Т

Т

«Тайные тропы» Г. Брянцева

Человек, которому повезло, – наверное, так можно назвать писателя Георгия Брянцева. Верный сталинец – а чекист в 30-50-е годы просто физически не мог быть неверным сталинцем, – тем не менее, книги его дважды попадали в опалу Первый раз – это «Тайные тропы», попавшие в приснопамятные списки Горлита (Цензурного комитета) и изъятые из всех советских библиотек (поэтому книга и считается библиографической редкостью). Другой раз, спустя год, – это повесть «Следы на снегу», также изъятая, но по другой причине.

Причина, по которой были изъяты «Тайные тропы», – это резкое изменение курса политики коммунистической партии сталинского Советского Союза по отношению к Югославии. Иосип Броз Тито, фактически югославский Сталин, неожиданно впал в опалу, и партизанское движение, им контролируемое, было признано чуть ли не профашистским. Сюжет же романа Брянцева, который, естественно, не мог идти нос в нос с конъюнктурой тогдашних советских политиканов, был завязан на международном интернационализме – в югославских партизанских отрядах работали советские разведчики, во многом поспособствовавшие победе югославов над фашистами

В 50-е годы прошлого века еще не существовало такого понятия, как политкорректность, но изъятие повести Брянцева «Следы на снегу» вполне подходит под это определение. Действительно, главный шпион и предатель в сочинении Георгия Брянцева – простой советский якут. Политика же страны с начала пятидесятых годов ориентируется на внутрисоветский «интернационализм» (освоение Севера, целины и проч.), поэтому шпионами и предателями могут быть только засланные со стороны агенты. Или притаившиеся и выжидающие своего часа осколки старого мира Но никак не представители малых народностей нашей неделимой страны

Почему Брянцеву повезло? Да потому что при Сталине такие вещи, как воспевание предателей (Тито), не проходили ни под каким прикрытием За них давали одно – расстрел. Брянцеву выпала удача – главный расстрельщик земли советской, незабвенный Иосиф Виссарионович, умер буквально за пару вздохов перед тем, как «Тайные тропы» увидели свет Не до того было специалистам из Министерства Правды, чтобы разбираться во время кремлевского светопреставления с отдельными ошибающимися личностями Им хватало других забот

«Таксидермия», «Смиренная архитектура» О А Флоренских

Книга эта альбом. Но в отличие, например, от альбома татуировок, собранных ветераном Балдаевым, листать ее весело и легко Во-первых, здесь ни грамма политики Во-вторых, ее можно показывать детям. Даже нужно, особенно передвижной бестиарий, потому что где еще наши дети могут увидеть, к примеру, русского ресторанного медведя с подносом, вином и фруктами. Ресторанных медведей давно уже упразднили как класс, да и если б они остались, не поведешь же малолетнего человека на экскурсию в пьяный мир. Жаль, конечно, что бестиарий в книге, а не в натуре. Потому что на выставках, где иногда все это зверье экспонируется, можно подержать за перчатку или потрогать за нос чучело австралийского кенгуру-спортсмена с боксерскими перчатками и порядковым номером «28». Или посмотреть на собаку Павлова, чтобы в очередной раз убедиться в правильности учения об условных и безусловных рефлексах – еще бы оно было неправильным, когда из краника в собачьем боку капает желудочный сок, лишь только перед собачьим носом загорается 60-ваттная лампочка.

Книга эта полезна и познавательна Она научит вас, как правильно набить чучело, например, мамонта или нильского крокодила (О Флоренская «Таксидермия»). Как устроить башню для фейерверков или мигающий электромаяк (А Флоренский. «Смиренная архитектура»). В книге много исторических фактов и фотографий – от оголовков вентиляционной шахты бомбоубежища на Английском проспекте до арки с флагами, сооруженной на Невском проспекте по случаю приезда в Петербург путешествующего по Европе Музаффар-ад-ил-Шаха в 1902 году.

Да, чуть не забыл, книга эта настоящий подарок для тех, кто собирается пойти в космонавты, – в ней есть чучело знаменитой собаки Лайки внутри космического аппарата с хронометром на корпусе и электрической подсветкой внутри Сунул штепсель в розетку и смотри на героическое животное, проложившее человеку дорогу в космос

Тан-Богораз В

Интересно все-таки получается: был человек революционером, занимался антигосударственной деятельностью, собирался убить царя, его за это, естественно, арестовывают, три года держат в Петропавловской крепости, затем ссылают на Колыму, а он там вместо того, чтобы мыть для царя-батюшки золотишко, собирает фольклор, составляет словарь местных народных говоров, посылает свои работы в столичные академические издания, где их с радостью публикуют Мало того, Русское географическое общество приглашает сосланного государственного преступника участвовать в этнографической экспедиции по Якутии, и тот два года, без надзора полицейских властей, скитается по северной тундре, общается с туземным народом, собирает этнографический материал, пишет, отсылает написанное в столицу, после чего Академия наук специально ходатайствует перед министрами, чтобы ссыльному такому-то разрешили вернуться в Петербург для подготовки к изданию собранных материалов.

Вообще-то, с точки зрения здравого смысла, правильно – если человек занимается в ссылке научной деятельностью, значит, у него просто нет будет времени на занятия революцией Такую деятельность надо всячески поощрять.

Читая, например, книгу про работу экспедиции Толля (В. Синюков. «А В. Колчак как исследователь Арктики»), постоянно встречаешься с фактами привлечения к научной работе политических ссыльных. Вот некоторые примеры из книги В. Синюкова:

Заведующий городским музеем в Якутске Павел Васильевич Оленин – политический ссыльный (Здесь и далее курсив мой. – А. Е.) – по просьбе Колчака включился в работу по транспортировке вельбота из Тикси к мысу Святой Нос

Э. Толль пригласил Воллосовича в качестве начальника вспомогательной партии для изучения четвертичных отложений и организации продовольственных баз на Новосибирских островах по пути следования Русской полярной экспедиции на юг в случае гибели судна… После обследования Новосибирских островов на «Зарю» Воллосович вернулся со вспомогательной партией, в которую входили ссыльный студент естественник Ционглинский, ссыльный технолог Бруснев и каюры-промысловики…

От себя добавлю, что геолог К. А Воллосович когда-то был тоже политическим ссыльным

В советские времена ссыльным было не до занятий фольклором народов Севера Им страна вложила в руки кайло, лопату, огородила их от внешнего мира колючей проволокой, поставила вышки со сменяющейся охраной, вырастила для них в питомниках специальных собак – словом, сделала все возможное, чтобы личный полезный труд сливался с трудом республики.

Кажется, это Солженицын пишет в «Архипелаге», что только ленивый не бежал из дореволюционной ссылки. Не ленивый, а профессиональный револиционер-фанат, потому что нормальному человеку на Севере лениться просто не было времени. «Рыбы ловили на каждого в год пудов 60, дров выставляли, в общем, до сотни кубов Все своими собственными белыми ручками, – кого же заставишь?» – пишет Тан-Богораз о жизни ссыльных на Колыме в конце 80-х – начале 90-х годов XIX века

За 71 год своей беспокойной жизни В. Г Богораз (Тан – литературный певдоним, которым автор подписывал свою беллетристику, научные же работы он подписывал настоящим именем, впоследствии прибавив и псевдоним) сделал для науки и литературы столько, что трудов этих хватило бы на целый научный коллектив какого-нибудь современного института. Большое исследование о чукчах, изданное сперва по-английски, а затем, в 1934 году, по-русски, сделало автора классиком мировой этнографии. Романы Тана – «Восемь племен», «Жертвы дракона», «Воскресшее племя» – переиздаются и читаются до сих пор. Все это рукотворный памятник герою XX века писателю и ученому Владимиру Германовичу Тану-Богоразу, да останется его имя в вечности!

«Татуированный граф» Е Звягина

Натолкнувшись в книжке на выражение «звягливый граф», я подумал: ну, блин, Звягин дает, уже производными от своей фамилии великий и могучий замусорил Так ведь каждый… я, например, поставлю в свою повесть или в роман какого-нибудь «етоистого майора», тешась неприличной надеждой, что вдруг такая наглость сработает и не подозревающий подвоха читатель включит мою хамскую отсебятину в свой языковой обиход. Но залезши для порядка в словарь, обнаружил, что «звягой» раньше называли человека шумного, взбалмошного, эксцентричного, короче – такого, как писатель Евгений Звягин, когда он выпивши

Книжку же, изданную в «Красном матросе», эксцентричный писатель Звягин написал про такого же, как он сам, эксцентричного и шумного графа Федора Ивановича Толстого, прозванного при жизни Американцем. Из книги мы с изумлением узнаем, что не кто иной как вышеупомянутый граф был первым в России человеком, заведшим на теле татуировку А еще он в стихотворном запале наше всё, Александр Сергеича, назвал Чушкиным вместо Пушкина, ответив таким остроумным способом на оскорбительный выпад первого из хрестоматийного «Послания к Чаадаеву» («Развратом изумил четыре части света…» и т. д.) И вообще он был картежник и хулиган, его даже с корабля ссадили во время кругосветного путешествия – за хулиганство и сожительство с обезьяной, – и он из земли Камчатки добирался до столицы на перекладных, как какой-нибудь персонаж Жюля Верна

Книжка издана по-матросски, с любовью и с картинками Василия Голубева, повторяющими силуэтную графику, популярную в александровскую эпоху.

P.S К вопросу об эксцентричности писателя Евгения Звягина 5 января 2001 года на вечере, посвященном 10-летнему юбилею арт-галереи «Борей», писатель Е. Звягин был награжден банкой квашеной капусты «за активное противодействие антиалкогольной политике „Борея“ Комментарии, как говорится, излишни.

P.P.S В томе изданных писем Сергея Довлатова в письме в Россию, адресованном не помню кому, Довлатов спрашивает у этого, не помню кого: «Как там Звягин?» Это единственное упоминание Довлатовым имени писателя Звягина, чем последний очень гордится

Татуировки заключенных, скопированные и собранные ветераном МВД СССР Балдаевым Д. С. с 1948 по 2000 год

Знаете, что такое базар фуфлометов? Это Государственная Дума Российской Федерации на языке уголовного мира. А бурса красных мастурбаторов? Высшая партийная школа при ЦК КПСС. Эти и другие слова и выражения вы найдете в приложенном в конце книги Д.С.Балдаева небольшом словаре Словарь этот, хоть и небольшой, зато толковый и поучительный И – неожиданно – актуальный и современный

Но главное, конечно, сам альбом-каталог нательных произведений живописи.

Татуировки, любовно воспроизведенные в книге, так же любовно прокомментированы Например, татуировка с Юдифью, попирающей голову Олоферна, комментируется так: «Носитель татуировки, осужденный по ст 152 УК РСФСР 1926 года за неуплату алиментов на два года лишения свободы, изобразил в сюжете себя и свою жену, подавшую на него в суд и добившуюся его заключения. После отсидки, по его словам, ему уже больше никогда не придется ходить в загранплавание, отныне на всю оставшуюся жизнь его уделом будет “болтаться в каботаже”, т. е работать на невизированных судах прибрежного плавания».

Вообще комментарии к татуировкам – это своего рода Малая Советская Энциклопедия с краткими сведениям: кто, где, за что и когда оттянул свой тюремно-лагерный срок

Для любителей литературы здесь тоже найдется кое-что интересное, потому что среди множества нательных изображений нередки и сюжеты литературные К примеру, старик Хоттабыч (№ 243, «совершил преступление под влиянием наркотиков) Или портреты популярных на зоне поэта Сергея Есенина (№ 227) и писателя Льва Толстого (№ 228)

Есть в альбоме татуировки, копирующие произведения живописи, – тот же сюжет с Юдифью по картине Джорджоне, или же васнецовские «Три богатыря», или его же «Аленушка» и «Иван-царевич на сером волке»

Есть татуировки – пародии на советские плакаты, например, пародия на «Родину-Мать», где вместо Родины-матери изображен зэк с костылем в руке на фоне лагерной вышки, с подписью: «Советяшка, до сих пор продолжаешь шестерить, лизать жопу, въябывать на КПСС и получать за это ноль целых и хуй десятых и хочешь стать калекой? Подумай!».

Большое количество в книге-альбоме порнографических татуировок, из которых мне особенно нравятся № 379 («Уважайте труд доярок»), № 385 («Продовольственная программа Леньки Брежнева в действии») и № 384 («Фото получишь завтра»)

Вроде бы издателями обещано продолжение этого замечательного собрания. Будет ли оно? Или обещание очередной базар фуфлометов?

Твардовский А

Что такое для нас Александр Твардовский: это великая книга о русском солдате «Василий Теркин»; это «Новый мир» 60-х годов под его редакторством; и это открытие для русского читателя Солженицына.

Вообще, Александр Трифонович был человек сложный, был человек советский, был человек партийный. Но при всем при том это был человек честный. То есть и советскую власть, и партию он надеялся когда-нибудь увидеть облагороженными – с человеческим, так сказать, лицом. Но в 1970 году от него отняли журнал, и через год поэт умер, так и не разглядев в чертах советского государства человеческого лица.

Когда к Твардовскому, как к главному редактору «Нового мира», попала рукопись «Одного дня Ивана Денисовича», он взял ее на прочтение домой и начал читать поздно, уже в постели Но буквально после первых страниц понял, что такие книги лежа читать нельзя Тогда он встал, оделся и, сев к столу, прочитал повесть два раза кряду И, прочитав, решил: во что бы то ни стало он напечатает Солженицына. Когда Александр Дементьев, его первый помощник, сказал: «Даже если нам удастся эту вещь напечатать, они нам этого не простят никогда, и журнал мы потеряем», Твардовский ему ответил: «А на что мне журнал, если я не смогу напечатать это?».

И напечатал, прожив после этого десять лет и умерев от разрыва сердца

Твен М.

В автобиографии писателя говорится, что в роду Марка Твена было много людей достойных, самое же свое начало род ведет с седой истории Англии, примерно с одиннадцатого века Первый из Твенов, ступивший с палубы Колумбова корабля на дикую американскую почву, – был Даусон Морган Твен Как известно из записей в корабельном журнале, этот Твен взошел на палубу с багажом, состоящим из старой газеты, в которую были завернуты носовой платок с меткой «Б.Г.», два чулка – бумажный и шерстяной (с метками «Л.В.К.» и «Д.Ф.»), – и ночная сорочка с меткой «О.М.Р.» Сошел же он с палубы, имея в руках багаж в размере четырех чемоданов, ящика из-под фарфоровой посуды и двух корзин, в которых носят шампанское Мало того, через короткое время этот Даусон Твен вернулся на корабль, утверждая, что недосчитался некоторых вещей, и пытался обыскать команду и оставшихся на палубе пассажиров Когда его выкинули за борт, он умудрился нырнуть на дно и отвязать от каната якорь, который продал впоследствии дикарям

Еще среди предков писателя был природный индеец Па-го-то-вах-вах-пукетекивис Твен, известный тем, что семнадцать раз стрелял из-за дерева в будущего президента Америки Джорджа Вашингтона и ни разу из семнадцати раз не попал Также в предках Марка Твена числятся Гай Фокс, барон Мюнхгаузен, капитан Кидд, царь Навуходоносор и Валаамова ослица

Имея в своем роду столько замечательных представителей, трудно не написать «Гекльберри Финна» или «Янки при дворе короля Артура» Тем более что и король Артур, и Мерлин, и Ланселот также считаются далекими предками Марка Твена по отцовской и материнской линиям

Тема денег в жизни Некрасова

Тема денег в жизни Некрасова всегда имела первостепенное значение Поэтом и редактором он был замечательным, но как предприниматель и хозяин самых выгодных в коммерческом отношении российских журналов отличался крайней жесткостью и непомерной скупостью.

Как все тогдашние предприниматели, он не доплачивал своим сотрудникам, пользуясь их бескорыстием Его личная жизнь тоже не отвечала требованиям радикального пуританства Он постоянно крупно играл. Тратил много денег на свой стол и своих любовниц. Был не чужд снобизма и любил общество людей вышестоящих. Все это, по мнению многих современников, не гармонировало с «гуманным» и демократическим характером его поэзии… Но хотя Тургенев, Герцен и большинство современников Некрасова ненавидели, радикалы, работавшие у него, им восхищались, любили его безгранично и отпускали ему и простительные личные, и даже, более того, общественные прегрешения. Его связь с г-жой Панаевой, героиней его лучших и оригинальнейших любовных стихов, продолжалась около десяти лет и стала одним из самых известных романов в биографиях русских литераторов. Некоторое время Некрасов и Панаевы жили втроем («menage a trois») – жоржсандистский либерализм, популярный среди интеллигенции в середине девятнадцатого века. Обоим – и Некрасову, и Панаевой – эта связь доставила гораздо больше страданий, чем радостей Хронически больной (в результате своей беспорядочной жизни), Некрасов был подвержен длительным приступам меланхолии и депрессии; при этом он страшно страдал и превращал жизнь своих близких графиях русских литераторов в ад После разрыва с Панаевой Некрасов жил с любовницами, которых содержал, пока незадолго до смерти не женился на простой девушке из народа… Он умер 27 декабря 1877 года Похороны его стали самой поразительной демонстрацией популярности, какой когда-либо удостаивался русский писатель.

Этот краткий и очень яркий очерк жизни Некрасова напечатан в «Истории русской литературы» Дмитрия Святополка-Мирского Он настолько характеристичен, что я не удержался и привел его практически полностью.

Тихонов Н.

Лучше всего о Николае Семеновиче Тихонове написано в дневниках Евгения Шварца, поистине неоценимом источнике по истории русской культуры советского времени В записях за 1953 год есть воспоминание о том, как в 1922 году недавно перебравшийся из Ростова в Петроград Шварц попал в студию при Доме искусств, которую вел Чуковский. Вот отрывок из этих записей:

Разбирали Бунина. Прочел доклад слушатель старшего курса студии с деревянным лицом и голосом из того же материала – Николай Тихонов. В докладе он доказывал, что Бунин – провинциал, старающийся показать свою образованность. Я обожал Бунина, и Буратино с дурно обработанной чуркой на том месте, где у людей обычно находится лицо, с пепельным париком над чуркой – ужаснул меня.

Надо сказать, что эта характеристика деревянности проходит через весь дневник Шварца, когда в нем речь заходит о Николае Тихонове Вот Шварц пишет о прозе Каверина, о том, что чем старше становится ее автор, тем больше в нем проявляется мальчишеская любовь к романтике. И далее – сравнение с Тихоновым:

У Тихонова этот процесс развивался в обратном направлении… В «Дороге» Тихонова видна его деревянная, необструганная хохочущая фигура. А в последних стихах и этого не обнаружишь. Обтесался

А вот воспоминание о предвоенных годах, о поездке в 1940 году после премьеры «Тени» в Дом творчества в Детское Село.

Жизнь в Доме творчества оказалась проще, чем чудилось… Только Тихонов, хохоча деревянным смехом и посасывая деревянную свою трубку, пытал бесконечными рассказами Тынянов, которого он пытал на лестнице по пути в умывальную, слушал его, слушал и вдруг потерял сознание…

А вот еще одна запись из дневников Шварца, которую очень хочется процитировать:

Вдруг в газетах появилось сообщение о взятии немцами Крита… Осторожно удивлялся и воспитанный на «Мире приключений» и «Вокруг света», обожающий сенсации и исключительные положения Тихонов Он больше помалкивал, уже тогда чувствуя себя человеком государственным, но во всем его деревянном существе угадывалось то оживление, что охватывает любителя, увидевшего пожар в соседнем квартале. Но все-таки и он не мог не чувствовать, что какая-то рука готова взломать наш призрачный непрочный мир Запах гари проникал в Дом творчества, сколько бы мы ни успокаивали себя, сколько бы ни рассказывал Тихонов о Кахетии и Хевсуретии

Умер Николай Тихонов в 1979 году Похоронен в деревянном гробу

Толкование сновидений по Зигмунду Фрейду

Интересно, «онегинский» сон Татьяны с точки зрения психоанализа кто-нибудь разбирал? Скорее всего, основатель подобной практики о Пушкине и слыхом не слыхивал Хотя – нет, Фрейд, наверное, про Пушкина знал. Во всяком случае о Достоевском у него работа имеется, а где Достоевский, там уж и Александр Сергеевич с его «вселенской отзывчивостью» (вроде бы так отозвался крестный отец Раскольникова и Сонечки Мармеладовой на открытии памятника в Москве на Тверском бульваре?).

У меня на антресолях лежит мешок с записными книжками

Это маленького формата книжечки ценою по 2 копейки (по ценам середины 80-х). В мешке их штук пятьдесят, не меньше, и охватывают они период жизни примерно года в два или три Так вот, возвращаясь к Фрейду и его толкованиям сновидений Как бы венский ученый растолковал сон, приснившийся мне в ночь с 7 на 8 ноября 1985 года? Сон такой (воспроизвожу дословно по записной книжке): я иду по дороге и чувствую, как сзади приближается машина Оглядываюсь: вижу открытый джип, в джипе – наш, советский, солдат подносит ко рту духовую трубку Такими, наверное, трубками стреляют в Африке дикари Эту машину преследует другая машина Джип с солдатом меня обгоняет – слева поворот дороги, машина сворачивает, солдат целится в тех, кто его преследует Я что-то спрашиваю у солдата и одновременно понимаю, что задав вопрос, становлюсь ненужным свидетелем, и сейчас солдат в меня выстрелит И он действительно стреляет, причем одним выстрелом поражает две цели: меня и того, кто его преследует. Я чувствую, как на шее сзади под кожей у меня зреет какое-то зерно – то, чем он в меня выстрелил. И я знаю, что непременно умру, потому что зерно это яд, и не просто яд, а что-то живое, вроде личинки, которая мною же и питается. Такой сон.

А моему покойному приятелю Б. Миловидову как-то снилось, что в квартиру из форточки к нему лезет татаро-монгольское иго. Причем сразу всё, скопом

Собственно, чего ради я все это рассказываю. А того ради, чтобы читатели не ленились, а записывали свои сонные приключения Во-первых, это интересно, во-вторых – поучительно. В-третьих, у вас появится шанс оказаться в книге какого-нибудь нового Фрейда, который этот ваш сон растолкует. Хотя подобный способ попасть в историю чреват непредсказуемыми последствиями. Говорил же однажды Ежи Станислав Лец: «Не рассказывайте свои сны – может быть, к власти придут фрейдисты»

Толстой А. К

В своем брянском имении Красный Рог граф Толстой Алексей Константинович не только писал стихи, романы и трагедии на древнерусские темы. Еще он всерьез занимался столоверчением, причем стол отвечал на вопросы хозяина и гостей непременно ямбами и хореями, ну и иногда, для разнообразия, амфибрахиями. Об этом вспоминает поэт Афанасий Фет, друживший с графом и часто посещавший его краснорожскую вотчину

Толстой-поэт создал немало стихотворных шедевров. Про хрестоматийные «Колокольчики мои, цветики степные», превратившиеся в народную песню, и стихотворение «Средь шумного бала», музыкально и гениально оформленное Петром Чайковским, не стоит и говорить. Их знают, поют и любят.

Но есть у графа немало других интересных вещей, потише, понезаиграннее Мне очень нравится, например:

Ты помнишь ли, Мария,

Один старинный дом

И липы вековые

Над дремлющим прудом?…

Или вот это:

Коль любить, так без рассудку,

Коль грозить, так не на шутку,

Коль ругнуть, так сгоряча,

Коль рубнуть, так уж сплеча…

Особенно в этих строчках радует меня слово «рубнуть».

Ну и, конечно, хороши у графа Толстого его сочинения о жизни Древней Руси, как стихотворные – «Змей Тугарин», «Старицкий воевода», «Гакон Слепой», «Илья Муромец», – так и в прозе – роман «Князь Серебряный».

Вообще у А К. Толстого и в мыслях, и в литературных делах заметны пристрастие к Руси Киевской и сильная нелюбовь к Московской. Сам он об этом говорит так: «Моя ненависть к Московскому периоду есть моя идиосинкразия Моя ненависть к деспотизму – это я сам».

И, конечно же, нельзя не упомянуть ту часть графа А.К.Толстого, которую все мы знаем под именем Пруткова Козьмы Тут он просто великолепен.

Вянет лист, проходит лето,

Иней серебрится,

Юнкер Шмидт из пистолета

Хочет застрелиться…

Или:

Идет прапорщик Густав Бауер,

На шляпе и фалдах несет трауер.

Да, чуть не забыл Очень сильное влияние оказал наш поэтический граф на обериутов Весь Олейников, например, вышел из цикла «Медицинских стихотворений» Толстого.

Доктор божией коровке

Назначает рандеву…

Муха шпанская сидела

На сиреневом кусте…

Ну не Олейников ли? Нет, не Олейников, а Толстой.

Вот какой был замечательный граф, этот самый А К.Толстой. Ничем не хуже другого графа Толстого – Льва. А в чем-то, может быть, его и получше Хотя бороды у обоих были очень даже похожи

Толстой Л. Н

1. Не знаю, как сейчас, но в недавние советские времена станция «Астахово», последний пункт жизненного пути великого старца, называлась «Львово-Толстово». Почему топологи того времени не догадались переименовать Черную речку в Пушкинку, а город Пятигорск в Лермонтогорск, тоже не знаю.

Если бы рукопись любого из сочинений Толстого попала к нынешнему редактору, он бы за голову схватился. «Что… что… что» и «который… который… которому» идут с нечеловеческой густотой, как рыба на нерест в верховья сибирских рек. Мой знакомый писатель Святослав Логинов считает глупостью и ошибкой зачисление Льва Толстого в русские классики Потому что он писал плохо, грязно, с ошибками Сам Логинов пишет хорошо, чисто и без ошибок

Пару лет назад я впервые прочитал трилогию «Детство. Отрочество. Юность» Не для того, чтобы проверить утверждение писателя Логинова Просто решил прочесть Ведь обидно прожить на свете, так и не прочитав ее Да: есть у Толстого «чтоканье». И «который… который… которому» тоже есть. Но только если ищешь намеренно, то есть чтобы с наглядными примерами доказать, что Лев Толстой никакой не классик

Руку на сердце положа, скажу: более живой, более поэтичной, более интересной книги я не читал давно Вот, не удержусь, чтобы не процитировать

Про тучи: «К вечеру они опять стали расходиться: одни побледнели, подлиннели и бежали за горизонт; другие, над самой головой, превратились в белую прозрачную чешую; одна только черная большая туча остановилась на востоке»

Ради этого одного «подлиннели» стоит читать Толстого Про людей и человеческие характеры, населяющие его романы, я даже не говорю

Толстой заслуживает нашего уважения И не одними бородатостью и «толстовством».

2. Очень интересно в литературной (и окололитерататурной) истории то, как тот или иной литератор относился к своим собратьям по ремеслу. Характерен в этом смысле Лев Николаевич Толстой, чьи высказывания по поводу отдельных писателей и их произведений, мягко говоря, не всегда соответствуют тому образу святочного бородатого Деда Мороза, каким мы часто себе представляем Толстого Тургенев в поздние годы скажет о Льве Толстом: «Этот человек никогда никого не любил». Но то же самое, слово в слово, записал о Тургеневе и Толстой в Дневниках 1854-1857 годов Вот еще выписки из его Дневников: «Полонский смешон…», «Панаев нехорош…», «Авдотья (Панаева. – А Е) стерва…», «Писемский гадок…», «Лажечников жалок…», «Горчаков гадок ужасно…». А вот снова о Тургеневе: «Тургенев скучен…», «Тургенев – дурной человек…». Находим запись о Пушкине: «Читал Пушкина… “Цыганы” прелестны… остальные поэмы, исключая “Онегина”, – ужасная дрянь…» Не остался без колкой толстовской характеристики и Николай Васильевич Гоголь: «Читал полученные письма Гоголя Он просто был дрянь человек. Ужасная дрянь…»

А вот его мнение о «любимой» тетушке Ергольской – прототипе обаятельной Сони «Войны и мира»: «Скверно, что начинаю испытывать скрытую ненависть к тетеньке, несмотря на ее любовь. Надо уметь прощать пошлость…».

Теперь процитирую записи Толстого сразу же по его возвращении из-за границы: «Противна Россия. Просто ее не люблю…»Прелесть Ясная Хорошо и грустно, но Россия противна…»

«Прелесть» Ясная, кстати, приносила Толстому ежегодный доход в две тысячи рублей серебром плюс литературные заработки, которые давали писателю еще около тысячи рублей в год. При таких-то средствах, как у Толстого, Россию можно было и ненавидеть

«Толстой, – писал Тургенев в Петербург Анненкову, путешествуя вместе с Львом Николаевичом по Франции, – смесь поэта, кальвиниста, фанатика, барича, что-то напоминающее Руссо, но честнее Руссо, – высоко нравственное и в то же время несимпатичное».

Вот такие нехрестоматийные выражения бытовали в русской литературе, таковы ее кухня и мастерская, и, если бы все было иначе, не было бы ни «Войны и мира», ни «Казаков», ни «Отцов и детей», ни открытий, ни взлетов, ни поражений, а была бы одна ровная местность с изредка торчащими невзрачными холмиками мелких Кукольников и причесанных Боборыкиных.

«Три мушкетера» А. Дюма

Несколько раз я слышал странное мнение, что «Три мушкетера» Александра Дюма – книга вредная и ненужная и что ее не следует давать читать детям. Потому что ее герои занимаются черт те чем: пьют вино, дерутся на шпагах, развратничают, воруют бутылки через дырку в потолке магазина, убиваю женщину и так далее и тому подобное. Первый раз такое мнение я услышал на писательском семинаре в Дубултах в 1990 году от кого-то из молодых писателей Второй раз я услышал такое мнение от одного известного питерского фантаста на Семинаре Б Н Стругацкого. Третий раз я услышал аналогичное мнение от старой дамы, профессорши, университетской преподавательницы, в случайно слышанной по радио передаче

Она вообще выступала за запрещение много чего в русской и нерусской детской литературе: в частности, книги и фильма о Малыше и Карлсоне, потому что Карлсон, во-первых, живет на крыше, а значит – бомж, и уже одним этим подает дурной пример для подростков, во-вторых, он все время врет, без меры ест сладкое, подставляет вместо себя других, когда требуется отвечать за содеянное, и прочее и тому подобное Запрещению подлежат Буратино и Вини-Пух – практически по тем же причинам, сказка про Машу и трех медведей – за то, что маленькая ее героиня пришла в чужой дом, всё там съела, поломала, а потом убежала от заслуженного наказания.

Вот и мушкетеры Александра Дюма угодили под каблук этой дамы А такой переворот в ее мыслях произошел после посещения США, где борьба за политкорректность достигла таких масштабов, что в некоторых штатах Америки запретили Тома Сойера с Геккльбери Финном и изъяли все подозрительные места из классических детских книжек

Так что, дорогие читатели, пока еще на школьных дворах не пылают костры из книг, в которых политкорректность не дотягивает до необходимого уровня, срочно покупайте «Трех мушкетеров» и читайте, перечитывайте, давайте читать другим. Пока не настал День Гнева.

Тургенев И.

1 У Ивана Сергеевича Тургенева были очень своеобразные литературные вкусы. Вот что он говорил Некрасову, когда тот в «Современнике» напечатал «Полиньку Сакс», первое произведение начинающего тогда А В. Дружинина, известного впоследствии литературного критика и основателя Литературного фонда:

Вот это талант, не чета вашему «литературному прыщу» (Достоевскому. – А. Е.) и вознесенному до небес вами апатичному чиновнику Ивану Александровичу Гончарову Эти, по-вашему, светилы – слепорожденные кроты, выползшие из-под земли: что они могут создать? А у Дружинина знание общества… И как я порадовался, когда он явился вчера ко мне с визитом – джентльмен!…

Вообще, проблема «комильфо» и «не комильфо» Тургенева, похоже, волновала больше, чем проблема писательского таланта На этой, в основном, почве и возникла его знаменитая вражда с Достоевским – вернее, наоборот: Достоевский, сперва раздраженный показным аристократизмом Тургенева, а в дальнейшем прозападным пафосом его сочинений и романом «Дым» в частности, разорвал с ним всякие отношения

«Не люблю тоже его аристократически-фарисейское объятие, с которым он лезет целоваться, но подставляет вам свою щеку. Генеральство ужасное; а главное его книга меня раздражила. Он сам говорил мне, что главная мысль, основная точка его книги, состоит в фразе: “Если бы провалилась Россия, то не было бы никакого убытка, ни волнения в человечестве”», – пишет Достоевский в письме А. Майкову из Женевы в августе 1867 года

Забавный, но характерный для облика Тургенева эпизод рассказан Авдотьей Панаевой в ее богатых живыми подробностями «Воспоминаниях»:

Раз, после выпуска книжки (журнала «Современник». – А Е.) у нас собралось обедать особенно много гостей. После обеда зашел общий разговор о том, как было бы хорошо, если бы разрешили издавать сочинения Белинского, – тогда дочь его была бы обеспечена

– Господа, – воскликнул вдруг Тургенев, – я считаю своим долгом обеспечить дочь Белинского Я ей дарю деревню в двести пятьдесят душ, как только получу наследство.

Это великодушное заявление произвело большой эффект… Когда восторги приутихли, я обратилась к сидевшему рядом со мной Арапетову и сказала ему:

– Я думала, что уже сделалось анахронизмом дарить человеческие души: однако, как вижу, я ошибалась

Мое замечание произвело эффект совсем другого рода. Многие из гостей посмотрели на меня с нескрываемой злобой, а Некрасов и Панаев сконфуженно пожали плечами…

Есть литература, есть литераторы. И даже хорошо, что идеалы, которые провозглашают писатели, вытекают из их не всегда идеальных душ. Это утешает читателей, это уравнивает их с властителями человеческих дум, это придает им уверенность в равенстве писателя и читателя Итак, да здравствуют писательские слабости и пороки!

2. «Конечно, у Ивана Тургенева все это немножко не так, у него все собираются к камину, в цилиндрах, и держат жабо на отлете… Ну, да ладно, у нас и без камина есть чем согреться А жабо – что нам жабо! Мы уже и без жабо лыка не вяжем…». Это из «Москвы – Петушков»

«Филофей испуганно тпрукнул…» Это из «Записок охотника»

Немножечко не прав был господин Ерофеев, ведь и у Тургенева не всякий у камина и при жабо Есть и у него простоволосые народные типы, вроде упомянутого возницы

С точки зрения нас, современных читателей русской классики, Тургенев не был большим писателем, во всяком случае до уровня Толстого и Достоевского ему было далеко. Зато он «первый русский писатель, заметивший игру ломаного солнечного света и светотени при появлении людей» (В. Набоков).

У Набокова свои критерии отбраковки авторов, у нас – свои. Автор «Записок охотника», «Отцов и детей» и проч. – один из самых читаемых писателей в России 60-80-х годов XIX века, да и вообще всей второй половины века и даже начала следующего. И плевать ему на любые критерии – наши они или ваши

Причины такой популярности критик Николай Страхов объясняет элементарно просто.

Во-первых, Тургенев ни в чем не отделял себя от среднестатистической массы образованных людей своего времени и никогда не противоречил их вкусам и мыслям То есть если другой писатель всегда в чем-то отличался от толпы, пусть и образованной, имел собственные ответы на те или иные вопросы и отстаивал их как умел, Тургенев, тот всегда этой толпе потакал и поэтому был ее любимцем

Во-вторых, язык. Язык Тургенева – это язык образованного русского общества, то есть язык общелитературный, избегающий всяческих отклонений от нормы, шероховатостей, новшеств. У него никто не «лужит», только «кладет». Этим он тоже льстил читателям, считающим себя образцовыми носителями правильной и культурной речи

Третье – изящество описываемых манер То, к чему стремился и чего добивался от окружающих образованный класс того времени. То есть все должно быть в рамках приличий. Никто не пукает за столом, не отдыхает лицом в салате, не сморкается и не справляет нужду ни малую, ни большую.

И четвертое, главное Это герой, которого Тургенев вывел на подмостки романа. Читатель видел в нем себя самого, герой романа был равен герою жизни, то есть ему, читателю. И опять писатель шел нога в ногу с публикой. Публике был нужен идеальный герой, мыслящий точно также, как мыслила она, публика И публика получила таких героев. Рудин, Базаров, прочие – это они, читатели, люди образованные, передовые, любящие себя таких

Вот секреты тургеневского успеха. И вообще – любого успеха. А что «великий» Тургенев писатель или не очень, в сущности какая нам разница. Сказал же умный Розанов в свое время: «Нужна вовсе не “великая литература”, а великая, прекрасная и полезная жизнь»

Тютчев Ф.

1. Кто бы в наше время знал что-нибудь о математике и философе древности Пифагоре, если бы не ходячее выражение «Пифагоровы штаны» О микробиологе Кохе мы знаем исключительно благодаря «палочке Коха». О Вассермане – по «реакции Вассермана». О Пржевальском – из-за его лошади Мне однажды приснился сон, что за какие-то непонятные заслуги я удостоин высшей литературной премии – «лопаты Каралиса» Что это такое – лопата Каралиса – хоть убейте, не знаю. Есть пирожное «Наполеон», и, возможно, только благодаря ему имя великого полководца до сих пор на слуху у обывателей. Тютчеву в этом смысле не повезло Нет ни «тютчевской колбасы», ни водки под названием «Тютчев». А ведь именно по таким параметрам, как присоединение имени человека к какому-нибудь предмету или явлению, судят о популярности той или иной личности.

Итак, Тютчев

«Пророк в своем отечестве», как назвал Тютчева в книге с одноименным названием литературовед В Кожинов. На самом деле до 50-х годов XIX века имя Тютчева отечественному читателю практически ничего не говорило Русские, как известно, не любопытная нация, что же касается русской литературы, то многие во времена Тютчева (и пушкинские, конечно! Ведь основные тютчевские шедевры созданы при жизни первого поэта России) даже не знали, существует ли таковая вообще Тютчева «открыли» Некрасов с Тургеневым Через полвека после того, как в пушкинском «Современнике» были напечатаны лучшие стихотворения поэта. «Silentium», «Еще в полях белеет снег», «Люблю грозу в начале мая» – все эти хрестоматийные ныне вещи тогда прошли незамеченными.

И свалившаяся на поэта слава (когда Тютчеву было уже с лишком за пятьдесят) была скорее политическим актом – литературе нужен был новый Пушкин, а популярный в те времена Бенедиктов на Пушкина не тянул явно, вот Некрасов и Тургенев и вытащили из небытия Тютчева, осенив его всеми возможными для поэта лаврами

Затем, к концу века, про Тютчева снова стали потихонечку забывать, пока символисты не сделали его знаменем новой русской поэзии и не объявили своим предтечей.

Все эти колебания маятника к самой поэзии отношения не имеют. Тютчев во все времена оставался и остается Тютчевым Как поэзия остается поэзией, независимо от прихотей моды.

Дайте Тютчеву стрекозу –

Догадайтесь, почему…

– с такой стихотворной загадки начинает Осип Мандельштам одно из своих известных стихотворений

2. На самом деле загадка решается просто. Достаточно не быть двоечником, который в поэзии, кроме «Маленький мальчик гранату нашел», ничего другого не знает, открыть на соответствующей странице книжку стихотворений Тютчева и прочитать такие его замечательные летние строчки:

В душном воздуха молчаньи,

Как предчувствие грозы,

Жарче роз благоуханье,

Звонче голос стрекозы…

Федор Иванович Тютчев после Пушкина и Лермонтова входит в малую тройку поэтов, без которых не представима ни русская поэзия вообще, ни, пожалуй, сама Россия. Он, Некрасов и Анненский – вот те отечественные киты, на которых держится вся послепушкинская поэтическая традиция, включая настоящее время

О Тютчеве-поэте сказано много. О Тютчеве-человеке тоже известно достаточно хорошо Один из лучших и острейших умов своего времени, автор летучих фраз, и поныне не утративших свою актуальность. Вот несколько примеров тютчевских афоризмов

О русской истории: «История России до Петра – одна сплошная панихида, а после Петра – сплошное уголовное дело».

О русских цензорах: «Все они более или менее мерзавцы, и, глядя на них, просто тошно, но беда наша та, что тошнота наша никогда не доходит до рвоты»

И т. д.

Кстати, понятие «оттепель» применительно к политической атмосфере России ввел впервые не Илья Эренбург. За столетие до него употребил это слово Тютчев, привязав его ко времени, наступившему сразу после смерти императора Николая I.

Но гениальнее всего талант Тютчева проявился несомненно в стихах В них гармонически соединилось то, что современные Тютчеву стихотворцы всячески пытались разъединить, а именно – романтизм и архаика

После смерти Тютчева (1873) в русской поэзии наступил упадок, и лишь в первые десятилетия XX века, начиная с Анненского, которым, собственно, и открывается так называемый поэтический Серебряный век, последовало ее бурное возрождение.

3. Умные все же люди служили в советской системе учета кадров, придумывали всяческие анкеты, в которых работник при трудоустройстве обязан был дать внушительный список родственников по прадедов и прабабок включительно, их социальное положение, классовую принадлежность и прочую необходимую информацию, по которой определялось главное качество человека: свой он или чужой Было бы так при царизме – многие уважаемые тогда и ныне фигуры предстали бы перед публикой в таком неприглядном виде, что, выражаясь языком некоторых героев Зощенко, «хушь плачь».

Вот возьмем для примера такую известную в русской литературе фигуру, как Федор Тютчев, поэт Знаете, кто был его дед? Не знаете, так сейчас узнаете. Был он незаконным сожителем знаменитого чудовища в юбке, Дарьи Николаевны Салтыковой, более известной под прозвищем Салтычиха. Да, да, та самая Салтычиха, которая раскаленными щипцами выжигала своим крепостным уши и при помощи таких вот садистских методов свела в могилу общим счетом более ста человек дворовых людей Следственное дело о Салтычихе говорит, что она «жила беззаконно с капитаном Николаем Андреевичем Тютчевым», который и приходится Федору Ивановичу Тютчеву родным дедом. Правда, капитан Тютчев скоро бросил свою возлюбленную и ушел к другой, к Панютиной Пелагее Денисовне Салтыкова в отместку дает поручение своему конюху поджечь дом очередной дамы сердца неверного капитана, «чтобы оной капитан Тютчев и с тою невестой в том доме сгорели». Конюх отправился на задание, но в последний момент не выдержал и не совершил злодеяния. За что был подвергнут хозяйкой жестоким пыткам Далее беспокойная Салтычиха подсылает к Тютчеву и его невесте убийц На Брянской дороге карету, в которой едут молодые любовники, ждет засада, но им чудом удается спастись

В родословной поэта, составленной Иваном Аксаковым, очень много и подробно пишется о далеких флорентийских корнях древнего рода Тютчевых, о ближайших же предках говорится кратко, хотя и метко: «Брянские помещики Тютчевы славились лишь разгулом и произволом, доходившими до неистовства».

Писатель Марк Алданов, из очерка которого я и почерпнул эти малоизвестные факты, с присущим ему ехидством замечает: «Свою знаменитую остроту о том, что история России до Петра – панихида, а после Петра – уголовщина, великий поэт, быть может, выводил отчасти из своих семейных преданий»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.