Глава девятая Остров Скай

Глава девятая

Остров Скай

Я совершаю плавание на остров Скай, прогуливаюсь по тамошнему ущелью, наблюдаю за орлом, рассматриваю Волшебное знамя Дунвегана и ожидаю встречи с принцем Чарли.

1

Если вы посмотрите на карту Шотландии, то на самом краю гористого северо-западного побережья обнаружите на берегу пролива Слит крошечный порт под названием Маллейг. Гавань его со всех сторон защищена скалистыми мысами и окрестными холмами. Городок похож на маленький серый Дувр — с целой ватагой крепеньких пароходиков, над палубой которых торчат красные трубы, и с характерным букетом ароматов. Здесь пахнет постным маслом, гороховым супом и жареной бараниной — всем тем, что в совокупности воссоздает атмосферу веселого портового кабачка.

Упомянутые пароходы осуществляют связь между разбросанными Гебридскими островами и остальным цивилизованным миром. Летом они обычно ходят раз в неделю, зимой же — «в соответствии с погодными условиями». Эти кораблики умудряются добираться до самых удаленных (уже почти и не британских) регионов — к маленьким вулканическим островкам, затерянным на просторах Атлантики, которые, по сути, являются вершинами опустившихся на дно горных хребтов. И куда бы ни заплывали эти суда, они везде служат для местного населения живым и надежным олицетворением внешнего мира. Особенно это справедливо для тех крошечных скалистых гаваней, где на берегу стоит всего один белый домик. Но и туда пробираются трудяги-пароходики, чтобы выгрузить скромный пакет от министерства почт и новый велосипед для Ангуса Макдональда.

Это единственная связь, которую счастливые колонии островитян имеют с большой землей. Помимо того с Великобританией их связывают разве что военные мемориалы…

Я стою на палубе небольшого судна из Сторноуэя, которое направляется в сторону острова Скай[44]. Никогда еще — даже во время моих прошлых путешествий на край земли — меня не захлестывало такое мощное, такое непреложное ощущение приключения. Я еду на Скай! Взгляд мой скользит по туманным контурам мыса (почти неразличимым сквозь серую изморось); затем ныряет в прозрачную зеленую воду, где мелькают проплывающие мимо рыбешки. Вокруг меня царит оживленная суета, как правило, сопутствующая отплытию судна. Публика подобралась самая разнообразная. Вот красивая длинноногая девушка в харрисовском твиде и с желтым псом неопределенной породы (по виду смахивает на мастиффа, но за точность диагноза я не поручусь). Девица везет с собой целую кучу баулов, среди которых просматриваются удочки и клюшки для гольфа. Скорее всего, это дочка одного из вождей местных кланов, которая едет отдыхать в уединенный родовой замок.

А вот молодой человек с пухлым лицом. На нем черная велюровая шляпа и короткие гетры сизо-серого цвета. Встреть я его в Ирландии, наверняка бы решил, что это католический священник. Здесь же он, скорее всего, является сыном местного пастора или же сам готовится стать пастором. В уголке, укрывшись от ветра, сидит гувернантка с четырьмя маленькими мальчиками (на всех новые костюмчики). Их багаж состоит в основном из деревянных ящиков с провизией. Судя по всему, дама совершала вылазку в цивилизованный мир в поисках одежды и тех эпикурейски утонченных штучек, которые не продаются на вершине затонувшей горы. Коммивояжер взошел на борт судна в сопровождении целой горы товаров, упакованных в черную непромокаемую клеенку. Полагаю, он везет на Гебриды послание цивилизации в виде шелковых чулок и пластмассовых гребешков!

На палубе бака собрались лохматые островитяне. Они облачены в брюки гольф и башмаки, которые отродясь не знали чистки. На ногах у них пушистые гольфы домашней вязки с традиционными шотландскими помпонами. Мужчины стоят, опираясь на длинные палки — почти библейские посохи, — и обсуждают по-гэльски цены на овец и прочие важные темы. Небольшие черно-белые овчарки бегают по палубе, обезумев от беспокойства, и разыскивают своих хозяев, а те засели внизу и пропускают уже по пятому стаканчику виски. В какой-то момент на судне возникает страшный переполох: это грузят перепуганную и упирающуюся черную лошадь.

Маленький кораблик весь пропитан теми самыми запахами, которые выводят из себя дам, следующих в Дувр на борту «Континентал экспресс». Пахнет гороховым супом, жареной бараниной и пудингом. Камбуз располагается прямо на палубе. Вот из него выходит в облаке кухонных ароматов кок, рукава у него закатаны выше локтей. Он разыскивает взглядом стюарда и бросает ему несколько слов по-гэльски. Тот, подхватив колокольчик, отправляется в обход судна.

Точно такой же заливистый звук колокольчика доносится с других маленьких пароходов, которые мы встречаем по пути. С их палубы распространяются уже знакомые кухонные запахи. Пассажиры — точно такие же, как мы — глядят на нас со своих палуб. Они знают, что мы тоже плывем в далекие синие просторы; что у нас тоже есть черная лошадь, целая толпа местных пастухов и длинноногая девушка в твидовом костюме. Наконец, они знают, что мы тоже готовимся поглощать гороховый суп, жареную баранину и пудинг в патоке.

Наш корабль не спеша скользит по заливу Слит. Вдоль берегов стоят горы, но они плохо видны сквозь пелену дождя. Серый туман окутывает могучие отроги, вершины гор теряются в рваных облаках. И везде, куда ни посмотри, тянутся цепочки далеких, смутных холмов. По небу медленно плывут облака. Время от времени в них образуются прорехи, и тогда солнце заливает золотым светом долину — дикий, темный пейзаж, включающий в себя пару миль серебристого вереска и одинокую белую ферму.

Внезапно тарахтение двигателей смолкает, мы останавливаемся. У берегов маленького уединенного острова двое мужчин сталкивают в зеленую воду неуклюжую лодку и плывут в нашу сторону. Следует обмен веселыми приветствиями на гэльском языке. Гувернантку вместе с ее детьми и деревянными ящиками перегружают на борт лодки. Мальчики выглядят взволнованными. Они снова возвращаются к своим пустынным холмам и вереску, который тянется до самых небес. Они радостно машут, и с берега, откуда-то из-за огромных валунов, приходит ответ в виде короткой белой вспышки. Там их дожидается женщина, очевидно, мать. За ее спиной на горной дороге стоит большой серый автомобиль…

Пронзительно звенит колокольчик. Мы продолжаем свой путь туда, где на мысе возле Кайл-оф-Лохалша высятся очередные горы. Здесь мы ненадолго останавливаемся возле деревянного пирса, густо обросшего розовыми актиниями. Сквозь прозрачную зеленую воду можно разглядеть странные, похожие на ежиков розовато-желтые создания, которые прилепились к древесине. Здесь мне предстоит пересадка, дальше на Скай я поеду на маленьком колесном пароходе.

Кроме меня, на борт поднимается компания пастухов. Выясняется, что мы единственные пассажиры на пароходике. На гладкие доски обшивки плюхаются мешки с почтой, и команда весело болтает по-гэльски с рабочими пирса. Наконец-то они дождались утренних газет! В семь часов вечера они смогут ознакомиться с последними новостями! Капитан выуживает из сумки газету, его окружают члены команды. Они читают по-английски и обсуждают прочитанное по-гэльски!

Удивляться нечему, теперь меня со всех сторон окружает гэльский мир: все вокруг говорят на этом живом колоритном языке. Внезапно капитан прерывает свою быструю текучую беседу и обращается ко мне:

— Похоже, что мы прибудем в Портри на час позже! А вы, должно быть, мистер Мортон?

— О боже, как вы это узнали?

— Да очень просто. Я разговаривал с мистером Кэмпбеллом из Слигахана, и он сказал мне, что вы должны приехать. У него куча писем для вас…

Воистину, если хочешь, чтобы тебя все знали, поселись на самом уединенном острове в мире! Там не существует секретов!

И вот началось трехчасовое путешествие, которое я никогда не забуду. Я с тревогой всматривался в далекие горы Ская и терзался страхами: вдруг остров разочарует меня? Ведь так уже не раз бывало с другими местами, о которых я долго и упорно мечтал. Скай…

Это имя для меня является апофеозом романтики. Должно быть, в далеком детстве какие-то куллоденские ветры задували в мою комнату. Во всяком случае чуть ли не первыми запомнившимися мне историями были рассказы о кареглазом принце, который прятался в пещере на диком острове Скай. Полагаю, что все мальчишки — как шотландцы, так и англичане — скорее, захотели бы сражаться вместе с Красавцем Принцем Чарли, чем оказаться среди драгун герцога Камберленда. По крайней мере со мной дела обстояли именно так.

В моем представлении Скай всегда был окутан великолепной аурой проигранной битвы. В самом звучании этого имени мне чудится звук меча, возвращающегося в свои ножны. Скай! Не раз в своих мечтах я пересекал на маленькой лодочке холодное море и в закатных лучах приближался к этому острову. На скалистом берегу стояла Флора Макдональд, а рядом с ней неуклюжая «служанка» — девица шести футов ростом, с золотыми локонами и большими проблемами в обращении с дамской юбкой. Как хорошо я представлял себе эту пещеру, где сидел оборванный молодой человек (к которому обращались не иначе как «Ваше величество») и, демонстрируя великосветские манеры, управлялся с сыром и куском холодной баранины.

И сейчас, наяву приближаясь к острову Скай, я чувствовал себя на пороге крушения детской мечты. Возможно, знакомство со Скаем обернется таким же разочарованием, как встреча с девушкой, на которой ты собирался жениться в восемнадцать лет! Однако что-то в очертаниях далеких голубых гор меня успокаивало. Я хорошо разглядел их, когда ветер на несколько минут разогнал облака: это были странные, темные горы — причудливые и героические.

Наше судно ловко проскользнуло между Скаем и маленьким островком Скалпей. На западе неясно маячили контуры огромных пиков, а за ними угадывались еще более высокие, темные и — в это трудно поверить! — еще более дикие вершины. С наступлением сумерек на берегу зажглись редкие мерцающие звездочки — это были огоньки в далеких домах. Тишину нарушало лишь шлепанье лопастей колеса по спокойной воде. При виде этого темного берега меня посетило странное чувство: будто я навсегда покинул мир, который остался позади.

Никто со мной не разговаривал, и я был рад этому. Ничто не нарушало прелести того волшебного мига, когда вы словно бы застряли между двумя мирами и пребываете в странной вневременной интерлюдии между прошлым и будущим. Я пишу эти слова и боюсь показаться чересчур высокопарным. Ведь только тот, кто, подобно мне, впервые очутился в тени острова Скай, сможет понять мои чувства. В тот момент я бы не удивился, если б увидел, как от темных берегов отчаливает древняя галера с Одиссеем или Ясоном на борту…

Наконец-то мы вошли в тихую и мирную гавань, ярко освещенную висевшими на деревьях лампами. На берегу, казалось, собралось все население Портри. В воздухе разносился сладостный запах шотландского виски.

— В первый раз на острове? — послышался тихий голос за моей спиной.

Оглянувшись, я увидел капитана, который раскуривал трубку.

— Да.

— Помяните мое слово: вы еще не раз сюда вернетесь! — произнес он пророческие слова и швырнул обгорелую спичку за борт.

2

Мой отель, который здесь предпочитали именовать гостиницей, стоял в исключительно уединенном месте — в узкой долине, по которой протекал быстрый ручей. Он нес свои студеные и кристально-чистые воды (в которых наверняка водилось множество осетров) к озеру Лох-Слигахан. Здание выглядело так, будто его по ошибке закинуло сюда из Девона. Проживали здесь в основном охотники за лососем, убийцы оленей, скалолазы, художники, писавшие акварелью и маслом, а также те воспитанные джентльмены с невыразительными голосами, что некогда составляли правящий класс Британии.

В гостиницу я прибыл уже затемно, предварительно проделав девять миль по безлюдной горной местности. Хотя мне ничего не удалось разглядеть в густом тумане, я догадывался, что нахожусь в страшной глуши. Мне казалось, что я ощущаю близость гор, улавливаю их запах в сыром ветру — тем шестым чувством, которым мы различаем запах корабля в морском тумане.

После обеда я присоединился к разношерстной компании, коротавшей вечер в гостиной. Мне показалось, что всех этих людей привела сюда любовь к уединению. Та дикая, безлюдная красота, что пряталась в темноте, собрала их в стенах гостиницы — точно так же, как героев «Декамерона» свела вместе чума. Никто не заботится о строгом соблюдении этикета в горной хижине. А эта гостиница — невзирая на ванные с горячей водой, гараж и акватинты — в некотором духовном смысле была именно горной хижиной. Единственный островок дружеского тепла и уюта в местности, где на многие мили окрест царят жуткое запустение и одиночество.

Мы все были связаны заговором дружелюбия. На улице завывал ветер, и дождь стучал в окно. Веселая, непринужденная обстановка за вечерним кофе особенно ярко контрастировала с окружавшей нас первобытной дикостью. Если уж английские путешественники — в особенности англичанки с дочерьми — охотно поддерживают случайное знакомство, это означает, что в мире творится нечто невообразимое, как минимум, мировая война! Наверное, думалось мне, снаружи в темноте кроется действительно страшная угроза, раз эти люди решились нарушить незыблемые английские традиции. В душе у меня поселилось недоброе предчувствие, и еще раз выглянув в темное окно, я тихо удалился в свою комнату…

Ранним утром меня разбудил шум ручья, бегущего по каменному ложу. Я раздвинул занавески и первым делом бросил взгляд на чистое небо, окрашенное в нежный лимонно-желтый цвет. Затем я увидел нечто такое, что заставило меня позабыть обо всем на свете. Прямо перед моими глазами высился самый настоящий Везувий! Здешняя гора под названием Гламэйг полностью повторяла контуры своего знаменитого собрата. На фоне неба темнел идеальной формы конус, по склонам которого сбегали причудливые серо-розовые трещины. Солнце, поднимавшееся прямо над его вершиной, окрашивало склоны горы странным отраженным светом, отчего они казались присыпанными золотой пылью. Вокруг Гламэйга поднимались и другие горы, в этот ранний час они выглядели огромными тенями с белыми облаками поверху. Из окна мне был виден противоположный склон долины, покрытый увядающим коричневым вереском, и ручей, весело журчавший под каменным мостом.

Трудно подобрать слова, чтобы передать своеобразную атмосферу этого места. Во всяком случае это не Шотландия! Не похоже оно ни на Норвегию, ни на Швейцарию… Оно вообще не похоже ни на какое другое место.

Я стал одеваться — еще не догадываясь о том потрясении, которое ожидало меня снаружи!

Гостиница выстроена под таким углом, что с крыльца не видно, что творится справа. Поэтому я застыл у входа, в тени Гламэйга, и, как зачарованный, созерцал совершенные очертания горы. Она не только повторяла форму Везувия, но и выглядела так, будто в любой момент может загрохотать и извергнуть сноп белого огня. Я сделал шаг вперед и краем глаза уловил нечто огромное, зловеще темневшее справа. Обернулся… и невольно отшатнулся, потрясенный открывшимся видом «Черных» гор Кулинз. Это было как молния, как взрыв под ногами!

В прошлом мне доводилось ночевать в Синайской пустыне и в египетской Долине Мертвых; я наблюдал, как поднимается солнце на вершиной Сильвреттахорна в Швейцарии; а как-то раз попал в сильнейший шторм у берегов Крита. Я многое повидал и пережил на своем веку, но никогда еще я не видел ничего подобного. Вид «Черных» гор Кулинз — молчаливых исполинов темно-лилового цвета, застывших в рассветных лучах — оказался для меня настоящим шоком.

Я задохнулся от изумления! У меня, что называется, дух захватило. Мы так часто употребляем эти два выражения, что даже не задумываемся об их смысле. Они давно уже превратились в фигуру речи. На самом деле мы редко испытываем проблемы с дыханием, но в тот миг, когда я впервые увидел Кулинз, у меня действительно открылся рот и перехватило дыхание.

Представьте себе вагнеровский «Полет валькирий», запечатленный в камне и подвешенный на небо в виде огромного экрана. Вот что такое Кулинз! Такое впечатление, будто Природа ваяла их и приговаривала: «Я сотворю горы, которые станут воплощением все самого ужасного, что только есть в горах. Я вложу в них все самые устрашающие тайны земных высот. Я придам им миллион самых причудливых и пугающих очертаний. Угрюмые безжизненные ущелья, в которых ничего не растет, будут вести к неприступным вершинам, и будут те вершины усеяны острыми обломками, упирающимися в самое небо. И будут сделаны те горы из особого, ни на что не похожего камня, который постоянно меняет свои качества и очертания. А посему горы мои будут то голубыми, то серыми, то серебряными, будут они сегодня наступать, а завтра отступать… Но всегда им суждено нести на себе печать тайны и ужаса».

Человеческий разум не в состоянии сразу воспринять Кулинз, ему требуется какое-то время, чтобы подстроиться к ним, осмыслить самый факт их существования. Мне кажется, что некоторым, особо нервным людям это так и не удается. И через месяц, и через год им будет казаться, что у них под боком живет ужасный призрак. Немудрено поэтому, что неврастеники бегут от Кулинз, как от дьявола.

Я понимаю и ощущаю те чары, которые Кулинз накладывают на других людей.

Немного оправившись от потрясения, я решил прогуляться по долине. Впрочем, не совсем правильно называть Глен-Слигахан долиной. Скорее уж это горное ущелье, темное углубление в мрачных горах. Здесь повсюду разбросаны скалы, даже на пустошах среди зарослей вереска торчат зловещие осколки. Зато вереск в эту пору просто прелестен — своим серебристо-серым цветом он напомнил мне оливковые рощи на авиньонских равнинах.

Солнце поднималось все выше. Бледные облака над Кулинз наполнились огнем и заиграли новыми красками. Небо над зазубренными пиками Сгурр-нан-Гиллеан теперь было окрашено в абрикосовый цвет. Над горой Гламэйг солнце и вовсе выкинуло удивительный фокус: лучи его били из-за вершины удивительным гигантским веером. Я шел по заколдованной лощине. Тишину нарушали лишь доносившиеся с болота птичьи крики да журчание ручья, весело перекатывавшегося по лазурным камешкам.

Остров Скай видится мне самым необычным местом на всех Британских островах. Это величайшая драгоценность Шотландии. С того самого мгновения, как я пересек границу этой страны, мне постоянно твердили о его колдовских чарах. Все сходились на том, что Скай — волшебное место. Люди, которых трудно заподозрить в склонности в галлюцинациям, рассказывали мне о сверхъестественных явлениях, которые они наблюдали на острове. Теперь я сам в этом убедился. Все, что мне говорили о Скае, оказалось правдой! Это место просто не укладывается в нормальные рамки человеческого восприятия.

Оно ни с чем не сравнимо. Может быть (только может быть!), я бы поставил в один ряд со Скаем Аран — еще один гэльский остров, расположенный у западных берегов Ирландии. В нем тоже виден проблеск странной дикой красоты и непохожести на окружающий мир. Однако Скай — как величайший эксперимент Природы — остается непревзойденным.

Пока я шагал по ущелью Слигахан, мне пришло в голову, что, наверное, именно такой представляли себе древние викинги Валгаллу. Здесь все насквозь скандинавское. Все названия на Скае представляют собой смесь древненорвежского и гэльского. Это и понятно, ведь в древние времена Скай являлся колонией викингов. И поныне среди жителей Ская встречается много голубоглазых и русоволосых людей — так островитяне платят дань своим далеким предкам. Именно викинги давали имена здешним озерам, холмам и мрачным вершинам. И поныне над узкими морскими заливами Ская нависает тень длинного викингского драккара; а в грозу — когда молнии бьют из одной вершины в другую, а раскаты грома грохочут то на Аласдере, то на Деарге — легко поверить, что это призрак Тора забавляется на вершине Сгурр-нан-Гиллеан.

Да что уж говорить про грозу, если даже в такое славное октябрьское утро долина производила странное впечатление. В ней чувствовалось нечто потустороннее. Я прогуливался в полном одиночестве в совершенно безлюдной местности, и несмотря на это, меня не покидало ощущение, будто за мной кто-то наблюдает. Причем я догадывался, что этот таинственный «кто-то» вовсе не милая фея с западных берегов Ирландии, скорее уж он похож на злобного гнома. Здесь, в Слигахане, вам вряд ли удастся насладиться волшебными звуками эльфийских арф. Зато у вас хорошие шансы услышать перестук подземных молотков, который временами доносится из-под земли. Прогуляйтесь-ка ночью среди странных, поросших вереском холмов, и, может быть, вам повезет: кто-нибудь выйдет из-за камня и вложит вам в руки меч (бьюсь об заклад, это будет меч викинга).

Неудивительно, что на Скае существует множество историй о призраках. Неудивительно также, что жители острова держатся настороженно и предпочитают не откровенничать с чужаками. Вы только послушайте рассказы о тех странных явлениях, которые случается увидеть пастухам на склонах холмов и в долине. Достаточно лишь бросить взгляд на эти скалистые пики, что громоздятся вдоль темной гряды Кулинз, и вы поймете, какие неожиданности поджидают смельчака, рискнувшего в одиночку штурмовать таинственные вершины. Почти наверняка где-нибудь в холмах он повстречается с кровожадным языческим божеством, и неизвестно еще, чем закончится эта встреча! А, вступая в темную горную лощину, вы, скорее всего, наткнетесь на воинов Фингала, которые сидят с мечами на коленях и обгладывают огромные оленьи кости.

Мне кажется, в том и заключается главное очарование этих гор: человек может их видеть, может к ним приблизиться и потрогать, но ему так и не дано их понять. Мы смотрим на вулканические скалы, проводим пальцем по царапинам, которые в незапамятные времена оставили ледники, даже разрабатываем научные теории на сеи счет. Но до сих пор мы имеем смутное представление о том невообразимом извержении, которое некогда выплюнуло здешние скалы, извергло их из огнедышащих недр земли. Мы живем в тени этих загадочных громад и не можем их постигнуть. И тогда наше воображение набрасывает на них полог таинственности и суеверного страха — столь же плотный, как те туманы, что время от времени скрывают их от наших глаз.

Мы пытаемся хорохориться — наступаем на скалы, карабкаемся по ним, воображаем себя их победителями — но всегда, в каждую минуту, понимаем, что они, эти скалы, столь же недостижимы для нашего покорения или понимания, как и горы на луне.

3

Первое, что вы делаете, проснувшись поутру на острове Скай, — подходите к барометру и щелкаете по нему пальцем. Спустившись вниз, вы обнаруживаете в гостиной полковника X., того самого, что на прошлой неделе поймал пять осетров. Он стоит над барометром и смотрит на него с мрачной укоризной.

— Все лезет вверх, будь он проклят, — ворчит полковник. — А ведь так нужен дождь! Причем настоящий, хороший дождь… Река-то совсем обмелела.

В этот миг на пороге появляется майор Б., который в прошлом году подстрелил великолепного оленя-шестилетку. Он на ходу раскуривает трубку, первую за сегодняшний день, и говорит:

— Идет вверх? Дело дрянь.

Полковник рычит, как разъяренный кабан.

А вот и мистер А. Д., член альпинистского клуба. Он спускается по лестнице в своих огромных горных ботинках, подбитых крабовидными гвоздями. Шум стоит как от ширского тяжеловоза. Бросив на барометр быстрый взгляд, мистер А. Д. удовлетворенно замечает:

— Ага! Идет вверх! Боюсь, как бы туман не собрался. Но пока нет дождя…

Оба — рыболов и охотник — бросают на него короткий, но очень выразительный взгляд.

В гостиную входит мисс Y., которая ведет безнадежную борьбу с островом Скай и акварельными красками.

— Скажите, полковник, он действительно повышается? — щебечет она. — Очаровательно! Наконец-то я смогу написать Лох-Коруиск в идеальном свете. Вы только представьте: все такое лиловое, как виноградное вино, которое доктор прописывает при тяжелой болезни.

Полковник, который отчаянно мечтает о проливном дожде и втайне презирает войну мисс Y., издает рев быка, страдающего от самой тяжелой болезни. Впрочем, как истинный джентльмен он прячет свои чувства за манильской сигарой.

И все это время слуги снуют по гостиной, выкладывая на стол пергаментные свертки с бутербродами: сандвичи с холодной бараниной, бисквиты с сыром, бисквиты с джемом, булочки с маслом и вареные вкрутую яйца. А снаружи, на сырых пустошах и в горах, уже собираются суровые бородатые проводники. Некоторые из них вооружены ружьями и телескопами, другие держат наготове удочки, тут же стоят оседланные лохматые пони. И в тот самый миг, когда вся честная компания готова разбрестись по намеченным маршрутам, погода решает выкинуть одну из своих шуточек — ту самую, которая казалась совершенно невозможной согласно показаниям барометра, но на которую кое-кто очень даже надеялся.

Я принимаю решение совершить 20-мильную пешую прогулку.

Складываю в походный рюкзак заготовленные бутерброды, проверяю наличие спичек и карты и, вооружившись крепким ясеневым посохом, отправляюсь исследовать здешнюю Валгаллу.

На Скае стоит осень. Она обволакивает остров, как колыбельная. Но не та ласковая английская колыбельная, которая навевает мысли о сжатых полях и фруктовых деревьях, гнущихся под тяжестью плодов. Нет, это особая гэльская колыбельная — дикая и печальная. В ней слышится завывание морского ветра и шелест засохшего вереска. Именно такие песни поют на Гебридах матери своим детям.

Сегодня Кулинз свободны от тумана, и их изломанные, зазубренные вершины четко выделяются на фоне чистого неба. Однако на горизонте уже собирается подозрительная синева — похоже, эти горы обладают талантом формировать облака буквально из пустого места. Кулинз волнуют и пугают меня. Они ужасны. Они огромны. Когда вы смотрите на эти невероятные, фантастические махины — безмолвные, но все же пугающе живые, — у вас возникает чувство, будто в один прекрасный день они вскрикнут хором и объявят, что наступил конец света.

Незабываемое, величественное зрелище! И в моей душе поднимается протест: ну кто придумал этим грандиозным горам такое глупое название? «Кулинз»! Хорошее имя для свежеподстриженной лужайки. Или для купленной в рассрочку виллы в Бекенхеме. Я так и вижу слово «Кулинз» написанным на садовой калитке. По-гэльски звучит лучше — «Хуллион»; равно как и видоизменный вариант — «Куйлин». Хорошо хоть отдельные горные вершины сохранили свои достойные названия, в которых слышатся грозные раскаты грома. Сгурр-нан-Гиллеан, Сгурр-Вик-Койнеах, Сгурр-Греадайлих и Сгурр-Аласдер…

Я прошел около пяти миль, и все это время справа от меня высились мрачные Кулинз — подобно всемогущему божеству, которое краем глаза поглядывает на муху. С левой стороны тоже стояли могучие горы, коричневые от мертвого вереска. Тишину нарушало лишь журчание бесчисленных ручьев да звучное чавканье моих башмаков по болотистой почве.

Мне показалось, что слева от себя, высоко в горах, я вижу оленя. Я залег в вереске и навел на резкость полевой бинокль. Так и есть: на склоне пасется великолепный самец и с ним пять ланей, прелестных, длинноногих и грациозных созданий. Олень выглядел настоящим красавцем — покрытое желтым мехом сильное тело, великолепные ветвистые рога и мощная грудина. Время от времени олень вскидывал величавую голову, чутко принюхивался и затем снова опускал морду в траву.

Огибая широкий торфяной пригорок, я наткнулся на троих мужчин, которые распластались на земле в позах, достойных юмористической странички «Панча». Один из них был охотником, двое других, очевидно, его помощниками. Я нырнул в вереск рядом с ними, подсознательно ожидая, что вот сейчас егерь отпустит саркастическую шуточку по поводу человека с ружьем. Однако ничего подобного не произошло. Эти трое с самого рассвета выслеживали добычу, и им было не до шуток. Старый егерь, в чьей бороде застрял засохший вереск, не отрывал глаз от моего красавца-оленя и все повторял шепотом: «На девять фунтов потянет, отличный девятифунтовик!»

Охота на оленей несет в себе элементы вечности — бесконечное ползание по вереску и долгие часы ожидания, во время которых изъясняться можно лишь шепотом. В сравнении с этим рыбная ловля кажется спортом спринтеров. Посовещавшись, троица решила двинуться вдоль русла высохшего ручья. Один за другим они уползли в вереск, извиваясь, как большие коричневые гусеницы. Я же двинулся дальше, отчаянно жалея, что не могу послать телеграмму оленю.

Достойным завершением моей пешей прогулки стал подъем на вершину гор, обрамлявших Лох-Коруиск. Оттуда открывался великолепный вид — возможно, самый красивый и самый мрачный на всех Британских островах. Со всех сторон меня окружали горы. Зловещие Кулинз высились на западе гигантским непреодолимым барьером. А внизу, подобно затерянному в горах изумруду, лежало озеро. По его поверхности — бледно-зеленой у краев и менявшей свой цвет до темно-зеленого на глубине — разгуливал ветер, порождая миллионы белых барашков.

На некотором расстоянии виднелось еще одно озеро — Лох-Скавейг. Я знал, что еще дальше — за озерами и за ослепительно-блестящей морской гладью — лежали острова, чьи названия звучат как составные части алкогольного коктейля: остров Рам, острова Эйгг и Мак. Однако мне удалось разглядеть лишь неясные контуры Рама, он напоминал плывущего в морском тумане голубого кита.

Основательно продрогнув на ледяном ветру, я решил вскарабкаться еще немного повыше и поискать убежища среди огромных валунов. Я двигался по плоскому карнизу и, завернув за угол, едва не наткнулся на горного орла. Судя по куче окровавленных перьев, тот только что закончил трапезу. Нас разделяло не более тридцати ярдов. Мы оба — и я, и орел — были удивлены и слегка встревожены. Он отреагировал первым — развернулся, намереваясь покинуть площадку. Но орел слишком отяжелел от еды и не смог сразу подняться в воздух. Я с удивлением наблюдал, как он неуклюже бежит, растопырив огромные, изогнутые на концах крылья. Ну в точности аэроплан, берущий разбег перед стартом! Затем послышался шум крыльев, и орел оторвался от земли. Он медленно пролетел возле меня и направился в сторону ближайшего ущелья. Некоторое время я следил за ним, а затем потерял из вида на фоне темных вершин и зазубренных террас.

Было так странно сидеть в абсолютном одиночестве и наблюдать за пернатым хищником, который казался духом местных гор. Туман курился над вершинами, то затягивая то обнажая их снова. Я смотрел на Кулинз, которые и пяти минут не оставались неизменными — только что они были голубыми, но вот уже стали серо-стальными, а вслед за тем почернели…

На долину опускался закат, когда я, смертельно уставший и продрогший, пустился в обратный путь. Я миновал кровавый камень, где когда-то вырезали клан Макдональдов — или это были Маклауды? — и поплелся дальше под заунывный вой ветра, в котором мне слышались горестные стенания мертвых.

Следуя по извилистой тропе, я увидел на острых камнях каплю крови, затем еще одну… и еще. Дрожь пробежала у меня по спине. Через всю долину тянулся кровавая дорожка. Примерно через три мили она привела меня к уже знакомой группе охотников. На спине белого мохнатого пони лежал мой олень — обмякший и совсем холодный. Кровь капала из его ран.

— Отличный девятифунтовик! — произнес бородатый старик.

Во мне, наверное, совсем нет спортивной жилки. Я провел рукой по жесткой шерсти и почувствовал, как в душе моей что-то дрогнуло. Мне отчаянно хотелось, чтобы этот красавец — сильный, грациозный и горделивый — по-прежнему бродил в вереске со своими самочками.

Вокруг меня высились дикие холмы, суровые и кровожадные. Они-то, похоже, одобряли свершившееся убийство! И вся атмосфера Кулинз была такова, что я с невольной опаской обвел взглядом неровные вершины гор и глубокие, извилистые лощины. Где-то там скрывались жестокие древние боги. Изголодавшись по жертвам, они выйдут сегодня ночью и будут жадно принюхиваться к запаху свежей крови, которая вновь обагрила камни Валгаллы.

4

Всякий, кто носит славное имя Маклаудов (а это все равно, что идти по жизни в фамильной тартане), знаком с историей о Волшебном Знамени замка Дунвеган. Полагаю, это первая история, которую рассказывают маленьким Маклаудам в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и в любом другом месте, где им довелось родиться…

Дунвеганский замок, который на протяжении тысячи лет служил родовым гнездом для клана Маклаудов из Маклауда, является старейшим замком Шотландии. Все, что вам приходилось читать или слышать о заколдованных замках, плененных принцессах, о всемогущих магах с их «живой водой» и несчастных узниках, погибающих от жажды в подземных темницах, о русалках, выплывающих на берег в лунном свете, чтобы заманить неосторожного путника, о свисте боевых мечей и пении стрел, — все имеет самое непосредственное отношение к Дунвеганскому замку. Множество древних сказаний — прекрасных и мрачных — оживает в памяти, когда вы смотрите на башни Дунвегана, вздымающиеся на вершине скалы в окружении пенного прибоя.

Замок с трех сторон окружен водой и со всех четырех — призраками былого. Оно и понятно, ведь жители маленькой деревушки, издавна ютящейся поблизости, только и делали на протяжении столетий, что вспоминали истории, связанные с замком, приукрашивали их в соответствии с веяниями кельтской моды и добавляли от себя новые красочные подробности. Дунвеганский замок — это главный герой легенд западного Ская. Он подобен бессмертному серому призраку, от которого никуда не скрыться. Это в некотором роде скайская «Илиада» или сага, изваянная в камне. Само имя Дунвегана несет в себе запах крови, огня и всего того, что творилось в замке под покровом ночи.

А творилось там страшное. Поэтому неудивительно, что деревенские жители избегают в ночное время появляться возле замка, и никто из местных девушек не задерживается в услужении в Дунвегане.

В наши дни замок пустует большую часть года. Нынешний вождь клана Маклаудов, двадцать третий по счету, — почтенный старец, которому уже перевалило за восемьдесят. Он предпочитает жить в Англии, и я его понимаю. Когда какое-то место на протяжении многих веков служит домом одной семье, то в нем накапливается столько воспоминаний, что соседство с ними становится утомительным. А, может быть, и непереносимым. Я думаю, для любого Маклауда жить в Дунвегане — все равно что обедать в фамильном склепе в компании со своими далекими предками.

Два раза в неделю замок распахивает свои двери для тех, кто желает полюбоваться на Волшебное Знамя Дунвегана.

Я пересек по мосту древний крепостной ров и позвонил в колокольчик. Двери открыла средних лет англичанка. К моему удивлению, выяснилось, что женщина круглый год живет в замке одна, лишь изредка у нее бывает наездами сестра.

— Я ничего не имею против такой жизни, — сказала она, — хотя, по правде говоря, зимой здесь бывает довольно одиноко! Привидения? Нет, ни разу не видела… Хотя, может, это оттого, что я не шотландка. Как раз на днях разговаривала с одним мужчиной из местных. Так он все удивлялся, как я могу здесь жить. Он, мол, ни за какие коврижки бы не согласился. Так прямо и сказал: «Если бы Маклауд из Маклауда пришел ко мне и предложил подарить замок со всем, что в нем есть, я бы ему ответил: «Можете оставить себе свой замок — мне ни к чему такой подарок!»»

Мы отправились на осмотр замка. Все комнаты, хоть и были полностью обставлены, несли на себе печать заброшенности и одиночества, характерных для нежилых помещений.

Из каждого окна открывался вид на море и скалистые мысы; в каждой комнате стояла мебель из красного дерева, высокие стулья, казалось, ждали возвращения хозяев. При взгляде на пустые, накрытые скатертью столы легко было представить, как по ночам предки Маклаудов сходят со своих роскошных портретов в золоченых рамах и рассаживаются вокруг этих столов; как они, преодолев расстояние в несколько веков, до рассвета беседуют и обсуждают семейные новости. Их очень много, этих Маклаудов. Долгие годы они вынуждены прозябать в холодной пустоте пустынных залов. Среди них попадаются мужчины в старомодных мундирах, изображенные на фоне чужеземных пейзажей, а также мужчины в тартанах старинного образца. Есть и женщины — элегантные красавицы в тесных корсажах и напудренных париках, их плечи сияют среди белого атласа, на лицах застыло суровое, неприступное выражение.

Вот этот, рассказывала мне смотрительница замка, был хорошим человеком. Он восстановил семейное достояние. А вот посмотрите на этого Маклауда. Здесь он в молодости, а здесь в более поздние годы… Я смотрел и не мог удержать горькой усмешки: да, действительно, те же глаза и рот, то же самое выражение надменной гордости, но только нет прежней невинности и жажды жизни, на плечах лежит груз несбывшихся надежд. А вот здесь, на тартане, висит портрет злобного Маклауда, который, по слухам, держал в темнице свою красавицу-жену…

После такой прогулки начинаешь понимать: Дунвеган — фамильный мавзолей. Никто, ни один человек на свете не посмеет нарушить покой импровизированной картинной галереи. Никто не рискнет убрать этих мужчин и женщин с их законного места на родных стенах и поместить в темноту чулана. И каждый наследник, прежде чем войти в вереницу парадных залов, чувствует себя обязанным обнажить голову перед почившими предками. А дальше начинается… Можно мне? Вы позволите? Как, на ваш взгляд, я должен поступить — так или так? Вы не возражаете, если я сделаю то-то и то-то? В Дунвегане ни один из Маклаудов не сможет и минуты побыть в одиночестве. В том-то и ужас всех старых замков! Их призраки — это спокойные, внимательные глаза предков.

Затем смотрительница подвела меня к стеклянной витрине, в которой лежал сверток материи, с виду напоминавшей шелковый туссор[45]. И хотя ткань потемнела от времени, еще можно было разобрать богатое золотое шитье. Вот оно, Волшебное Знамя Дунвегана!

С ним связана следующая история.

В незапамятные времена у Маклауда из Маклауда родился наследник. По этому поводу в замке было устроено пышное торжество. Нянька, оставив ребенка в одной из башен, спустилась вниз, чтобы принять участие в празднике. Спустя некоторое время хозяин замка захотел показать младенца собравшимся членам клана. Девушка поднялась в детскую и обнаружила, что ребенок по-прежнему лежит в своей колыбельке, но завернут он в Волшебное Знамя. Она так и принесла его в пиршественную залу. И тут откуда ни возьмись раздались бесплотные голоса, которые поведали присутствовавшим, что знамя это трижды спасет клан в минуту смертельной опасности. Его можно развернуть три раза, но только в случае крайней необходимости. Если верить историкам, то два раза уже миновали. Впервые к этому средству прибегли, когда у клана возникли серьезные проблемы с Макдональдами. Ситуация складывалась не в пользу Маклаудов. Дело дошло до того, что крупное неприятельское войско высадилось в Уотернише, разграбило церковь в Трампэне и угрожало самому Дунвегану. Но стоило развернуть Волшебное Знамя, как на Макдональдов обрушился целый ряд напастей. В конце концов клан Макдональдов настолько ослабел, что был перебит почти целиком. В другой раз Знамя помогло Маклаудам остановить эпидемию чумы среди рогатого скота.

— С давних пор существовало также поверье, — рассказывала хранительница, — что если Знамя потревожить по какому-то пустяковому поводу, то на всех Маклаудов падет страшное проклятие: наследник клана умрет, а «Три Девы» (так называются скалы в Дунвегане) будут проданы Кэмпбеллам. Когда же лисица выведет потомство в одной из башен замка, величие клана и вовсе померкнет: большая часть земель окажется распроданной, и среди Маклаудов не сыщется достаточно мужчин, чтобы перевести гребную лодку через озеро.

И вот, — продолжала женщина, — в 1799 году управляющий имением Маклаудов, по имени Бьюкенен, решил из любопытства проверить это пророчество. Он нанял в деревне одного английского кузнеца, чтобы тот взломал железный ларец, в котором хранилось Волшебное Знамя. Бьюкенен достал Знамя, развернул его, а затем спрятал обратно. И что бы вы подумали! Можете считать это совпадением, но вскоре наследник клана погиб во время взрыва на английском военном корабле «Шарлотта», а «Девы» действительно были проданы Ангусу Кэмпбеллу из Эснея. Но и это еще не все! В то время в замке жила ручная лисица, принадлежавшая лейтенанту Маклейну, и она вывела потомство в западной башне. После этого удача совсем отвернулась от Маклаудов, состояние их таяло на глазах. Правда, нынешний вождь клана и его отец сумели более или менее выправить финансовое положение. Но на сегодняшний день в живых осталось лишь трое Маклаудов, то есть они не способны перевести четырехвесельную лодку через озеро Лох-Дунвеган.

Конечно, все это может быть простым совпадением, но согласитесь, странно как-то…

Откуда взялось Волшебное Знамя? Если верить легенде, то в прошлом оно принадлежало сарацинам и было захвачено во время крестовых походов. Шелк действительно очень хорошего качества и вполне может быть произведен в Дамаске. На знамени сохранились остатки золотой вышивки, которые носят название «эльфийских пятен».

По каменной винтовой лестнице я поднялся в Волшебную Башню — ту самую, где лежал ребенок и где состоялась первая встреча Дунвегана с Волшебной страной. Сегодня здесь почти ничего не сохранилось от прежней обстановки. Стены комнаты (как и в остальных помещениях замка) обшиты георгианскими панелями. Я разглядывал их и вспоминал самого далекого от волшебства человека — доктора Джонсона. Известно, что во время своего памятного путешествия на Гебриды он провел ночь в этой комнате. Для меня до сих пор остается загадкой, как доктор — человек весьма и весьма солидной комплекции — умудрился протиснуться по узенькой винтовой лестнице в Волшебную Комнату.

Довольно странно, что Босуэлл, насколько мне помнится, не сообщает никаких подробностей относительно той ночи. Допускаю, что доктор Джонсон проявил себя там не с лучшей стороны, и беспримерная преданность Босуэлла заставила его опустить эти моменты в своем описании…

Тем же вечером в гостинице мне довелось обсуждать историю о Волшебном Знамени с человеком из Глазго. В комнате находились пять или шесть местных фермеров — высоких, худых, краснолицых и лохматых, как здешние хайлендские коровы. Мне казалось, что они не обращают на нас никакого внимания, пока один из фермеров не вмешался в наш разговор. Он подошел к нашему столику и произнес с чисто шотландской серьезностью и убежденностью:

— Вот вы тут говорили, что Знамя не будет р-р-развернуто в третий раз. Ошибаетесь! Его р-р-развернут в третий и последний р-р-раз, когда умрет последний из Маклаудов. После того оно рассыплется в пр-р-рах и исчезнет!

Он сообщил эту весть с непререкаемостью пророка, после чего развернулся и вышел из комнаты. Остальные фермеры прервали собственную беседу и серьезно покивали в знак согласия.

5

При свете свечей я сижу в номере гостиницы в Портри и ожидаю появления призрака. Ночь выдалась на редкость ненастной. Завывает ветер, дождь яростно стучит в окно. Должно быть, точно такая же погода стояла и много лет назад, когда в этой комнате принц Чарли прощался с Флорой Макдональд…

Я представляю себе, как все происходило. Время близится к полуночи. Ставни трясутся от порывов ветра, льет проливной дождь — такой, какой бывает только на Скае. В освещенную свечами комнату входит принц, только что прибывший из Кингсберг-хауса. Маскировка отброшена, Чарльз не желает больше изображать из себя ирландскую горничную Флоры Макдональд. По дороге сюда он зашел в лесок и переоделся: с наслаждением скинул цветастое платье и стеганую нижнюю юбку, к которой так и не смог привыкнуть. Взамен он надел традиционную одежду горцев — куртку из тартаны, жилет, килт, длинные гольфы и плед. На голове у него боннет, надетый поверх парика.

Чарльз вымок до нитки. Он просит принести глоток спиртного и переодевается в сухую рубаху. Хозяин гостиницы не догадывается о личности постояльца, а если и догадывается, то предпочитает помалкивать — как и все жители Хайленда. Он ставит на стол хлеб, рыбу и сыр. В эти ужасные дни, после Куллодена, Чарльз держится отлично: он часто что-то напевает, улыбка не сходит с его лица. Вот и сейчас он шутит с хозяином, пытается разменять у него гинею, но получает за нее лишь тринадцать шиллингов!

В полумиле от гостиницы стоит наготове гребная лодка, нос ее нацелен на остров Раасей. В гостиничном номере появляются люди, объявляют принцу, что он должен срочно бежать. Объявленная награда в 30 тысяч английских фунтов дамокловым мечом висит над его головой. И хотя никто из горцев не согласился бы взять даже пенни из этих денег, лучше не рисковать. Одному Богу известно, кто может забрести в гостиницу в такую дьявольскую ночь. А вдруг это окажутся ганноверские солдаты? Принц прислушивается к шуму дождя на улице. Наверное, он, как и я, подходит к окну и смотрит на темный залив, полосы тумана над водой и деревья, гнущиеся под порывами ветра. Нельзя ли здесь хотя бы переночевать и выйти на рассвете? Никак невозможно! Они не хотят и слышать об этом. Ну хорошо, он уйдет, но сначала выкурит трубку!

Вы представляете, как они раздражаются и кипят от злости, пока Чарльз раскуривает свою трубку. Они настороженно прислушиваются к каждому скрипу на лестнице, им все кажется, что это враги крадутся в темноте. Они неоднократно подходят на цыпочках к двери и выглядывают в коридор, а сами прикидывают, можно ли выскочить в окно.