Секс и политика в Израиле

Секс и политика в Израиле

Как и во многих других странах, секс в Израиле необычайно тесно связан с политикой. Однако, если в других странах эта связь заключается, прежде всего, в том, что путь вверх по политической лестнице, особенно для женщины, почти всегда проходит через постель, то в Израиле нередко само членство в той или иной партии означает готовность к интимной близости с политическими соратниками. Так, в беседе с одним из авторов этой книги, рассказывая о партийных вечеринках, функционер крупной израильской партии с явной ностальгией вспоминал, как после них «уборщикам приходилось выметать груду использованных презервативов». И уж, само собой, прием на работу женщины в те или иные партийные органы как бы подразумевает ее согласие предоставлять сексуальные услуги местным партийным лидерам, чем в значительной степени и обусловлен тот факт, что женщин в партийных структурах Израиля, как правило, немного.

О том, какие нравы царят в политических кулуарах Израиля, хорошо иллюстрирует рассказ женщины, решившей поначалу посвятить себя политике, в конце концов, замеченной начальством и получившей место штатного координатора в городском отделении одной из самых крупных израильских партий. Примерно через месяц работы гендиректор этой партии неожиданно вызвал ее для разговора в Центральное отделение партии в Тель-Авив.

— Твой начальник тобой недоволен, — без обиняков сказал ей гендиректор. — Почему ты ему не даешь?!

Еще одна весьма показательная для нравов израильских политиков реплика связана с историей одного молодого депутата Кнессета, выходца из бывшего СССР. Так случилось, что между этим народным избранником и его парламентской помощницей вспыхнул роман. Оба были связаны семейными узами, у них были дети, и, кстати, являлись религиозными людьми, но возникшее между ними чувство было настолько сильным, что они решили оставить свои семьи, развестись и пожениться. Однако, будучи весьма порядочным человеком, этот депутат обратился в комиссию Кнессета по этике с письмом, в котором подробно рассказал о том, что с ним произошло, и задал вопрос, должна ли, по мнению членов комиссии, после всего случившегося его парламентская помощница уволиться с работы или нет?

Как нам рассказывал один из очевидцев того заседания комиссии Кнессета по этике, на котором рассматривалось это письмо, оно было зачитано громко вслух под общий хохот присутствующих.

— Вы только посмотрите, что делает этот «русский»?! — воскликнула, обращаясь к товарищам, одна из членов комиссии, тогда просто депутат Кнессета, а затем занявшая пост министра без портфеля. — И кто его надоумил разводиться с женой?! Мы, например, с… (дальше последовало имя одного из самых крупных современных израильских политиков) 15 лет были любовниками, но ведь это еще не повод для того, чтобы разрушать семьи!

В Израиле до сих пор ходят слухи о той огромной сексуальной активности, которой отличались два израильских премьер-министра — Голда Меир и Леви Эшколь. Как рассказывают, Голда («У меня в правительстве есть только один мужик с яйцами — Голда Меир!» — часто говаривал первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион) до довольно преклонных лет любила приглашать к себе домой симпатичных молодых политиков. А уж было там что-то между ней и этими молодыми людьми, или нет, история умалчивает. Но зато доподлинно известно, что когда Леви Эшколь (Лев Школьник) вступил в должность премьер-министра, информировавший его о порядке работы телохранителей сотрудник Общей Службы Безопасности (ШАБАКа), заметил:

— И само собой, вы можете быть спокойны по поводу приходящих к вам женщин — наши люди никому об этом не расскажут.

— Ну, почему же, — воскликнул молодой вдовец Эшколь, которому явно льстила его слава записного ловеласа. — Пусть рассказывают!

Самое любопытное заключалось в том, что вплоть до 90-х годов израильское общество делало вид, что ему ничего неизвестно об образе жизни израильских политиков и требовало, по меньшей мере, от тех из них, кто добирался до самых вершин власти, «моральной чистоты». Именно всеобщее ханжество и стало в 1992 году причиной первого громкого сексуально-политического скандала в Израиле.

Это был год, когда после поражения партии «Ликуд» на выборах ее лидер Ицхак Шамир ушел в отставку, а основными претендентами на пост председателя партии стали тогда еще совсем молодой Биньямин Нетаниягу и опытный политический боец Давид Леви. Частные детективы, которым Леви поручил добыть компромат на своего противника, очень быстро выяснили, что у Нетаниягу есть любовница, у которой, в свою очередь, имелся вполне законный муж. Понятно, что в любой стране связь женатого мужчины с замужней женщиной осуждается в куда большей степени, чем связь с незамужней. Но в Израиле тех лет общественное мнение вообще однозначно расценивало такую связь как крайнюю степень нравственного падения. Во всяком случае, именно на такую реакцию общества рассчитывал Давид Леви, когда решил предать гласности кассету с записью разговора между Нетаниягу и его любовницей, не оставлявшей никакого сомнения о характере отношений между ними.

Скандал был подготовлен «по всем правилам»: Биньямин Нетаниягу был приглашен в телестудию, якобы, для очередного интервью, и там прямо при нем на всю страну и прокрутили эту, как ее называли потом, «горячую кассету». И вот тут произошло нечто неожиданное: 43-летний Биньямин Нетаниягу, бывший капитан спецназа, чем-то неуловимо похожий на некогда знаменитого в СССР Марка Бернеса, вдруг посмотрел прямо в камеру и, обращаясь только к жене, сказал: «Сара, это правда, но… Это была глупость, наваждение, о котором я сам хочу забыть. Я люблю тебя, Сареле! Прости меня, если можешь! Я люблю тебя, слышишь?!».

Нужно ли говорить о том, что сотни тысяч израильтянок, сидевших в этот момент у телевизора, пустили слезу и попросту влюбились в Биби, а именно такое прозвище получил Биньямин Нетаниягу еще в армии и носит его до сих пор. И нужно ли говорить о том, что на следующий день рейтинг Нетаниягу взлетел на недосягаемую высоту, не оставив Давиду Леви никаких шансов на победу…

Следующий грандиозный сексуально-политический скандал вспыхнул вокруг прославленного израильского генерала Ицхака Мордехая — героя Шестидневной войны и Войны Судного Дня, кавалера высшего израильского ордена «Знак мужества». В сущности, еще во время службы в армии, будучи командующим военными округами, а затем и начальником управления генштаба, Мордехай, как выяснилось, частенько склонял к сожительству симпатичных девушек-солдаток. В 1996 году, выйдя в отставку, он присоединился к партии «Ликуд» и вскоре занял пост министра обороны в правительстве Биньямина Нетаниягу. Находясь в этом качестве, он обратил внимание на только начавшую службу в ЦАХАЛе и присланную в качестве рядовой сотрудницы его канцелярии 18-летнюю Кохи, родившуюся в городке Кирьят-Гат, считающемся в Израиле глубокой провинцией. Но юная провинциалка оказалась гораздо умнее, чем думал Ицхак Мордехай. Забеременев от него, она стала являться с огромным животом на службу, а затем, придя в кабинет Мордехая, поставила его перед выбором: либо он на ней женится, либо она заявит в полиции, что он ее изнасиловал.

И старый холостяк Мордехай пошел под венец, а вскоре во всех газетах страны появилось его фото с новорожденным сыном. Затем была ссора с Биньямином Нетаниягу, выход из «Ликуда», создание новой «Партии Центра» и получение поста министра транспорта в правительстве нового израильского премьера Эхуда Барака. Но пробыл он на этом посту относительно недолго. В мае 2000 года 23-летняя сотрудница отдела кадров Министерства транспорта, явившись в полицию, рассказала о том, что Ицхак Мордехай, запустив ей руку под кофточку начал ласкать грудь и говорить всякие непристойности.

В результате против Мордехая было возбуждено уголовное дело по подозрению в сексуальных домогательствах, и он вынужден был уйти в отставку.

Многие в Израиле до сих пор убеждены, что эта девушка просто подставила Ицхака Мордехая, выполняя задание его политических противников в самой «Партии Центра». Но если это и так, то те, кто дал ей это задание, были прекрасно осведомлены об образе жизни Ицхака Мордехая и рассчитали все, что произойдет после начала следствия. Как только сообщение о подозрениях в адрес Ицхака Мордехая прозвучало в СМИ, в полицию поступил вал обращений от других женщин, которых он склонил к сожительству, либо которых он домогался и по отношению к которым позволял себе то, что в Израиле называется «развратными действиями».

Большая часть этих жалоб была призвана нерелевантными из-за истечения срока давности, но по двум из них было возбуждено расследование и доказано, что в этих случаях Ицхак Мордехай действительно явно злоупотребил своим служебным положением. В итоге суд приговорил Ицхака Мордехая к полутора годам тюремного заключения условно. Приговор Мордехаю был вынесен в 2001 году и выслушивал его человек, совершенно непохожий на прежнего министра обороны или транспорта — вдвое похудевший и мгновенно постаревший минимум на 20 лет. Кохи в итоге оставила мужа, и единственное, что удалось сохранить Ицхаку Мордехаю, — это свое звание генерал-майора в отставке: комиссии, которая рассматривала вопрос о том, не следует ли разжаловать Мордехая в рядовые, его адвокат напомнил, что свои генеральские погоны тот заработал собственной кровью на поле боя, и это было принято во внимание.

Однако самый громкий сексуальный скандал в истории израильской политики, разразился, вне сомнения, в 2006 году вокруг тогдашнего президента страны Моше Кацава. Причем начался он по инициативе… самого Моше Кацава.

Заканчивающий свою каденцию 60-летний президент обратился к юридическому советнику правительства Израиля Мени Мазузу с вопросом о том, что ему делать, если А., бывшая президентская секретарша, вымогает у него 200 000 тысяч долларов, угрожая в противном случае обвинить его… в изнасиловании. Обращаясь к Мазузу, Кацав думал, что наносит упреждающий удар по шантажистке, однако, как вскоре выяснилось, на деле он выстрелил себе в ногу. Будучи вызванной в полицию, бывшая секретарша президента Государства Израиль заявила, что действительно стала жертвой изнасилования со стороны президента. А. подробно рассказывала в полиции, как Кацав впервые начал с ней заигрывать, как она отказывалась от этих домогательств, а в один из дней он развернул ее спиной к себе, снял с нее брюки, затем растегнул свои и вошел в нее сзади. По словам А., она не звала на помощь исключительно потому, что была в шоке и ей… не хотелось терять работу. Вскоре после этого она была повышена в должности, и ей прибавлена зарплата, но — о! ужас! — сексуальные домогательства со стороны президента продолжались. Время от времени он овладевал ею, а временами высказывал «странные желания» — например, чтобы она приходила на работу без трусиков… Иногда во время работы он, по словам А., расстегивал свои брюки, вытаскивал член и говорил ей: «На, подойди, полижи…».

^{обложка субботнего приложения к газете «гаарец»: президент страны обвиняется в изнасиловании}

Из допросов сотрудников президентского дворца выяснились и другие любопытные подробности частной жизни президента. Как оказалось, А. была не единственной «высокопоставленной секретаршей» Кацава. Были и другие, с которыми, как и с А., президент (в Израиле эта должность носит чисто представительский характер и является обыкновенной синекурой) запирался с двух до четырех часов дня в своем кабинете, и в это время было запрещено беспокоить их, так как они решали вопросы «чрезвычайной государственной важности». При этом никто из секретарш ни на круг своих обязанностей, ни на президента не жаловались. Более того, время от времени между ними происходили стычки по поводу того, кто именно будет решать с президентом вопросы «чрезвычайной государственной важности». И все это происходило на фоне непрерывно ухудшающихся отношений Моше Кацава с его женой Гилой и беспрестанных скандалов между ними.

Сам президент Моше Кацав поначалу категорически отрицал, что находился в интимной близости с А., однако за него это, по сути дела, сделали его адвокаты. При этом они настаивали на том, что интимные отношения между Кацавом и А. возникли исключительно добровольно, на основе любовного влечения, которое они испытывали друг к другу. В качестве доказательства адвокаты представили полиции письма, которые А. присылала президенту во время своего нахождения в США. В них она ласково называла его «мой дурачок», признавалась в любви, говорила, что тоскует по нему и т. п. Тот факт, что она пыталась шантажировать президента, был, в свою очередь, подтвержден предусмотрительно сделанной президентом аудиозаписью их последнего разговора.

В итоге следователи вынуждены были признать, что в рассказе А. об изнасиловании слишком много противоречий, и сама нарисованная ею картина явно под это преступление не подпадает. Однако и поверить в то, что 23-летняя девушка могла испытывать любовное влечение к стареющему президенту, они отказывались, а потому поведение президента было квалифицировано полицией как «принуждение к интимной близости на основе злоупотребления служебным положением».

Ну, а дальше сработал «эффект Мордехая»: в течение нескольких недель в полицию обратилось 9 женщин, которые в разные годы работали с Моше Кацавом либо в аппарате партии «Ликуд», либо в тех министерствах, которые ему пришлось возглавлять, и все они говорили об одном и том же: что Кацав их домогался, залезал во время работы к ним под юбку и под кофточку, и в итоге они сдавались, так как в противном случае он угрожал их уволить. Три эти жалобы выглядели убедительно. Кроме того, по ним еще не прошел срок давности, а потому их включили в дело Кацава.

В итоге юридический советник правительства Мени Мазуз, проанализировав все материалы следствия, пришел к выводу, что их недостаточно для того, чтобы суд однозначно признал бы президента виновным даже в принуждении к сожительству, не говоря уже об изнасиловании. В связи с этим прокуратура предложила адвокатам Моше Кацава компромиссное соглашение: они снимают с него самые тяжкие обвинения, а он признает себя виновным в развратных действиях, сексуальных домогательствах и прочих менее тяжких преступлениях, за которые он и получит относительно легкое наказание. При этом свидетельства А. против Кацава были вообще выкинуты из дела.

Возмущенная А. и «Движение за чистоту власти» подали в Высший суд справедливости иск с требованием рассмотреть, насколько законна такая сделка между президентом и прокуратурой. При этом симпатии израильского общества были целиком на стороне А., и никто даже не подумал осудить ее как шантажистку.

Юридические и прочие страсти вокруг Моше Кацава были в самом разгаре, когда разразился новый сексуальный скандал вокруг другого известного израильского политика — Хаима Рамона, занимавшего тогда, в 2006 году, пост министра юстиции.

13 июля 2006 года, явившись в канцелярию премьер-министра для участия в заседании правительства в связи с началом Второй Ливанской войны, 56-летний Рамон встретился там с 20-летней солдаткой, входящей в охрану канцелярии. Девушке оставалось всего несколько дней до демобилизации, и, по ее словам, в тот день, празднуя это событие, она выпила с подругами немного вина. Одновременно она была занята составлением своего дембельского альбома, а так как ей выпало служить в канцелярии премьера, то фотографировалась со всеми приходящими в эту канцелярию известными политиками. Захотела она сфотографироваться и с Хаимом Рамоном. Они сделали несколько совместных снимков, а затем Рамон вдруг привлек к себе девушку и… поцеловал. Причем не просто поцеловал, а поцеловал в губы, и в момент поцелуя проник ей языком в рот. Этот сексуальный поцелуй, на который она совершенно не рассчитывала, по словам девушки, нанес ей большую психологическую травму. И чтобы наказать министра за наглость, она и подала против него жалобу в полицию, обвинив Хаима Рамона в сексуальных домогательствах и развратных действиях.

И хотя нашлось немало тех, кто утверждал, что все это дело было инспирировано противниками задуманной Рамоном реформы судебной системы Израиля, следствие завертелось на всю катушку, и в течение нескольких месяцев весь Израиль только и делал, что обсуждал, виновен Хаим Рамон, или невиновен, и является ли поцелуй в губы с проникновением языком в рот без согласия девушки более тяжким преступлением, чем простой поцелуй в губы. Сам Рамон активно настаивал на суде на своей невиновности и доказывал, что инициатором поцелуя была именно девушка. Процесс этот был настолько забавным, что стоит привести довольно пространный отрывок из репортажа, сделанного одним из авторов этой книги прямо из зала суда над Рамоном:

— Вскоре после того, как стало известно о событиях на ливанской границе, было назначено экстренное заседание правительства, и я поспешил в канцелярию премьер-министра, — рассказывал Рамон на суде. — Я прибыл раньше других министров и в канцелярии встретил эту девушку, проходившую службу в охране. Мы были с ней слегка знакомы — в том смысле, в каком все, кто часто бывает в канцелярии премьера, знакомы с его служащими, — ты невольно перебрасываешься с ними парой-тройкой вежливых фраз, улыбаешься и не более того. Никаких бесед мы прежде не вели. И вдруг она сказала мне: «Когда я смотрю на тебя, то чувствую, что не могу устоять перед тобой!». Потом она добавила еще пару фраз, которые я не помню, но зато хорошо помню, что в них был отчетливый сексуальный оттенок — она со мной явно заигрывала. В этой девушке была бездна обаяния, от нее исходила такая сила женственности, что, каюсь, я поддался заданному ею тону и принял предложенные условия игры. Все с той же обаятельной улыбкой, в том же игривом тоне она продолжила со мной разговор и сообщила, что сейчас заканчивает службу, а затем отправляется с друзьями и подругами за границу. «Но если ты согласишься поехать со мной, то я пошлю к чертям свою компанию и мы отправимся путешествовать вдвоем». И мне, думается, ей было ясно, что никуда я поехать не смогу, и все это говорится в рамках того легкого флирта, на фоне которого происходила беседа и который сквозил в каждом ее движении. Во всяком случае, на основе всего моего опыта общения с женщинами, я мог сказать, что девушка заигрывала со мной и пыталась завязать определенные отношения. В ней, повторю, было столько шарма, что я невольно подпал под ее очарование и стал ей подыгрывать. Ее слова о том, что она готова отправиться со мной хоть на край света, вне сомнения, означали некий новый этап в этой игре во флирт… Между тем заседание правительства все никак не начиналось, и я зашел в одну из комнат, где стоял телевизор, чтобы узнать последние новости. Вскоре в эту комнату вошла и девушка вместе с каким-то солдатом и сказала, что хочет сфотографироваться со мной на память. Ничего необычного в этой просьбе я не увидел — многие юноши и девушки, служащие в канцелярии премьера, собирают свои фотографии с известными политиками, чтобы потом показать их знакомым. Но вот дальше началось нечто странное. Обычно на таких фотографиях я кладу правую руку на плечо человеку, с которым фотографируюсь, а левую — в карман. Точно так же я сделал и на этот раз, однако девушка неожиданно крепко прижалась ко мне, положила мне на плечо голову, а затем сунула свою руку мне в левый карман брюк…

— Гм… И что вы при этом почувствовали? — поинтересовался судья Даниэль Барри.

— Ну, — немного смутился Хаим Рамон, — наверное, то, что в такой ситуации чувствует каждый мужчина, способный что-то чувствовать и вдобавок награжденный вниманием такой красивой молодой девушки… Но сразу вслед за этим мне стало неловко, я почувствовал себя неуютно, но отстранить от себя девушку не решился. Никто никогда до сих пор не фотографировался со мной в таком… гм, ракурсе. Разумеется, это было неприлично… Это было чересчур, и я должен был все это немедленно пресечь. И если в чем-то и есть моя вина, так это в том, что я это не сделал. Но, как я уже сказал, на меня вдруг что-то нашло. Это было… как какой-то вирус…

— А вам не показалось странным, что с вами заигрывает девушка, которая младше вас больше чем вдвое? Девушка, которая годится вам, если не во внучки, то уж точно в дочери? — задал судья очередной вопрос.

— Нет, — покачал головой Рамон. — Со мной часто заигрывают женщины разного возраста, в том числе и такие юные. Поэтому я не удивился тому, что она заинтересовалась мной и проявила инициативу. И я думаю, что отреагировал на ее поведение нормально — так, как на него отреагировал бы любой мужчина, почувствовавший к себе внимание женщины. Во всяком случае так, как я на него обычно реагирую. Я знаю, сейчас от меня ждут, чтобы я начал судить себя с позиций высокой морали, но я хочу говорить правду. А правда заключается в том, что я — таков, каков есть, такая у меня натура, и в моем возрасте, наверное, уже не меняются. В то же время я признаю, что вся эта история не делает мне чести и, возможно, я должен был вести себя иначе…

Он помолчал, а затем, откашлявшись, продолжил, теребя пуговицу на рубашке.

— После того как солдат сделал два снимка, девушка вместе с ним вышла из комнаты, а я остался сидеть у телевизора. Но, спустя несколько минут она вернулась — на этот раз одна и села рядом со мной на стул, что-то сказала мне, но я был так захвачен происходящим на экране, что не расслышал ее слов и сделал ей знак, что не слышу. Тогда она придвинулась ко мне совсем близко, положила голову мне на плечо и стала что-то говорить. Я придвинул свою голову к ее голове, и она не отстранилась. Тогда я посмотрел на нее, и увидел, как она призывно улыбается. Наши глаза встретились, а затем как-то совершенно спонтанно мы поцеловались. Я не только не чувствовал какого-либо сопротивления с ее стороны, но и наоборот — она… как бы это сказать… «сотрудничала» со мной во время поцелуя, и я первым решил прервать его. Да, это был поцелуй, но я бы не сказал, что это был сверхсексуальный поцелуй… Во всяком случае, его точно нельзя было назвать «французским поцелуем».

— Вы проникли ей во время поцелуя языком в рот? — спросила судья Хаюта Кохан.

— Я не обращал в этот момент внимания на свой язык и не исключаю того, что мой язык касался ее губ. Но я не проникал языком в ее рот и уж точно не делал это против ее воли! — ответил Рамон. — Вскоре после этого поцелуя я встал, чтобы направиться на заседание правительства. «Может быть, мы еще встретимся и поговорим», — сказал я ей. «Да, нам стоит еще раз встретиться!» — так, или приблизительно так, ответила она и, написав на клочке бумаги номер своего сотового телефона, сунула мне эту бумажку в карман…

Стоит заметить, поначалу Хаим Рамон держался в зале суда с потрясающим хладнокровием. Он рассказал, что когда увидел в прессе статьи, посвященные этому происшествию, то решил, что речь идет о каком-то недоразумении, которое разрешится уже на первых допросах в полиции. Он не помнил, как фотографировался с этой девушкой в третий раз, но когда ему показали третий снимок, сделанный уже после этого, ставшего для его карьеры политика столь роковым поцелуя, он даже обрадовался. «Это снимок говорит в мою пользу! — сказал он следователям. — Смотрите, она улыбается, нет никаких признаков, что она чем-то расстроена!..».

— О том, что на самом деле происходит, — добавил Рамон, — я понял, когда в ответ на эту фразу, начальник отдела по расследованию особо опасных преступлений Мири Голан заявила мне: «Да, но улыбка у нее искусственная, а если присмотреться, то можно заметить, что у нее в глазах блестят слезы». Мне стало ясно, что объективные факты никого в полиции не интересуют, что полиция задалась целью доказать мою виновность и засадить меня в тюрьму. А когда нам устроили «очную ставку» с помощью телемоста, тут уж вообще никаких сомнений не осталось: следователи постоянно давали мне понять, что они верят девушке и сочувствуют ей, что для них она — жертва, а я — дерьмо и мусор, который следует упрятать за решетку. Из министра юстиции они превратили меня в подопытного кролика!..

И вот с этого момента нервы стали изменять Рамону. Он начал говорить с надрывом и в конце концов… попросту разрыдался.

— Я не должен был так себя вести. Я не должен был целовать ее, — произнес он сквозь слезы. — Но это еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника. Я не совершил никакого преступления! Но самое интересное началось, когда Хаиму Рамону стали задавать вопросы его адвокаты и представители госпрокуратуры.

— Как вы объясняете то, что после этого поцелуя девушка расплакалась и долго не могла успокоиться? — спросила его государственный обвинитель Ариэла Сегал. — Я сам бессонными ночами вновь и вновь задаю себе этот вопрос, — ответил Рамон. — Я — не психолог, но думаю, что, возможно, она поняла, что перешла некую грань, поцеловалась, а затем дала свой телефон, по сути дела, незнакомому мужчине, много старше ее… Я не исключаю того, что неправильно понял ее поведение. И в этом случае я готов принести ей свои извинения. Но и это опять-таки еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника.

— Но неужели вы не почувствовали, что она не хочет с вами целоваться? — продолжила свою атаку Сегал.

— Ни на мгновение. Если бы она дала мне это понять, я бы мгновенно остановился. К тому же, при нежелательном поцелуе женщина как бы отшатывается от мужчины. Но ничего этого не было!

— Но вы даже не спросили ее, согласна ли она была на этот поцелуй или нет? — вновь с нажимом спросила Ариэла Сегал.

И тут Хаим Рамон неожиданно взорвался.

— Уважаемая госпожа прокурор! — сказал он. — Я немало целовался в своей жизни с самыми разными женщинами. Кроме того, я видел немало фильмов и прочел немало книг, в которых мужчина целуется с женщиной. И я не помню, чтобы где-нибудь, когда-нибудь было сказано, что прежде чем поцеловать женщину, он должен спросить у нее, согласна ли она на это. Ответом на нежелательный поцелуй, насколько мне известно, может стать звонкая пощечина, но никак не отдача его под суд. То, что мое дело дошло до суда — это абсурд! То, что вы пытаетесь меня здесь выставить едва ли не агрессивным сексуальным маньяком — это тоже абсурд. Я — нормальный мужчина, и никогда не только не был маньяком, но и вообще не проявлял склонности к агрессии…

^{Фотография, положившая конец политической карьере Хаима Рамона}

В результате Хаим Рамон был признан виновным в совершении «развратных действий» и приговорен к общественно-полезным работам. Отбыв приговор, он уже не смог вернуться в Министерство юстиции и получил пост министра без портфеля.

Стоит отметить, что скандалы вокруг Моше Кацава и Хаима Рамона оказали сильнейшее и весьма неоднозначное воздействие на израильское общество. С одной стороны, они подействовали как холодный душ на многих больших и маленьких начальников, которые начали задумываться о возможных последствиях своих сексуальных домогательств по отношению к женщинам-подчиненным. С другой стороны, еще больше укрепили мужское население Израиля в мысли, что при желании самое невинное заигрывание любая женщина может представить как преступление, за которое можно оказаться за решеткой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.