной в 1880-х гг., значилось: «Петергоф. Английский дворец. Левретка императрицы Екатерины II, лежащая на подушке, фарфоровая, в натуральную величину. Писано красками: подушка зеленого цвета, окаймленная шнуром, писанным золотом. Франция. Работа XVIII в.»⁶³⁹.

Собаки постоянно сопровождали императрицу во время ее прогулок, и художники, писавшие Екатерину II, неоднократно подмечали эту особенность ее частной жизни. Подчас суровая к подданным императрица многое прощала своим любимцам. В одном из писем она заметила: «Вы простите меня за то, что вся предыдущая страница очень дурно написана: я чрезвычайно стеснена в настоящую минуту некоей молодой и прекрасной Земирой, которая из всех Томассенов садится всегда как можно ближе ко мне и доводит свои претензии до того, что кладет лапы на мою бумагу».

Екатерина II, как и Петр I, практиковала бальзамирование своих любимцев, что порой приводило к недоразумениям. Посол Франции в России Сегюр описал один из таких курьезных эпизодов. Как-то раз к придворному банкиру Сутерланду явился петербургский обер-полицмейстер и «с прискорбием» сообщил: «Получил поручение от императрицы исполнить приказание ее, строгость которого меня пугает; не знаю за какой поступок, за какое преступление вы подверглись гневу ее величества». Перепуганный Сутерланд стал допытываться о причинах гнева царицы. «Императрица, – отвечал уныло полицмейстер, – приказала мне сделать из вас чучелу…» – «Чучелу? – вскричал пораженный Сутерланд. – Да вы с ума сошли! И как же вы могли согласиться исполнить такое приказание, не представив ей всю его жестокость и нелепость?» К счастью, через третьих лиц удалось выяснить, что у Екатерины II умерла собачка (ранее подаренная банкиром), носившая имя Сутерланд. Безутешная императрица потребовала от полицмейстера «сделать чучело из Сутерланда», что и было принято им к исполнению. Примечательно, что полицмейстер, готовый выполнить приказ, дал банкиру только «четверть часа сроку, чтоб привести в порядок его дела!»⁶⁴⁰.

Но чаще собак все же хоронили. Учитывая трепетное к ним отношение царственной хозяйки, в ее летней резиденции – Царском Селе появилось первое кладбище домашних животных с мраморными досками и эпитафиями. Несколько таких надгробий дошло до нашего времени. Так, в Екатерининском парке, позади павильона Турецкая Баня, находятся мраморные плиты с посвящениями Земире, Сиру Томасу Андерсону и Дюшессе. Известны даже авторы некоторых эпитафий. Например, текст, вырезанный на мраморной доске одной из могил, был составленный самой Екатериной II: «Под Камнем сим лежит Дюшесса Андерсон, которою укушен искусный Роджерсон»⁶⁴¹.

Одно из посвящений было составлено французским послом при дворе Екатерины II графом Сегюром. Он в записках поведал его историю: «Однажды, помню я, императрица сказала мне, что у нее околела маленькая левретка Земира, которую очень любила и для которой желала бы иметь эпитафию. Я отвечал ей, что мне невозможно воспеть Земиру, не зная ее происхождения, свойств и недостатков. «Я полагаю, что вам достаточно будет знать, – возразила мне императрица, – что она родилась от двух английских собак Тома и Леди, что она имела множество достоинств, только иногда бывала немножко зла». Этого мне было довольно, и я исполнил желание императрицы и написал следующие стихи, которые она чрезвычайно расхваливала: «Здесь пала Земира, и опечаленные Грации должны набросать цветов на ее могилу. Как Том, ее предок, как Леди, ее мать, она была постоянна в своих склонностях, легка на бегу и имела один только недостаток – была немножко сердита, но сердце ее было доброе. Когда любишь, всего опасаешься, а Земира так любила ту, которую весь свет любит, как она. Можно ли быть спокойною при соперничестве такого множества народов? Боги, свидетели ее нежности, должны были бы наградить ее за верность бессмертием, чтобы она могла находиться неотлучно при своей повелительнице»⁶⁴².

Были собаки и у Павла I. Он до 42-х лет прожил в Гатчинском дворце, окруженном прекрасно ухоженным парком, и там располагался «Зверинец», в котором содержалась большая псарня. Царская фаворитка Нелидова вспоминала, что Павел I «соглашался держать лишь маленьких собачек, которые никогда не затравят оленя. Все удовольствие от охоты – заставить оленя бежать». Но собаки, жившие на псарне, «работали», а у императора была своя собака – беспородный шпиц. По свидетельству М. М. Пыляева: «Павел всегда спал в белом полотняном камзоле с рукавами, в ногах его лежала любимая его собака «Шпицъ»; император особенно любил собак, не разбирая род, и иногда простая дворняжка была его фаворитом… В Павловске, во дворце, во время вечерних отдохновений императора на половине императрицы, простая дворная собака лежала всегда на шлейфе платья государыни. Павел очень любил этого пса, брал его на парады и в театр, где он сидел в партере на задних лапках и смотрел на игру актеров. В день смерти императора собака эта, никуда прежде не отлучавшаяся, вдруг пропала»⁶⁴³. Бытописатель старого Петербурга очень точно подметил общечеловеческое свойство – важна не порода, а привязанность собаки.

В XIX в. мода на личных собак императоров и комнатных собачек императриц сохранилась, однако их «значение» было напрямую связано с увлечением русских монархов охотой. Так, Александр I охоту не любил, хотя, без сомнения, собаки жили и при его дворе. Николай I не был страстным охотником и участвовал в ней по мере необходимости, тем не менее у него был личный пес. А. Дюма упоминал в своих заметках о России: «Захотев как-то вознаградить одного из своих сыновей, Николай I уложил его рядом со своей кроватью на расстеленную на полу самую старую шинель, на которой спал его пес Гусар. Гусар, старый и грязный спаниель с серой шерстью, был любимчиком императора Николая; он никогда не отлучался от хозяина и пользовался всеми привилегиями избалованной собаки»⁶⁴⁴. На одной из картин суровый император изображен художником вместе с Гусаром.

Как следует из архивных документов, птицы и животные появились у будущего Николая I еще в раннем детстве. В апреле 1801 г. кофешенку Эрмитажа Матвею Добрынину было выдано 50 рублей за «поднесение им снегиря», а несколько позже «за снегиря ученого» было уплачено 25 рублей комнатному лакею. В июле 1801 г. Шарлотта Карловна Ливен за 100 рублей купила попугая для пятилетнего Николая, в декабре была приобретена клетка⁶⁴⁵. В 1803 г. у английского купца для Николая был куплен за 100 рублей еще один попугай⁶⁴⁶. Можно с уверенностью утверждать, что появление рядом с будущим императором двух попугаев и двух снегирей было частью педагогического процесса.

Видимо, эти педагогические приемы оказались успешными, поскольку, став императором, Николай I сохранил рядом с собой не только положенных «по должности» собак, но и попугаев. Об этом известно из платежей по императорской гардеробной сумме. При дворе существовала даже должность птичника, которому в марте 1833 г. было выплачено 15 рублей «на корм для попугая за три месяца». Однако с 1834 г. деньги на корм попугаям стали выплачиваться камердинерам царя – братьям Сафоновым. Последний раз на корм деньги были выданы в 1838 г.

По счетам «гардеробной суммы» можно восстановить и истории собак Николая I. Первый счет «за стрижку собаки Гусара» в 10 рублей был выплачен ездовому Иванову 5 марта 1833 г. Видимо, собака только-только появилась рядом с царем и была ему очень дорога. Причем в буквальном смысле, поскольку уже в апреле 1833 г. бестолковый Гусар сбежал, а когда его поймали, то флигель-адъютанту князю Трубецкому было выплачено 500 рублей «для выдачи… человеку за поимку собаки его величества Гусара»⁶⁴⁷. В ноябре 1833 г. Гусар заболел, и лекарскому ученику Хмелеву выплатили 20 рублей за «израсходованные им деньги на покупку шприца и лекарства для лечения собаки Гусара». В декабре 1833 г. пса продолжали лечить, и лекарскому ученику Степану Юдину, «лечившему собаку его величества Гусара», было уплачено 50 рублей. Степана Юдина в счетах называют то лекарским учеником, то егерем: он не только лечил Гусара, но и кормил его. В январе 1834 г. Юдину «на корм собаки Гусара» было выплачено за два месяца 15 рублей⁶⁴⁸. Были и еще довольно большие счета за содержание собаки.

Примечательно, что стригли Гусара самые разные люди: в 1834 г. – камердинер царя Малышев, в 1835 г. – ездовой Зимнего дворца Иванов. Если стрижкой Гусара занимались камердинеры, ездовые и прочие, то другую собаку – Драгуна стриг «парикмахер Слепкин». Надо заметить, что поначалу Гусара стригли один-два раза в год, а начиная с 1840 г. в счетах появился новый термин – «за бритье» собаки Гусара: за этот год его девять раз «брили» и один раз «стригли», в основном этим занимался ездовой Иванов.

Вторая собака – Драгун появился у Николая I в 1835 г., и сразу же для него был куплен ошейник за 22 рубля. Его лечением занимался камердинер

Увалышев. В 1836 г. Драгун убежал, и «гатчинским служителям» выдали всего 140 рублей за его поимку, причем в этом году он убегал дважды, и в декабре «человеку барона Кистера за привод собаки Драгуна» было выплачено 100 рублей. Видимо, этот пес прожил недолго, поскольку из счетов его имя исчезло уже в 1838 г. В 1850 г. у царя появились новые собаки, одну из которых назвали Муфта, другую – старой кличкой Драгун, а в 1852 г. – еще одна собака по кличке Мадам. Дольше всех из собак Николая I прожил Гусар: первый раз его имя было упомянуто в счетах в 1833 г., а последний – в 1851 г., следовательно, он прожил рядом с императором 18 лет, что составляет более чем почтенный возраст для собаки. Поэтому неудивительно, что на портрете Николая I кисти Е. Ботмана рядом с царем изображен именно пудель Гусар.

У жены императора Николая I Александры Федоровны также имелись свои любимцы. Так, в 1853 г. специально для нее из Англии были выписаны три собачки. В документах их порода не указана, но можно предположить, что это были комнатные собачки, модные в ту пору и очень дорогие. Посланник России в Лондоне барон Брунов заплатил за них значительную сумму – 112 фунтов 15 шиллингов, кроме этого, доставка их в Россию обошлась в 20 червонцев, уплаченных англичанину Бретту⁶⁴⁹.

Во второй четверти XIX в. в Царском Селе появилось еще два кладбища домашних животных. В январе 1826 г. Николай I приказал перевести восемь верховых лошадей «собственного седла» своего умершего старшего брата Александра I в Царское Село и отвести им особое помещение на конюшне. В 1827–1829 гг. по проекту архитектора А. Менеласа для царских лошадей было построено особое здание, получившее название Пенсионерской конюшни. А в 1830-х гг. рядом образовалось второе кладбище домашних животных, на котором хоронили умерших от старости лошадей «собственного императорского седла». По сложившейся традиции вплоть до 1917 г. над их могилами устанавливались массивные гранитные плиты с указанием клички и времени службы императору. Всего на этом кладбище погребено более 120 лошадей «царского седла». Такое значительно число захоронений связано с тем, что каждый из членов императорской семьи обслуживался большим «лошадиным штатом». Когда в 1859 г. был сформирован штат цесаревича Николая Александровича, то по конюшенному ведомству за ним числились 32 лошади, из коих восемь верховых «собственного седла»: две для гусарского строя, две для казачьего строя и четыре для гулянья и охоты⁶⁵⁰.

Некоторые из лошадей «собственного седла» были увековечены и в мелкой декоративной пластике. В Петергофе в одной из гостиных Коттеджа хранилась отлитая из темной бронзы лошадь императора Николая I по кличке Надежда. Эта небольшая вещица была подарена императрице Александре Федоровне на день рождения в 1845 г. шталмейстером О. И. Юшковым⁶⁵¹.

Для собачек императрицы Александры Федоровны в Царском Селе было заложено третье кладбище домашних животных, которое находилось в Александровском парке, близ летней резиденции императорской четы – Александровского дворца. Кладбище расположено на Детском острове, посреди пруда Собственного садика. Над могилами любимых собак устанавливались гранитные пирамидки, изготовленные по проекту одного из ведущих архитекторов николаевской эпохи – А. Менеласа. Форма и размеры пирамидок сохранялись вплоть до 1917 г.

Там хоронили и собачек детей Николая I и Александры Федоровны. Великая княгиня Ольга Николаевна упоминала: в 1835 г. «Мама подарила мне собаку Дэнди, неразлучного со мной вплоть до моего замужества»⁶⁵². В середине 1830-х гг. у цесаревича Александра Николаевича были собаки Дилон и Нептун. А в 1839 г., когда цесаревич путешествовал по России, его собаку выгуливал сам Николай I. Он счел нужным в письме отметить: «Твой Нептун так меня полюбил, что не отходит и даже бегает на ученье… гуляет со мной и ест, и сделался преласковый, и с Драгуном мирен»⁶⁵³.

При Александре II увлечение собаками охватило всю царскую семью и приобрело черты общегосударственного. Дело в том что Александр II, в отличие от своего отца Николая I, был страстным охотником, и в соответствии с дворянскими традициями именно псовая охота занимала одно из главных мест в его увлечениях. В 1857 г. по распоряжению Александра II придворная охота была переведена из Петергофа в Гатчину, а основой стала псовая охота, в которой смешались породы русских и английских охотничьих собак.

Для того чтобы поставить псовую охоту императора Егермейстерская контора периодически закупала чистокровных породистых собак у помещиков, которые десятилетиями культивировали именно этот вид охоты. Так, в конце 1850-х гг. у калужского помещика Мясоедова были куплены 34 борзые и 55 гончих собак. Для пополнения царской охоты собаки приобретались и за границей: например, для парфорсной охоты привезли 33 английские собаки – рослые, красивые и злобные, а в 1857 г. по инициативе герцога Мекленбург-Стрелицкого из-за границы доставили семь духовых собак для охоты на кабанов.

Зная об увлечении Александра II псовой охотой, ему периодически дарили породистых собак. Во время коронации императора в 1856 г. полковник Афросимов преподнес в дар царю пару английских собак. Помещик Протопопов из г. Владимира подарил императору четырех борзых собак; в 1865 г. помещик Курской губернии Я. Я. Воронов – шесть борзых собак; в 1866 г. отставной полковник Березников – десять борзых собак; испанский посланник герцог де Осупа в 1857 и 1860 гг. – четырех духовых собак, специально выведенных в Испании для охоты. А в 1867 г. принц Уэльский подарил Александру II сеттера, которого потом два года дрессировали специалисты Егермейстерской конторы, чтобы он «достойно» вел себя в Зимнем дворце⁶⁵⁴. В 1873 г. калужский помещик П. А. Березников, несколько десятилетий занимавшийся выведением новой породы гончих, перестав охотиться, подарил свою стаю императору Александру II в гатчинскую придворную охоту.

Поскольку охота была обязательной частью жизни светского общества, то и ответные подарки Александра II принимались с благодарностью. В 1867 г. он подарил принцу Уэльскому трех борзых густопсовых собак, а в 1851, 1855 и 1868 гг. принцу Карлу Прусскому также достались борзые собаки.

Увлечение Александра II псовой охотой в немалой степени способствовало развитию собаководства в России. Императорская охота регулярно принимала участие в различных выставках в России и за границей. Так, в 1863 г. на Московской выставке животных и растений две своры борзых, густопсовых русских собак из породы волкогонов, и два «смычка» породы бурдастых собак получили серебряную медаль. В 1867 г. на Всемирной промышленной выставке в Париже «свора его величества борзых собак» взяла большой приз, а борзые собаки Славный и Завида – золотую медаль⁶⁵⁵. В 1875 г. свора борзых императорской охоты (Чародей, Лебедь, Любезный) удостоилась на выставке «Императорского общества размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты» золотой медали. В 1878 г. на «Охотничьей выставке гончих и борзых собак из императорской псовой охоты и промысловых животных и правильной охоты» 47 гончих и борзых собак из императорской псовой охоты были удостоены двух золотых, трех серебряных и одной бронзовой медалей. В 1881 г. на седьмой выставке «Императорского общества псовой охоты» собаки императорской охоты вновь получили высшие награды⁶⁵⁶.

Императору Александру II нравились «серьезные» собаки. Именно с его подачи в России появились первые доги, которые были выставочной новинкой того времени. Первая выставка догов состоялась в 1863 г. в Гамбурге, там было представлено восемь «очень представительных догов», названных «датскими», двух из которых и приобрели для Александра II⁶⁵⁷. По тем временам это была очень редкая порода собак, культивировавшаяся только весьма состоятельными людьми. Как впоследствии писал поэт Н. Заболоцкий:

Шагают огромные доги,

И в тонком дыму сигарет

Живые богини и боги

За догами движутся вслед.

Наряду с многочисленными медалистами у императора были и личные собаки. А поскольку собачий век относительно недолог, то у Александра Николаевича их было достаточно много. Но самому императору и современникам больше всего запомнился черный английский сеттер Милорд, который прожил у Александра II семь лет – эта собака стала буквально тенью императора.

Мемуаристы оставили многочисленные упоминания о Милорде. Так, А. П. Бологовская, дочь офицера Кирасирского полка, писала, что гуляя по аллеям Царскосельского парка, была однажды напугана «большой черной собакой», которая «выскочила на меня с громким лаем», но «в ту же минуту около меня очутился военный, который начал меня ласкать и успокаивать. Когда я пришла в себя, то узнала цесаревича Александра Николаевича… После этого много раз встречала в тенистых аллеях парка цесаревича, всегда с его собакой Милордом, с которым после первого моего неудачного знакомства завязалась у меня самая теплая дружба».

Известный писатель Л. Сабанеев вспоминал: «Императорского черного кобеля я видел в Ильинском после обеда, на который государь пригласил членов правления Московского общества охоты. Это была крупная и весьма красивая комнатная собака, с прекрасной головой, хорошо одетая, но сеттериного типа в ней было мало, к тому же ноги были слишком длинны, и одна из ног совершенно белая. Говорят, сеттер этот был подарен покойному императору каким-то польским паном, и слух ходил, что кобель был не совсем кровный»⁶⁵⁸. Тем не менее окружение императора охотно разбирало щенков, отцом которых считался Милорд. Одного из таких щенков вырастил у себя в деревне Л. Н. Толстой.

Придворные живописцы не преминули изобразить любимца императора. Например, на акварели «Кабинет императора Александра II в Гатчинском дворце», написанной придворным живописцем Э. Гау в 1862 г., рядом с пустым креслом царя на полу лежит Милорд.

Академик живописи А. Швабе неоднократно писал картины на «собачьи темы» для цесаревича Александра Николаевича. На полотне «Собака» (1845), как сказано в описи, «белая длинношерстная собака с черными пятнами стоит на зеленом ковре». Эта картина вплоть до 1941 г. хранилась в передней императора Александра II в Зубовском флигеле Екатерининского дворца. На другом полотне А. Швабе изобразил собаку императора, лежащую на ковре у горящего камина. Это живописное полотно впоследствии было вставлено в раму экранного камина – этот экран хорошо виден на одной из акварелей придворного живописца Э. Гау с изображением Башенного кабинета Александра II. Другой художник – Рандель написал пастель «Собаки Александра II» (1849). В кабинете императора на письменном столе стояли фотография «Александр II в казачьей форме с собакой» и скульптура «Александр II, в рост, в шинели, с собакой, лежащей у ног»⁶⁵⁹, созданная известными скульпторами М. А. Чижовым и И. Подрезовым в 1870 г. К сожалению, все эти вещи погибли в огне Великой Отечественной войны.

Портрет «Александр II на коне с собакой» кисти известного художника Н. Е. Сверчкова был написан в 1880 г., за год до смерти императора, – это едва ли не единственный портрет императора на коне с собакой. А 19 февраля 1880 г., «в день 25-летия царствования Александра II», ему был преподнесен портфель, в котором среди прочего находилось изображение Милорда, написанное художником Бернардом.

Милорд умер в 1867 г., когда Александр II уехал в Париж на Всемирную выставку. Впервые за много лет император не взял с собой собаку – и вскоре Милорд умер. Так, на четвертом кладбище домашних животных у Зубовского флигеля появилась очередная собачья мраморная плита с надписью: «Добрейший и милейший Верный Милорд. 1860–1867». Плита Милорда была утрачена в 1934 г.

«Собачья тема» вообще была одной из традиционных и любимых в живописи и мелкой декоративной пластике дворцовых интерьеров. Так, украшением государевой приемной в Царскосельском дворце являлась бронзовая скульптура «Две собаки на стойке» работы П. Мэна. На одной из акварелей, показывающих интерьер Зеркального кабинета императрицы Марии Александровны в Царскосельском дворце, собачки разделяют досуг царственных хозяев. У камина в туалетной Александра Николаевича палевого цвета борзые играют друг с другом, а рядом, в кабинете императора, в большом кресле примостилась еще одна, той же масти. На экране камина на другой стороне комнаты изображена в натуральную величину «Собака у дерева, смотрящая на птичку». Две собаки – живая и на экране – акцентируют значимость их присутствия в повседневной жизни императорской четы⁶⁶⁰.

Поскольку у цесаревича Александра Николаевича в Царском Селе была своя половина в Зубовском флигеле, то именно поблизости от него постепенно сформировалось четвертое кладбище домашних животных. Оно было расположено в так называемом Собственном садике, разбитом напротив Зубовского флигеля, где находились апартаменты Александра II. Иногда этот участок Екатерининского парка называли садиком Александра I⁶⁶¹ или Фрейлинским садиком. Согласно описи 1918 г. там находились четыре надгробные плиты белого мрамора, на которых высечены надписи, явно составленные царственными хозяевами умерших собак, и почти все они начинались со слова «верный». Например, «Верный Муля» с 1833 по 1846 г. был неразлучен с цесаревичем Александром Николаевичем и сопровождал его в поездке по России, Германии, Голландии, Италии и Англии. «Верный Моксик» был с цесаревичем с 1849 по 1858 г. Именно о нем писала в дневнике в 1855 г. фрейлина А. Тютчева: «Я приготовила суп для Мока, любимой левретки императора. Когда я брала сухарь, чтобы помочить его в молоке, император подал мне другое печенье, говоря: «Нет, вы всегда вот это брали для Мока, ради Бога, не меняйте ничего в наших добрых привычках»⁶⁶². Еще об одной собаке было просто сказано: «Верный Пенч. 1867–1875». Одна из мемуаристок упоминает, что летом 1865 г. «Государь всегда приезжал верхом в сопровождении одного берейтора, обыкновенно с черным сеттером Милордом или рыжим пойнтером Punch’em»⁶⁶³. Кроме мраморных надгробий этот садик был украшен скульптурной группой «Монито» – собака, играющая со щенком.

Академик А. Швабе эксплуатировал «собачью тему» достаточно долго. Сохранилось одно из его полотен «Собаки» (1867), на котором он по высочайшему заказу изобразил композицию из собак десяти различных пород. Эта разнопородная компания расположилась в гостях у великого князя Константина Николаевича в кабинете (Белой столовой) Павловского дворца. Все собаки принадлежали членам императорской семьи, а главной фигурой на этом полотне стал именно ньюфаундленд. И не только потому, что он самый большой и представительный из всех собак, изображенных на картине. Дело в том что после смерти Милорда в 1867 г. именно он стал новым фаворитом Александра II. Ньюфа тоже звали Милорд, и мемуаристы их часто путали.

Эта собака запечатлена на множестве фотографий. Император брал с собой ньюфаундленда даже на русско-турецкую войну в 1877–1878 гг. С этим большим псом связано немало историй. Так, во время концерта в Мраморном дворце, когда играл известный скрипач Г. Венявский, пес оставил свое обычное место у ног Александра II и подошел к виртуозу. Встав на задние лапы, ньюфаундленд положил передние на плечи скрипачу. Стараясь сохранять хладнокровие, Венявский продолжал играть, но собака не оставила его в покое, а ее огромная морда следовала за движениями руки скрипача. Наконец, Александр II, смотревший с улыбкой на эту сцену, сжалился над артистом и спросил его: «Венявский, не мешает ли тебе собака?» – «Ваше императорское величество, – пробормотал выбившийся из сил артист, – боюсь, что я ей мешаю». Государь рассмеялся и отозвал собаку⁶⁶⁴. Судя по воспоминаниям, этот ньюфаундленд прожил рядом с императором более 10 лет. На фотографии, сделанной в Царском Селе, ньюф Милорд лежит у ног Александра II и императрицы Марии Александровны.

Как это ни удивительно, но царские дети могли завести себе собаку только с разрешения родителей, даже уже будучи взрослыми, имевшими собственный штат слуг. Когда в июле 1877 г. 17-летнему младшему сыну Александра II – Павлу Александровичу мать позволила завести пуделя, он был в таком восторге, что даже немного покурил⁶⁶⁵.

После смерти Марии Александровны (1880) и Александра II (1881) их собаки остались доживать свой век в Егермейстерской конторе, за ними продолжали ухаживать так же, как и при жизни хозяев. До 1880 г. собак Александра II лечил ветеринар Конюшенного ведомства Лукин, а медикаменты отпускались из Придворной аптеки бесплатно. Если собака заболевала, то она содержалась до выздоровления на квартире ветеринара, при этом ее содержание оплачивалось из так называемых «комнатных денег» императора. Так, в 1879 г. было уплачено ветеринару 12 рублей 80 копеек.

После смерти Александра II некоторые слуги из дворцовой челяди попытались «заработать» на собаках погибшего царя. Так, в 1882 г. ветеринар Кривцов представил счет из частной аптеки Царского Села на лекарства для собак Александра II на сумму в 40 рублей 92 копейки, а егерь XIV класса Сухопаров – «на прокорм собак» с января по май 1882 г. на сумму в 148 рублей 50 копеек. По тем временам это были достаточно большие деньги. Министр императорского двора И. И. Воронцов-Дашков, которому доложили об этом скандально-щекотливом деле, распорядился оплатить счета, а затем забрать у егеря собак и «передать на общем основании на руки егерям за плату 5 руб. в месяц»⁶⁶⁶.

Александр III унаследовал страсть отца к охоте. Придворная охота, с 1857 г. базировавшаяся в Гатчине, только выиграла, после того как в марте 1881 г. Александр III сделал Гатчинский дворец своей постоянной резиденцией. Близ дворца в Мариенбурге была отстроена Егерская слобода с образцовой псарней.

У Александра III, как и у Александра II, была личная собака. В июле 1883 г. матросы крейсера «Африка», вернувшегося с Тихого океана, подарили царю камчатскую лайку. Пса так и назвали – Камчаткой, и он стал любимцем семьи. О нем сохранилось множество записей в детских дневниках великих князей и княжон. Белый с подпалинами Камчатка на годы стал верным спутником царя. На одной из семейных фотографий императрица Мария Федоровна снята с молодым Камчаткой. Пес сопровождал царя везде: он ночевал в императорской спальне в Аничковом дворце, вызывая недовольство врачей, находился рядом в плаваниях на императорских яхтах. Свой пес был и у его жены императрицы Марии Федоровны, звали его Типа. На содержание и лечение личных императорских собак ежегодно отпускались казенные средства⁶⁶⁷.

В переписке Александра III довольно часто встречаются упоминания о собаках, которых он так любил. В марте 1885 г. император писал своему старшему сыну из Аничкова дворца: «После этого я уныло гулял с Камчаткой и Типом в нашем саду и ковырял от скуки снег палкой»⁶⁶⁸. Особенно блаженствовал Камчатка в пригородных резиденциях, где были огромные парки. Но настоящий праздник для породистой камчатской лайки наступал, когда его хозяин выезжал на охоту. В сентябре 1886 г. Александр III писал сыну из Спалы: «Камчатка наслаждается, когда привозят дичь после охоты, и накидывается в особенности на зайцев, потому что легче с ними справиться, но и оленям тоже достается от него, и несмотря на то что они выпотрошены, он все-таки ухитряется вытаскивать что-то из нутра и немедленно проглатывает»⁶⁶⁹.

В октябре 1888 г. царская семья, возвращавшаяся из Крыма, едва не погибла в железнодорожной катастрофе. Александр III и его близкие чудом остались живы под обломками вагона-столовой, они были с ног до головы залиты кровью погибших лакеев. В этой катастрофе погиб любимый пес императора Камчатка, которого привезли в императорскую резиденцию в Гатчинском дворце и похоронили в Собственном его императорского величества саду, под окнами комнат Александра III. Пирамидка над могилой собаки повторяла облик обелисков, созданных еще в 1840-х гг. архитектором Менеласом в Царском Селе. На пирамидке по традиции была выбита кличка собаки и годы ее жизни рядом с императором. Когда в 1891 г. умер Типа императрицы Марии Федоровны, его похоронили поблизости от Камчатки.

Александр III очень горевал по любимой собаке, в память о Камчатке он сохранил его ошейник. В описи вещей в уборной Александра III в Гатчинском дворце под № 2533 значился «Ошейник собачий. Кожа, медь. Длина 0,51 с кольцом и медной дощечкой – «Камчатка»⁶⁷⁰. На стене находилась акварель придворного художника М. Зичи с надписью: «Камчатка. Раздавлен при крушении Царского поезда 17 октября 1888 года».

Спустя несколько лет, в апреле 1892 г., Александр III писал жене: «Сегодня я воздержался кого-либо приглашать. Была закуска у меня в кабинете, и я ел один. В подобных случаях страшно недостает хотя бы собаки; все же не так одиноко себя чувствуешь, и я с таким отчаянием вспоминаю моего верного, милого Камчатку, который никогда меня не оставлял и повсюду был со мною; никогда не забуду эту чудную и единственную собаку! У меня опять слезы на глазах, вспоминаю про Камчатку, ведь это глупо, малодушие, но что же делать – оно все-таки так! Разве из людей у меня есть хоть один бескорыстный друг; нет и быть не может, и Камчатка был такой!»⁶⁷¹

На кладбище домашних животных в Собственном садике Гатчинского дворца есть несколько могилок попугаев. Об одном из них упоминает младшая сестра Николая II: «Зеленый попугай Попка не любил Хиса, попугай злился и передразнивал учителя. В конце концов мистер Хис до того рассердился, что перестал давать Джоржи уроки до тех пор, пока Попку не унесли в другое место из классной комнаты»⁶⁷².

Надо заметить, что в семье Александра III, считавшей своим домом Гатчинский дворец, было много животных. Об этом многие знали, и детям дарили самых разных зверей. Сестра Николая II упоминала в числе таких подарков собак, медвежат, кроликов, волчат, зайцев, даже лосей и рысей. Как правило, их всех, кроме собак, отдавали в зоологические сады Петербурга и Москвы. У великой княгини Ольги Александровны в детском возрасте были свои любимцы: белая ворона, подаренная отцом, волчонок, которого держали на выгоне, и заяц Куку⁶⁷³.

Николай II сохранил патриархальные семейные традиции своего детства. Это имело отношение и к собакам, поскольку в многодетной семье императора их было много. Первой собственной собакой Николая Александровича был Ворон, которого подарили цесаревичу в 1899 г., когда ему исполнилось 17 лет. После того как Александр III отправил своих сыновей в кругосветное путешествие осенью 1890 г., он регулярно в письмах отчитывался о состоянии здоровья Ворона, с которым сам гулял по аллеям сада Аничкова дворца. В январе 1891 г. Александр III писал старшему сыну: «Ворон все толстеет, и глупые люди его целый день кормят так, что это не собака, а бочка какая-то»⁶⁷⁴. Естественно, забалованный пес болел, что не прошло для него даром. 27 сентября 1895 г. уже император Николай II записал в дневнике: «Только что встал, люди мне принесли грустную весть о том, что бедный Ворон сегодня околел от воспаления легких. Потеря моей верной собаки, которая прожила всего шесть лет у меня, совсем расстроила меня на целый день. Он всего неделю был болен. Я приказал его зарыть на Детском острове».

Как выглядел Ворон, точно неизвестно. На фотографии, запечатлевшей царскую семью в последнюю осень Александра III (1894), можно увидеть пушистого белого шпица, которого держит на руках великий князь Александр Михайлович. Вряд ли это Ворон, поскольку он был породы колли.

Николай II продолжил традицию своих предшественников, сделавших Детский остров Царского Села семейным кладбищем домашних животных. Над могилой Ворона был установлен гранитный обелиск, на котором выбиты даты его рождения и смерти.

Вторая собака императора – Иман была подарена Николаю II через два месяца после смерти Ворона. Причина такого подарка вполне очевидна – у Николая II с юности выработалась привычка к длительным прогулкам, и его постоянным спутником был Ворон. 1 октября 1895 г. он вновь вспомнил свою первую собаку: «Сделал большую прогулку в одиночестве, ужасно грустно ходить без бедного Ворона». И 6 декабря 1895 г., в день ангела Николая II, великая княгиня Елизавета Федоровна, которая приходилась царю золовкой⁶⁷⁵, подарила императору щенка колли. Николай II немедленно записал в дневнике: «Элла подарила чудного collie, похожего на Ворона». На следующий день 7 декабря 1895 г. царь уже гулял со своим новым спутником: «Утром погулял с новым моим псом, которого я думаю назвать Иман». Собака пришлась царю по сердцу, и 9 декабря он вновь отметил: «Иман меня очень забавляет на прогулках, замечательно подвижный, много скачет и гоняется за воронами». Поскольку Николай II физически был очень крепким человеком и хорошо переносил мороз, то с собакой он гулял при любой погоде: «Мороз усилился до 16°. Тем не менее погулял с Иманом». Периодически у них случались свои приключения: 28 декабря 1895 г., как писал царь, «дурак Иман провалился сквозь прорубь, но сам сейчас же вылез и стал похож на большую сосульку, т. к. шерсть немедленно замерзла. Было 12° морозу с солнцем».

Пес прижился, и Николай II периодически упоминал о нем. 16 февраля 1896 г. он писал в дневнике: «Играли на катке. Мой Иман обрезал себе лапу довольно сильно». Этот каток был устроен для 28-летнего царя в саду Аничкова дворца. Всю зиму 1896 г. практически ежедневно Николай II со своими друзьями играл в русский вариант хоккея – мячом с гнутыми клюшками. На одной из фотографий в компании с друзьями и подругами царя видны две собаки. Белого пса держит на руках младший брат Николая II – великий князь Михаил Александрович, возможно, это и есть Иман. Справа одна из девушек держит за ошейник взрослого пса колли темного окраса – вряд ли это Иман, который тогда был щенком.

Молодой пес сопровождал Николая II и в его велосипедных прогулках: «После чтения сделал хорошую прогулку на велосипеде, с Иманом». Это приволье продолжалось, пока царь жил весной и осенью в Александровском дворце Царского Села, а летом – в Петергофе с их огромными парками. На зиму царская семья возвращалась в Зимний дворец, который с 1896 по 1904 г. был жилой императорской резиденцией. Собаки по традиции сопровождали своего хозяина во всех переездах. Но в Зимнем дворце возможности для прогулок были очень ограничены, а собак, видимо, держали в подвале. Для организации безопасных прогулок царя у жилого, северо-западного ризалита Зимнего дворца был разбит Собственный садик, обнесенный гранитной двухметровой стеной с решеткой. Николай II практически ежедневно выгуливал собак в своем маленьком садике⁶⁷⁶.

Любопытно, что и эти прогулки царя с собаками стали темой для слухов и «глобальных» выводов. Одна из мемуаристок в феврале 1898 г. упомянула в дневнике: «Романченко говорил, что проходивший возле сада Зимнего дворца мальчик рассказал ему, что, посмотрев в щелку забора, он увидел в саду царя с двумя собаками; царь бросал палку, которую собаки ловили, при этом царь тоже бегал с собаками. По всему видно, что царь еще молод, что подобные развлечения ему интереснее, чем все доклады министров, которые ему приходится выслушивать»⁶⁷⁷.

Когда Иман подрос, ему подобрали спутницу. 6 ноября 1896 г. Николай II записал: «Гуляли вдвоем с новой собакой – тоже collie – впоследствии супруга Имана». Примечательно, что новую собаку он называл обезличенно: настоящим для него был только его Иман, а все остальные – просто собаками.

У императрицы Александры Федоровны тоже была своя собака – скорее всего, маленькая болонка по кличке Шилка. По крайней мере на некоторых фотографиях Александра Федоровна снята именно с такой собачкой.

Таким образом, на прогулках императорскую чету сопровождали три собаки. 16 декабря 1896 г. Николай II отметил в дневнике: «Сделал большую прогулку один, с тремя собаками – Шилка отлично следует». Три собаки – это, видимо, Иман, Шилка и безымянная подруга Имана.

В октябре 1902 г. Иман внезапно умер. Царь в дневнике назвал его «верным псом», а его смерть – «чувствительным горем». Ветеринар объяснил, что смерть наступила от порока сердца. В послании к матери, императрице Марии Федоровне, Николай II писал из Ливадии: «Другое мое горе, совсем уже личное горе, потеря милого Имана, случилось в самом начале октября, почти в тот же день, что и бедный Ворон… Это была такая умная, верная и добрая собака»⁶⁷⁸.

После этого он уже не «приближал» к себе ни одну из собак. Иман, как и Ворон, был похоронен на Детском острове в Александровском парке Царского Села. Над его могилой также соорудили гранитную пирамиду. Вскоре к могилам на Детском острове добавились еще маленькие пирамидки, под которыми были захоронены Шилка и Эйра – собачки императрицы. Эйра – декоративная комнатная собачка породы скотч-терьер, которую очень любила императрица Александра Федоровна. Когда Эйра умерла, императрица плакала. А вот Вырубова эту собачку не любила, поскольку она имела обыкновение неожиданно бросаться из-под кресла или кушетки⁶⁷⁹.

Все эти, казалось бы, малозначительные эпизоды весьма полно характеризуют особенности личности Николая II, о которых по сей день спорят историки. Если для Александра III его пес Камчатка был настоящим другом, о гибели которого он искренне горевал долгие годы, то для Николая II его собаки были только привычным антуражем – они являлись некоей собственностью, к которой он привык и о потере которой горевал недолго. Так же он относился и к людям. Поэтому неудивительно то, с какой легкостью в феврале 1917 г. пала монархия, а императорская семья моментально оказалась в трагическом одиночестве. Это было платой за многолетнее пренебрежение верными людьми.

После Имана у Николая II были другие собаки, но уже безымянные. В своем дневнике он называл их просто собаками. Они продолжали сопровождать хозяев во время сезонных переездов по пригородным дворцам. В январе 1904 г. императорская семья задержалась в Царском Селе, и Николай II отметил в дневнике: «Сделал длинную прогулку без собак, т. к. их уже перевезли в город». А в марте 1904 г. он писал: «Днем долго гулял с собаками». Лето 1904 г. семья, как обычно, проводила в Петергофе, и вновь упоминание: «Возился с собаками у моря».

В 1905 г. царская семья перебралась на постоянное жительство из Зимнего дворца в Петербурге в Александровский дворец Царского Села, который был окружен прекрасным, ухоженным парком и где для животных имелись прекрасные условия. Личных собак царской семьи по традиции содержали на средства Министерства императорского двора⁶⁸⁰. Поскольку собак было достаточно много, то для них непосредственно в подвале Александровского дворца была устроена так называемая собачья кухня.

Самого Николая II на прогулках сопровождали его шотландские овчарки – колли. По воспоминаниям А. А. Вырубовой, их было одиннадцать. Для них рядом с Александровским дворцом соорудили специальный собачий домик. Как писала фрейлина С. К. Бухсгевден: «Выпив стакан чаю, выкурив папиросу, он выходил в парк на короткую прогулку со своими любимыми «колибри» (породистые собачки), которые жили в конурах в саду, им не разрешалось входить внутрь дворца»⁶⁸¹.

Рядом с монархом были и другие собаки. В 1906 г. распоряжением дворцового коменданта Д. Ф. Трепова, отвечавшего за охрану и безопасность царской семьи, близ Александровского дворца в селе Александровка был устроен питомник для сторожевых собак. Позже такой же питомник организовали и в Петергофе. Этих собак использовали для охраны периметра Александровского парка в Царском Селе и других пригородных императорских резиденций.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.