Ронсар (1524–1585)
Ронсар
(1524–1585)
Известный переводчик классической зарубежной литературы на русский язык Вильгельм Левик так представил себе разговор двух прекрасных французских поэтов XVI века:
«— Стыдно французскому поэту писать стихи не по-французски! — волнуясь, говорил молодой человек, сидевший за столом у окна. — Разве французский язык не может быть таким же гибким, богатым и звучным, как латынь или греческий?
— Эти придворные рифмачи, — подхватил его собеседник, — и эти университетские попугаи, мнящие себя великими учеными, оскорбляют национальное достоинство французов. Они говорят, что наш язык — это язык варваров, и он не способен выразить то, что могут выразить древние языки. А между тем у французов может быть свой Гомер и свой Вергилий, нужно только приложить любовь и труд. Французский язык — это запущенный сад. Нужно выполоть сорняки, и тогда он расцветет с невиданной силой.
Этот разговор происходил на постоялом дворе, находившемся на скрещении трех дорог. Здесь останавливались, чтобы вкусно поесть и передохнуть, а также дать отдых усталым коням, все, кто ехал из Парижа или из южных провинций в Пуатье и обратно.
В большую комнату, где за столом, уставленным разными блюдами, сидели собеседники, все время входили и выходили какие-то люди, со двора доносилось ржание коней и стук повозок, а иногда и сердитые слова недовольного чем-то путешественника. Но весь этот шум и суета нисколько не мешали Пьеру Ронсару и Жоашену дю Белле — а это были именно они — обсуждать волновавшие обоих вопросы».
У русских поэтов никогда не было такой проблемы — русские поэты всегда писали на родном языке, хотя порой и говорили в салонах на французском. А вот самим французам пришлось бороться за стихи на родном языке.
В XVI веке, когда жил Ронсар, Париж еще не был той культурной столицей мира, которую мы знаем теперь. И во многих отношениях, например, наш Великий Новгород был тогда более цивилизованным и культурным городом. Париж был грязным и неблагоустроенным. Правда, собор Парижской богоматери и некоторые другие шедевры средневековой архитектуры, так сказать, были в наличии.
Но именно в XVI веке жизнь во Франции закипела. Как пишут исследователи, «вырывались на волю титанические силы человеческого ума и сердца, расцветали искусства и науки».
Пьер Ронсар начал новую эпоху в истории французской поэзии, он и его друзья-поэты, образовавшие кружок «Плеяда», стали бороться за новую французскую поэзию на французском языке. В эту группу входили поэты Ж. дю Белле, Э. Жодель, Ж.А. де Баиф и другие. Они стали внедрять во французскую литературу такие жанры, как сонет, элегия, ода, комедия, трагедия. Никто до них не писал в этих жанрах во Франции. Образцами были античные и итальянские мастера.
В каком-то смысле поэты «Плеяды», и Ронсар в первую очередь, обратили внимание современников на необходимость создания родного литературного языка, который должен был стать и стал цементирующим элементом формирующейся нации.
В своих усилиях усовершенствовать французский язык Ронсар и его друзья опирались на греческие и латинские лексиконы. Пушкин по этому поводу писал: «Люди, одаренные талантом, будучи поражены ничтожностью и, должно сказать, подлостью французского стихотворчества, вздумали, что скудость языка была тому виною, и стали стараться пересоздать его по образцу древнего греческого. Образовалась новая школа, коей мнения, цель и усилия напоминают школу наших славяноруссов, между коими также были люди с дарованиями. Но труды Ронсара, Жоделя и дю Белля остались тщетными. Язык отказался от направления ему чуждого и пошел опять своей дорогой».
Но сколько бы мы ни говорили о вкладе Ронсара в оживление французского языка в литературе, нам сегодня это все равно трудно понять — зато мы можем читать блистательные его стихи и видеть, что его вклад в поэзию огромен. Многие стихи Ронсара стали не только во Франции образцами лирики. Почти во всех странах переводчики упражняются в мастерстве перевода знаменитого стихотворения француза «Когда, старушкою, ты будешь прясть одна…».
Когда, старушкою, ты будешь прясть одна,
В тиши у камелька свой вечер коротая,
Мою строфу споешь и молвишь ты, мечтая:
«Ронсар меня воспел в былые времена».
И, гордым именем моим поражена,
Тебя благословит прислужница любая.
Стряхнув вечерний сон, усталость забывая,
Бессмертную хвалу провозгласит она.
Я буду средь долин, где нежатся поэты,
Страстей забвенье пить из волн холодной Леты,
Ты будешь у огня, в бессоннице ночной,
Тоскуя, вспоминать моей любви моленья.
Не презирай любовь! Живи, лови мгновенья
И розы бытия спеши срывать весной.
(Перевод здесь и далее В. Левика)
Ронсар был необыкновенно красивым человеком, так о нем пишут его современники. Он уже в двенадцать лет занимал должность придворного пажа, потом состоял при особе наследного принца, будущего короля Франциска II. На состязаниях придворных кавалеров он брал призы по всем видам спорта. В свите принцессы Мадлен, потом дипломата Лазара де Баифа он объездил всю Европу, свободно владел семью европейскими языками.
Ронсар принадлежал к старинному дворянскому роду. Он получил блистательное образование в коллеже Кокрэ, где преподавали языки, поэзию, риторику, другие гуманитарные дисциплины. Знаменитый в те годы педагог Жан Дора раскрывал перед учениками красоту и богатство греческого языка, энергию латыни, он воспитывал их художественный вкус, преподавал им начала эстетики — науки о прекрасном. Этому коллежу суждено было стать колыбелью новой французской поэзии.
Ронсар учился здесь почти пять лет. Он видел, что поэты, толпившиеся вокруг трона, искавшие милости короля и вельмож, потакали вкусам своих покровителей, писали какие-то забавные, но неглубокие, неинтересные вещи — это было трюкачество; другие поэты вообще писали только по латыни, писали какие-то туманные унылые опусы. Ронсар решил вернуть поэзию к народным истокам.
В 1549 году он издал свой первый сборник стихов, который имел успех. После окончания коллежа Ронсару предложили стать придворным поэтом и воспитателем подрастающих принцев. Он получил от короля придворный чин аббата и имение.
Уже в молодые годы он завоевал огромную славу. Его песни, положенные на музыку, распевал весь народ. Его замечали и в Европе. Итальянский поэт Тассо послал ему в знак уважения свою знаменитую поэму «Освобожденный Иерусалим», даже деспотичная королева Екатерина Медичи прислушивалась к его стихотворным посланиям, написанным на политические и философские темы.
Ронсар воспринимал свое творчество как патриотический подвиг — он считал, что величие его поэзии — это величие французского языка, это величие самой Франции.
Тогда для Франции, для языка родного
Трудиться начал я отважно и сурово.
Особенно много он сделал в форме сонета 14 строк, но у Ронсара порой в них вложена целая поэма чувств.
Когда в ее груди пустыня снеговая
И, как бронею, льдом холодный дух одет,
Когда я дорог ей лишь тем, что я поэт, —
К чему безумствую, в мученьях изнывая?
Что имя, сан ее и гордость родовая —
Позор нарядный мой, блестящий плен?
О нет! Поверьте, милая, я не настолько сед,
Чтоб сердцу не могла вас заменить другая.
Амур вам подтвердит, Амур не может лгать:
Не так прекрасны вы, чтоб чувство отвергать!
Как не ценить любви? Я, право, негодую!
Ведь я уж никогда не стану молодым,
Любите же меня таким, как есть, — седым,
И буду вас любить, хотя б совсем седую!
Ронсар написал пять книг лирических стихотворений, которые он называл одами.
Когда поэту было двадцать лет, он встретил на балу красавицу Кассандру Сальвиати и, хотя потом видел ее только один раз, посвятил ей цикл более чем из четырехсот сонетов, воспевающих ее физическую и нравственную красоту.
В зрелые годы он пережил головокружительный роман с Еленой де Сюржер, придворной фрейлиной, которая была на тридцать лет моложе его. Ронсар посвятил ей целую, как он пишет, «Одиссею из сонетов».
Последние годы жизни поэт проводил вдали от двора, на лоне природы, в своих поместьях, где жил простой сельской жизнью…
Умер Ронсар 27 декабря 1585 года.
Потом наступили новые времена — и Ронсара надолго забыли. Но уже в XIX веке его открыли вновь, возвели в ранг классика, стихи его стали хрестоматийными. Среди них оказались и пророческие:
Ты плачешь, песнь моя? Таков судьбы запрет:
Кто жив, напрасно ждет похвал толпы надменной,
Пока у черных волн не стал я тенью пленной,
За труд мой не почтит меня бездушный свет.
Но кто-нибудь в веках найдет мой тусклый след
И на Луар придет, как пилигрим смиренный,
И не поверит он пред новой Ипокреной,
Что маленькой страной рожден такой поэт.
Мужайся, песнь моя! Достоинствам живого
Толпа бросает вслед язвительное слово,
Но богом, лишь умрет, становится певец,
Живых нас топчет в грязь завистливая злоба,
Но добродетели, сияющей из гроба,
Сплетают правнуки без зависти венец.
Геннадий Иванов
Данный текст является ознакомительным фрагментом.