13. Славянские амазонки

13. Славянские амазонки

Докладчик:

Вот тут можно с чистой совестью сказать — да, такие были.

VII в.: византийские летописцы сообщают, что греки во время осады Константинополя (626 г.) меж телами убитых антов находили женщин в воинском облачении. Оставаясь на той же византийской почве, приведем еще одно свидетельство, более позднее, уже X века. Иоанн Скилица — «О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия», описание битвы при Доростоле (971 г.):

«…Снимая доспехи с убитых варваров, ромеи находили между ними мертвых женщин в мужской одежде, которые сражались вместе с мужчинами против ромеев…»

Оппонент:

Ох… Ну ладно, эти два постоянно фигурирующих в популярной литературе случая (на самом деле, скорее всего, один, а точнее — еще меньше) заслуживают детального разбора. По косточке, по винтику, по кирпичику. Именно как образец того, «откуда берутся амазонки».

Анты в VII в. — это было бы еще круче, чем зебры в «амазонской» кавалерии. Теоретически византийцы могли их так именовать по старой памяти, но в действительности (т. е. в первоисточнике всех этих сведений: повести-хронике Феодора Синкелла, современника, очевидца и участника событий) не именовали. У Синкелла речь идет о персах и аварах как основном враге — и о называемых вполне своим именем славянах (может, действительно из Поднепровья, а может, с Дуная или Балкан) как «вспомогательных» союзниках авар. А еще существуют два поздних «клона» византийской повести: древнерусский и старогрузинский. На Руси персов оставили персами, а аваров и славян «слили» в один флакон, превратив их в скифов, — зато грузины хотя и объединили в один народ вообще ВСЕХ осаждающих, назвали свой перевод так: «Осада Константинополя скифами, кои суть русские».

Кто же из них, описывая подробности неудачной осады, сообщает об аваро-славяно-скифо-русских амазонках? Византийцы, грузины или древние русичи?

Никто.

Эта «версия», да будет ей земля битым стеклом, родилась лишь в трудах современных популяризаторов. Почти дословно перескочила в 626 г. из повествования Скилицы, которое на три с половиной столетья моложе!

Простая ошибка, патриотическое желание «быть древнее древних русов»? Не спешите: кое-какая связь между этими событиями все же есть. Но и не радуйтесь: это совсем не та связь!

Итак, хроника Иоанна Скилицы. О реальности приводимого в ней факта, именно этого, пока умолчим, однако упоминание — несомненное. Только вот очень странное. Сейчас объясним почему.

Во-первых, войско Святослава, вторгшееся в Византию, с Древней Русью соотносится неоднозначно. В данном конкретном случае это (суммируем мнения специалистов) — «варяжский корпус», норманны, пускай и несколько славянизированные. Тут встает проблема отнюдь не «пятого пункта», а организации дружины и ее действий в бою. Именно то сражение (вторая битва под Доростолом) — пешее, во всяком случае, со стороны Святославовых русов, которые бьются в плотном и глубоком строю, щитоносном, копьеносном. Византийцы именуют его, на свой манер, «фалангой» — реально же это, пожалуй, викингский skjaldborg.

Очень трудно представить, чтобы в нем нашлось место «амазонкам»! Ну, одна еще может чудом проникнуть по методу Йовин, но ведь их довольно много… Или в норманнскую дружину валькирии завербовались, а-ля Кристанна Локен (не из «Терминатора-3», а из телефильма «Кольцо Нибелунгов»!)?

А если это земные женщины — то откуда они вообще взялись?! Все-таки из восточной конницы, малочисленной, союзной, прикрывающей фланги skjaldborg’а? Чуть раньше союзниками русов были печенеги и венгры, но к моменту Доростола — уже нет. Сам Святослав и его ближняя дружина тоже обеспечивают кавалерийскую поддержку своей «фаланги», однако в этой малой и сверхотборной группе амазонок тем более представить трудно[21]. Болгарская конница? Может быть… Военная знать Болгарии на тот момент по образу жизни (да и происхождению) — почти степняки, уж их-то княжны с подругами вполне способны поработать амазонками. Но ведь болгар Святослав пригнал в Доростол под конвоем, скованных цепями, как пленников и заложников. Возможно ли при этом сохранить хоть с какими-то из родов союзнические отношения? Гнать же их в «штрафбат» — поступок, при тех обстоятельствах и тогдашнем менталитете достаточно немыслимый.

А что, интересно знать, пишут о сражениях под Доростолом другие византийцы? В частности, Лев Диакон? Он ведь тоже современник и, видимо, участник событий; его «История» хорошо дополняет писания Скилицы. Временами их тексты совпадают почти один к одному — но тем ценнее разночтения!

Это «один к одному» распространяется и на описание той самой битвы. С единственным исключением: о воительницах, которых византийцы обнаруживают под доспехами отдельных воинов Святослава, — ни слова. Зато именно в соответствующем месте текста говорится о других женщинах (других ли?).

Итак, византийцы одержали победу, но далеко не столь решительную, чтобы совсем уж «закупорить» русов внутри городских стен. И через несколько часов после завершения того боя…

«Как скоро наступила ночь и явилась полная луна на небе, то русы вышли на поле, собрали все трупы убитых к стене и на разложенных кострах сожгли, заколов над ними множество пленных и женщин».

Вот в чем дело! Скилица (или его информатор) перепутал: женские тела были обнаружены ромеями на поле битвы не в тот же день — а вечером следующего дня, когда дружина Святослава снова оказалась оттеснена в Доростол, причем под самой стеной опять бушевала столь яростная схватка, что погибшие вчера и сегодня буквально наложились друг на друга. Столь же «наложились», переплелись, запутались рассказы участников о том, кто из убитых был в кольчуге — а кто просто лежал рядом…

Уверен: вот сейчас, после рассказа о жертвоприношении, большинство читателей облегченно приготовилось согласиться с тем, что вышеназванные русы — да, да, безусловно, норманны, а не славяне. Увы, по приверженности к этой церемонии (отчасти тризна, отчасти — жертвоприношение «на удачу» в грядущей битве) трудно провести национально-культурную грань между славянами и германцами — да уж и греками на их соответствующем витке!»

В любом случае надо делать скидку на тогдашние нравы. Например, в том духе, как это делает один из героев «Командирского огнива» Далии Трускиновской, описывая славяно-варяжско-фэнтезийное бытие:

«Иная — пленница, а иная, может, сама за парнями увязалась. Эти девки тоже были обучены бою в пешем строю, но в драку лезли не часто, а только когда мужикам туго приходилось. А так — кашеварили, лечили, по любовной части служили.

Но кто про них плохо подумает, тому я вот что скажу. Бывало, так морского грабителя с девкой спаяет — кузнец крепче не скует, чем их любовная тяга сковала. И если мужик гибнет в бою, она за ним следом уходит — понимаете? Никто не заставляет, а сама с его друзьями уговорится, они ее дурманным зельем подпоят и — следом за дружком… И жгут на одном костре…»

Вот вам и амазонки! Причем в гораздо более достоверном обличье, чем предлагает «Люс-А-Гард»! Увы, для ситуации под Доростолом такая схема вряд ли подойдет, она срабатывает скорее в масштабе малой «соседнической» дружинки (которую Трускиновская иронически поравняла с… партизанским отрядом!), а не раннефеодального воинства максимальных по тем временам размеров…

Но… Помните, было обещано вернуться к событиям 626 г.? Так вот: в их описаниях почти теми же словами говорится о погребальных обрядах осаждающих. Да, о воительницах-амазонках или их телах по-прежнему ни звука, зато тризна — очень похожа. Возможно, Лев Диакон, человек весьма образованный, даже читал ту повесть об осаде Константинополя и нарочито воспользовался ее словами для описания сходных обычаев. Такое часто случается в византийских хрониках — и во всяком случае, Льву это куда более простительно, чем нашим «хронистам», которые ничтоже сумняшеся прибегают к двойному «ходу конем». Сначала «рокируют» сообщение Льва Диакона с описанием тризны славян VII в. — а потом переносят на этот самый эпизод ошибочное наблюдение Иоанна Скилицы. И вот результат: славянские (допустим) амазонки дважды подряд патриотически устилают своими телами греческую землю — очевидно, демонстрируя таким образом (кому?!) непобедимость Руси…

^{Полуосыпавшаяся фреска рубежа XIII–XIV вв., иллюстрирующая известную восточноевропейскую легенду, по которой некий половецкий хан (а в другой версии легенды-лично Батый!) собственноручно похитил сестру словацкого короля Ладислава (венгры, впрочем, претендуют на то, что речь идет об их короле Ласло), а славянский или венгерский король опять-таки самолично отбил ее в рукопашной схватке. Причем одолеть хана ему удалось лишь после того, как освободившаяся пленница схватила оброненный кем-то из участников схватки боевой топор и подсекла похитителю ахиллово сухожилие, а потом еще и саблей добавила. Достоверность этой легенды много ниже нуля, но характерно, что доблесть девушки превосходит королевскую!}

Докладчик:

Хорошо, не будем исходить из таких крайностей. Саксон Грамматик в «Деянии данов», описывая битву при Бравалле 770 г., упоминает славянскую воительницу Визну (или Вижну?), возглавившую отряд воинов и погибшую в этом сражении.

Неожиданная аналогия: поскольку старинные топонимы часто «перекликаются» с родовыми именами предводителей воинской аристократии — то не от имени ли этой, условно говоря, княгини происходит город Вижна из «Ведьминого века» М. и С. Дяченко? Ведь, вдобавок ко всему, Вижна — столица славянского государства, расположенного на границе с Западной Европой; и в мире «Ведьминого века» амазонок (правда, они воительницы не «от меча», а «от магии», причем магии недоброй) куда больше, чем хотелось бы обитателям того мира…

Если вернуться к наиболее фантастическим преломлениям реальной истории, то, по преданиям, в опять-таки VIII в. на территории Моравии существовал своеобразный аналог Запорожской Сечи — с той разницей, что на его территорию не допускались мужчины. Центром этого своеобразного государства амазонок была крепость Девин, которая не раз и не два с блеском выдерживала осаду войск соседних королей. Во всяком случае, о чем-то подобном по одной и той же схеме рассказывается и в раннесредневековой «Хронике» аббата Региниона, и в полусказочной «Чешской хронике» Козьмы Пражского, и в «Истории лангобардов» Павла Диакона…

Канонический «свод» этих легенд создал уже А. Ирасек — конечно, писатель XIX в., при этом даже отчасти фантаст, но ведь в данном случае он не сочинял, а скорее систематизировал уже существующее. Согласно этому канону получается, что более восьми лет славянские амазонки во главе с Властой, родственницей и соратницей национальной героини чехов — Любуши, — успешно отражали попытки королевской власти сломить их силой оружия, отвергая все предложения о капитуляции. В конце концов после годичной осады, ценой огромных жертв мужчинам удалось одержать верх над слабым полом.

Оппонент:

Нет времени и сил снова проводить такой же анализ, как в «славяно-византийских» легендах. Но поверьте, что вообще-то в научной среде он проведен, причем уже давно. И как минимум с начала XX в. нет сомнений: эта история — АБСОЛЮТНАЯ легенда, причем даже без тех «запоздалых» подпорок, которые обеспечивала эллинской фантастике сарматская реальность. Зато налицо мифофантастическая классика: история «умеренной» амазонки Любуши (как-никак она вышла замуж за короля, имела детей), история мятежа «фундаменталистки» Власты, дикой воительницы, свирепо расправляющейся со всеми мужчинами в пределах досягаемости… И история героически-самоубийственной погибели государства мятежных экстремисток, после исчезновения которых мифологическое время сменяется историческим.

Докладчик:

Увы — думаю, эти сообщения разочаровали многих «амазонофилов». Тем не менее я все же не исключал бы, что за «чешским мифом» стояли некие события. Не случайно итальянец Пиколомини (позже ставший римским папой Пием II) по результатам своей поездки в Чехию уже в XV в. дал описание женской боевой «общины», сражавшейся на стороне гуситов.

Не исключено, что воительницы Табора у бивуачных костров сперва просто рассказывали друг другу о своих героических предшественницах — а потом и сами в них поверили и своими деяниями заставили поверить других.

Зато уж достоверно известно, что в другой славянской стране — Черногории — до относительно недавнего времени существовал обычай, в соответствии с которым, если в семье больше не оставалось мужчин, одна из женщин (как правило — старшая дочь) принимала мужское имя, надевала мужскую одежду, обучалась владеть оружием и становилась главой семьи.

Ну и конечно, наши русские «поляницы», которых нет-нет да и упомянут былины. Женщины-богатырши, выезжающие в «дикое поле», владеющие всеми навыками боя: от поясной борьбы до искусной стрельбы из лука. Былины да сказания — вещь, конечно, не очень надежная, хотя если копнуть совсем уж глубоко, то южные праславянские племена имели тесные контакты с сарматско-аланским этносом. А если не копать глубоко — то, возможно, свою роль сыграла половецкая традиция. Но нет ничего невозможного в том, что по крайней мере на Южной Руси женщина порой могла быть воином.

Оппонент:

А в позднесредневековом своде законов русского Севера, Псковской судной грамоте, за женщинами признавалось право на… судебный поединок! Правда, на такой поединок не выходили собственной персоной, а выставляли наемного бойца (это была не слишком почетная, но очень высокооплачиваемая профессия). Однако если предполагалась судебная тяжба меж двумя «жонками», то псковские законоведы четко оговаривали ее условия: наемного профессионала ни с одной сторон не выставлять, биться лично!

Как там было на практике — не знаем: в Пскове не нашлось своего Талхоффера. Но юридическая формулировка сомнений не вызывает.

Докладчик:

Последнее сообщение о русских воительницах — тоже Русь Северная, точнее Северо-Восточная, XIV в. В ростовских летописях упомянуты княжны Феодора Пужбольская и Дарья Ростовская, сражавшиеся в одном строю с мужчинами в Куликовской битве. Судьба Дарьи неизвестна, а княжна Антонина была тяжело ранена, но выжила.

(Правда, есть мнение, что и это всего лишь легенда, возникшая опять-таки в XIX в.)

Оппонент:

Она и есть, только не легенда, а… как бы это помягче назвать… Был такой А. Я. Мартынов, мини-Фоменко дореволюционного издания и, главное, ростовского разлива. Его мания проявилась не столько в перекраивании глобальной истории, сколько в насильственном введении во все ее ключевые эпизоды отважных ростовчан и ростовчанок. С большинством вышедших из-под его пера «летописей» наука разобралась в том же XIX в., но цитаты из них до сих пор кочуют по околонаучным кругам.

Интересно, какая доля амазонских мифов не базируется вообще ни на чем, кроме ископаемой фоменковщины? Ведь если через век-полтора «первоисточник сведений» еще можно отыскать, то через много веков… А тем более — тысячелетий…