Глава вторая Лондонский Тауэр

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава вторая

Лондонский Тауэр

Я иду в лондонский Тауэр, осматриваю сокровищницу Короны и даю историческую справку о Тауэр-Грин. Вспоминаю о том, как погибли Анна Болейн, Екатерина Говард и леди Джейн Грей, а также о романтической трагедии леди Арабеллы Стюарт. Воскресным утром иду в Тауэр-Грин, чтобы присутствовать на церковной службе…

1

Немного найдется старинных зданий, которые располагают к себе одним своим видом, как лондонский Тауэр весенним утром или в разгар летнего дня. В такие дни трудно поверить, что эта крепость столетиями несла на себе тяжкое бремя человеческих страданий. Но стоит прийти туда в сырой или туманный день или же когда стемнеет, и у вас сложится совсем другое впечатление.

Пережиток прежних эпох, Тауэр выглядит настоящим динозавром среди прочих исторических зданий Лондона, неправдоподобным и невероятно старым. В условиях Англии этому реликту давно минувших дней каким-то образом удалось приспособиться к современной жизни. Его персонал носит ту же одежду, какую носили здесь пять столетий назад. С его огромными зубчатыми стенами по-прежнему связаны всевозможные воспоминания, традиции и легенды. Каждая эпоха по-своему меняла Лондон, но Тауэр не менялся. Никакие развалины не в состоянии произвести такого впечатления, как это много повидавшее здание, которое до сих пор зовется «Тауэром Его (Ее) Величества» и до сих пор, как и столетия назад, служит королевской сокровищницей. Как и прежде, в нем несет службу вооруженный гарнизон. Дважды в течение жизни одного поколения Тауэр вновь готовился стать тюрьмой и становился ею, вновь сулил смерть врагам монарха. Такова невероятно насыщенная событиями жизнь этого здания.

Всякий раз, когда я прихожу сюда, меня поражает несоответствие духа этого места и его истории. Ужасные темницы, немые свидетельницы средневековой жестокости и ненависти, — и квартиры семейных военнослужащих, в одной из которых женщина укачивает младенца, а на крыльце другой вылизывается на солнышке кошка… Казалось бы, это мрачное сооружение, стены которого видели столько боли и страданий, несовместимо с обыденными житейскими радостями, но даже в Тауэре жизнь идет своим чередом. Здесь рожают и воспитывают детей, готовят пищу и отходят ко сну.

Тауэр — весьма неплохое место для проживания. Один из наиболее любопытных фактов его истории заключается в том, что тут всегда жили семейные пары. Со времен норманнского завоевания (то есть уже почти девять столетий) не было случая, чтобы супружеские пары не смогли найти кров в стенах Тауэра или отказывались считать его своим домом. Это самое древнее из всех сохранившихся до наших дней жилых строений Лондона. Сомневаюсь, что в мире найдется другое здание, которое могло бы похвастаться столь длительной и непрерывной историей проживания в нем супружеских пар.

Огромные каменные помещения Тауэра более всего напоминают пещеры или гроты, вырубленные в скале. Окна пробиты в стенах толщиной четыре фута. Если замуровать окна, то даже расположенная высоко в башне комната станет темницей. Электрическое освещение, газовые плиты и ванные вторглись в комнаты, которые изначально рассчитывались на то, чтобы уберечь своих владельцев от стрел, копий и снарядов метательных машин. Мода и стремление человека к комфорту — вот единственные покорители Тауэра. Кому бы могло прийти в голову лишить Тауэр его зловещей ауры, у кого поднялась бы рука на седую древность, кто бы взялся создавать внутри его стен обстановку, соответствующую стандартам практически любого «спального района»? Жены охранников и смотрителей! Эта задача была успешно выполнена, и я готов признать, что впервые за всю свою историю Тауэр оказался покоренным.

Спроси мы себя, как нам обставить комнату в Тауэре, многие наверняка высказались бы за гобелены, большие дубовые столы, деревянные скамьи, бархат «под старину» и серебряные подсвечники. Другими словами, мы бы позволили Тауэру властвовать над нами. Но какая-нибудь миссис Джоунс или миссис Робинсон поступят иначе. Они сами будут властвовать над Тауэром! Поднявшись по спиральной лестнице и открыв усыпанную старинными гвоздями дубовую дверь, мы попадаем в помещение, обставленное в духе самых современных квартир Болхэма. Кульминация противоречивых впечатлений — возвращение с работы тауэрского смотрителя: он швыряет на шифоньер свою шляпу эпохи Тюдоров и садится на винтовой табурет для пианино.

Неизвестно, существовало ли на месте Тауэра римское или саксонское укрепление, но мы точно знаем, что своим появлением Тауэр обязан Вильгельму Завоевателю, который даровал Лондону статус вольного города — и построил в нем крепость. Этим он дал понять своим «обожаемым подданным», что, несмотря на дарованные свободы, он остается хозяином. Спустя одиннадцать лет после победы при Гастингсе Вильгельм приступил к строительству цитадели, которую мы называем «Белой башней». Это был самый мощный из множества королевских замков, построенных Вильгельмом Завоевателем в стратегически важных пунктах Англии. Тауэр стал оплотом короля, конфисковавшего все английские земли. Отсюда Вильгельм укреплял свою власть, и Тауэр в течение столетий оставался верным стражем феодальной системы.

Над созданием могучих стен Тауэра многие годы трудился архитектор замка — благочестивый норманнский монах Гундольв. Замок строился рядом с крохотным поселением саксов на берегах тогда еще чистой Темзы. Этот окруженный старой римской стеной город состоял из деревянных домишек с соломенными крышами. Жизнь была грубой и жестокой. Свиньи на улицах рылись в кучах отбросов и экскрементов. Зимой с Хэмпстедских холмов спускались волки. Римский Лондиний забылся, прекрасные мраморные колонны уступили место лачугам свинопасов. Храмы Дианы, Митры и Исиды были разрушены, вместо них появились маленькие деревянные церкви, в которых поклонялись святым саксов: Эркенвальду, Этельбурге, Оситу, Альфегу, Суизину и Ботольфу. На Ладгейт-Хилл стояла маленькая деревянная церковь Святого Павла. Таково было начало того Лондона, который мы видим сегодня.

Тауэр оказался предвестником новой эпохи, символом одного из тех периодов радикальных преобразований, которые регулярно случались на протяжении всей истории Лондона. Наступала эпоха норманнского камня. Сегодня мы являемся свидетелями исчезновения оштукатуренных строений периода Регентства и кирпичных домов викторианской эпохи и наблюдаем появление нового архитектурного стиля, в основе которого лежит использование бетона, а саксы оказались свидетелями того, как их скромный маленький город с домами из дерева и соломы уступал место норманнским каменным домам.

Можно себе представить, какие смешанные чувства испытывали лондонцы при виде снующих по строительным лесам рабочих Гундольва. Быть может, они даже сознавали, что на берегах Темзы зарождается новая историческая эпоха.

2

Я прошел через малые ворота и купил билеты в маленьком домике у ресторана, который стоит на месте исчезнувшей Львиной башни. В течение многих столетий она была одной из самых знаменитых достопримечательностей Лондона, так как здесь, в полукруглой яме, король держал львов и других экзотических зверей.

Генрих III основал зверинец в 1235 году. По прихоти судьбы первыми обитателями зверинца стали три леопарда, подаренных Генриху в знак благорасположения императором Фридрихом II. В том же году Генрих приобрел белого медведя, которого доставили из Норвегии. В государственных архивах упоминается, что медведь получал ежедневное довольствие на сумму в четыре пенса из денег, ассигнованных на личные расходы короля. Кроме того, смотрителю «нашего белого медведя» было приказано достать длинную и крепкую веревку, с помощью которой держать животное на привязи, когда его выпускали половить рыбу в Темзе. Вот уж, должно быть, потешались лондонские мальчишки эпохи Плантагенетов, наблюдая, как «нашего белого медведя» выводят на рыбалку!

В правление Эдуарда III к прежним обитателям зверинца прибавился слон. Считается, что это был первый слон, которого увидели в Англии после того, как страну покинули боевые слоны Клавдия. Сохранился королевский указ, каковым монарх повелевает возвести строение размером сорок на двадцать футов, в котором надлежало разместить «нашего слона». Впоследствии стало традицией держать в Тауэре львов. Один из них звался по имени правящего монарха и, как считалось, умирал от тоски после кончины короля, имя которого носил. Этот пополнявшийся радениями каждого нового правителя зоопарк, несомненно, являлся одной из самых популярных достопримечательностей столицы в эпоху, когда заморские животные были в Англии редкостью. Животные оставались в Тауэре вплоть до 1834 года, когда их перевезли в Риджентс-парк. Тогда же было создано и Зоологическое общество.

Продолжая двигаться в направлении Байвордской башни, я подошел к расположенным под аркой входным воротам, которые ведут в караульное помещение «мясоедов»-бифитеров — охранников Тауэра. В первый и последний раз я называю этим словом лейб-гвардейцев. Им это слово не нравится и даже возмущает. Странно, что Лондон никогда не делал различия между стражниками Тауэра и дворцовой стражей; последних и вправду можно назвать бифитерами, поскольку считается, что «beefeater» восходит к слову «buffetier» и связано с тем, что эти стражники несли службу в королевском буфете (а также расстилали королевскую постель и вообще занимались удовлетворением личных потребностей монарха).

Что касается тауэрских стражников, они никогда не покидали Тауэр. С норманнских времен и до наших дней они остаются привратниками и охранниками крепости и считают себя старейшим в мире охранным подразделением, которое и поныне выполняет обязанности, возложенные на него в момент возникновения. Можно сказать, что по сравнению со стражниками Тауэра швейцарская гвардия папы римского возникла только вчера. Путаница между стражниками Тауэра и лейб-гвардией, созданной Генрихом VII после битвы при Босворте, возникла из-за того, что король включил стражу Тауэра в состав лейб-гвардии и повелел им носить одинаковую форму. Единственное отличие состоит в том, что парадная форма дворцовой стражи предусматривает перевязи, а форма стражи Тауэра этого украшения лишена.

Служебные обязанности двух подразделений гвардейского корпуса по-прежнему принципиально отличаются. Дворцовая стража, солдат которой можно узнать по традиционной вандейковской бородке, состоит при монархе и покидает его лишь затем, чтобы спуститься в подвалы Вестминстера на поиски Гая Фокса. Стражники же Тауэра покидают крепость только в особо торжественных случаях. Им поручено охранять сокровищницу Короны, а также доставлять в Вестминстер, на какую-либо церемонию, корону и прочие регалии монаршей власти. К сожалению, сегодня они вызывают для этого такси!

Стражники Тауэра выходят в отставку в звании сержанта армии. На каждое освободившееся место претендует множество занесенных в длинный список кандидатов. Начальник стражи является правой рукой коменданта Тауэра; на праздничных парадах он выступает, опираясь на посох, увенчанный серебряной копией Белой башни, — знак своего положения. С давних времен сохранилась и должность тюремщика. Облаченный в парадную форму, этот стражник несет на парадах церемониальный топор, который многие ошибочно принимают за топор палача.

В Байвордской башне, где расположена великолепная квартира начальника стражи, можно услышать звон колоколов, каждый вечер предупреждающий о наступлении комендантского часа. Вскоре после этого начальник стражи закрывает Тауэр на ночь. В сопровождении вооруженного эскорта он шагает к главным воротам, держа в руках связку ключей. Зимой он также несет и фонарь — накрытую стеклянным колпаком свечу. Подойдя к воротам, он закрывает их на замок и возвращается прежним маршрутом, запирая замки и засовы на воротах многочисленных башен. Когда он приближается к Кровавой башне, ему навстречу выходит часовой.

— Стой! Что несешь?

— Ключи, — отвечает начальник стражи.

— Какие ключи? — спрашивает часовой.

— Ключи короля Георга, — отвечает начальник[4].

— Проходи! Дорогу ключам короля Георга! — выкрикивает часовой, удостоверяясь, что Тауэр остается владением короля.

Пройдя через арку Кровавой башни, начальник стражи и его эскорт выходят на террасу, где выстроились гвардейцы. Все берут оружие «на караул». Начальник стражи шагает вперед и, подняв свою тюдоровскую шляпу, восклицает:

— Боже, храни короля Георга!

— Аминь, — отвечают гвардейцы.

Оркестр играет государственный гимн, а затем начальник стражи отдает ключи на хранение коменданту, который относит их в королевские покои. С этого момента скрытые в тенях мрачных арок часовые останавливают любого, кто прогуливается по Тауэру, и приказывают дать полный отчет — кто таков и что здесь делает. Любого, кто приближается к главным воротам, просят назвать пароль, который меняется каждые сутки. Существует множество историй о том, как тот или иной офицер гарнизона, возвращаясь ночью с вестэндской вечеринки, забывал пароль и вынужден был провести остаток ночи в такси или в караульном помещении; нынешняя охрана Тауэра относится к своим обязанностям не менее серьезно, чем ее предшественники. Ежеквартально королю и лорду-мэру направляется список паролей на следующие три месяца.

Таким образом, когда в Лондоне наступает ночь и миллионы людей, заполнявших улицы Сити в дневные часы, уезжают домой, на посту остаются два человека, олицетворяющих старый Лондон: лорд-мэр, ночующий в своей резиденции, и комендант Тауэра Его Величества.

3

Прогуливаясь по Тауэру, я подошел к Воротам изменников, которые, на мой взгляд, представляют собой одно из самых мрачных мест этой крепости. Ничто не способно рассеять царящую у этих ворот ауру отчаяния — хотя во многих других местах Тауэра средневековая атмосфера достаточно давно сменилась более, что ли, благожелательной. Кстати сказать, те Ворота изменников, которые открываются взору сегодня, — всего-навсего подделка под старину. Во времена правления королевы Виктории Тауэр решили привести в порядок; и городские власти совершили бессмысленный акт вандализма. Старые ступени, истершиеся за несколько столетий, заменили новенькими, вырубленными из батского камня! Сами Ворота изменников демонтировали; по легенде, их продали за пятнадцать шиллингов владельцу антикварного магазина в Уайтчепеле!

Эти ворота столетиями выдерживали натиск выходившей из берегов Темзы; речные воды окрасили их створки в зеленый цвет. Не было бы ничего удивительного в том, если бы они простояли еще несколько столетий, — в старину работали на совесть. А так… Возможно, створки ворот «пустили на дрова или нашли им еще менее достойное применение», — как писал Джесс, автор опубликованной в 1847 году книги «Памятники Лондона». По некоторым сведениям, ворота приобрел Т. Барнум, который перевез их в Нью-Йорк и использовал в качестве антуража в своем цирке. Однако документов, подтверждающих эту сделку, до сих пор не обнаружено, поэтому остается лишь признать, что ворота безвозвратно исчезли. Не хочется верить, что столь ценные реликвии могут просто потеряться. Быть может, они где-нибудь отыщутся. Это будет самая настоящая сенсация!

Ныне, разумеется, ворота расположены высоко над водой, но в старину воды выходившей из берегов реки нередко затапливали их ступени. Всех именитых и знатных узников Тауэра доставляли в крепость водным путем. На лодках же их вывозили из Тауэра, когда им надлежало предстать перед судом в Вестминстер-холле. На обратном пути не составляло труда узнать, каков приговор: сопровождавший вызванного на суд обитателя Тауэра тюремщик по традиции держал в руках топор. Если лезвие топора было обращено в сторону узника, это означало вердикт виновности; если же лезвие смотрело в противоположную сторону, это означало, что суд оправдал обвиняемого.

На ступени, подмененные нынешним новоделом, сходили с лодок Анна Болейн, Екатерина Говард, сэр Томас Мор, Кранмер, Сомерсет, леди Джейн Грей, сэр Томас Уайетг, Роберт Деверо граф Эссекс, сэр Уолтер Рэли и многие другие. Еще будучи принцессой, королева Елизавета оказалась под подозрением в заговоре против своей двоюродной сестры Марии. Ее отправили в Тауэр; проходя через Ворота изменников, она оказалась по колено в воде и тогда поклялась перед Богом, что непричастна к заговору Уайетта. По легенде, величайшая в английской истории королева была абсолютно уверена в том, что ей суждено умереть в Тауэре. Она, как и ее мать Анна Болейн, всерьез обсуждала свою грядущую казнь и говорила, что хочет умереть по-французски — от удара меча, а не от грубого топора английского палача.

В Белой башне я увидел великолепную коллекцию оружия и доспехов, которые находятся в прекрасном состоянии и выглядят просто замечательно. Не секрет, что за последние несколько столетий мы, люди, в целом стали выше, и поэтому для современного человека среднего роста большинство этих лат слишком малы. Это, разумеется, не относится к латам Генриха VIII, который обладал гигантским ростом. Увидев великолепные кованые доспехи этого короля, сразу же представляешь себе его могучую фигуру.

С южной стороны Белой башни, обращенной к Уэйкенфильдской башне, есть лестница, под которой находилось захоронение принцев, Эдуарда V и его младшего брата Ричарда — герцога Йоркского. Об этом захоронении знал только погибший в битве при Босворте комендант Тауэра сэр Роберт Брэкенбери. Таким образом, тайна оставалась нераскрытой в течение двух столетий. Только во время предпринятой при Карле II перестройки Тауэра были обнаружены кости юных принцев; по приказанию короля останки убитых захоронили в погребальной урне на территории Вестминстерского аббатства.

В 1933 году в присутствии небольшой группы официальных представителей аббатства останки были эксгумированы. Кости находились в прямоугольном ящичке внутри урны. Сверху лежали два черепа, один из которых сохранился полностью, а второй лишь частично. Многие кости скелетов отсутствовали, что не вызвало удивления: ведь обнаружившие захоронение рабочие сначала выбросили кости и их пришлось разыскивать в куче мусора. Специально приглашенный анатом установил, что в урне находятся останки двух детей, двух малолетних принцев, и сумел определить время их смерти с погрешностью в два месяца. Он также обнаружил признаки удушения. Датировка останков сняла с Генриха VII подозрения в убийстве принцев и возложила ответственность за это преступление на согбенные плечи Ричарда III, уже при жизни считавшегося жестокосердным убийцей. После эксгумации кости завернули в тончайший батист, причем череп и челюстные кости Эдуарда V отделили от останков его брата. Декан Вестминстерского аббатства положил обратно в урну кости и письменное описание проведенной эксгумации. Затем он прочитал панихиду, погребальную урну вновь опечатали и зарыли.

Поднимаясь и спускаясь по каменным лестницам, я наконец добрался до самого прелестного уголка Белой башни — чудесной маленькой часовни Святого Иоанна, построенной в норманнском стиле. К счастью, она благополучно пережила ужасы двух мировых войн. Эта строгая и в то же время изысканная часовня — самая красивая из всех сохранившихся до наших дней норманнских церквей. Несмотря на свои почти девятьсот лет, она выглядит так, словно ее построили только вчера. Многие королевы и фрейлины слушали мессу в трифориуме этой часовни, где их не могли увидеть стоявшие внизу охранники и придворные. Во время молитвы перед ее алтарем Роберт Брэкенбери боролся с искушением убить тех самых принцев, о которых шла речь выше. Именно в этой часовне Мария I заочно вступила в брак с королем Испании.

В старину кавалеры ордена Бани проводили здесь свои ночные бдения. У них существовал особый обычай: перед тем как принести обет, они принимали ванну, что символизировало духовное очищение. В одном из помещений Белой башни рядами стояли деревянные ванны. Есть гравюра, на которой изображены рыцари в деревянных чанах, каждый накрыт похожим на маленькую палатку парчовым балдахином. Когда рыцари усаживались в ванны, в помещение вступал король в сопровождении высших сановников. Он торжественно обходил ряды ванн, прикасаясь к обнаженной спине каждого из сидящих в воде кавалеров. После этого оруженосцы укладывали кавалеров в постель. Затем рыцари облачались в монашеские рясы, их вели в часовню Святого Иоанна, где они ночь напролет предавались молитвам, разложив на полу доспехи. Ритуалы принесения клятв, равно как и ритуал облачения, были тщательнейшим образом продуманы.

Когда на трон взошла Мария, возникла весьма щекотливая ситуация, которая повторилась и в правление Елизаветы. Женщине едва ли приличествовало входить в мужскую баню. Поэтому обеим королевам пришлось назначать специальных представителей, которым поручалось совершить акт «прикосновения к спине» от имени монарха.

В Кровавой башне мне показали место, где погибли принцы Эдуард и Ричард, а также галерею с башенками и с видом на реку; по этой галерее прогуливался во время заключения в Тауэре сэр Уолтер Рэли. Неподалеку отсюда находится сокровищница Короны, помещение которой совершенно не приспособлено для приема большого количества посетителей.

Сами сокровища хранятся в восьмиугольном сейфе из стали и стекла, в котором лежат бесчисленные бриллианты, рубины, изумруды и другие драгоценные камни. От них исходит характерное для драгоценностей яркое, будоражащее сияние. На мой взгляд, наиболее значимыми предметами сокровищницы являются три королевские короны. Во-первых, это корона Святого Эдуарда Исповедника, или Корона Англии. При коронации нового монарха ее на мгновение возлагают на голову коронуемого. Оригинал этой короны некогда принадлежал саксам и исчез без следа во времена Республики (1649–1660 гг.) Нынешняя корона — изготовленная по распоряжению Карла II копия, более изящная по форме, но далеко не такая ценная по значению и с исторической точки зрения, как Имперская церемониальная корона, в которой король открывает парламентские сессии и участвует в других торжественных церемониях общегосударственного значения.

Этот драгоценный венец усыпан массой бриллиантов, жемчужин и других камней, едва ли не каждый из которых может поведать собственную романтическую историю. В центре расположенного на маковке короны бриллиантового креста находится большой сапфир. Когда-то он был вставлен в кольцо, которое Эдуард Исповедник носил во время коронации. Там, где сходятся арки короны, подвешены две жемчужины, которые в свое время служили серьгами королеве Елизавете. Огромный необработанный рубин принадлежал Черному принцу. Скопления бриллиантов, усеявшие своды арок короны, выполнены в виде дубовых листьев с желудями из жемчуга. Это напоминание о дубе близ Боскобела, в ветвях которого укрылся Карл II, спасавшийся от солдат Кромвеля.

Третья корона — это Имперская корона Индии, изготовленная в 1912 году для короля Георга V, которого короновали в Дели как императора Индии. Необходимость в этой короне возникла по причине того, что закон запрещает вывоз за пределы страны как Короны Англии, так и Имперской церемониальной короны.

Учитывая бесценность всех этих предметов, не может не вызвать изумления то обстоятельство, что королевские регалии пропадали по меньшей мере дважды — а потом их случайно находили, словно забытые очки или связку ключей! Впрочем, это вполне в английском духе. К примеру, как можно потерять скипетр? Будь скипетр у меня и внезапно исчезни, я, разумеется, предположил бы, что его украли (и, вероятнее всего, оказался бы прав); но потерять скипетр — совершенно непостижимо! Тем не менее прекрасный «скипетр с голубем» был именно потерян, а нашелся по чистой случайности в 1814 году — в Тауэре, в старом посудном шкафу. Еще более невероятна история с исчезновением большого Державного меча, непременного атрибута коронации, с рукоятью и ножнами, украшенными бриллиантами и изумрудами. Трудно себе представить, что такую вещь можно потерять. Однако во времена правления королевы Виктории Державный меч не могли найти в течение нескольких лет. В конце концов кто-то заглянул в давно не используемый шкаф — и увидел на полке старинный футляр с оружием. Когда футляр открыли, внутри обнаружился пропавший меч.

Просто удивительно, что сокровищницу Короны ни разу не обокрали, при столь небрежном отношении к охране бесценных реликвий. Впрочем, в годы правления Карла II полковник Блад предпринял попытку украсть корону, чуть было не закончившуюся успехом. Теперь на страже монарших регалий стоят такие хитроумные достижения научно-технического прогресса, что потенциальный вор как минимум будет насмерть поражен электротоком, рискни он разбить стекло — эту, казалось бы, единственную преграду на пути к вожделенной добыче.

4

Полковник Блад был безрассудным ирландцем. Когда Карл II вернул себе трон, Блад, как и многие другие солдаты удачи, обосновался в Лондоне. Это был отчаянный головорез, готовый на любую авантюру.

Во времена Карла II знаки королевской власти хранились без соблюдения тех мер предосторожности, которые принимаются сегодня. Железная клеть с регалиями стояла на первом этаже Башни Мартина. Верхние этажи были отведены под жилые помещения хранителя драгоценностей. Этому старику по имени Тэлбот Эдвардс было почти восемьдесят лет. В течение некоторого времени ему не выплачивали жалование, что во времена Карла II было обычным делом. Поэтому Эдвардсу разрешалось взимать плату с тех, кто желал посмотреть на драгоценности Короны. Разве что когда кто-нибудь входил в помещение, где хранились ценности, Эдвардс запирал дверь на замок.

В апреле 1671 года безобидный на вид сельский пастор посетил Тауэр вместе со своей женой. Они сказали, что приехали в Лондон, чтобы посмотреть сокровищницу Короны. «Пастором», разумеется, был полковник Блад, а «женой» оказалась его сообщница. Когда старый Эдвардс начал рассказывать о знаках королевской власти, «жена» вдруг почувствовала себя плохо; добросердечный хранитель предложил гостям подняться наверх: мол, миссис Эдвардс поможет даме прийти в себя.

Так Блад и его сообщница «вошли в доверие» к своей жертве, как выразился бы современный мошенник. Через день или два «пастор» подарил миссис Эдвардс пару перчаток в знак благодарности. Постепенно знакомство переросло в дружбу, «пастор» и его «жена» стали частыми гостями в доме четы Эдвардс, у которых была незамужняя дочь и сын, находившийся в то время во Фландрии. Созрела мысль устроить брак мисс Эдвардс с племянником «пастора», которому последний приходился опекуном. Семейство Эдвардсов благосклонно отнеслось к этой идее. Был назначен день, в который «пастор» должен был представить своего «племянника». В этот день, как только стало темнеть, Блад верхом прибыл в Тауэр. Его сопровождали четыре сообщника. Один из них остался с лошадьми у ворот Святой Екатерины, а Блад и трое других, в том числе «племянник», должны были похитить знаки королевской власти. Бладу надлежало похитить корону, его пожилому сообщнику, бывшему «железнобокому» по имени Паррот предстояло прикарманить державу, а третий жулик должен был вынести в мешке скипетр, распиленный натрое. «Племяннику» вменялось в обязанность нести охрану. Старый Эдвардс тепло встретил гостей у Башни Мартина и сообщил, что миссис и мисс Эдвардс спустятся через минуту. Блад пояснил, что его друзья сами не из Лондона, поэтому нельзя ли им заглянуть в сокровищницу Короны. Старик тотчас открыл дверь в помещение, где хранились драгоценности, и воры вошли внутрь — все, кроме оставшегося охранять лестницу «племянника», который скромно заметил, что предпочитает блеск глаз своей невесты сверканию любых самоцветов! Внутри воры сбили Эдвардса с ног и вставили ему кляп. Блад схватил корону и деревянным молотком сплющил арки, чтобы регалия поместилась в карман. Паррот взял державу с ее огромным рубином, а третий сообщник принялся распиливать скипетр. И в этот миг случилось событие настолько невероятное, что никакой романист не посмел бы вставить подобный эпизод в свое сочинение! Домой вернулся молодой Эдвардс, который, как считалось, пребывал во Фландрии. Юноша вскользь подивился присутствию незнакомца, но не стал задерживаться, ибо торопился увидеть мать и сестру.

«Племянник» же, встревоженный появлением постороннего, подал сигнал тревоги. Воры открыли дверь и вышли наружу — с короной и державой. Полураспиленный скипетр они оставили в сокровищнице. Тем временем Эдвардс сумел выплюнуть кляп и принялся звать на помощь.

В Тауэре началась суматоха. Спрятав корону под пасторским облачением, Блад пустился наутек. Крича: «Ловите мерзавцев!», он постарался усилить неразбериху и сбить с толку стражников. По счастливой случайности, командир отряда стражников капитан Бекенхэм догадался, что истинный вор — именно Блад, и устремился в погоню. У ворот Святой Екатерины к капитану присоединилась толпа простолюдинов, которые и схватили воров. Бекенхэм вступил в схватку с Бладом, тот попытался выстрелить прямо в лицо капитану. К счастью, пистолет дал осечку, а в следующее мгновение Блада схватили. В пылу схватки никто не заметил, что от короны отломились и упали в грязь несколько драгоценных камней. Впоследствии выяснилось, что жемчужину подобрал трубочист, а бриллиант прихватил некий подмастерье. Прочие выпавшие из короны драгоценности так и не были найдены.

Парроту также не удалось ускользнуть; в кармане его брюк нашли державу — без одного рубина. Впрочем, позднее камень отыскался в одежде вора. Когда мошенников уводили, Блад бросил через плечо капитану Бекенхэму: «Что ж, затея была неплохая. Жаль, что дело не выгорело. Мы хотели заполучить корону».

Самое удивительное в этой истории — то, что произошла она в эпоху, когда даже мелкое воровство каралось смертью. Возможно, понять причины случившегося поможет продолжение этой истории. Спустя несколько дней Блад был вызван в Уайтхолл, где его удостоил приватной беседы Карл II. Было бы чрезвычайно интересно узнать, о чем они говорили; так или иначе, Блад вернулся с королевской аудиенции владельцем поместья в Ирландии и 500 фунтами годового дохода! Карла II до сих пор подозревают в том, что, в очередной раз испытывая насущную потребность в наличности, он нанял Блада и поручил тому украсть корону! Согласно другому популярному в те времена слуху, король хвастался, что нет такого человека, который сумел бы украсть корону, а Блад попытался сделать это, чтобы привлечь монаршее внимание к своей персоне.

В конечном счете Блад пал жертвой судебного разбирательства, предпринятого на основании заявления герцога Бэкингемского, который выставил полковнику претензии на сумму 10 000 фунтов. Перспектива выплаты такой суммы оказалась для полковника невыносимой. Блада похоронили в Вестминстере, при этом никто не сомневался, что смерть — всего-навсего очередной фокус полковника; уж слишком дурной была его репутация. Поэтому суд разрешил эксгумацию, личность Блада установили по характерному шраму на большом пальце. Спустя столетия, когда строилась Виктория-стрит, прах Блада вновь потревожили. Эпитафией полковнику Бладу суждено было стать двум язвительным строчкам, сохранившимся на листовке в коллекции Британского музея:

Хвалу взнеси фортуне, вспарившей над тобой, —

Короны похититель похищен был судьбой.

5

Когда началась Первая мировая война, в Лондоне с удивлением поняли, что Тауэр снова стал тюрьмой. Никто не ожидал столь внезапного возвращения к прошлому. А когда по городу поползли слухи о пойманных шпионах и о германских диверсионных отрядах, от слова «Тауэр» вновь повеяло ледяным ужасом.

То же самое повторилось и во время последней войны. Тауэр внезапно закрыл ворота и превратился в крепость. Прекратились даже экскурсии школьников. Именно в Тауэр доставили Рудольфа Гесса, совершившего свой знаменитый загадочный перелет в Шотландию. Его содержали в комнате верхнего этажа дома тюремщика; окна этой комнаты выходят на Тауэр-Грин.

Мне рассказывал один из охранников, что в первые месяцы войны всех взятых в плен немецких подводников сначала доставляли в Тауэр, а уже потом распределяли по лагерям для военнопленных. Вообразите себе: вас только что подобрали в Северном море — и вдруг вы оказываетесь в Тауэре! Неудивительно, что многие из пленных сильно нервничали. Некоторые всерьез ожидали, что сначала их будут пытать, а потом поставят к стенке.

Сам Тауэр благополучно пережил две мировые войны. Вильгельм Завоеватель наверняка изумился бы, узнав, что Тауэр выдержал две воздушные атаки — ведь норманн строил эту каменную громадину как защиту исключительно от стрел, копий и снарядов примитивных метательных машин. И в первую, и во вторую войну предпринимались попытки разрушить Тауэрский мост; бомбы падали в опасной близости от крепости. В ходе последней войны на территории крепости было зафиксировано пятнадцать прямых попаданий авиабомб. Как ни удивительно, ни одна из них не причинила серьезного ущерба. Вдобавок Тауэр подвергся атакам самолетов-снарядов (три ракеты «Фау» попали во внутренний двор крепости) и бомбардировке зажигательными бомбами. Потери исчислялись только погибшими воронами, а материальный ущерб — разбитыми оконными стеклами.

Едва война закончилась, было принято решение восполнить поголовье воронов. Неизвестно, когда эти зловещего вида птицы стали неотъемлемым атрибутом Тауэра. Возможно, в Тауэре они просто более заметны, чем в других районах города, и потому пользуются повышенным вниманием. Мусорщиками средневекового Лондона были животные и птицы — свиньи, коршуны, вороны. Посещавшие город иностранцы отмечали чрезвычайно большое поголовье коршунов, особенно на старом Лондонском мосту; один наблюдатель описывал, как коршуны, камнем падая вниз, отбирают у людей съестное (аналогичную картину можно увидеть в современном Каире). Нередко встречались и упоминания о том, что, в отличие от других народов, англичане не испытывают суеверного страха перед воронами и не имеют ничего против омерзительного карканья. Напротив, англичанам нравится эта птица и они ее защищают. Коршунов и воронов, которые в прежние времена великолепно справлялись с обязанностями санитаров, стали отлавливать и отстреливать лишь в конце восемнадцатого века, когда в Лондоне ощутили необходимость санитарно-гигиенических мер. С тех пор количество этих птиц в столице резко сократилось. Остались лишь тауэрские вороны — последние представители некогда многочисленной компании привилегированных городских жителей.

Одному из стражников вменяется в обязанность следить за воронами, а комендант Тауэра еженедельно тратит шиллинг и шесть пенсов на содержание каждой птицы. Воронам присваивают имена и как на военнослужащих заводят учетные карточки, в которых отмечают особенности характера и личные качества. Одной птице, появившейся на свет между двумя войнами, дали имя Джеймс Кроу[5], а в графе профессия записали — «вор».

Ныне в крепости постоянно проживают шесть птиц. Когда после войны объявили, что Тауэр желает приобрести воронов, со всех концов страны посыпались предложения. Нынешние шесть птиц родом из Шотландии, Уэльса и Корнуолла. Они родились на свободе и были доставлены в крепость, когда им еще не исполнилось и года. Это четыре самца и две самки; весной они строят подобия гнезд (всего несколько веточек), но до сих пор не было случая, чтобы у тауэрских воронов появилось потомство. Эти птицы живут очень долго. Говорят, один ворон умер в возрасте сорока четырех лет.

6

Считается, что место в Тауэр-Грин, где стояла плаха, пропитано кровью бесчисленных жертв. Однако на самом деле здесь были казнены всего лишь шесть узников, из них пять — женщины. Как правило, казни осуществлялись за пределами Тауэра, на Тауэр-Хилл, где в Тринити-Гарденс можно увидеть огороженное пространство, внутри которого и стоял эшафот. Персон королевской крови и женщин прилюдно не казнили, именно поэтому шесть упомянутых казней были совершены внутри Тауэра. Пять казненных женщин — это королева Анна Болейн, королева Екатерина Говард, леди Рочфорд, графиня Солсбери и леди Джейн Грей. Единственный мужчина, казненный в Тауэре, — граф Эссекс, которого тайно умертвили с одобрения королевы Елизаветы.

Кто знает, справедливы или нет были чудовищные обвинения, выдвигавшиеся против Анны Болейн? Пожалуй, стоит напомнить, что за два месяца до ее гибели иностранные послы в Лондоне сообщали европейским монархам: Генрих VIII заигрывает с Джейн Сеймур. Была Анна виновна или нет, ясно одно — Генриху она успела надоесть.

Ее отправили в Тауэр, признали виновной и приговорили к смерти — либо через сожжение на Тауэр-Грин, либо через обезглавливание, в зависимости от того, «каким будет соизволение короля». Казнь назначили на третий день после так называемого суда. Согласно документам Государственного архива, перед своей гибелью несчастная молодая женщина (ей было двадцать девять лет) то впадала в истерику, то проявляла удивительное самообладание. В истерике она заходилась хохотом и все время ощупывала свою необычайно тонкую шею, так как ей была невыносима сама мысль о том, что эту красоту перерубит топор. Король согласился удовлетворить просьбу Анны заменить топор на меч и обезглавить ее на французский манер. Однако не нашлось ни одного обладающего соответствующими навыками англичанина, который пожелал бы казнить королеву, поэтому палача вызвали из Кале. Он прибыл в Англию со своим мечом, но без костюма палача. Костюм пришлось спешно шить, и в наших архивах сохранился счет за эту работу.

В два часа ночи 18 мая 1536 года Анну Болейн разбудили и отвели в часовню, где ее ожидали три священника. Перед причастием и после она клялась спасением собственной души в том, что никогда не изменяла королю.

Когда утренний свет проник в Тауэр, королева поднялась с колен, успокоилась и приготовилась к смерти. Это кажется невероятным, но в семь часов утра она села завтракать вместе со своими перепуганными, заплаканными фрейлинами. Никто из них ночью не сомкнул глаз, все находились на грани истерики. Покончив с едой, Анна резко поднялась и бросилась в объятия миссис Маргарет Ли. Жалобно всхлипывая, она просила, чтобы ее поминали все слуги Гевер-касл, замка в графстве Кент, принадлежавшего ее отцу. Она вспоминала своих щенков и пони, которые остались в Гринвиче. Тянулись долгие минуты прощания, а роковых шагов в коридоре по-прежнему не было слышно. Не в состоянии более выносить неопределенность, Анна попыталась выяснить причину задержки. Оказалось, что казнь перенесли на полдень — вероятно, костюм французского палача еще не был готов. Тогда королева вызвала констебля Тауэра Кингстона.

— Мистер Кингстон, — обратилась она к нему, — я слышала, что не умру до полудня, и весьма об этом сожалею, так как думала, что к этому времени буду уже мертва и боль пройдет.

— Вам не будет больно, мадам, — ответил Кингстон. — Все исполнят аккуратнейшим образом.

— Я слышала, палач весьма умелый, — сказала Анна. — К тому же у меня тонкая шея.

Она расхохоталась и сжала пальцами горло, как часто делала, когда впадала в истерику. Но ее спокойствие поразило Кингстона, который написал министру Кромвелю следующее: «Я видел множество мужчин и женщин, приговоренных к казни, и все они находились в великой печали. Но эта дама ведет себя весьма весело и радуется смерти».

Днем королеву ожидало очередное потрясение. Ей сообщили, что казнь перенесена на следующее утро, то есть на пятницу 19 мая. Пришлось пережить еще одну ночь перед смертью. Может быть, у Анны появилась надежда, сопровождающая человека до самой плахи. Быть может, внутренний голос нашептывал ей, что причина новой задержки — сам Генрих, сердце которого смягчилось. Если так, то надо признать, что несчастная королева просто не знала своего мужа.

Рано утром Кингстон попросил королеву приготовиться. Он дал ей кошелек с двадцатью фунтами. Согласно обычаю, она должна была распределить эти деньги между палачом и его подручными. (Что может быть более противоестественно и более отвратительно, нежели чаевые палачу?) Тем временем фрейлины одели королеву. Около девяти утра снова пришел Кингстон и сообщил, что все готово.

Ужасная процессия двинулась через королевские покои Тауэра, вышла в залитый утренним солнцем двор и направилась к эшафоту Тауэр-Грин. Первыми шли двести гвардейцев с алебардами, за ними следовал палач из Кале. Верхнюю часть его лица скрывала черная маска, на голове была высокая шляпа, форма которой напоминала рог. По обеим сторонам от него шли английские палачи, в обтягивающих костюмах алого цвета. Алые маски полностью скрывали их лица, а на головах у них были такие же, как у француза, шляпы, только алые, а не черные.

Затем следовали официальные представители Тауэра, за ними шла Анна Болейн в сопровождении священника Терлуолла с одной стороны и преданной миссис Маргарет Ли с другой. Лицо королевы заливал румянец, глаза покраснели от слез. На Анне было просторное платье из серого дамаста с горностаевым воротником. Из-под платья выглядывала нижняя юбка. Темные волосы скрывались под маленькой черной шляпкой, надетой поверх белого чепца. С пояса свисала золотая цепь с крестом, а в руках королева держала молитвенник в золотом переплете. Все заметили, что Анна постоянно оборачивается, словно пытается найти кого-то среди небольшой группы зевак, выстроившихся по краям дороги. Неужели она надеялась на пощаду?

Эшафот поднимался над землей на высоту пяти футов и был покрыт соломой и огражден низкими перилами. На площадке перед эшафотом установили помост с креслом для дяди Анны, герцога Норфолка. В ногах у него сидел граф-маршал. Присутствовали, разумеется, министр Кромвель и другие придворные, которые и довели королеву до смерти. По установленному порядку Анну официально передали шерифам, которые повели ее к подножью эшафота. Было пять минут десятого. Прежде чем подняться по ступеням, королева горячо обнялась со своими дамами и попросила, чтобы они, ради нее, не теряли мужества.

Она произнесла короткую речь, в которой восхваляла короля. Затем сама сняла шляпу и обнажила шею. На голову ей надели небольшой холщовый колпак.

— Увы, моя бедная голова, скоро ты скатишься на грязный эшафот, — сказала она.

Встав на колени, королева в течение двух минут тихо молилась. Поднявшись на ноги, она зажмурилась, а миссис Ли завязала ей глаза носовым платком. Затем Анну подвели к плахе и поставили на колени. Преданные ей женщины всхлипывали в дальнем углу эшафота. Французский палач снял башмаки.

— Господь, прими мою душу! — воскликнула королева.

Француз извлек из соломы свой меч. Неслышно ступая по эшафоту ногами в чулках, он приблизился к жертве, жестом показал одному из подручных, чтобы тот подошел к королеве с противоположной стороны. Она почувствовала это движение и слегка шевельнула головой. В то же мгновение меч поднялся и резко опустился. Француз наклонился и поднял голову Анны. Вопль ужаса пронесся по толпе, ибо смерть пришла столь стремительно, что губы королевы все еще шевелились, произнося слова последней молитвы. Так была выполнена воля короля.

Затем произошло нечто странное. Выяснилось, что никто не позаботился о гробе. Всхлипывающие фрейлины остались наедине с телом своей госпожи. Они долго решали, куда положить тело казненной, но так и не смогли подыскать подходящего укрытия. Наконец какой-то добрый стражник принес из расположенного поблизости арсенала старый ящик для стрел из древесины вяза. Стеная и скорбя, женщины перенесли тело Анны Болейн в церковь Святого Петра-в-веригах, в двух шагах от эшафота.

Так умерла мать королевы Елизаветы, а на следующий день Генрих VIII женился на Джейн Сеймур.

7

Прикажи Генрих VIII своим многочисленным шпионам заглянуть в личную жизнь юной Екатерины Говард, он бы, возможно, на ней не женился и тогда удалось бы избежать многочисленных невзгод и трагедий, а Тауэр-Грин не пришлось бы вновь становиться сценой ужасающего зрелища. На портрете в Национальной портретной галерее эта молодая женщина выглядит скромно и благочестиво, как монахиня, хотя на самом деле она была веселой и распутной и узнала правду жизни в необычайно раннем возрасте. Ее отец, скупой и скрытный лорд Эдмунд Говард, был одним из обделенных богатством единокровных братьев герцога Норфолка. Дочь графа воспитывалась под присмотром «старой Агнес» — вдовствующей герцогини Норфолкской, скандальной и жадной стервы. Она приходилась мачехой герцогу, жившему в ее доме в Ламбете.

«Старая Агнес» содержала у себя нечто среднее между королевским двором и школой-интернатом. Ее посещали тринадцать девочек из хороших семей, призванные учиться у старой драконессы изысканным манерам и моральным устоям. Эти девочки спали в одной большой комнате и по ночам частенько устраивали пирушки. В архивах сохранилось упоминание о том, как однажды после наступления темноты они стащили из кладовой пироги с голубями.