Альбер Камю

Альбер Камю

1913–1960 гг.

Писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе.

Ад — особая милость, которой удостаиваются те, кто упорно ее домогались.

Без отчаяния к жизни нет и любви к жизни.

Боги наградили человека великими, блистательными добродетелями, позволяющими ему достичь всего, чего он пожелает. Но одновременно они наградили его и добродетелью более горькой, внушающей ему презрение ко всему, чего он достиг.

Болезнь — это крест, но, может, и опора. Идеально было бы взять у нее силу и отвергнуть слабости. Пусть она станет убежищем, которое придает силу в нужный момент. А если платить нужно страданиями и отречением — заплатим.

Быть может, к скульптуре меня влечет любовь к камню. Скульптура возвращает человеческому облику весомость и равнодушие, без которых я не мыслю величия.

Быть язычником для себя, христианином для других — к этому инстинктивно склоняется всякий человек.

В жизни должна быть любовь — одна великая любовь за всю жизнь, это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены.

В жизни каждая минута таит в себе чудо и вечную юность.

В какой-то момент перестаешь испытывать любовное волнение. Остается только трагизм. Жить ради кого-то или чего-то становится уже бессмысленно. Смысл обретает только мысль о том, чтобы можно было за что-то умереть.

В определенном возрасте столкновения между людьми начинают осложняться борьбой со временем. И это уже безнадежно.

В отличие от нас женщины, по крайней мере, не обязаны стремиться к величию. У мужчин даже вера, даже смирение призваны доказывать величие. Это так утомительно.

В смерти игра и героизм обретают свой подлинный смысл.

Великий вопрос жизни — как жить среди людей.

Вечное искушение, против которого я непрестанно веду изнурительную борьбу, — цинизм.

Взбунтовавшийся атеизм ставит историю на место Бога и заменяет бунт абсолютным повиновением. Долг и добродетель для него суть не что иное, как полное подчинение и полное принесение себя в жертву святыне ненасытного становления.

Воля — то же одиночество.

Вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов.

Время идет медленно, когда за ним следишь. Оно чувствует слежку. Но оно пользуется нашей рассеянностью. Возможно даже, что существует два времени: то, за которым мы следим, и то, которое нас преобразует.

Всякая жизнь, посвященная погоне за деньгами, — это смерть. Воскрешение — в бескорыстии.

Всякая философия — самооправдание. Оригинальной была бы только философия, оправдывающая другого человека.

Высшая добродетель заключается в том, чтобы задушить свои страсти. Добродетель более глубокая заключается в том, чтобы привести их в равновесие.

Гениальность может оказаться лишь мимолетным шансом. Только работа и воля могут дать ей жизнь и обратить ее в славу.

Гений, в высшем своем воплощении, творит ради того, чтобы в глазах людей и в своих собственных обрел достоинство последний из горемык на самой мрачной каторге.

Главная способность человека — способность к забвению. Но справедливости ради следует заметить, что он забывает даже то добро, которое сам сотворил.

Главное, что должен уметь писатель, — претворять те чувства, которые он испытывает, в те, которые он хочет внушить. Поначалу ему это удается случайно. Но затем на место случая должен прийти талант. Значит, у истоков гения стоит случайность.

Годы юности тянутся так медленно потому, что они полны событий, годы старости бегут так стремительно оттого, что заранее предопределены.

Греки учитывали существование божества. Но не все исчерпывалось божеством.

Грубое физическое желание вспыхивает мгновенно. Но желание вкупе с нежностью требует времени. Приходится пройти через всю страну любви, чтобы загореться желанием. Не потому ли вначале так нехотя вожделеешь ту, которую любишь?

Гуманизм пока еще не наскучил мне: он мне даже нравится. Но он мне тесен.

Для меня искусство — это никак не забава одинокого творца. Для меня это способ тронуть как можно больше людей, создав наиболее емкую картину общих страданий и радостей.

Для того чтобы мысль преобразила мир, нужно, чтобы она сначала преобразила жизнь своего творца.

Для христиан история начинается с Откровения. Для марксистов она им кончается. Две религии.

Для человека больше пользы, когда его изображают в выгодном свете, чем когда его без конца попрекают его недостатками. Всякий человек, естественно, старается походить на свой лучший образ. Это правило распространяется на педагогику, историю, философию, политику. Мы, к примеру, — плод двадцативекового созерцания картинок на евангельский сюжет.

Для человека мудрого в мире нет тайн, какая ему нужда блуждать в вечности?

Днем полет птиц всегда кажется бесцельным, но к вечеру движения их становятся целенаправленными. Они летят к чему-то. Так же, может быть, с людьми, достигшими вечера жизни. Бывает ли у жизни вечер?

До тех пор пока человек не совладал с желанием, он не совладал ни с чем.

До христианской эры Будда не проявлял себя, потому что был погружен в нирвану, то есть лишен облика.

Добродетель бедняка — душевная щедрость.

Дочь горшечника Дибутада увидела на стене тень своего возлюбленного и обвела его профиль кинжалом. Благодаря этому рисунку ее отец изобрел стиль росписи, украшающей греческие вазы. В основе всех вещей лежит любовь.

Единственное возможное в наше время братство, единственное, какое нам предлагают и позволяют, — это гнусное и сомнительное солдатское братство перед лицом смерти.

Если бы мне было суждено умирать вдали от мира, в холодной тюремной камере, море в последний момент затопило бы мою темницу, подняло бы меня на неведомую мне доселе высоту и помогло бы мне умереть без ненависти в душе.

Если бы наша эпоха была только трагична! Но она еще и гнусна. Вот отчего ей надо бросить обвинение — и даровать прощение.

Если для того, чтобы преодолеть нигилизм, следует вернуться к христианству, можно пойти еще дальше и, преодолев христианство, возвратиться к эллинизму.

Если тело тоскует о душе, нет оснований считать, что в вечной жизни душа не страдает от разлуки с телом — и, следовательно, не мечтает о возвращении на землю.

Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос — вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой или она того не стоит, — это значит ответить на основополагающий вопрос философии.

Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе.

Заблуждения радостны, истина страшна.

Иметь силу выбрать то, что тебе по душе, и не отступаться. Иначе лучше умереть.

Индивидуалист ненавидит людей в целом, но щадит отдельного человека.

Истина нашего века: пройдя сквозь суровые испытания, мы становимся лжецами.

Истина, как и свет, ослепляет.

Каждому поколению свойственно считать себя призванным переделать мир.

Как только война становится реальностью, всякое мнение, не берущее ее в расчет, начинает звучать неверно.

Когда в старости человек становится мудрым и нравственным, ему, вероятно, бывает стыдно вспоминать свои былые поступки, шедшие вразрез с предписаниями нравственности и мудрости. Слишком рано или слишком поздно. Середины нет.

Когда ты уже сделал все, что нужно, чтобы как следует понять, принять и снести бедность, болезнь и собственные недостатки, остается сделать еще один шаг.

Когда художник принимает решение разделить участь всех, он утверждает себя как личность.

Лучше быть свободным бедняком, чем богатым невольником. Конечно, люди хотят быть богатыми и свободными — и из-за этого подчас становятся бедными рабами.

Любовь может презреть цепи, крепостные стены толщиной в несколько метров и прочее. Но стоит только подчинить крошечную часть души долгу, и настоящая любовь становится невозможной.

Любовь можно сохранить по причинам, не имеющим отношения к любви. Например, по причинам морального порядка.

Любовь несправедлива, но одной справедливости недостаточно.

Любовь, которая не выдерживает столкновения с реальностью, — это не любовь. Но в таком случае неспособность любить — привилегия благородных сердец.

Любовь. Познание. Это одно и то же.

Люди упорно путают брак и любовь, с одной стороны, счастье и любовь — с другой. Между тем это совершенно разные вещи. Именно поэтому, хотя любовь — вещь очень редкая, среди браков бывают и счастливые.

Малодушие всегда найдет себе философское оправдание.

Мир прекрасен, и вне его нет спасения.

Много ли вы знаете «любящих» мужчин, которые отказались бы от красивой и доступной женщины? А если кто и откажется, значит, ему недостает темперамента.

Молчать — верить самому себе.

Мы всегда преувеличиваем важность жизни отдельного человека. Есть множество людей, не знающих, что делать с жизнью, — не так уж безнравственно лишить их ее.

Мы можем все сделать наилучшим образом, все понять, а затем всем овладеть. Но мы никогда не сможем отыскать или создать ту силу любви, которую отняли у нас безвозвратно.

Мыслитель движется вперед, лишь если он не спешит с выводами, пусть даже они кажутся ему очевидными.

Мыслить можно только образами. Если хочешь быть философом, пиши романы.

На любви ничего нельзя построить: она — бегство, боль, минуты восторга или стремительное падение.

Надо или жить во времени, или в нем умирать, или изъять себя из него ради жизни, над ним возвышающейся.

Наука объясняет то, что функционирует, а не то, что есть.

Начало всех великих действий и мыслей ничтожно. Великие деяния часто рождаются на уличном перекрестке или у входа в ресторан.

Неизбежно только одно: смерть, всего остального можно избежать. Во временном пространстве, которое отделяет рождение от смерти, нет ничего предопределенного: все можно изменить и можно даже прекратить войну и жить в мире, если желать этого как следует — очень сильно и долго.

Несчастье художника в том, что он живет и не совсем в монастыре, и не совсем в миру, причем его мучат соблазны и той и другой жизни.

Нет такого тяжкого преступления, на которое умный человек не чувствовал бы себя способным.

Нетрудно представить себе европейца, обратившегося в буддийскую веру, ибо это обеспечивает ему жизнь после смерти, которую Будда считает непоправимым злом, но которой человек желает изо всех сил.

Ни одно гениальное произведение никогда не основывалось на ненависти или презрении.

Ницше, внешняя сторона жизни которого была более чем однообразна, доказывает, что мысль, работающая в одиночестве, сама по себе страшное приключение.

Ничто так не воодушевляет, как сознание своего безнадежного положения.

Об одной и той же вещи утром мы думаем одно, вечером — другое. Но где истина — в ночных думах или в дневных размышлениях?

Обращаться к Богу оттого, что вы разочаровались в земной жизни, а боль отъединила вас от мира, бесполезно. Богу угодны души, привязанные к миру. Ему по нраву ваша радость.

Ответственность перед историей освобождает от ответственности перед людьми. В этом ее удобство.

Отдаваться может лишь тот, кто владеет собой. Бывает, что отдаются, чтобы избавиться от собственного ничтожества. Дать можно только то, что имеешь. Стать хозяином самому себе — и лишь после этого сдаться.

Отчего люди пьют? Оттого, что после выпивки все наполняется смыслом, все достигает высшего накала. Вывод: люди пьют от беспомощности или в знак протеста.

Пламенные произведения создаются философами-ирониками.

Политики не сознают, насколько равенство враждебно свободе. В Греции были свободные люди, потому что были рабы.

Правда таинственна, неуловима, ее вечно приходится завоевывать заново.

Путешествие как самая великая и серьезная наука помогает нам вновь обрести себя.

Рано или поздно всегда наступает момент, когда люди перестают бороться и мучить друг друга, смиряются наконец с тем, что надо любить другого таким, как он есть. Это — царствие небесное.

С плохой репутацией жить легче, чем с хорошей, ибо хорошую репутацию тяжело блюсти, нужно все время быть на высоте — ведь любой срыв равносилен преступлению. При плохой репутации срывы простительны.

Самая большая экономия, которая возможна в области мысли, — согласиться, что мир непознаваем, — и заняться человеком.

Самый опасный соблазн: не походить ни на кого.

Свобода искусства недорого стоит, когда ее единственный смысл — душевный комфорт художника.

Свободен тот, кто может не врать.

Святость — тоже бунт: святой отвергает вещи как они есть. Он принимает на себя все горе мира.

Сколько художников высокомерно отказываются сознавать себя маленькими людьми! Но этого сознания своей «малости» было бы довольно, чтобы обрести истинный талант, иначе для них недоступный.

Смертная казнь. Преступника убивают, потому что преступление истощает в человеке всю способность жить. Он все прожил, раз он убил. Он может умереть. Убийство исчерпывает.

Сознательно или бессознательно женщины всегда пользуются чувством чести и верности данному слову, которое так сильно развито у мужчин.

Стареть — значит переходить от чувств к сочувствию.

Стремление быть всегда правым — признак вульгарного ума.

Тайна моего мира: вообразить Бога без человеческого бессмертия.

Те, кто любят истину, должны искать любви в браке, то есть в любви без иллюзий.

Тот, кто не верит в Бога, видит в мире, где людей не ценят по достоинству, только хаос, и предается отчаянию.

Тот, кто не верит в ход вещей, — трус, но тот, кто верит в человеческий удел, — безумец.

Трагическая роль тем лучше удается актеру, чем меньше он впадает в крайности. Безмерный ужас порождается именно умеренностью.

У любви есть своя честь. Стоит потерять ее — и любви приходит конец.

У нас не хватает времени быть самими собой. У нас хватает времени только на то, чтобы быть счастливыми.

Удивительно, как тщеславен человек, который хочет внушить себе и другим, что он стремится к истине, меж тем как он жаждет любви.

Умереть во имя идеи — это единственный способ быть на высоте идеи.

Физическая ревность есть в большой мере осуждение самого себя. Зная, о чем способен помыслить ты сам, ты решаешь, что и она помышляет о том же.

Философии значат столько, сколько значат философы. Чем больше величия в человеке, тем больше истины в его философии.

Философия — современная форма бесстыдства.

Чего стоит человек? Что такое человек? После того, что я видел, у меня до конца жизни не исчезнет по отношению к нему недоверие и всеобъемлющая тревога.

Человек не станет свободным, пока не преодолеет страха смерти. Но не с помощью самоубийства. Нельзя преодолеть, сдавшись. Суметь умереть, глядя смерти в глаза, без горечи.

Человек не только общественное существо. По крайней мере, он властен над своей смертью. Мы созданы, чтобы жить бок о бок с другими. Но умираем мы по-настоящему только для себя.

Человек чувствует себя одиноким, когда он окружен трусами.

Человеческое сердце обладает досадной склонностью именовать судьбой только то, что его сокрушает.

Чувства, которые мы испытываем, не преображают нас, но подсказывают нам мысль о преображении. Так любовь не избавляет нас от эгоизма, но заставляет нас его осознать и напоминает нам о далекой родине, где эгоизму нет места.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.