Император Николай II

Император Николай II

Традиционный и хорошо знакомый внешний облик российского императора Николая II сложился достаточно рано. В начале 1890-х гг. на лице молодого Николая Александровича появились небольшие щегольские усики. На фотографиях 1891 г., запечатлевших царя во время путешествия на Восток, мы видим бритый подбородок, короткую стрижку ежиком и небольшие усы. Судя по сохранившимся фотографиям, бородка на лице Николая II появилась в 1892–1893 гг. На серии фотографий, связанных с помолвкой в апреле 1894 г., мы видим уже новый образ, который Николай II не менял до конца своей жизни: короткая стрижка с пробором на правую сторону, достаточно объемные ухоженные усы и небольшая округлая борода. Со временем усы несколько укоротились и «слились» с бородой. На голове появились небольшие залысины, волосы слегка поредели.

Внешний облик царя «разных возрастов» описан многими мемуаристами. Все они отмечали спортивность царя и его хорошую физическую форму при крепком здоровье. Например, генерал Ставки Ю. Н. Данилов описывал «позднего» 46-летнего царя следующим образом: «Государь был невысокого роста, плотного сложения, с несколько непропорционально развитой верхней половиной туловища. Довольно полная шея придавала ему не вполне поворотливый вид, и вся его фигура при движении подавалась как-то особенно, правым плечом вперед.

Император Николай II носил небольшую светлую овальную бороду, отливавшую рыжеватым цветом, и имел спокойные серо-зеленые глаза, отличавшиеся какой-то особой непроницаемостью, которая внутренне всегда отделяла его от собеседника»⁶².

За своим внешним обликом Николай II следил весьма тщательно. Об этом свидетельствуют счета парикмахеров, которые два-три раза в месяц посещали царя. Конечно, у Николая II был достаточно обширный гардероб. Самой его значительной частью были различные военные мундиры. Являясь шефом множества полков русской армии, император надевал эти мундиры совершенно не случайно, а с учетом множества причин: полковых праздников части, которая несла караул во дворце, различных полковых юбилейных дат и т. п. В этой коллекции были и мундиры различных полков европейских армий, которые надевались во время каких-либо официальных визитов. Гардероб включал и гражданское платье, которое Николай II, как правило, мог позволить себе надеть только за границей.

Первая серия фотографий Николая II в штатском платье относится к его поездке «на Восток» в 1890–1891 гг., когда он еще был цесаревичем. На этих фотографиях 22-летний цесаревич одет в легкую «тропическую форму», и только во время официальных визитов он надевал офицерский мундир. Во время экскурсий цесаревич, как правило, был облачен в модный легкий европейский костюм. На фотографии, сделанной в 1891 г. в

Японии, мы видим на цесаревиче фетровый котелок. Именно этот котелок был разрублен двумя ударами самурая-полицейского во время покушения на цесаревича в мае 1891 г. В Государственном Эрмитаже хранится и белая рубашка с монограммами цесаревича Николая, на которой остались следы крови после покушения.

Примерно в эти же годы молодой цесаревич обзавелся охотничьим костюмом «из английской рогожки». Все последующие годы фасон этого охотничьего костюма не изменялся. Сам костюм сохранился, и именно с этой пропотевшей одежды экспертам удалось взять генетический материал при проведении экспертизы по идентификации останков Николая II в 1990-х гг.

В 1893 г. цесаревич Николай Александрович посетил Англию. Среди прочего обнаружилось, что двоюродные братья, наследники русской и английской корон, необычайно похожи. Настолько, что это стало поводом для нескольких фотографий.

Следующая серия фотографий в штатском платье была сделана во время сватовства цесаревича Николая Александровича в апреле 1894 г. По традиции русский цесаревич приехал в Дармштадт в костюме. На этих постановочных фотографиях цесаревич довольно скован и несколько озабочен. Это понятно, поскольку обстоятельства сватовства к Алисе Гессенской были довольно сложными.

С 1895 г. в список поставщиков высочайшего двора вошел гражданин Швейцарии Генри Фолленвейдер, который владел фирмой «Генри». В своем магазине, находившемся в Петербурге на Большой Морской, 18, он продавал морскую и гражданскую одежду. Включение его в список, видимо, состоялось «высочайшим решением», поскольку поставки этой фирмы морской и гражданской одежды ко двору начались с 1895 г.

Эта фирма поставляла Николаю II именно гражданскую одежду. Например, с апреля по август 1903 г. Генри Фолленвейдер продал Николаю II 16 предметов на сумму 1043 рубля. Список этих предметов весьма показателен: сюртук, жилет и брюки (на 150 рублей); смокинг (150 рублей); три костюма (по 115 рублей каждый); белый теннисный костюм (110 рублей);

осеннее пальто (140 рублей); сюртук «Фантазия» (30 рублей); три белых жилета для фрака (по 20 рублей каждый); велосипедные штаны (28 рублей); жилет к костюму (25 рублей); шелковый теннисный пояс (5 рублей).

В этом же магазине фраки Николая II чистили и ремонтировали, а также стирали царские жилеты. Магазин оказывал и сопутствующие услуги. Например, купленная готовая одежда подгонялась по фигуре заказчика. Например, в 1903 г. Николаю II «расставили» шесть пальто и 11 брюк, что свидетельствовало о том, что император начал набирать вес.

Следует еще раз подчеркнуть, что Николай II появлялся в штатском платье считанные разы, и даже ближайшее окружение императора, постоянно находившееся рядом с ним, увидев царя в партикулярном платье, воспринимало это как несообразность. При этом, как мы видели из бухгалтерских счетов, все необходимые штатские вещи в гардеробе царя присутствовали, и за ними внимательно следили. В 1897 г. во время поездки на родину жены в Дармштадт Николай II и Александра Федоровна совершили путешествие инкогнито во Франкфурт-на-Майне. Одеты они были в обычные костюмы состоятельных буржуа. Окружение молодого императора немедленно отметило, что Николай II совершенно не имел привычки носить штатское платье, да и цилиндр на нем был плохого качества⁶³.

Довольно много фотографий Николая II, одетого в гражданское, осталось после посещения Германии осенью 1910 г. Главной целью поездки было лечение императрицы Александры Федоровны на ее на родине в Дармштадте. За границей семья Николая II пробыла около трех месяцев. Визит носил родственный, приватный характер, и Николай II по большей части одевался в гражданское платье, причем весьма разнообразное. Поначалу это вызывало удивление. Например, подруга императрицы А. А. Вырубова, которая впервые увидела в 1910 г. Николая II одетым «по гражданке», отметила этот факт в воспоминаниях: «Государь пришел в штатском платье. С непривычки было как-то странно его так видеть, хотя в то же время очень забавляло»⁶⁴.

После 1910 г. Николай II совершил еще несколько поездок за границу, во время которых у него была возможность надеть штатское платье. Один из последних зарубежных визитов состоялся в мае 1913 г. В августе 1914 г.

Россия вступила в Первую мировую войну, и с этого времени Николай II ни разу не надевал штатское платье. В солдатской гимнастерке он встретил смерть в июле 1918 г.

Портные Николая II

Как мы уже писали, российские императоры на родине носили только военную форму. Как правило, ее шили портные, специализировавшиеся на производстве военного обмундирования. Для сшитой военной формы требовалось множество элементов: от головных уборов, погон, аксельбантов и до сапог. Вся эта арматура приобреталась в так называемых магазинах офицерских вещей. Хозяева этих магазинов со временем оказывались в числе поставщиков высочайшего двора.

Самым давним поставщиком являлся хозяин магазина офицерских вещей фабрикант Скосырев. Семейное дело существовало с 1812 г. Магазин был расположен в Петербурге на Владимирском проспекте, 4. По списку императорских поставщиков можно восстановить три поколения семьи Скосырева, которые последовательно получали высокое звание поставщика высочайшего двора: фабрикант Скосырев получил звание поставщика высочайшего двора еще в 1857 г., затем звание подтвердил его сын Василий Скосырев, поставщик с 1863 г. Завершил купеческую династию Александр Скосырев, поставщик с 1895 г.

В военном магазине М. И. Скосырева, продававшего форменную одежду для офицеров, в 1903 г. для императора Николая II были приобретены товары на сумму в 1234 рубля 90 копеек. В основном это были мелочи: два шарфа, семь фуражек различных полков, форменные ремни, кокарды для фуражек, пряжки для сабли, эполеты и т. д.

Поскольку российские императоры являлись шефами различных иностранных полков, то в числе поставщиков оказались германские (И. Эйснер, Берлин, с 1862 г.; Теодор фон Линкер, Дармштадт, с 1896 г.; Феликс Коллани и Оскар Курдс, владельцы фирмы «L. H. Berger Collani», Берлин, с 1903 г.) и датские (A. H. Herlin с 1910 г.) портные.

Одним из выдающихся петербургских военных портных конца XIX – начала XX в. был Николай Иванович Норденштрем, который являлся поставщиком императорского двора с 1895 г. Фирма «Норденштрем Н.» была одной из старейших столичных фирм, специализировавшихся на изготовлении военных мундиров. Ее основал Николай Иванович Норденштрем, перебравшийся в Петербург из Швеции в 1821 г. В 1841 г. мастерская перешла к его приехавшему из Швеции племяннику Андрею Ивановичу, в 1852 г. – к Николаю Ивановичу и в 1856 г. – к Карлу Ивановичу Норден-штремам. Фирма имела ателье и магазин на Невском проспекте, 46. В начале 1900-х гг. главой фирмы стал К. Н. Норденштрем. Портные и закройщики фирмы выполняли весьма ответственные заказы – шили мундиры для Александра III, его младших братьев, великих князей Алексея, Сергея и Павла Александровичей.

Счета Н. И. Норденштрема за военную форму, поставленную для великого князя Сергея Александровича с 1884 по 1895 г., составили 14 500 рублей. Первые его поставки великому князю Сергею Александровичу относятся еще к 1877 г. С декабря 1902 г. по декабрь 1903 г. магазин Норденштрема поставил 15 предметов и два комплекта военного обмундирования на сумму в 1572 рубля. В этот список вошли: конногвардейский колет (225 рублей); зимний доломан (250 рублей); парадная кираса (55 рублей); тужурка (100 рублей); китель Московского полка (100 рублей); китель Преображенского полка (100 рублей); морской китель (110 рублей); жилет (15 рублей); три пары брюк (по 38 рублей); двубортный китель Преображенского полка (90 рублей); брюки для морской формы (38 рублей); брюки для пехотной формы (40 рублей); парадный пехотный мундир (145 рублей); парадный мундир Сводного полка (135 рублей). Этот же портной принимал царские мундиры в чистку и ремонт. Некоторые из мундиров, жилетов и брюк расставлялись портным, поскольку в 1903 г. царь начал прибавлять в весе.

В ателье известного портного шили мундиры для великих князей Константина и Дмитрия Константиновичей; великих князей Николая и Петра Николаевичей; великих князей Георгия и Александра Михайловичей; великих князей Кирилла, Бориса и Андрея Владимировичей, а также для Александра и Константина Петровичей Ольденбургских, принца Петра Александровича Ольденбургского, герцога Евгения Максимилиановича Лейхтенбергского⁶⁵. Ну и конечно любой офицер императорской гвардии считал для себя обязательным сшить мундир именно у «старика Норденштрема». Через мастерскую Н. И. Норденштрема, поставщика императорского двора, проходили практически все состоятельные гвардейские офицеры, «строившие» себе форму. «Синий кирасир» В. С. Трубецкой писал в воспоминаниях: «Ежедневно я после учений ездил в Петербург, где первым долгом посещал почтенного Норденштрема – знаменитого петербургского военного портного… там я без конца примеривал офицерский колет, сюртуки, вицмундиры, кителя, пальто, николаевскую шинель, короткие и длинные рейтузы и чахчиры с лампасами для парада, для гостиных и для повседневной жизни»⁶⁶.

В последнем по времени составления списке поставщиков двора, датированном 1914 г., под номером 252 фигурирует портной из Санкт-Петербурга Н. И. Норденштрем, так что можно утверждать, что его таланты служили императорскому двору до последних дней существования российской монархии⁶⁷.

Для коронации 1896 г. на Николая II был сшит особый мундир, который в настоящее время хранится в Оружейной палате Московского Кремля в коллекции коронационных одежд русских монархов. Поскольку церемония коронации предусматривала очень значимое таинство миропомазания, то на мундире и сапогах были сделаны специальные отверстия для совершения таинства. На мундире был сделан клапан на груди, откинув который можно было помазать миром голую грудь императора. Как вспоминал камердинер, который одевал Николая II перед коронацией: «Мундир и подошвы сапог государя имели заранее сделанные отверстия, через которые было совершено таинство миропомазания. Переодевшись, государь велел убрать мундир и сапоги, которые должны были храниться как святыня и в качестве исторической реликвии»⁶⁸.

Российские императоры, как и обычные люди, привыкали к определенной одежде и с трудом с ней расставались. То же было и с Николаем II. Он годами носил одни и те же вещи, предпочитая латаные и штопаные, но привычные детали туалета. Это, конечно, усложняло жизнь его камердинерам. Как и все Романовы, он страстно любил военную форму. В его платяных шкафах хранились сотни военных мундиров. В ясеневых шкафах в гардеробной Николая II в Александровском дворце Царского Села к 1917 г. хранилось до 1500 мундиров императора. Фактически он должен был иметь полный комплект формы всех полков русской армии. Во время парадных выходов он надевал мундир того полка, который в это время нес караул в императорской резиденции. Тем не менее Николай II предпочитал форму преображенцев и лейб-гусар⁶⁹. С удовольствием Николай II носил малиновую косоворотку гвардейских стрелков.

Существовали и другие, несравнимо меньшие расходы, но они показывают, сколь обширен был круг людей, вовлеченных в личное обслуживание императора. Так, в 1902 г. казак Собственного конвоя Платон Монастырский «исправлял» черкеску и бешмет царя формы Собственного конвоя, и его работа была оплачена 10 рублями.

Характер и манера поведения

Многие особенности поведения Николая II были заложены в его детстве. Несколько эпизодов времени детства и отрочества сыграли заметную роль в формировании личности царя. О них Николай II вспоминал спустя много лет. Так, на маленького Николая глубочайшее впечатление произвел эпизод с шаровой молнией, которая влетела в дворцовую церковь во время службы. Он видел, что император Александр II во время этого происшествия оставался совершенно спокоен, и стремление подражать деду заставило его сознательно выработать необычайное самообладание⁷⁰.

Николай II не сразу обрел навык публичных выступлений и появлений на людях в качестве первого лица. Поначалу он испытывал самый настоящий стресс. Со временем навыки были приобретены, однако, несмотря на всё его внешнее спокойствие и «непрошибаемость», он, как и всякий человек, нервничал, и «внешним образом смущение государя выражалось, например, в столь известном постоянном поглаживании усов и почесывании левого глаза»⁷¹. Эту сохранявшуюся внутреннюю неуверенность царя при внешнем спокойствии отмечали многие внимательные мемуаристы, особенно те, кто мог наблюдать его длительное время в повседневной жизни. Так, один из генералов Ставки вспоминал: «Эти черты государя выявлялись и наружно нервным подергиванием плеч, потиранием рук и излишне частым покашливанием, сопровождавшимся затем безотчетным разглаживанием рукою бороды и усов»⁷².

Постепенно Николай II выработал и определенную «защитную» манеру поведения, ставшую частью его делового стиля: «Все жесты и движения императора Николая II были очень размеренны, даже медленны. Эта особенность была ему присущей, и люди, близко знавшие его, говорили, что государь никогда не спешил, но никуда не опаздывал»⁷³.

Поскольку к каждому слову императора внимательно прислушивались, Николай II рано понял, что последствия самых, на его взгляд, безобидных реплик могут оказаться весьма серьезными. Поэтому он очень редко бывал откровенен с собеседниками и предпочитал слушать, держа свое мнение при себе. Спорить, доказывать то, что для него было совершенно очевидным, он не желал. Молчание же императора многие ошибочно принимали за согласие с их мнением и после испытывали жестокое разочарование, когда император поступал так, как считал необходимым. Тогда немедленно начинались крики о двуличии царя. Близко знавшие царя люди единодушно отмечали его «умение владеть собою и скрывать свои внутренние переживания. В самые драматические моменты жизни внешнее спокойствие не покидало его»⁷⁴.

Эти спокойствие и сдержанность царя в стрессовых ситуациях были загадкой для современников и порождали самые разнообразные толки. Поэтому сначала слово современникам.

Сдержанность в поведении и оценках в подражание деду формировалась им сознательно с детства, а затем уже стала маской, настолько сросшейся с ним самим, что было трудно разделить развившийся фатализм его натуры и сознательно скрываемые эмоции. Флигель-адъютант А. Мордвинов, тестем которого был К. И. Хис – воспитатель и преподаватель молодого цесаревича, также подчеркивал, что «даже мальчиком он почти никогда не горячился и не терял самообладания»⁷⁵.

Государственная деятельность неизбежно связана с решением сложных, конфликтных ситуаций. Общеизвестно, что царь старался избегать их. Объясняли это по-разному. Одни писали о его воспитанности, которая мешала ему говорить неприятные вещи своим сановникам, другие видели в этом проявление некоего двоедушия и иезуитства. Например, С. Ю. Витте, который не питал особых симпатий к царю, отмечал: «Государь по натуре индиферент-оптимист. Такие лица ощущают чувство страха только тогда, когда гроза перед глазами, и, как только она отодвигается за ближайшую дверь, оно мигом проходит»⁷⁶. Министр народного просвещения А. Н. Шварц писал, что «не сердился он, как будто, никогда. Ни сам я гнева его никогда не видел и от других о проявлениях его никогда не слышал»⁷⁷. Военный министр А. Редигер считал, что, «несмотря на выпавшие на его долю тяжелые дни, он никогда не терял самообладания, всегда оставался ровным и приветливым, одинаково усердным работником. Он мне говорил, что он оптимист»⁷⁸.

Особенно примечательно поведение царя в стрессовых ситуациях. За время его царствования их было достаточно. Войны – это события, которые потрясают любую державу до основания. В день начала Русско-японской войны военный министр А. Н. Куропаткин записал в дневнике: «28 января 1904 г. На докладе 27 числа государь был бледен, но спокоен»⁷⁹. Посол Германской империи граф Пурталес, сообщивший царю об объявлении войны в 1914 г., также отмечал это необычайное самообладание, которое даже вызвало у него впечатление некой психической аномалии: «31 июля 1914 г. Царь спокойно выслушал меня, не выдавая ни малейшим движением мускула, что происходит в его душе… У меня получилось впечатление, что мой высокий собеседник либо в необычайной манере одарен самообладанием, либо еще не успел, несмотря на мои весьма серьезные заявления, постигнуть всю грозность создавшегося положения»⁸⁰.

Особенно много толков вызвало поведение царя во время отречения. Наиболее часто цитируется фраза официального историографа Ставки генерала Д. Н. Дубенского, произнесенная во время допроса в августе 1917 г.: «Это такой фаталист, что я не могу себе представить… он отказался от Российского престола, как сдал эскадрон»⁸¹. Это показное спокойствие глубоко оскорбило многих и, в свою очередь, заставило спокойно отнестись к смерти самого царя и его семьи летом 1918 г. Но, вместе с тем, генерал, сталкивавшийся с царем только с 1914 г., счел нужным добавить: «Я думаю, будут писать об этом многие психологи, и им трудно будет узнать, а вывести, что это равнодушный человек, – будет неверно».

Чрезмерное спокойствие царя глубоко поразило и принимавшего текст отречения А. И. Гучкова. Во время допроса в Чрезвычайной следственной комиссии 2 августа 1917 г. он поделился своими наблюдениями: «Вообще, я должен сказать, что вся эта сцена произвела в одном отношении очень тяжелое впечатление. что мне прямо пришло в голову, да имеем ли мы дело с нормальным человеком? У меня и раньше всегда было сомнение в этом отношении, но эта сцена – она меня еще глубже убедила в том, что человек этот просто до последнего момента не отдавал себе полного отчета в положении, в том акте, который он совершал… Мне казалось, что эти люди должны были понять, что они имеют дело с человеком, который не может считаться во всех отношениях нормальным»⁸².

Не все разделяли это мнение. О том, что это непрошибаемое спокойствие – только маска, писали те, кто хорошо знал царя на протяжении многих лет. Они подчеркивали, что для сохранения этой привычной маски царю иногда требовались серьезные волевые усилия. Хорошо знавшая его баронесса С. К. Буксгевден вспоминала, что «сдержанность была второй его натурой. Многие спрашивали: отдавал ли он полностью себе отчет в трагичности некоторых событий? – настолько спокойно было его отношение, настолько скрытно было выражение его лица. На самом деле это была маска»⁸³. А. Блок привел слова генерала Д. Н. Дубенского: «Когда он говорил с Фредериксом об Алексее Николаевиче один на один, я знаю, он все-таки заплакал»⁸⁴.

Свои настоящие переживания царь позволял видеть только самым близким людям. Младшая сестра царя Ксения в дневнике писала, что после приема в Зимнем дворце в апреле 1906 г. по случаю открытия заседаний I Государственной думы «многие плакали! Мама и Аликс плакали, и бедный Ники стоял весь в слезах, самообладание его наконец покинуло, и он не мог удержаться от слез!». Очень характерное замечание сестры – «наконец». Видимо, чрезмерное спокойствие государя угнетало даже самых близких к нему людей⁸⁵. А. Вырубова в своих воспоминаниях говорила, что когда царь вернулся в Царское Село после отречения 9 марта 1917 г., он «как ребенок рыдал перед своей женой»⁸⁶. Она же передала слова царя: «Видите ли, это всё меня очень взволновало, так что все последующие дни я не мог даже вести своего дневника»⁸⁷. Один из биографов царя – Е. Е. Алферьев – в самом названии своей книги выразил мысль о его необычайной воле. Он писал, что «постоянной упорной работой над собой он развил в себе сверхчеловеческое самообладание и никогда не выражал сколько-нибудь явно своих переживаний… По своей природе государь был очень замкнут… Незнание порождало непонимание»⁸⁸.

Такая внешняя и эмоциональная «закрытость» царя имела и объективные причины. Слишком многие люди в беседах с ним исками малейших проявлений каких-либо эмоций, на основании которых они могли бы судить об отношении Николая II к их словам. Царь же желал сохранить полную приватность своих мыслей и настроений, дабы избежать каких-либо толков и сохранить за собой определенную свободу маневра. И для этого необычайно хорошо подходила маска непроницаемого спокойствия. В целом подобное поведение было нетипично для российских монархов, которые в силу своего положения могли себе позволить не сдерживать эмоции, а «царский гнев» вообще был необходимой частью их «царской профессии». Поэтому у П. А. Столыпина и вырвалось однажды: «Да рассердитесь же хоть раз, ваше величество!»

Советские историки 1920-х гг., занимавшиеся этим вопросом, сошлись в том, что это спокойствие есть результат особого психо-эмоционального склада царя. Например, П. Е. Щеголев утверждал: «Чувствительность Николая была понижена чрезвычайно, она была ниже уровня, обязательного для нормального человека»⁸⁹.

Нам представляется, что нет никаких оснований говорить о какой бы то ни было психической аномалии. Столь сдержанное поведение было результатом многолетних волевых усилий, вошедших в привычку, ставших вторым лицом. Кроме этого, религиозность царя, граничившая с фатализмом, также способствовала некому отстраненному взгляду на происходящие события. Да и образ спокойного, держащего себя в руках государя импонировал окружающим. Но импонировал он только в условиях стабильности. В ситуации надвигающегося краха, который отчетливо ощущался многими современниками, это безграничное спокойствие воспринималось как безволие, как психическая аномалия, что в свою очередь подрывало престиж императорской власти.

Об этом патологическом впечатлении писал протопресвитер русской армии и флота Г. И. Шавельский, который в своих воспоминаниях привел весьма любопытную фразу Николая II, произнесенную в июле 1916 г. в беседе с министром иностранных дел С. Д. Сазоновым: «Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу»⁹⁰.

Очень важна степень воздействия монарха на ближайших сотрудников. Николай I и Александр III обладали отчетливо выраженной харизмой власти. Эта харизма основывалась как на их характерах, так и на способности подчинять. Что касается Николая II, то внутренняя убежденность в божественности своей власти у него присутствовала, но интеллигентный царь считал излишним на кого-то давить. Поэтому на все попытки спорить с ним он отвечал молчанием, а затем, через некоторое время, убирал спорщика с политической арены. Те, кто работал с царем непосредственно, были убеждены в том, что царь «слаб». По мнению В. И. Гурко, с одной стороны, Николай II «не умел внушить свою волю сотрудникам», но, с другой стороны, и «сотрудники его не были в состоянии переубедить в чем-либо царя и навязать ему свой образ мыслей»⁹¹. Трагедией для России стало именно то, что во главе огромной империи на переломе событий оказался человек, не имевший «той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться»⁹².

Завершая разговор об особенностях характера царя, хотелось бы привести один малоизвестный факт, который вновь порождает непростые вопросы. Николай II, как и его дед и отец, был страстным охотником. По принятому в Министерстве двора порядку в конце каждого охотничьего сезона составлялся итоговый список царских трофеев. В этом списке у Николая II наряду с традиционными медведями, зубрами, оленями и волками постоянно присутствовали вороны, бродячие кошки и собаки. Причем в неимоверных количествах. Так, по подсчетам автора, только за шесть лет (1896, 1899, 1900, 1902, 1908, 1911 гг.) царем были застрелены 3786 «бродячих» собак, 6176 «бродячих» кошек и 20 547 ворон⁹³. Трудно понять, зачем были нужны эти несчастные собаки и кошки царю, где и как он их отстреливал. Не было ли это своеобразным выходом глубоко скрытой агрессии внешне кроткого царя?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.