Дом «Слово»
Дом «Слово»
Обычный дом, типичная «сталинка» в тихом престижном районе города. Таких домов в Харькове сотни, а по всей Украине — тысячи. Летом он прячется в зелени деревьев, а поздней осенью и зимой властвует над улицей, нависает над дорогой, как бы показывая: «Я здесь хозяин». А внутри, во дворе, тоже все привычно — припаркованные машины, дети, собаки, в общем, двор как двор.
И все же у дома? 9, расположенного в Харькове по улице Культуры, есть свои архитектурные особенности. Немолодой архитектор М. И. Дашкевич под влиянием романтических ветров начала 1920-х годов соединил воедино модерн и утилитарный конструктивизм. И потому дом в архитектурном смысле оригинален. Но не в архитектуре дело. Когда мы говорим об этом доме, архитектура отходит на задний план. Ведь этот дом — это судьба Украины, растерзанной и расстрелянной большевистской властью, разорванной на куски, но все-таки до конца непокоренной. «Революции пожирают своих детей» — тезис давно известный и не нами придуманный. Те, кто жил в доме на улице Культуры, верили и в Украину, и в революцию. Им было хорошо в этом доме, ведь они, цвет нации, совесть ее культуры, жили здесь вместе, ходили друг к другу в гости, общались, выпивали, читали стихи, флиртовали, любили. А затем пришли лихие времена. И революция сказала им: «Дети мои, вы должны погибнуть в моей мясорубке». А Украина… Украина молчала, ее лишили голоса и права говорить. И они погибли, а дом остался. Дом «Слово», дом, где жили лучшие украинские писатели, художники и поэты.
Говорят, что идея построить в столице Украины (ведь Харьков до 1934 года являлся столицей УССР) дом для творческой интеллигенции принадлежала Остапу Вишне. Автор знаменитых «Усмішок» своего жилья не имел, долго мыкался по друзьям и знакомым, а то и просто ночевал в редакции своей газеты. И ладно бы, когда сам, но вот появилась семья, подрастала дочка. Да и не один Вишня был такой среди писательской братии. В общем, возникла среди украинских мастеров слова идея: «А не построить ли нам писательский кооператив? И назовем мы его „Слово“». А что, мысль хорошая, вскоре к писателям присоединились художники, драматурги и прочие интеллигенты. Надо сказать, что идею эту поддержали и в партийных верхах.
Пайщики кооператива внесли свои доли, на которые должен был строиться дом, и оказалось, что денег вполне хватает, чтобы построить весьма роскошное по тем временам жилье. Квартиры по четыре-пять комнат, большие лоджии, огромные кладовые и прихожие. А на крыше — вообще как в кино о жизни западных миллионеров: стеклянный «соляриум», где можно загорать в солнечные деньки, а рядом душевые кабинки! Красота, да и только.
Единственное «но» — это крохотные кухни, размер которых, на первый взгляд, был не сопоставим с площадью квартир. Эта несуразица объяснялась довольно просто — в те годы считалось, что советский человек должен питаться в общественных столовых, а дома на кухне может разве что легко перекусить, то есть роль кухни сводилась к роли «микроволновки» для современного человека.
Как видим, советская власть заботилась о писателях как могла. И даже больше. Особой, мало кому доступной в те годы роскошью был установленный в квартире телефон. Вот это забота так забота — не у всех партийных работников в те времена были телефоны, а в «Слове» аппарат был в каждой квартире. А ведь приятно, черт возьми, снять трубку, сказать: «Барышня, дайте мне 2–18, добавочный 4» и поговорить от души. И неважно, что собеседник твой живет этажом ниже, ведь телефон — это такая удобная вещь. Правда, кроме барышни, к телефонной линии подключался специальный человек, который внимательно-внимательно слушал все, о чем говорили писатели, и старательно-старательно все записывал. А потом эти записи ложились на стол какому-нибудь «большому человеку». Говорят, что следить за людьми нехорошо. Глупости все это, буржуазные предрассудки. В коммунистическом обществе у человека нет личной жизни, все должно быть общим. Так что почитаем…
Вот, например, писатель Вишня позвонил писателю Тычине. А вот режиссер Курбас и драматург Кулиш обсуждают новую пьесу. Или, например, разговор двух художников. И оставался от чтения у «большого человека» неприятный осадок. Нехорошо получается, товарищи, совсем нехорошо. Выходит, что украинские писатели, поэты и прочая интеллигенция не любят советскую власть. Ведь говорят о каком-то голоде, о разоренной деревне. Какой голод, о чем речь? Коллективизация идет полным ходом, деревня семимильными шагами стремится к коммунизму. Да, есть отдельные издержки, недоработки, мешает контрреволюционный элемент. Так это мы искореним.
И искореняли. Первым не выдержал Микола Хвылевой. Писатель и герой Гражданской войны, он до поры до времени был убежден, что советская власть — единственно правильная власть на свете. Затем, правда, начались сомнения. Но пришлось приспосабливаться, ведь время относительной свободы прошло. На одном из первых процессов против украинской интеллигенции Хвылевой выступил с обвинительной речью. А ведь некоторые из обвиняемых были если и не друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми писателя. Однако дальше закрывать глаза на то, что происходило в Украине, он просто не мог.
В 1933 году ЦК КПУ устроило своеобразное соцсоревнование среди украинских писателей: кто напишет лучший роман об успехах коллективизации. Хвылевой уехал в Барвенковский район. А когда вернулся, друзьям показалось, что он постарел на пару десятков лет. Вместо процветающих колхозов Хвылевой увидел вымирающие деревни, вместо счастливых колхозников — обтянутые кожей скелеты, людей, которые от голода теряли человеческий облик. После этой поездки собрались в квартире Хвылевого друзья. В какой-то момент Хвылевой поднялся из-за стола и со словами: «Я сейчас покажу, как писать настоящий роман» ушел в кабинет. Спустя несколько секунд раздался выстрел.
Самоубийство Миколы Хвылевого потрясло украинскую интеллигенцию и всех, кто так или иначе был причастен к культурной жизни республики. Потрясло, но ничего не изменило. Это стало началом череды самоубийств и арестов. Говорят, что Хвылевой пытался таким жутким способом остановить набиравший обороты террор против украинской интеллигенции. Но вышло, скорее, наоборот. На похоронах Хвылевого, собравших массу народа, многие, еще до конца не понимая, что происходит, позволяли себе откровенничать. А ведь среди пришедших на кладбище были и те, в чьи обязанности входило внимательно слушать, а затем записывать и докладывать. Поначалу обитатели дома «Слово» просто не верили, что их будут тщательно, с толком и расстановкой, уничтожать. Первые аресты казались какой-то нелепостью, ошибкой, которую мудрое руководство быстро исправит. День, два, максимум неделя, и они, друзья и соратники, вернутся домой и расскажут, что с ними просто вежливо поговорили, что все хорошо и жизнь идет своим чередом.
Но затем «воронки» стали приезжать каждую неделю. Уже все и всем было ясно. И все равно они ждали, надеялись на чудо. Чего ждать? Бегите, кричите, спасайтесь, сражайтесь за свою жизнь, делайте же что-нибудь!!! Ведь вы же не могли не понимать, что происходит! Говорят, что один из молодых упитанных работников харьковского НКВД (а в те голодные годы по упитанности сразу было видно, в каком ведомстве работает человек) пошутил, что чем гонять туда-сюда машину, проще поставить на всех окнах «Слова» решетки и прямо на месте разбираться со «всей этой украинской сволочью».
Но легко рассуждать и осуждать, находясь в стороне. Очень легко. А жить, не зная, где встретишь завтрашний день — в своей постели в уютной квартире или на нарах в камере?.. Но куда бежать, о чем кричать? Поздним вечером во дворе здания на улице Совнаркомовской садились в машину бодрые ребята (они уже привыкли работать по ночам; так ведь гораздо сподручнее — во-первых, в общении с «клиентами» сохраняется эффект неожиданности, а во-вторых, ночью нет свидетелей) и ехали по давно знакомому маршруту на улицу Культуры. Вскоре в одной из квартир писательского дома зажигался свет, человек обреченно собирал вещи, а рядом плакали родные. Затем машина ехала обратно на Совнаркомовскую. Там задержанному задавали традиционный вопрос: «Признаете ли вы себя виновным в участии в контрреволюционной организации, ставившей целью организацию террора против высшего руководства Советской Украины?»
«Что?! Вы с ума сошли, да?!» — такой обычно была первая реакция. Но вскоре «правильно обработанный» писатель или художник сам все подтверждал: «Да, я террорист, шпион и убийца, я всю свою сознательную жизнь только и думал о том, как убить Постышева, Косиора и других вождей партии. Я все подпишу».
Из жильцов, заселивших в 1928 году квартиры дома «Слово», выжили немногие. Например Владимир Сосюра, воевавший, кстати, в свое время в армии Симона Петлюры. Правда, пил поэт по-черному, долгое время лечился в харьковской психиатрической больнице. А Павло Тычина написал сборник «Партия ведет» — идеологически выдержанный, бодрый и правильный. И его не тронули. Пройдя все круги ада застенков НКВД, чудом выжил Остап Вишня. Но таких, как он, были единицы…
Дом «Слово» по-прежнему стоит на том же месте, по тому же адресу. О том, кто жил в нем и что происходило в его стенах в начале 1930-х годов, напоминает лишь мемориальная доска. И если вдруг вам, уважаемый читатель, доведется побывать на этом месте — поклонитесь (хотя бы мысленно) памяти талантливых людей, которые когда-то жили в этом доме…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.