СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ Калифорния, Сан-Франциско, 18 апреля 1906 г.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ

Калифорния, Сан-Франциско, 18 апреля 1906 г.

Почти 700 человек погибли, и большая часть Сан-Франциско превратилась в развалины во время великого землетрясения и вызванного им пожара 18 апреля 1906 года.

* * *

Ни одно землетрясение в мировой истории не было лучше зарегистрировано и описано, чем знаменитое землетрясение и вызванный им пожар 18 апреля 1906 г., во время которого, по оценкам специалистов, погибли 700 человек, было разрушено 500 городских домов, общий материальный ущерб, нанесенный городу, составил 500 миллионов долларов. Оно останется в истории самым легендарным землетрясением США. В течение этого и двух последующих дней город выгорел почти начисто.

Землетрясение, сила толчка которого достигла удивительной цифры — 8,3 балла по шкале Рихтера, разразилось в 5.13 (позже называлась цифра 7,8 балла). Эпицентр землетрясения находился всего в нескольких метрах от моста Золотые ворота. Подземный толчок был вызван внезапной подвижкой пород вдоль разлома Сан-Андреса. Это неизбежная ситуация (и, как утверждают сейсмологи, повторяющаяся), вызываемая неумолимым движением массивов суши по обеим сторонам разлома. Сегодня Лос-Анджелес передвигается в северном направлении со скоростью 2 сантиметра в год. Это значит, что через 30 миллионов лет он окажется в окрестностях Сан-Франциско.

Но вернемся в 1906 год. Землетрясение сопровождалось двумя толчками: один длительностью 40 секунд, другой — 75 секунд. Пожар, вызванный не только землетрясением, но и неуклюжими попытками военных пресечь его с помощью динамита, полыхал три дня.

Само землетрясение со всех точек зрения было апокалиптическим. Огромные здания за долю секунды превращались в груду развалин, круша водопровод и газовые линии. Одновременно в разных частях города возникали пожары. В земле открывались и закрывались огромные расселины и провалы, давя попавших туда людей и транспортные средства.

Сан-Франциско — продукт нескольких экономических бумов. Он был построен несколько хаотично. Это, в первую очередь, касалось жилого квартала Ноб-Хилл, коммерческой части города и отелей Маркет-стрит, подземных катакомб Чайна-тауна и застройки Барбари-коаст (Варварского побережья).

Самые трагические разрушения произошли как раз на побережье. Расположенная на песках, эта зона стала первой мишенью подземных толчков. Почти одновременно один за другим разваливались тонкие деревянные жилые строения, возведенные на зыбучих песках. Они превращались в неузнаваемые руины, под которыми оказывались их обитатели. На Варварском побережье сами по себе рухнули сотни лачуг. Весь район превратился в огромный пудинг толщиной до 5 метров, состоящий из битого кирпича, сломанных деревянных балок, мертвых людей и лошадей.

С землей сровнялись жилые кварталы Девятой улицы и Брэннон-стрит. Писатель Уильям Бропсон так описал осевшие здания на фоне пейзажа, походившего на американские горки выгнувшейся Дор-стрит: «… Ряд спотыкающихся пьяниц».

Такой устойчивый на вид городской зал, расположенный на Мак-Алистер и Ларкин-стрит, стоимостью в 6 миллионов долларов, превратился в груду камня и железных балок. Его армированный железный купол был похож на треснувшее яйцо, а колонны разлетелись по улице, придавив случайных прохожих.

Отель «Валенсия», что в районе Мишн, просто сполз на улицу и сложился, как аккордеон. Его четыре верхних этажа оказались на месте нижних. Все 80 его постояльцев погибли.

Шпили церквей св. Патрика, Сен-Джеймса, св. Бригитты и св. Доминика превратились в орудие убийства, когда, сломавшись, упали вниз на бегущих по улицам прохожих. Улицы наполнились истеричными толпами людей сразу, как только по городу прокатилась первая волна. Вот как ярко описал увиденное очевидец катастрофы Сэм Уольф:

«Улица двигалась, словно по ней пробегали волны воды. Я двигался в направлении Маркет-стрит, у меня на пути обрушился дом. Он упал так близко, что я весь покрылся пылью, из-за которой поначалу даже ничего не мог видеть. Потом я увидел первые трупы. Они, подобно мясным тушам, штабелем были уложены в автомобиле. Они все были в крови, с разбитыми черепами, сломанными конечностями. Тут какой-то человек мне крикнул: «Берегись, тут провода под напряжением!», и я едва избежал верной смерти».

Замысловатые, величественные отели, когда-то придававшие облику Сан-Франциско благородный вид, завалились, как домино. «Денвер», «Космополитэн», «Брунсуик», «Палас», «Сен-Фрэнсис» -все они были разрушены полностью. «Фэрмонт» получил серьезные повреждения.

В некоторых отелях проживали мировые знаменитости и миллионеры. Когда произошло землетрясение, они мирно спали в кроватях. Таким образом, их приключения добавили новые переживания к суматошным событиям того апрельского утра.

В отеле «Палас» остановился Энрико Карузо, который накануне выступил в оперном театре Сан-Франциско в опере «Кармен». По иронии судьбы, за день до этого он услышал, что в его родном Неаполе произошло извержение Везувия. Он сказал тогда, потирая бровь: «Вероятно, в том воля Божия, что я оказался так далеко».

После подземного толчка Карузо вышел из гостиницы целый и невредимый, если не считать пережитого потрясения. Рассказывают, будто он боялся, что от пыли и переживаний потеряет свой голос. Он приосанился и запел громко и чисто, успокоив себя и других оставшихся в живых людей.

Так это было или нет, сейчас под большим вопросом. Так же, как встреча с выпившим Джоном Барримором. Вымысел и реальность во время землетрясения переплелись столь сильно, что, вероятно, это сейчас уже не имеет значения.

Барримор — знаменитый актер того времени. Он был не менее знаменит свой любовью к спиртному. Он играл в пьесе Ричарда Дэвиса «Диктатор» на сцене театра «Коламбия» на Пауэлл-стрит. Но Барримора очень мало интересовала пьеса, гораздо больший интерес для него представляла чужая невеста. Когда произошло землетрясение, он в отеле «Сен-Фрэнсис» как раз преследовал свой интерес, добиваясь благосклонности женщины. Одетый со вчерашнего дня в вечерний костюм, он оставил предмет своего интереса, явившись публике у входа в гостиницу без единой царапины (но история умалчивает о данных той дамы и о состоянии, в котором она была оставлена).

Наткнувшись на запертую дверь бара «Сен-Фрэнсис», он выбрался через завалы на улицу и повстречал рыдающего на перевернутом и разбитом экипаже Энрико Карузо. Карузо прижимал к груди портрет Теодора Рузвельта. Это было все, что ему удалось спасти из своего огромного, набитого добром гардероба.

Щегольски одетый, во фраке с бриллиантовыми запонками Барримор увидел Карузо и оценивающе посмотрел на него. «Привет, старина, — сказал он. — Унылая картина, да?»

Карузо сначала мельком глянул на своего разодетого коллегу, потом посмотрел на него внимательно и улыбнулся. Абсурдность ситуации изменила его настроение. «Мистер Барримор, — сказал Карузо, — знаете, вы единственный человек в Сан-Франциско, кто оделся по случаю землетрясения».

Но это легенда. А в городе на протяжении трех дней полыхали пожары, раздуваемые не только перевернутыми угольными топками и поврежденными газопроводами, но и безрассудством преступной коррупции.

Деннис Т. Салливан, предусмотрительный и изобретательный глава пожарного департамента Сан-Франциско, разработал разумный план пресечения пожаров такого масштаба с помощью динамита. Но в первые же минуты землетрясения он погиб.

Мэром Сан-Франциско был коррумпированный растратчик государственных средств (позже его сместили с должности и посадили в тюрьму) по имени Юджин Шмидт, которого вознес на столь высокий пост другой взяточник Эйб Руиф. Оба эти мошенника до такой степени разграбили городскую казну, что в городе не осталось средств для осуществления мер безопасности Салливана. Более того, Шмидт не имел представления о том, как управлять городом. Еще меньше у него было представления о том, как спасать его от огненной смерти.

За эту задачу взялся самозваный военный диктатор — бригадный генерал Фредерик Фанстон, который, не посоветовавшись с гражданскими властями, ввел в городе военное положение и призвал войска из ближайшего гарнизона Президио. Ровно в 7 утра в Сан-Франциско вошли войска с примкнутыми штыками и приказом стрелять в каждого попавшегося на глаза грабителя.

Несомненно, военным пришлось столкнуться с массовыми беспорядками, возникшими после землетрясения. Бездомные бандиты с Варварского побережья врывались в бары, разоряли склады, грабили магазины, ломали двери банков и вскрывали сейфы.

В самый разгар неразберихи толпа подонков устремилась к зданию Монетного двора США, чтобы ограбить его. Но их достойно встретили ряды полицейских, вооруженных служащих, солдат и просто бдительных граждан. Они заставили грабителей повернуть вспять, оставив близ объекта нападения 34 убитых. А 39 миллионов долларов золотом и серебром остались нетронутыми.

Тем временем мэр Шмидт сделал то, что имел право сделать только президент США: он постфактум одобрил неконституционные действия генерала Фанстона. И войска, часто сопровождаемые добровольцами, выслеживали грабителей, открывали пальбу и устанавливали импровизированные виселицы. С нарушителями закона (а зачастую и с теми, кто ничего противозаконного не совершил) расправлялись на месте. Когда мэру Шмидту доложили о расправах, он высказался в их поддержку. Одновременно с законными арестами продолжались самосуды. Так, троих вытащили из подвала дома на Стоктон-стрит, где они рылись в чужих вещах, поставили к стенке и тут же расстреляли.

Еще большее беспокойство вызывали попытки солдат остановить пожары. Бездумно подкладывая динамитные шашки, они больше устроили пожаров, чем потушили. Чаще всего они сыпали слишком много пороха и вместо того, чтобы создавать ответный огонь, разрушали уцелевшие здания. В воздухе летали горящие матрацы, что, кстати, и послужило причиной пожара в Чайна-тауне.

Такое «срывание маски», по выражению одного писателя того времени, с лица Чайнатауна не только обнажило опиумные притоны, но и выпустило на свободу тысячи и тысячи крыс. Полчища грызунов, большая часть которых была инфицирована бубонной чумой, завезенной через Тихий океан с Востока, эти полчища, подгоняемые горящими углями, устремились по улицам к катакомбам Чайнатауна. Они пронеслись по городу, кусая людей. В течение года сообщалось потом о 150 случаях заболевания чумой в результате крысиных укусов. Половина города была объята огнем. На следующий день беженцы штурмовали идущие в Окленд переполненные паромы или поднимались на холмы, лишь бы не сгореть в пожаре. Все водопроводы города были нарушены. Но на Телеграф-Хилл итальянская община нашла хороший выход из положения. Там освободили винные погреба от 800 литров вина, используя его вместо воды для тушения пожара. Один очевидец описал это так: *В ход пошли бочонки с вином, и бригада тушения перешла от воды к вину. В вине мочили мешки и ими сбивали пламя. С кроватей снимали простыни и одеяла, мочили их в вине и развешивали с подветренной стороны домов, оберегая их от пламени. Мужчины залезали но крыши и обливали вином их деревянные части».

Всю ночь напролет взрывы сотрясали воздух, а пожар не унимался. Вымогатели за булку хлеба стали требовать целый доллар. Водители за перевозку имущества на расстояние 10–12 домов брали 1000 долларов, стакан воды стоил 50 центов.

В ответ на это войска открыли продовольственные склады и стали распределять еду среди голодающих. Более 75000 беженцев переправились на паромах в Окленд, а оттуда в Беркли, Аламеду и Беницию.

Наконец, на третий день после землетрясения на Ван Несс-авеню, где пожарным и войскам все же удалось устроить встречный пожар, огонь был остановлен.

На разрушения и опустошение было больно смотреть. 500 миллионов долларов в 1906 году равняются сегодня сотням миллиардов долларов — такой материальный ущерб был нанесен городу. Деньги, которые могли бы пойти на восстановление города, сгорели вместе с банками, в которых они хранились. Небольшой частный банк Италии, возглавляемый Амадео Джаннини, сумел сохранить 80000 долларов своих вкладов и выдавал их каждому, кто хотел строиться. Такой альтруистский поступок ознаменовал собой начало рождения «Банка оф Америка».

Город поднялся, как сказочный феникс. Но для тех, кто был там в те трагические дни, воспоминания об этом аде навсегда останутся в памяти. Один старик, внимание которого привлекли мольбы придавленного обломками здания человека, из милосердия убил его, а потом подошел к полицейскому сдаваться. Усталый сержант посмотрел ему в глаза и сказал: «Иди домой, старик. Сегодня гибнет Сан-Франциско, и теперь не имеет значения, как».