ЛЕВ ТОЛСТОЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

Граф Лев Николаевич Толстой, происходивший из знатной, но разорившейся аристократической семьи, родился в августе 1828 г в имении Ясная Поляна Тульской губернии. Его отец, подполковник в отставке, был помещиком средней руки и с трудом поправил свое состояние удачной женитьбой на княжне Марии Волконской (Ясная Поляна принадлежала ей) Толстому было два года, когда умерла его мать, и девять лет, когда скоропостижно скончался его отец. Детство его прошло в Москве (куда семья переехала в 1837 г), а отрочество (с 1841 г.) — в Казани, где жила опекунша малолетних Толстых, их тетка Пелагея Ильинична Юшкова Толстой получил в детстве очень хорошее домашнее образование. В 1844 г. он поступил в Казанский университет на факультет восточных языков, но учился не очень прилежно. Провалив экзамены по немецкому языку и истории, он в 1845 г. перевелся на юридический факультет. В 1847 г. он совсем бросил учебу и уехал в Ясную Поляну (это имение с 300 крепостных досталось ему после раздела отцовского наследства между братьями Толстыми).

Толстой поселился в деревне с намерением вести жизнь помещика, но уже осенью 1848 г. уехал в Москву и с головой ушел, как он сам писал потом, в «беспутную городскую жизнь кутежей, пьянства, развратной, светской жизни». Весной 1849 г. он вернулся в Ясную Поляну, однако много времени проводил в Туле в кутежах с цыганами и карточной игре. Это рассеянное времяпрепровождение, совершенно расстроившее его имение, продолжалось до начала 1851 г. Толстой, как это видно из его дневников, сильно мучился своей бездеятельностью, постоянно старался начать новую жизнь, но каждый раз возвращался к прежнему. Нужен был какой-то внешний стимул, чтобы выйти из порочного круга бесцельного существования. И когда старший брат Николай, переведенный служить на Кавказ, предложил ему поехать с собой, Толстой немедленно согласился. Это решение оказалось для него спасением. В начале 1852 г. он сдал экзамены на звание юнкера и был зачислен на военную службу фейерверкером 4-го класса.

Часть Толстого стояла в богатой казацкой станице Старогладковской. Боевые действия шли довольно вяло. Имея много досуга, Толстой обратился к литературному труду, к которому давно уже имел склонность, и начал писать повесть «Детство». Согласно его замыслу, повесть должна была стать первой частью большого, широко задуманного произведения, имевшего целью показать взросление и возмужание человека. Начав с ранних лет детства, Толстой собирался провести своего героя через четыре эпохи его развития — «Детство, «Отрочество, «Юность» и «Молодость» Несмотря на сложность и необычность замысла Толстой сумел блестяще осуществить его. «Детство» было напечатано в сентябрьской 1852 г. книжке «Современника» (анонимно с инициалами Л.Н.) и имело огромный успех Первые русские писатели сразу отметили дарование автора. «Этот талант надежный, — писал Некрасову Тургенев — Пиши к нему и поощряй его писать. Скажи ему, если это может его интересовать, — что я его приветствую, кланяюсь и рукоплещу ему» Во многих журналах появились хвалебные отзывы. «Если это первое произведение г Л Н, — гласила статья в «Отечественных записках», — то нельзя не поздравить русскую литературу с появлением нового замечательного таланта».

Следующие произведения Толстого: «Набег», «Отрочество», «Записки маркера» также были встречены публикой с восторгом. Успех воодушевил Толстого. Он хотел уже подать в отставку, для того, чтобы всецело посвятить себя писательскому труду, но в 1853 г. началась Крымская война, и мысль об отставке пришлось пока отложить. В начале 1854 г. Толстого произвели в прапорщики и отправили в Дунайскую армию. Прослужив некоторое время в Бухаресте, он в ноябре перевелся в Севастополь, осажденный англо-французской армией. Месяцы, проведенные в этом городе, имели в его жизни огромное значение. Война, которую наблюдал здесь Толстой, не шла ни в какое сравнение с тем, что ему приходилось видеть прежде: неприятель не переставая бомбил город, на бастионах то и дело происходили ожесточенные стычки, сотни людей гибли каждый день и многие из них на глазах Толстого. Ему самому не раз приходилось рисковать жизнью и смотреть смерти в лицо. Более месяца провел он со своей батареей на 4-м бастионе — самом опасном месте Севастопольской обороны. Жадно наблюдая окружающую его жизнь, Толстой находит время писать — из-под его пера один за другим выходят новые шедевры. Работая над «Юностью», он одновременно предложил «Современнику» цикл очерков, посвященных жизни осажденного города. Некрасов горячо откликнулся на эту идею. В январе 1855 г. он писал Толстому:

«Письмо ваше с предложением военных статей получил и спешу вас уведомить, что не только готов, но и рад дать вам полный простор в «Современнике» — вкусу и таланту вашему верю больше, чем своему».

Итогом этого замысла стали знаменитые «Севастопольские рассказы» — маленькая трилогия: «Севастополь в декабре», «Севастополь в мае» и «Севастополь в августе 1855 г.». Уже первый очерк, содержащий безыскусное описа ние осажденного города и мастерские зарисовки его защитников, произвел, по словам Тургенева, «фурор всеобщий». Его читали даже при дворе, причем Александр II распорядился перевести рассказ на французский язык, чтобы напечатать в брюссельской газете «Le Nord». Второй рассказ был безжалостно изрезан цензурой. Но те, кто читал «Севастополь в мае» без купюр (а это были все столичные писатели), были до глубины души потрясены его реализмом.

Писемский в письме к Островскому признавался, что у него «волосы становятся дыбом» от одного только воображения того, что делается в Севастополе.

Он добавлял далее, что рассказ написан «до такой степени безжалостно-честно, что тяжело даже становится читать». И действительно, такого правдивого описания войны не знала до тех пор не только русская, но, пожалуй, и мировая литература. Удивительный литературный талант Толстого после этого был признан всеми — читающая публика отвела ему одно из первых мест среди современных писателей, и с этой высоты он не сходил уже до самой смерти.

После падения Севастополя осенью 1855 г. Толстой приехал в Петербург и провел здесь очень бурную зиму, с головой окунувшись в светские удовольствия. Он перезнакомился со всеми известными писателями, был принят во многих светских гостиных, а по ночам кутил у цыган. За всем этим он не оставлял напряженных литературных занятий: закончил «Севастополь в августе», работал над «Юностью», «Двумя гусарами», «Утром помещика», «Метелью», делал первые наброски к «Декабристам» (из этой повести в дальнейшем выросла его эпопея «Война и мир»). В ноябре 1856 г. Толстой в чине поручика вышел в отставку. В начале следующего года он отправился в заграничное путешествие, посетил Францию, Швейцарию и Германию. В целом заграничные впечатления оставили его холодным. Европейская жизнь ему не понравилась, но и возвращение в Россию не принесло радости. Едва приехав на родину, Толстой писал Александрии Толстой: «В России скверно, скверно, скверно. В Петербурге, в Москве все что-то кричат, негодуют, ожидают чего-то, а в глуши тоже происходит патриархальное варварство, воровство и беззаконие.

Поверите ли, что Приехав в Россию, я долго боролся с чувством отвращения к родине, и теперь только начинаю привыкать ко всем ужасам, которые составляют вечную обстановку нашей жизни…»

В эти годы Толстой постоянно жил в разладе с самим собой: был вечно недоволен и собой, и окружающими, безуспешно старался наладить отношения с крестьянами, мучительно искал и не находил любви. Его произведения этого периода: «Альберт», «Люцерн», «Три смерти», «Семейное счастье» читатели приняли очень холодно. Толстой и сам был недоволен ими. Литература не удовлетворяла его, и он искал другой области для самовыражения. Неожиданно для себя он нашел ее в педагогике. В это время дело народного образования в России было поставлено из рук вон плохо. Детей в деревнях учили или дьячки при церквах, или полуграмотные отставные солдаты. Толстой загорелся мыслью создать в Ясной Поляне свою собственную, основанную на свободных началах школу. Крестьянам было объявлено, что граф будет бесплатно учить всех желающих. Поначалу собралось человек двадцать детей.

Потом количество учеников увеличилось до 70. Толстой разделил их на три класса: старший, средний и младший — и с увлечением взялся за дело. Он оказался талантливыми учителем — через три месяца его дети уже свободно читали и писали. Толстой вспоминал, что был поражен способностями, умом и чуткостью, с которой они воспринимали знания. Увлеченный успехом, он мечтал уже распространить свой опыт на всю Россию и начал хлопотать о создании Общества Народного Образования. Педагогика не была для него мимолетным увлечением — Толстой ушел в нее с головой. Привыкнув всюду идти своей дорогой, он разработал собственную теорию образования, которая в общих чертах сводилась к простому (открытому еще Руссо) положению: для успешного обучения нужно поставить ребенка в такие условия, чтобы образование стало для него такой же потребностью, как насущный хлеб. Заставлять учиться — нельзя. Необходимо, отвечая на запросы, давать знания в такой форме, чтобы ученик их схватывал с жадностью. «Если образование благо, — отмечал Толстой, — то потребность в нем должна возникать сама собой, как потребность в пище».

В годы учительства Толстой ничего не писал и вообще охладел к литературе. В 1859 г. он признавался Дружинину.: «Теперь как писатель я уже ни на что не годен. Я не пишу и не писал со времени «Семейного счастья» и, кажется, не буду писать… Жизнь коротка и тратить ее в взрослых летах на писание таких повестей, какие я писал — совестно. Можно и должно и хочется заниматься делом». Друзьям, которые не сочувствовали его увлечению и считали, что он попусту расходует свой талант на пустяки, Толстой отвечал: «Всю жизнь ничего не делать и эксплуатировать труд и лучшие блага чужие за то, чтобы потом воспроизвести их — скверно, ничтожно, может быть, есть уродство и пакость…» Позже он признавался, что школа для него была вся его жизнь, его монастырь, церковь, в которую он «спасался от всех тревог, сомнений и искушений жизни».

Чтобы изучить методы обучения в европейских школах. Толстой в I860 г. отправился в новое заграничное путешествие, побывал в Германии, Швейцарии, Франции, Англии, Италии и Бельгии. Он слушал лекции в Берлине, беседовал с пасторами, со светилами педагогики и рядовыми учителями. Однако везде его ждало разочарование, ибо повсеместно в основе школьного образования лежало принуждение и механическое натаскивание, а такая школа, по мнению Толстого, больше вредила ребенку, чем помогала ему. Убедившись, что его метода не уступает лучшим европейским, Толстой, по возвращении в Россию, продолжал преподавать по-своему. Он пригласил в свою школу нескольких московских студентов, уволенных из университета, и постарался передать им свой опыт. Побывав на его уроках, они пытались преподавать так же как он, но это получалось далеко не у всех; Толстой был учителем от Бога — он поразительно тонко понимал и чувствовал детей, каждый его урок превращался в увлекательнейшее занятие. Дети его очень любили. Для пропаганды своих педагогических взглядов Толстой в 1862 г. начал издавать журнал «Ясная Поляна». Кроме интересных рассказов о своей школе, он поместил здесь несколько глубоких педагогических статей. Идеи, высказанные в них, вызвали большой интерес среди русских учителей и породили в прессе оживленную дискуссию. Однако, овладев всеми тонкостями профессии, и высказав задушевные мысли. Толстой вдруг совершенно охладел к педагогике. 1862 г. оказался во многом переломным в жизни Толстого. Его увлечение педагогикой стало ослабевать, зато опять потянуло к перу. В 1862 г. он пишет «Поликушку» и наконец заканчивает «Казаков», над которыми работал десять лет. Появление этой повести стало событием в истории русской литературы и вызвало широчайшие отклики. Все крупные литературные журналы поместили статьи и отклики на нее. В сентябре Толстой женился на молоденькой восемнадцатилетней девушке Софье Андреевне Бере и вскоре по ее просьбе закрыл школу. Осенью 1863 г. он писал Фету: «Я теперь писатель всеми силами своей души, и пишу и обдумываю, как я еще никогда не писал и не обдумывал». В это время он был уже поглощен новым большим «романом из времени 1810 и 20-х гг.», выросшим потом в грандиозную эпопею «Война и мир».

Сам Толстой в одном из черновых предисловий к своему труду так описывал историю возникновения и развития своего замысла: «В 1856 г. я начал писать повесть с известным направлением и героем, который должен был быть декабрист, возвращающийся с семейством в Россию. Невольно от настоящего я перешел к 1825 г. — эпохе несчастий и заблуждений моего героя — я оставил начатое. Но в 1825 г. герой мой был уже возмужалым семейным человеком. Чтобы понять его, мне нужно было перенестись к его молодости, и молодость его совпадала с славной для России эпохой 1812 г. Я в другой раз бросил начатое и стал писать со времени 1812 г., которого еще запах и звук слышны и милы нам, но которое теперь уже настолько удалено от нас, что мы можем думать о нем спокойно. Но и в третий раз я оставил начатое… я сделал это по чувству, похожему на застенчивость… Мне совестно было писать о нашем торжестве… не описав наших неудач и нашего срама… Итак, от 1856 г. возвратившись к 1805 г., я с этого времени намерен провести уже не одного, а многих моих героинь и героев через исторические события 1805, 1807, 1812, 1825 и 1856 гг…»

Над этим главным в своей жизни произведением Толстой работал около семи лет. По его собственным словам, это были годы «непрестанного и исключительного труда». В ходе работы он постепенно отказался от романа «с завязкой, постоянно усложняющимся интересом и счастливой или несчастливой развязкой, с которой уничтожается интерес повествования». Этот «сюжетный» подход к повествованию заменился у Толстого идеей исторического потока, который захватывает судьбы людей и властно несет их за собой. История в «Войне и мире» это не фон, на котором разворачиваются судьбы героев (как это, к примеру, было в романах Вальтера Скотта), она сама является стержнем и движущей пружиной событий: очень часто мотивы поступков и поведение героев объясняются не взаимным влиянием их друг на друга, а прямым или косвенным воздействием исторических событий. История и обыденная жизнь персонажей переплетаются так тесно, что одно невозможно отделить от другого. В этом смысле эпопея «Война и мир» гораздо более исторична, чем все исторические романы, написанные до нее. Толстой не ограничивает себя рамками художественного произведения. Во многих местах он выступает из-за спин своих героев и прямо начинает диалог с читателем: высказывает мнение о причинах и истинном характере того или иного исторического события, спорит с историками и философами, отстаивает свои теории или версии. Особенно много таких отступлений в четвертом томе, который именно потому и казался многим более скучным.

Роман имел огромный успех. По мере появления отдельных частей его в «Русском вестнике», умножилось число восторженных откликов. Два издания 1868–1869 гг. разошлись с невиданной в то время быстротой. В 1873 г. появилось третье, переработанное издание. К этому времени количество критических статей уже исчислялось сотнями. По словам Гончарова, с выходом «Войны и мира» Толстой сделался «настоящим львом русской литературы». А известный критик Страхов оценил это явление еще выше. Он считал, что с появлением толстовской эпопеи русская литература стала первой из европейских литератур. «Совершенно ясно, — писал он, — что с 1868 г., то есть с появления «Войны и мира», состав того, что, собственно, называется русскою литературою… получил иной вид и иной смысл. Граф Толстой занял первое место в этом составе, место неизмеримо высокое, поставившее его далеко выше уровня остальной литературы… Западные литературы в настоящее время не представляют ничего равного и даже ничего близко подходящего к тому, чем мы теперь обладаем». Утверждение это, казавшееся в то время слишком смелым, полностью подтвердилось позже — с появление романов Достоевского, Толстого и Тургенева русская литература обрела полное право именоваться «великой».

Следующие четыре года после выхода «Войны и мира» в творческом отношении были не слишком плодотворными. Одно время Толстого очень увлекла мысль написать исторический роман из времен Петра Первого, но дальше разысканий и набросков дело не пошло. Зато вновь проявился интерес к педагогике. Еще в 1868 г. у Толстого возникла идея написать учебник для начальной школы — «Азбуку». С помощью этой книжки ребенок должен был не только научиться читать, но и получить из нее первые поэтические представления о жизни. Поэтому «Азбука» должна была включать в себя не просто упражнения для чтения, но и небольшие рассказы на самые разные темы - по истории, физике, географии, литературе, причем в самом простом и наглядном виде. Задача была интересная, но очень сложная. «Работа над языком ужасная, — признавался Толстой в одном из писем. — Надо, чтобы все было красиво, коротко, просто, а главное, ясно». Первое издание «Азбуки» вышло в 1872 г., но не имело никакого успеха. (Чрезвычайно огорченный этим, Толстой в 1874–1875 гг. взялся за переработку своей книги. В 1875 г. вышли «Новая азбука» и, как приложения к ней, четыре «Русские книги для чтения».

Среди многих других рассказов в них вошли такие шедевры, как «Три медведя», «Филипок», «Липунюшка», «Лев и собачка», «Акула», «Булька», «Бог правду видит», «Кавказский пленник», сразу сделавшиеся классикой детской литературы. Только при жизни Толстого «Новая азбука» и «Книги для чтения» переиздавались огромными тиражами каждая более чем по двадцать раз. Сйтни тысяч русских детей обучались по ним грамоте.) В годы работы над «Новой азбукой», весной 1873 г., неожиданно для себя Толстой начал новый большой роман — «Анну Каренину». Образцом для него, по словам самого Толстого, послужил «Евгений Онегин», а непосредственным толчком для работы — небольшой отрывок Пушкина «Гости съезжались на дачу». Толстой писал Страхову: «Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман…» У Пушкина Толстой взял и саму форму «свободного, широкого» повествования, в которое без напряжения входят все явления современной действительности. В другом письме он писал: «Роман этот — именно роман, первый в моей жизни, очень взял меня за душу, я им увлечен весь…» Толстой решился печатать «Анну Каренину» по главам, еще до окончания рукописи в целом. Первые части его появились в первом номере «Русского вестника» за 1875 г. Роман имел невероятный успех. «Всякая глава из «Анны Карениной» поднимала все общество на дыбы, — вспоминала одна из современниц, — и не было конца толкам, восторгам и пересудам, и спорам, как будто дело шло о вопросе, каждому лично близком». Все с нетерпением ожидали продолжения. Толстой, однако, был нетороплив и часто объявлял перерывы в печатании романа. Легко и с подъемом начатая, книга оказалась чрезвычайно трудной. Причина заключалась в том, что как раз в эти годы Толстой начал переживать глубокий мировоззренческий кризис. Многие линии романа, прежде казавшиеся очень ясными, вдруг обрели трагическую двойственность. Седьмая часть «Анны Карениной» была помещена в седьмом номере «Русского вестника» за 1877 г., а в 1878 г. Толстой напечатал полный текст «Анны Карениной» вместе с эпилогом (то есть восьмой частью) отдельным изданием.

Новое мироощущение, обретенное Толстым в последние годы его работы над «Анной Карениной», не покидало его потом до самой смерти. Вообще, религиозные взгляды Толстого формировались долго и мучительно. В своей «Исповеди» он писал: «Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства и во все время моего отрочества и юности.

Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили». Но напряженные размышления на религиозные темы никогда не оставляли его. В конце 70-х гг они вступили в новую фазу. «…На меня стали находить минуты сначала недоумения, — писал Толстой в своей «Исповеди», — остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние. Но это проходило, и я продолжал жить по-прежнему. Потом эти минуты недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в той же самой форме. Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом?» Мысль, которая не давала Толстому покоя, была примерно следующей: если та жизнь, которую он видел вокруг, есть все, что дано человеку, то это значит, что существование его бессмысленно. «Я как будто жил-жил, шел-шел, и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели…», — вспоминал Толстой. Сознание этой бессмыслицы так потрясло его, что он некоторое время всерьез думал о самоубийстве.

Выход из духовного тупика он нашел в религии. Однако, как всегда. Толстой не смог удовлетвориться уже готовыми, старыми формами. Вообще, все, к чему бы он ни обращался в жизни. Толстой всегда переделывал под себя, без малейшего колебания отбрасывая то, что казалось ему устаревшим и ненужным. Сила авторитета, дань традициям никогда не смущали его. Так было с литературой, так было с педагогикой. Так же случилось с христианским вероучением. Поначалу Толстой обратился к православию — вновь стал соблюдать посты и ходить в церковь. Но эта внешняя сторона религии, конечно, не могла удовлетворить его. ведь он искал не обрядов, а истины. Желая понять суть учения, он начал глубоко изучать православные догматы и читал Евангелие на греческом языке. Ни одного положения традиционного православия он не хотел принимать на веру. Толстой писал: «Надо верить, — говорит церковь; но я должен умом постигнуть то, во что я поверю». Как и следовало ожидать, при таком рационалистическом подходе он вскоре обнаружил в церковном учении множество нарочито затемненных мест, несоответствий и прямых подмен одних идей другими. Он писал позже о возникших у него сомнениях: «Я не предполагал еще, чтобы учение было ложное, я боялся предполагать это, ибо одна ложь в этом учении разрушала все учение». Однако, чем больше погружался он в глубины богословия, тем больше утверждался в мысли: учение Евангелия и официальный церковный культ есть вещи несовместимые друг с другом.

С горечью, негодованием и презрением к старому он начал строить новое богословие, которое сложилось в своей основе к 1881 г. По сути дела, эту религию Толстого нельзя воспринимать как новое христианство. То была поновому, через христианство понятая, древняя ветхозаветная, дохристианская религия. Основополагающий для христианства догмат о Троице Толстой отвергал совершенно. Он признавал лишь одного Бога, который в его миропонимании был не существо, а своего рода мировая душа, всеобщий закон или разлитое во всем божественное начало.

Я не понимал этой жизни Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал слова Христа, понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и вместо отчаяния я испытал радость и счастье жизни, ненарушимые смертью… Место, которое было для меня ключом всего, было место из 5-й главы Матфея, стих 39-й: «Вам сказано: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю: не противьтесь злу»… Я вдруг в первый раз понял этот стих прямо и просто. Я понял, что Христос говорит то самое что говорит. И тотчас не то, что появилось что-нибудь новое, а отпало все что затемняло истину, и истина восстала передо мною во всем значении.

«Вы слышали, что сказано древним: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю, не противьтесь злу». Слова эти вдруг показались мне совершенно новыми, как будто я никогда не читал их прежде». Отвечая на зло злом, человек сам становится злым. Но если он не будет противиться злу, зло не будет умножаться в мире и добро само осуществит себя в силу естественного хода событий, потому что осуществится божественная воля, высший закон жизни который и есть Бог.

Общественные взгляды Толстого естественно вытекали из религиозных.

Приняв в качестве идеала простую и естественную жизнь патриархальных крестьян, он отрицал не просто то или иное государственное учреждение или тот или иной социальный строй — его отрицание шло гораздо дальше: он отрицал всю современную цивилизацию, с ее религией, с ее искусством, с ее наукой и техническим прогрессом, с ее городами, заводами, железными дорогами, армиями и правительствами. К ложным порождениям цивилизации он относил даже искусство. (Как иллюстрация его взглядов любопытна такая запись в дневнике: «Я сначала думал, что возможно установление доброй жизни " между людьми при удержании тех технических приспособлений и тех форм жизни, в которых теперь живет человечество, но теперь я убедился, что это. невозможно, что добрая жизнь и теперешние технические усовершенствования и формы жизни несовместимы. Без рабов не только не будет наших театров, кондитерских экипажей, вообще предметов роскоши, но едва ли будут все железные дороги, телеграфы А кроме того, теперь люди поколениями так $ привыкли к искусственной жизни, что все городские жители не годятся уже для справедливой жизни, не понимают, не хотят ее».) Россия виделась Толстому в виде своеобразного союза патриархальных деревенских общин, в котором все земельные собственники будут обложены единым земельным налогом (делающим невыгодным крупное землевладение) Центральная власть (царь, министры, губернаторы, армия, адвокаты, тюрьмы, то есть фактически все государство) — подлежала упразднению.

Учение Толстого вскоре нашло своих последователей В 1883 г состоялось очень важное для Толстого знакомство с Владимиром Чертковым, который самостоятельно пришел к сходным с Толстым религиозным выводом.

Чертков в это время много размышлял о просвещении народа, и многие его соображения нашли живейший отклик в Толстом. Оба они согласились, что литература, издаваемая сейчас для народа, по большей части никуда не годится и служит только его развращению. Вместе с тем «дворянской» литературы (Пушкина, Тургенева, да и самого Толстого) народ не понимает и не приемлет. Необходимо было создать особую литературу для народа — глубокую, нравственную и вместе с тем понятную. С этой целью в 1884 г. Чертков учредил издательство «Посредник» и привлек к сотрудничеству с ним лучших российских писателей. Толстой горячо взялся за писание народных рассказов, образцом для которых послужили жития святых и народные сказки. (Всего в 1885–1886 гг. им были написаны 22 рассказа, в том числе «Ильяс», «Где любовь, там Бог», «Сказка об Иване-дураке», «Много ли человеку земли нужно» и другие.) Помимо народных рассказов Толстой в 80-90-е гг. написал несколько основополагающих трактатов, в которых изложил свое новое мировоззрение.

Таковы «Критика догматического богословия», «Исповедь», «В чем моя вера?», «Царство Божие внутри нас», «Религия и нравственность», «Катехизис», «Как читать Евангелие» и др. Но, конечно же. Толстой не мог ограничиться одной лишь проповедью — он должен был осуществить свою религию на деле, то есть начать жить по тем законам, которые сам предписал людям. Проще всего это было бы сделать, уйдя от семьи и от общества. Но он изначально отверг этот путь как неправедный и нечестный. Весь смысл последних тридцати лет жизни Толстого заключался как раз в обратном — оставаясь среди людей, постоянно указывать им на их заблуждения. Это был сложный выбор — на этом пути Толстому предстояло пережить мучительный разлад со своей семьей, с государством и православной церковью, но он не свернул с него до самой смерти.

В 1881 г., для того чтобы обеспечить лучшее образование детям. Толстые переехали в Москву. Лев Николаевич не любил столицу, мучился здесь и тосковал по Ясной Поляне. Но в то же время каждодневные наблюдения за жизнью большого города укрепили в нем убеждение в том, что современное общество устроено на ложных началах. Ужасающий вид чахлой городской нищеты потрясал его. «При виде этого голода, холода и унижения тысячи людей, я не умом, а всем существом моим понял, что существование десятков тысяч таких людей в Москве, тогда, когда я с другими тысячами объедаюсь филеями и осетриной и покрываю лошадей и полы сукнами и коврами, — что бы ни говорили мне все ученые мира о том, как это необходимо, — есть преступление, не один раз совершенное, но постоянно совершающееся, и что я, с своей роскошью, не только попуститель, но прямой участник его», — писал Толстой в 1886 г. в статье «Так что же нам делать?».

Первым движением Толстого (в соответствии с евангелическим учением) было отказаться от роскоши, раздать свое богатство бедным и обратиться к простой и естественной жизни. Но Софья Андреевна, встав на защиту интересов семьи, горячо воспротивилась этому стремлению. Религиозные искания мужа казались ей причудой, а нищета детей — страшной бедой. Скрепя сердце. Толстой уступил, но с этого времени между супругами произошел глубокий духовный раскол. Отныне каждый из них стал жить своей собственной жизнью и своими интересами Толстой тяжело переживал эту драму, но ничего поделать не мог (в 1884 г. он даже хотел уйти из дома, но одумался по дороге и вернулся). В апреле 1891 г. он разделил все свое имение между детьми и женой, а сам отказался от всякой собственности. Осенью того же года он отказался от авторских прав на все свои сочинения, написанные после 1881 г.

Занятый своими проповедями и писаниями религиозных статей. Толстой в последние годы жизни мало времени уделял художественному творчеству.

Но общество по-прежнему жадно ожидало его повестей и рассказов Все произведения Толстого 80-90-х гг «Холстомер», «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Хозяин и работник», «Воскресение», пьесы «Власть тьмы» и «Плоды просвещения» сразу становились литературным событием «Трудно себе представить, — пишет А. А. Толстая в своих воспоминаниях, — что произошло, например, когда явились «Крейцерова соната» и «Власть тьмы». Еще не допущенные к печати, эти произведения уже переписывались сотнями и тысячами экземпляров, переходили из рук в руки, переводились на все языки и читались с неимоверной страстностью. Казалось подчас, что публика, забыв все свои личные заботы, жила только литературой графа Толстого… Самые важные политические события редко завладевали всеми с такой силой и полнотой». На Толстого смотрели уже не только как на гениального писателя, но и как на великого религиозного мыслителя К большому неудовольствию православной церкви и обер-прокурора синода Победоносцева круг идейных последователей Толстого каждый год расширялся. Духовная цензура пыталась чинить ему препятствия, не позволяя печатать многие из его произведений, но они все равно становились известны широкой публике. В 1901 г. Синод отлучил Толстого от церкви.

После «Воскресения» Толстой больше не печатал крупных вещей. Последние его шедевры. «Отец Сергий», «После бала», «Хаджи Мурат», «Живой труп» появились уже после его смерти в посмертном издании его сочинений.

Поразительная сила его таланта не ослабевала до последней минуты Революция 1905 г. произвела на Толстого тягостное впечатление. Он не верил ни в революцию, ни в то, что реформы могут помочь исправлению общества. «Несомненный прогресс человечества один, — говорил он, — в области духовной, в самосовершенствовании каждого отдельного человека. И человек может совершенствовать только себя одного, а не других людей государственными реформами…» Вскоре после событий Кровавого воскресения в разговоре с Душаном Маковицким он сказал: «Требовать от правительства, чтобы оно уступило свою власть, нельзя: оно не уступит. Остается одно из двух: или уничтожение правительственных лиц, убийства, террор, так, чтобы правительство разбежалось, и тогда наступит анархия; или самосовершенствование каждого отдельного человека. И только второе средство действенно». Когда события приняли совсем другой, кровавый оборот, когда обе стороны стали отстаивать свои идеи с помощью оружия, Толстой был потрясен. Происходящего он не принял, но не уставал проповедовать свои взгляды. Первое время в шуме событий голос его не был слышен. Но когда в 1907 г. все восстания были подавлены, мужицкие бунты усмирены, непокорные Думы разогнаны, голос Толстого стал звучать все громче и громче. В 1908 г. он выступил со статьей «Не могу молчать!» — гневным протестом против массовых смертных казней Запрещенная правительством, статья тем не менее распространялась в бессчетном количестве списков, была переведена на иностранные языки и перепечатана всеми крупными европейскими газетами. Не только в России, во всем мире она произвела огромное впечатление. И что самое поразительное — она имела последствия. Количество смертных казней в России сразу резко сократилось.

Последние дни Толстого были омрачены тяжелыми семейными раздорами. Летом 1910 г. он подписал завещание, в котором передавал в общее пользование все свои сочинения, написанные до 1881 г Сыновья и жена, которые жили последние годы на деньги от издания сочинений Толстого, приняли это известие с раздражением и даже злобой. Ему угрожали опекой Каждый посвоему донимал и мучил его, так что жизнь превратилась для Толстого в настоящий ад. С каждым днем в нем нарастало желание уйти из дома, отказаться наконец от ненавистной ему собственности, порвать с семьей и начать простую трудовую жизнь. Рано утром 28 октября 1910 г. он тайно покинул Ясную Поляну. В прощальной записке жене он написал: «Положение мое в доме становится невыносимым. Кроме всего дурного, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни». Однако далеко уехать Толстой не смог — он простудился и заболел. 31 октября ему пришлось сойти с поезда на станции Астапово. Вызванный врач констатировал воспаление легких. Все попытки спасти его оказались безуспешны, и утром 7 ноября Толстой умер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.