Не совсем мечи
Не совсем мечи
Палаш
Сверкнули палаши. Хорошие палаши — пусть и не стальные, и не такие острые, как мой кинжал, да только длиннее его раза в четыре.
С. Лукьяненко. «Холодные берега»
«Не стальные» в данном случае означает — бронзовые. Ничего, в пределах допустимого: перенос на этот нетрадиционный материал палаш выдерживает куда лучше, чем сабля.
У археологов существует традиция называть палашом любой достаточно длинный клинок с односторонней заточкой. Коллекционеры оружия обычно не различают палаш и боевую шпагу: у обоих, как правило, сложные гарды круговой защиты и широкие колюще-рубящие клинки. С точки же зрения знатоков оружия и «коллекционная», и «археологическая» концепции не совсем верны. Но давайте вначале рассмотрим, чем считают палаш фантасты.
Как ни странно, почти всегда герои фантастических романов орудуют палашами в пешем строю. У Лукьяненко это скорее полицейское оружие, которым пользуются не бог весть какие виртуозы. Примерно такова же функция палаша (правда, уже стального) в «Нам здесь жить» Олди и Валентинова: там он скорее даже символ, деталь мундира службы охраны порядка, так что окружающие весьма изумлены, когда один из героев начинает этим «символом» тоже не слишком виртуозно, но эффективно рубиться. Да, в истории палаша были периоды, когда он, в общем, именно так и использовался. Зато, например, в «Пасынках восьмой заповеди» все тех же Олди палаш — как раз пехотная шпага для виртуозного боя, коронное оружие настоящего мастера. А вот это — вряд ли!
Оружие вроде бы «послемечевого» периода: XVII в. Справа и слева — турнирные палаши, тупые и массивные. Во времена Людовика не то что XIII, но даже и XIV сохранялись традиции открытых пеших состязаний, в доспехах, с нанесением ударов в полный контакт — и тренировочные варианты шпаг (легкие и гибкие) для них не годились. Между этими образцами «спортивного» оружия — вполне боевой меч той же эпохи, предназначенный для ближнего боя конных латников
Однолезвийные клинки появились давно, но типичный палаш — оружие скорее постсредневековое. Он начинает распространяться одновременно с формированием первых регулярных армий. В то время «массовые» доспехи как раз претерпевают определенный регресс, становясь если и не легче (скорее наоборот: надо было держать пулевые удары), то проще. Эта же тенденция коснулась и личной воинской подготовки, и оружия рядового воина.
Если место рыцарей занимают рейтары — значит, принципом элитарности пришлось поступиться в пользу массовости. Рейтарский палаш — оружие очень серьезное, но орудуют им скорее рубаки, чем фехтовальщики. Эта «врожденная особенность» (простое в изготовлении и применении оружие воинской практики) так и осталась с палашом на весь срок его существования. Правда, иногда она подвергалась любопытной трансформации.
В ряде случаев такие рубаки воспринимались скорее не как «солдатня», а как «фронтовики». То есть люди, возможно, и не владеющие особо изощренной техникой боя, но к этому самому бою привычные, не в пример всяким там светским хлыщам. В таких случаях палаш на боку (а чаще — при седле: это все-таки скорее кавалерийское оружие, да и тяжеловат он для ношения на поясе) воспринимался как антитеза «городской» шпажонке или, в Восточной Европе, парадной сабле, выступая и как оружие, и как социально-культурный знак. Такую роль он выполнял у немецких рейтар, у «железнобоких» Кромвеля, у ветеранов тяжелой кавалерии Венгрии и Польши… По социальному статусу все они были главным образом дворяне — но дворянство дворянству рознь. Во всяком случае, от аристократических манер и придворной жизни обладатели палашей как бы дистанцировались, иногда — нарочито.
А вот в более поздние эпохи случалось наоборот. Век кавалергардов, как известно, недолог, но славен: когда регулярные армии вышли из младенческого состояния и место рыцаря окончательно занял даже не рейтар, а офицер, выяснилось, что тяжелая кавалерия — уже не рядовой, но элитный род войск. Соответственно и роскошные красавцы с не менее роскошными палашами, в кирасах или хотя бы кирасирских мундирах (с начала XVIII в. наблюдается недооценка брони, явно преждевременная: та же кираса, когда о ней не забывали, неплохо работала вплоть до середины XIX в.), делали отличную карьеру при дворе. Современный читатель, видимо, со злорадством предвкушает продолжение в духе «…но когда они оказывались на поле боя — лоск с них живо слетал». Так вот: лоск не слетал! Эти блестящие кавалеры очень неплохо ходили в смертоубийственные атаки, часто решая своими палашами исход битвы. Но то были «правильные» атаки, четким строем, при поддержке остальных родов войск; дисциплина, сила и мужество при них требовались, а вот индивидуальное мастерство виртуозного фехтования — нет: это уже скорее для полупартизанских «эскадронов гусар летучих»… Не случайно защиты в бою на палашах часто брались левой рукой: у рейтар вплоть до XVII в. сохранялся для этого наруч, а у шотландских горцев вплоть до XVIII в. (!) — щит.
Итак, даже когда палаш становится принадлежностью родовитого аристократа, техника боя им — по-прежнему «армейский ширпотреб». Именно поэтому у позднеевропейского палаша, как правило, очень развитая закрытая гарда, делающая его внешне похожим на «меч максаров» Брайдера и Чадовича: защиту обеспечивают особенности оружия, а не мастерство фехтовальщика. Поэтому же и клинок у него однолезвийный: «подрезки» и прочие действия второй стороной — сложная, высокоразвитая техника фехтовальной схватки, к тому же не очень применимая в конном строю.
Вообще-то у ранних палашей — почти мечевой клинок (а вот гарда и эфес заметно отличаются): просто «оборотное» лезвие, как правило, не затачивается. Правда, на конце палаш обычно сохранял двустороннюю заточку, но это главным образом служило для облегчения колющих ударов, иногда — таранных, на полном скаку: тяжелый кавалерист атаковал легковооруженного противника, держа палаш в выпрямленной руке перед собой. Случалось такое и при схватке с себе подобными, но тогда метили главным образом в лицо (не в кирасу же!). Обоюдоострый примерно на 1/3 длины клинок не только лучше входит, но и легче выдергивается обратно.
Это — колющие удары. А при рубке особое значение приобретала конструкция рукояти (как правило, круто изогнутой, иногда даже посаженной под тупым углом к лезвию). В результате удар получался почти сабельный, но эффективный «угол резания» обеспечивала не кривизна клинка, а выгиб эфеса и положение ладони на нем.
Но эта же рукоять, диктующая своеобразный тип хвата, не позволяла использовать палаш как шпагу. Для специалистов, имеющих дело с развешенными по стенам коллекциями оружия, такие подробности неразличимы — а вот для фехтовальщиков имеют первоочередное значение.
Так что же, в пехоте палаш совсем неприменим? Да нет, применим, конечно: на то он и универсальное оружие «армейского ширпотреба», чтобы сносно действовать в любых условиях. И, кстати, изгиб рукояти далеко не всегда так уж выражен. Но все-таки недаром Лайам Нисон в «Роб Рое» имел весьма бледный вид, когда со своим шотландским палашом (к сведению читателей и писателей, эта штука называется не «клеймор», как у нас отчего-то повелось, а «клейбэг»; «клеймор» же — шотландский двуручник) вышел на поединок против умелого шпажиста. Если бы ему не подыгрывали все, от режиссера до противника, — пожалуй, не дожить бы будущему Квай Гону до «Эпизода I», где его, наконец, все-таки прикончили, причем колющим ударом, что в кино большая редкость: обожают режиссеры и зрители эстетику широких взмахов… Реальный Роб Рой Макгрегор уж на что шотландец, однако как раз предпочитал шпагу (иначе не быть бы ему столь прославленным бойцом) — но этого не упомнил даже сэр Вальтер Скотт.
Вы думаете, что этот «горец» — из глубокого Средневековья? Нет, это зарисовка одного из эпизодов битвы под Калоденом (1746), последнего из сражений, в котором надломилась воинская доблесть Шотландии…
Наиболее характерны пехотные палаши для Востока. Это вообще оружие «пограничное», причем связь культур имела двусторонний характер: некоторые типы палашей порождены турецким влиянием, а сами турки охотно заимствовали у европейцев закрытую гарду круговой защиты. Но с восточным оружием наши фантасты знакомы слабо — даже те, кто подчеркнуто дистанцируется от Запада.
Впрочем, описан в нашей литературе один восточный палаш, причем именно пехотный. Но его так сразу не узнаешь: он и по имени не назван, и вообще как бы существует сразу «в двух лицах». Если читатели думают, что сейчас им радостно укажут на «ляп» именитого автора, то они снова ошибаются: все гораздо сложнее.
Самый «оружейный» из фантастических романов, кажется, не только русскоязычного культурного пространства — да, правильно, это «Путь меча» уже дважды упомянутых здесь Г. Л. Олди. Там есть разумная сабля по имени Кунда и не менее (т. е. даже куда более) разумный меч Кханда. В таком раздвоении повинны, конечно, не авторы, а некоторые отечественные оружиеведы: вот что бывает, когда термин переводят с североиндийских диалектов раджастани через посредство английского, где он имеет вид KHUNDA. Это именно палаш: с прямым однолезвийным клинком, замкнутой гардой и отогнутым в сторону лезвия эфесом. Последний имеет уникальную особенность — он снабжен стальным хвостовиком, которым иногда наносили удары в ближней схватке, но чаще за него прихватывали оружие левой рукой, на миг-другой превращая кханду в двуручник при особо мощном ударе или отбиве.
В первом издании романа Олди, давая описания Кунды как обычной сабли, подчеркивали ее кривизну — но после получения этой информации данную подробность убрали, так что теперь даже термин «сабля» нельзя считать полностью ошибочным (у отдельных кханд клинок хоть и едва заметно, но изогнут — впрочем, и у позднеевропейских палашей такое порой бывает). А убирать или трансформировать меч Кханду было уже поздно, да и опять-таки не слишком нужно: даже в оружейных каталогах кханда иногда именуется «раджпутским мечом».
Кончар
…Обликом не воин: руки тонки, а сам худ так, что ткни — переломится пополам. Однако же сам видел Бурундай: этой самой рукой ухватив кончар, булгарин на восемь долей в четыре взмаха рассек подброшенный шелковый платок…
Л. Вершинин. «Двое у подножия вечности»
Очень интересное оружие, нечасто, но регулярно «применяемое» нашими фантастами. К сожалению, всегда — без учета его специфических особенностей. А они настолько специфичны, что, как мы постараемся сейчас показать, выводят исследователя за рамки «чистого» оружиеведения.
Например, С. Логинов видит узкий почти до четырехгранности клинок кончара — и потому считает его то «оглушающим» мечом-дубинкой, то чем-то вроде шпаги, которой уместно колоть в щель доспеха. Л. Вершинин знает, что кончар все-таки сохраняет лезвия (поперечное сечение даже самого «четырехгранного» из кончарных клинков — не квадрат, а, в грубом приближении, уплощенный ромб), и близок к тому, чтобы считать его мечом классического типа. Для ТАКОГО меча ТАК рубить ТАКУЮ ткань тоже непосильный подвиг, но уж ладно… К счастью, никто из фантастов не обнаружил, что ряд восточноевропейских кончаров имеет эфес, в принципе годящийся для двуручного захвата, да и габариты клинка почти не уступают эспадону. С содроганием думаю, что какой-нибудь автор, прочтя эти строки, заставит своих героев рубиться кончаром как двуручным мечом. Во имя Силы, юный падаван, прочти дальше!
Предком кончара был совершенно определенный тип восточного кавалерийского меча, но, с другой стороны, нашим-то предком была обезьяна, однако большинство из нас не стремится всецело подражать ее манерам. Кончар в его классическом виде — не меч, не двуручник и тем более не шпага. Это, если можно так выразиться, «клинковое копье». Отсюда его изрядная, иногда свыше полутора метров, длина, отсюда же — узкий, но не облегченный, как у шпаги, а мощный клинок, обычно с желобами «ребер жесткости». Колоть им в прорезь забрала или щель лат вообще-то можно: ведь и для стандартного копья такие виртуозные уколы не заказаны. Но это будет именно «копейный» тычок, а не фехтовальная схватка шпажного типа. Для фехтования кончар не то чтобы длинноват (хотя не без этого), но слишком тяжел. Ведь он является оружием, во-первых, преимущественно одноручным, а во-вторых — кавалерийским.
Главная же задача кончара — не выискивать бреши в «боевом костюме» врага, а пробивать их насквозь — и врага, и костюм. С латным доспехом такие штуки, как мы уже знаем, не проходят, но зато против всех типов восточной брони подобная атака очень эффективна. Нашивные и ременной сборки пластинчатые панцири, все типы кольчуг, кольчато-пластинчатые наборы вроде зерцала и, разумеется, «мягкие» конструкции наподобие тегиляя (для тех, кто не знает: это что-то вроде «боевого ватника» времен Московской Руси; не надо смеяться — у такой брони есть ряд серьезных достоинств!) — все это от кончара не спасало. Особенно если учесть, что хотя выпад кончаром зачастую осуществлялся, как и обычным клинком, за счет энергии руки и тела, «коронный прием» для этого оружия выглядел иначе.
Кончар — великолепное оружие «второго этапа» массовой кавалерийской схватки, особенно в случаях, когда противник относительно легко бронирован (в смысле скорее прочности, чем веса: зерцальная броня, как мы помним, потяжелее лат). Первый этап без копья не обойдется, но в таких случаях оно слишком часто оказывается одноразовым. Укол сделан — и шприц ломается, или его игла в чем-то (ком-то) намертво застряла, а вытаскивать некогда… Да и ситуация изменилась: уже позади стремительный встречный разгон тяжеловооруженных всадников, при котором достойной альтернативой таранному копью может стать разве что винтовочная пуля, но еще не пришло время ближней «месиловки», именно такой, о которой было сказано «смешались в кучу кони, люди».
В эти бесконечные мгновения и наступает время кончара. Его держат в вытянутой вперед руке, что позволяет достать противника, даже вооруженного казачьей или уланской пикой (у нее-то стандартный хват — почти за середину). Сила натиска задается лошадью, идущей хоть уже и укороченным, но все-таки галопом. На действия кирасира с палашом эта тактика похожа лишь внешне: тут-то противник бронирован!
Даже просто удерживать оружие в таком положении — нелегкое дело. А ведь нужно еще и попасть, и пробить…
Такие атаки в XII–XV в. выполнялись и рыцарским мечом, но его чаще упирали в плечо: именно о кавалерийском мече речь, ни кончару, ни пехотному двуручнику он не родич. Упирали ли в плечо кончар? Я, честно говоря, не нашел тому подтверждений ни в текстах, ни в изображениях. Наверное, потому, что противник в целом был слабее бронирован, зато часто имел на вооружении именно легкие копья средней длины.
Так что кончар — оружие не для всякой руки. Даже среди рослых и отменно тренированных панцирных гусар старой Польши (не путать с гусарами других стран, кои суть легкая конница) далеко не все бойцы были достаточно уверены в своих силах, чтобы применять этот меч.
Любопытно, что у младших и средних командиров он, кажется, имелся почти всегда, и явно не в качестве «оружия престижа». Но, во-первых, командир, как правило, выбирался из лучших рубак; во-вторых, эта категория воинов особенно нуждалась в кончаре, потому что зачастую не имела «основного», т. е. таранного копья рыцарского образца. Нет, в бою эти сержанты (именно так они обычно и назывались) еще как участвовали — но для того, чтобы эффективно командовать своим отрядом, им приходилось держаться чуть вне выставившей копья кавалерийской шеренги.
Несмотря на некоторую схематичность рисунка (например, копье польских гусар XVII века реально превышало 5 м в длину!), он позволяет хорошо рассмотреть, как носили кончар в «походном положении»
В каких еще случаях кончару нет равных? При добивании упавшего противника. Если уж попадался такой враг, которого мало вышибить из седла и из реального участия в данной конкретной схватке, но надо непременно отправить на тот свет, — то сделать это обычным кавалерийским оружием было довольно сложно. «Кони, люди» на этот момент в кучу, как правило, уже смешались — так что длинные копья не в ходу. А палашом или саблей гарантированно поразить лежащую, да еще и бронированную «мишень» с коня чересчур сложно. Приходилось спешиваться — а это чревато многими неприятностями… Кончар же позволял пришпилить нежелательную персону к земле и с гарантией, и без особого риска.
Порой кончаром наносили и рубящие удары, особенно если второй этап боя сразу переходил в третий, т. е. в ближнюю схватку. Вот тут-то порой применялся двуручный хват. Но ведь и копьем в таких случаях наносили древковые удары! Обычно же, если оставался хоть минимальный резерв времени, кончар норовили сунуть в ножны — разумеется, не поясные, а седельные, в походном положении кончар крепился у всадника под бедром, вдоль конского бока, — и выхватить более подходящий клинок.
Наконец, главный вопрос: к какой культуре «привязано» это оружие — в нашем или параллельном мире?
В эпоху раннего Средневековья кончар распространен по всему Востоку — разумеется, не Дальнему, а тому, который обобщенно изображается как «мир степных всадников». На излете же Средневековья его позаимствовала у степняков — и с успехом применила против них — та латная конница Европы, которая имела регулярные «контакты» с восточной конницей. То есть «цивилизация фронтира», которая воспринимает свою деятельность как охрану Последнего Рубежа. При этом она должна быть не очень городской и к пехоте, в том числе и собственной, относиться с известным пренебрежением. А к техническому прогрессу — не обязательно: рядом с кончаром часто был приторочен седельный пистолет, и где-то неподалеку, в другой седельной сумке, могла храниться ПЕЧАТНАЯ Библия, а то уже и светский роман в духе творений Гура Сочинителя.
Кстати, о Библии. Цивилизации позднего кончара, видимо, должны были быть достаточно монолитны в религиозном смысле, при том что вольномыслие — правда, скорее шляхетское, чем интеллигентское, — для них как раз характерно. Терпеть на своей территории иноверцев, занимающих конкретную социально-экономическую нишу, они способны, но вот внутренние ереси, церковный раскол и прочее вряд ли будут терпимо восприняты перед лицом «восточной опасности». Междоусобные стычки, разумеется, возможны — но в таких «схватках равных» кончар не очень удобен, а более уместны мечи-панцерштекеры (это немецкий термин, но он, думается, понятен и без перевода) или ранние эстоки. У них при почти кончаровской форме клинка чуть меньшая длина и иной, более фехтовальный баланс.
Турецкий всадник с почти гусарским (в польском смысле) щитом за спиной, европейскими шпорами на пятках, палашом (а не саблей!) в руке и кончаром при седле. Кстати, его «вынесенный за пределы кадра» противник (венгерский рыцарь) вооружен сходным образом, так что перед нами — классический пример восточноевропейского фронтира, пограничья цивилизаций
Кроме того, такие «всаднические» европейские культуры, скорее всего, окажутся цивилизациями утрированно-феодального типа, причудливо совмещающими неплохую дисциплину на низовом, мелкопоместном уровне и почти анархию на уровнях более высоких. Дело в том, что при средневековой слабости государства и близости Последнего Рубежа королевское войско эффективно лишь в редких случаях, рыцарь-одиночка с личной дружиной держать фронт не сумеет, а вот на магнатов регионального значения ложится повышенная ответственность. На определенном этапе развития эта система отношений перестает срабатывать, и вот тогда-то «страны кончара» оказываются вынуждены обратиться к централизации, сопровождая сей процесс массой оговорок и проволочек. В результате центральная власть у них сразу возникает как конституционная, что само по себе неплохо, но зато сохраняется изрядный риск опоздать, проиграть историческое соревнование другим государствам, изначально оказавшимся в более благоприятных условиях, либо тем, кто в менее благоприятных условиях сразу избрал более жесткую схему. Например, стал бороться с азиатскими соседями их же оружием: абсолютной централизацией по типу азиатской деспотии.
Какое государство пошло этим путем в нашем мире — угадайте с трех раз. Следует учитывать, что такой подход чреват своим собственным РИСКОМ ОПОЗДАНИЯ…
А «цивилизации кончара» в нашем мире — это Австрия, Венгрия (благодаря далеко продвинувшейся Османской империи), безусловно, Польша (а вот для нее роль Востока зачастую играли мы, но это уже особый разговор). Испанцы в данный список не попали: их дела с маврами примерно с равной частотой вершились в открытом поле, на море, в горах и под стенами крепостей, что потребовало создания не «всаднического», а универсального оружия и тактики боя. Без этого — совсем бы идеальный кандидат в «цивилизацию кончара», но ЭТО есть, и оно во многом порождает иной комплекс — не только оружейный, но и культурно-исторический.
Вот так оно и бывает. И у НАС, на Земле, и у НИХ, в мирах, пока доступных лишь фантастам.