Сергей Есенин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сергей Есенин

Сергей Есенин был и остаётся одним из любимейших российских поэтов. Живой интерес к Есенину особенно усилился после трагической гибели поэта. «И жизнь и смерть его, — замечал Алексей Максимович Горький в одном из писем, — крупнейшее художественное произведение, роман, созданный самой жизнью…»

Сергей Есенин родился 21 сентября (3 октября) 1895 года в селе Константинове Рязанской губернии. Родители — Александр и Татьяна Есенины — были крестьяне. Стихи Сергей начал писать с девяти лет. Окончив школу, Есенин уехал в Москву. Работал в типографии. Поступил в Народный университет. Пробыл там полтора года и вернулся домой из-за отсутствия средств… В 1914 году Анна Изряднова, работница Сытинской типографии, родила ему сына Юрия, и Сергей был заботливым отцом, пока не отправился в Петроград.

«Стихи у меня в Питере прошли успешно, — писал Есенин 24 апреля 1915 года Н. Клюеву. — Из 60 принято 51. Взяли „Северные записки“, „Русская мысль“, „Ежемесячный журнал“ и др.». Вскоре вышла первая книга Есенина — «Радуница». Надо ли говорить, сколь счастлив был в те дни двадцатилетний поэт!

Есенин служил санитаром в Царскосельском военно-санитарном поезде, который был причислен к царскосельскому лазарету Фёдоровского городка, где часто бывали императрица и её дочери. Есенин с Клюевым выступали на концертах для раненых. Когда об этом стало известно в Петрограде, демократически настроенная публика возмутилась. По свидетельству очевидца, одна дама даже кричала: «Пригрели на груди змею».

В августе 1917 года из Петрограда Есенин вместе с Зинаидой Райх (они познакомились в левоэсеровской редакции, где работала девушка) и вологодским поэтом Алексеем Ганиным отправился в путешествие на Север — на Соловки и дальше в Мурманск. Под Вологдой Есенин и Зинаида Райх повенчались в церкви. Но несмотря на рождение дочери Татьяны и сына Константина, семейная жизнь у поэта во второй раз не сложилась.

В 1918 году в Москве было основано Общество имажинистов. Есенин и Шершеневич играли здесь главную роль. Есенинская слава росла с каждым днём. Его печатали. О нём говорили. Стихи Есенина исполнялись в литературных кабаре Москвы, вызывая общее восхищение. «Самородок», «из народных недр» — стало привычным эпитетом к его имени. Критик В. Полонский на докладах в Доме печати называл Есенина великим русским поэтом.

Есенин стремился к успеху. Щедро расточаемая похвала интеллигентских салонов стала для него и привычной, и необходимой. Многие понимали, какую губительную роль играло в жизни Есенина его московское окружение тех лет. Лёгкому, общительному характеру поэта чрезвычайно льстило заискивающее поклонение и приятельство льнувшей к нему окололитературной богемы. Он легко поддавался всякому, кто поддерживал в нём пустое славолюбие и тяготение к саморекламному шуму. «Серёжа Есенин» — так говорили многие из тех, для кого он никогда не был «Серёжей». Сам Есенин очень неодобрительно относился к подобным панибратским о нём упоминаниям.

Много писали о несчастной болезни Есенина — о его запоях, кабацких разгулах, хулиганской поэзии и т. д. В этом направлении постарались и враги Есенина, и не очень умные друзья его. Но поэту прощали его слабости. Сергея Есенина не просто любили, его боготворили.

28 мая 1921 года Есенин читал драматическую поэму «Пугачёв» на квартире В. И. Вольпина. Читал он громко, и большой комнаты не хватало для его голоса. Вещь производила огромное впечатление. Когда он кончил чтение, вдруг раздались оглушительные аплодисменты. Хлопки и крики неслись из-за открытых окон (квартира Вольпина была в первом этаже), под которыми собралось несколько десятков человек, привлечённых громким голосом Есенина. Эти приветствия незримых слушателей растрогали Есенина. Он сконфузился и заторопился уходить.

В начале мая 1922 года Сергей Есенин женился в Москве на американской танцовщице Айседоре Дункан и через неделю вылетел с ней в турне по Европе. Айседора надеялась, что участие «первого поэта России», как она будет повсюду аттестовывать Есенина, привлечёт к её гастролям внимание мировой прессы.

Действительно, новость о том, что Есенин и Айседора Дункан сочетались законным браком, произвела сенсацию. Репортёры осаждали гостиницы. Все выступления, встречи знаменитой пары широко освещались в газетах, обрастали слухами. Стихи Есенина переводились на иностранные языки. Портреты помещались в иллюстрированных журналах.

Как пишет литератор Р. Гуль, «Есенин приступом взял Дом искусств в Берлине», где собрались представители русской эмиграции. Чтобы утихомирить зал, он вскочил на стул и свистнул в три пальца, как Соловей-разбойник. После этого начал читать «Не жалею, не зову, не плачу», потом «Песнь о собаке». Зал взорвался долгими, нескончаемыми аплодисментами.

«…В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха, — писал Есенин домой. — Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков как чекист — или как агитатор… В страшной моде здесь господин доллар. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод […], зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину».

Четыре месяца они путешествовали по Европе и затем из Гавра отплыли в Америку на пароходе «Париж». В Америке «красная Айседора» со своим «молодым русским мужем» также оказались в центре внимания прессы. После выступлений Дункан выводила на сцену Есенина, представляя его публике как «второго Пушкина».

Есенин не знал английского и подозревал, что люди насмехаются над ним. Мол, хитрец женился на Айседоре исключительно из-за её славы и денег. Языковой барьер также препятствовал желанию Сергея завоевать Америку поэзией, и эта неудача всё более угнетала его. Танцы Айседоры говорили на «интернациональном» языке. Стихи Есенина были на непонятном русском наречии. Его мечта добиться всемирной славы провалилась. Во время их поездки по Европе и Америке он чувствовал себя всего лишь «молодым мужем знаменитой Дункан».

«Америки я так и не успел увидеть, — рассказывал Есенин друзьям. — Остановились в отеле. Выхожу на улицу. Темно, тесно, неба почти не видать. Народ спешит куда-то, и никому до тебя дела нет — даже обидно. Я дальше соседнего угла и не ходил. Думаю — заблудишься тут к дьяволу, и кто тебя потом найдёт? Один раз вижу — на углу газетчик, и на каждой газете моя физиономия. У меня даже сердце ёкнуло. Вот это слава! Через океан дошло.

Купил я у него добрый десяток газет, мчусь домой, соображаю — надо тому, другому послать. И прошу кого-то перевести подпись под портретом. Мне и переводят: „Сергей Есенин, русский мужик, муж знаменитой, несравненной, очаровательной танцовщицы Айседоры Дункан, бессмертный талант которой…“ и т. д. и т. д.

Злость меня такая взяла, что я эту газету на мелкие клочки изодрал и долго потом успокоиться не мог. Вот тебе и слава! В тот вечер спустился я в ресторан и крепко, помнится, запил. Пью и плачу. Очень уж мне назад, домой, хочется. И тут подсаживается ко мне какой-то негр. Участливо так спрашивает меня. Я ни слова не понял, но вижу, что жалеет. Хорошая у нас беседа пошла…»

На вечере у поэта Мани-Лейба Есенин читал главы из поэмы «Страна негодяев». Вечер закончился скандалом, который умело спровоцировали заокеанские «доброжелатели». После скандала и газетной шумихи вокруг него концертные выступления Айседоры Дункан по Америке стали невозможны.

Возвращение в Россию было долгим: через Шербур, Париж, Берлин, Ригу. С Айседорой поэт расстался.

В Москве он также мог вызывать негодование публики, но те же люди позднее слушали его стихи и ценили их. Часто его встречали шумом и криками: «Нахал!», «Хулиган!», «Безобразие!», «Долой со сцены!» С разных сторон начинали свистеть. Есенин оглядывал зал, прохаживаясь по сцене, а затем неожиданно свистел, заложив два пальца в рот, свистел так, что люстры дрожали. «Всё равно меня не пересвистите», — добродушно замечал он, когда ошеломлённый зал на секунду затихал. Ему отвечали смехом, новыми выкриками.

Когда Есенин начинал читать стихи, публика сразу затихала, а после выступления овации были нескончаемыми… Есенина обнимали, целовали. В восторженном порыве на сцену выскакивали поэты и писатели с выкриками в честь автора: «Великий библейский юноша!», «Гениальный поэт!».

Есенин не раз собирал писательскую молодёжь и отправлялся в притоны, в ночлежные дома, чтобы читать там стихи ворам и проституткам, обращаясь к ним как к своим братьям и сёстрам. Сергей Есенин был добрый и жалостливый человек. И в такой, может быть несколько странной, форме он выражал своё сострадание униженному человеку.

В ночлежках Есенин читал стихи о судьбе, о чувствах, о рязанском небе, о крушении надежд златоволосого паренька, об отговорившей золотой роще, о своей удалой голове, о милых сёстрах, об отце и деде, о матери, о родном доме. Николай Никитин вспоминал, какое ошеломляющее впечатление произвело выступление поэта на обитателей ночлежки в Ермаковке: «Что сталось с ермаковцами в эту минуту! У женщин, у мужчин расширились очи, именно очи, а не глаза. В окружавшей нас теперь уже большой толпе я увидел горько всхлипывающую девушку в рваном платье. Да что она… Плакали и бородачи. Им тоже в их пропащей жизни не раз мерещились и родная семья и всё то, о чём не можешь слушать без слёз… […] Никто уже не валялся равнодушно на нарах. В ночлежке стало словно светлее. Словно развеялся смрад нищеты и ушли тяжёлые, угарные мысли. Вот каким был Есенин. С тех пор я и поверил в миф, что за песнями Орфея шли даже деревья».

В ноябре 1925 года Есенин лёг в московскую больницу лечиться. Он надеялся, что сможет хотя бы на время уйти от развесёлого окружения, которое всё больше угнетало его. «Тягостным было для него и то, что, несмотря на всю свою славу, он чувствовал себя бесконечно одиноким, — писал Всеволод Рождественский. — Из чувства гордости он никому не позволил бы жалеть себя, но со свойственной ему чуткостью не мог не понимать, что именно такое отношение всё чаще и чаще встречает на своём пути. Начинала сказываться и давняя пресыщенность беспокойной известностью и вообще литературной жизнью».

То же стремление переменить обстановку, избавиться от московских «друзей» приводит его в конце декабря 1925 года в Ленинград. Здесь он предполагает пробыть до лета, чтобы затем поехать в Италию к Максиму Горькому. Но намерения эти остались неосуществлёнными. В ночь на 28 декабря в ленинградской гостинице «Англетер» Есенин покончил жизнь самоубийством. За день до своего трагического конца Есенин написал стихи — «До свиданья, друг мой, до свиданья» — и тогда же передал их знакомому ленинградскому поэту Вольфу Эрлиху.

Гроб с телом Есенина, перевезённый из Ленинграда, уже поставили в Доме печати. По фасаду Дома печати протянулась широкая красная лента с надписью: «Здесь находится тело великого национального поэта Сергея Есенина».

Везде говорили о трагической смерти Есенина. Все искали его стихов. Последняя жена поэта Софья Андреевна Толстая (внучка писателя) попыталась сохранить всё, что было возможно. Она сняла копии со многих писем Есенина, которые хранились у адресатов. Уже после её кончины негативы посмертных фотографий Есенина и посмертная гипсовая маска поэта попали в государственные архивы.

Сохранилась запись описания похорон Есенина, не вошедшая в окончательный текст воспоминаний В. Шершеневича: «Я помню, что, когда вынесли с вокзала его гроб и хотели положить на катафалк, около моста с катафалком поравнялся какой-то бродяга, вышедший из ночлежного дома, и спросил, кого везут. Бродяга был очень оборванный, грязный, небритый. Ему сказали: „Есенина“. Он спросил: „Это тот, который стихи писал?“ Ему сказали: „Да“. И бродяга упал на сугроб снега и плакал, как мальчик. Давно уже проехала процессия, а бродяга всё лежал и плакал. Мало было других людей на похоронах, кто плакал бы более горько, чем этот как будто бы чужой Есенину человек. Потом оказалось, что этот человек несколько раз проводил с Сергеем ночи в каких-то притонах, и в эти ночи Серёжа сумел так много ему порассказать, что стал ему дорог и близок. В день похорон Есенина зима сразу потеплела. И вот, когда несли тело, какой-то голос девушки сказал: „Даже зима, и та расплакалась по Есенину“. Плакали зима, бродяга, Москва, вся страна. И стоил того Сергей, чтоб так плакали о нём… Мы понимаем, как тяжела для вас смерть этого единственного по своей величине поэта. Мы лишились поэта, который мог бы мастерски изобразить в своих стихах нашу эпоху… Своею смертью Сергей хотел заставить нас полюбить искусство и полюбить стихи…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.