7. Дело Кети Гагедорн

7. Дело Кети Гагедорн

Германия, 1926 год… Дюисбург, германский город с 285 000 жителей, считается самой большой речной гаванью Европы. Город раскинулся широко. По размерам площадь его равняется плошади Парижа. В южной части города рабочие кварталы: улицы с каменными коробками, набитыми людьми. Одна из таких коробочек принадлежит мелкому торговцу Вильгельму Гагедорн. Коробочка маленькая, узенькая. В первом этаже помещается собственная лавчонка Гагедорна. Торгует он разными съестными продуктами. Рядом с лавочкой — кухня. С другой стороны — маленькая гостиная. В ней все атрибуты мелкобуржуазного благополучия — пальмы по углам, олеографии на стенах, пианино. Рядом спальная комната. На одной кровати спит сам Гагедорн с женой, на другой их дочь, героиня будущего процесса, Кети. Ей семнадцать лет. Тут же на диване спит семнадцатилетний парень, рабочий Шильковс-кий. Он чужой. За право спать здесь он платит.

Во втором этаже проживает семья рабочего Гельцлейхтера, состоящая из жены, мужа и пяти детей. Старшей из дочерей, как и Кети Гагедорн, семнадцать лет. Они подруги. В следующем этаже живет некая Шеффен. Она разведена с мужем. У нее трое детей. Самому младшему, Фредо, девять лет. Наконец, в квартире со двора живет полька по фамилии Зонсбек. Она плохо говорит по-немецки. У нее живет торговец со странной фамилией — Птаг, резкий, грубый человек. Его боятся все дети. С соседями он в вечной ссоре. С Гагедорнами и Гельцлейхтерами у него тяжба в суде: дела о побоях, о ложных присягах. В этой коробочке жизнь, как и на всей улице, отравлена угольным дымом, озлобленностью, вечными ссорами, мелочными дрязгами.

Отец Кети человек не старый. Ему всего 40 лет. Он красивый, статный мужчина. Наследственность у него дурная. Он любит выпить, поспорить, поссориться. Ломой приходит частенько пьяным, много говорит во сне. Супружеские обязанности выполняет тут же, не стесняясь присутствием Кети. Про мать Кети имеются такие сведения: она из рабочей семьи, выросла на этой же улице, ей 35 лет. Она самовольна, холодна, любит интриги.

Кети — единственная дочь Гагедорнов. Но ее не балуют. Учат ее шитью и музыке, но заставляют торговать в отцовской лавочке. О каком-либо воспитании нет и речи. Ласки она не видит. Зато пощечины часто сыплются на ее бледные щеки. Бранят ее, конечно, каждый день. Детство Кети самое заурядное, типичное для немочки из провинциальной мелкобуржуазной семьи. В самые юные годы она была счастлива и беззаботна. Братьев и сестер ей заменяла маленькая собачка Ами. Кети посещала народную школу. Когда она подросла, ее посылали для конфирмации в церковь к старому пастору. И школа, и церковь были тут же, на этой же улице.

Вскоре ее настроения меняются Она начинает чувствовать себя несчастной. У нее развивается мечтательность, фантазия. Ее мечты так непохожи на ее жизнь. В жизни она продает в лавочке на копейки сельтерскую воду, селедки, хлеб. В мечтах она богатая, знатная, красивая, роскошно одетая дама. Кино играет в ее жизни и в ее мечтах большую роль. Она любит в мечтах представлять себя знаменитой киноартисткой. Она жадно впитывает псевдоромантику кинолент, в которых немецкому обывателю преподносят сладенькие идиллии или тысячеметровые драмы, лишенные всякого чувства действительности, в которых нет ни малейшего отзвука живой жизни и никак не отражается где-то рядом бурляшая классовая борьба пролетарских масс. В остальном она добрая, хорошая девушка. Мужчина до нее не дотрагивался. Она участвует в христианском девичьем союзе. Религиозна. Но однажды она впадает в ярость и разбивает распятие. Это — наказание богу, не исполнившему ее горячей мольбы Позже, когда она стала преступницей, первой в Германии и самой молодой девушкой сексуальной убийцей, она говорила: «Мой поступок — божья кара за то, что я разбила распятие».

Сексуальность рано втягивает ее в липкие сети. Сексуальность ее уродливая, извращенная. Мужчины ей противны. Да и могло ли быть иначе, когда на ее глазах с раннего детства протекала половая жизнь ее родителей. Все хорошее, настоящее, здоровое было оплевано, опошлено, вызывало отвратительные представления. Сексуальность естественно пошла по другому пути, где могли еще быть идеалы, стыдливость, красота, — по пути однополой любви. Первое эротическое переживание пришло к ней с появлением бродячего цирка, разбившего на соседней плошали свою палатку. Содержательница цирка, мадам Гендрикс, искала кого-нибудь, кто бы мог поиграть в цирке на пианино, заменявшем в ее предприятии оркестр. Родители позволили Кети играть в цирке по нескольку часов в день за плату по 3 марки в неделю. В цирке Кети познакомилась с танцовшицей Паулой. Она на два года старше Кети, развращена до мозга костей, она лесбиянка. Она берет на себя обязанность «просветить» Кети и вводит ее в круг закулисных интриг бродячих циркачей. «Просвещение» падает на благодарную почву. Затаенная сексуальность прорывается в Кети и направляется на маленьких девочек в доме. Для них Кети взрослая дама, и с ними ей приятнее, чем с ее ровесницами.

Однако ее сексуальность — чувство без содержания, переживание без удовлетворения. Кети пытается писать стихи и рассказы, часами фантазирует на пианино, увлекается бульварными романами. В этот период она отличается рассеянностью, неспособностью сосредоточиться мысленно на чем-либо, мечтательностью, неопределенными порывами. Два раза она делает попытки убежать из дома, но оба раза ее насильно возвращают с вокзала. Но она не успокаивается и мечтает убежать в Америку. В газетах ей попадается объявление какого-то шарлатана, которое начинается словами: «пишите мне с доверием». Она пишет ему длиннейшее фантастические письмо.

Пустоту в чувстве Кети пытается заполнить суррогатами: она пишет сама себе письма до востребования, ходит на почту, подучает их, отвечает сама себе. Ходит к ясновидящим, которых в послевоенное время так много развелось в Германии. Много думает о своей наружности, употребляет косметические средства. Со сладострастным ужасом читает отчеты о сексуальных преступлениях. Но вместе с тем она остается девушкой, не встречается с мужчинами. Она несколько раз была на танцевальных вечерах, но всегда с родителями. Наивность и искренность мирно уживаются в ней рядом с недостаточным чувством действительности. Ее мир — мир фантазии и созданных ею детских представлений.

Эксперты-психиатры не установили в ней каких-либо отклонений от нормы. Было установлено лишь, что в то время, как обычно она была весела и жизнерадостна, во время менструаций она делалась капризной и возбудимой. Она жаловалась на головные боли, страдала головокружениями, короткими потерями сознания, но никогда у нее не было судорог. А со времени встречи с Паулой она пристрастилась к детскому пороку. Она злоупотребляла им, не отдавая себе точного отчета в том, что она делает, не получая удовлетворения. Точно так же установлено было, что она впервые в жизни получила удовлетворение, сопровождавшееся стеснением в груди и чувством страха, за несколько дней до совершения преступления. В поисках удовлетворения она до крови кусала себе губы, наносила себе повреждения.

Преступление она совершает неожиданно, странно, непонятно.

Накануне Иванова дня 1926 г. Кети вместе с шестнадцатилетней Анной Гельцлейхтер убирала в подвал ящики от саго. Между девочками произошли эротические сцены. В результате у Кети менструация, прекратившаяся накануне, возобновилась.

Следующий день — день преступления. Было жарко и душно. Днем, в три часа, Кети находилась в лавочке. Тут же был один из друзей ее отца. Кети была в шаловливом настроении. Она ела вишни, а косточки бросала в лицо своему добродушному собеседнику. В то время пришла мать и послала Кети выкупаться в городские бани. Кети взяла сумочку с купальными принадлежностями, в которой находилось мыло, гребенка и маленькие ножницы для ногтей.

Из дома Кети вышла в половине четвертого. Переходя улицу, Кети встретила шестилетнюю Катю Гельцлейхтер. Левочка очень любила Кети и стала просить взять ее с собой. Кети согласилась. К ним присоединился и девятилетний мальчик Фредо. Кети бродила с детьми, не торопясь, направляясь к небольшому леску, который находился недалеко. Это было в Иванов день. В этот день были именины отца Кети, и дети решили идти на лужайку, собрать цветы и сплести для отца Кети венок. По словам Кети, в то время, как они шли по лужайке, по дороге к лесу, она испытывала чувство страха и возбуждения. В последние дни она читала в газетах и видела иллюстрации к многочисленным убийствам детей, которые были совершены в Бреславле, и виновники которых остались необнаруженными. Кроме того она была возбуждена еще и от эротических переживаний в подвале с подругой.

До лужайки шли вдоль железной дороги, шли минут сорок. Лужайка со всех сторон открыта. В ближайшем лесу гуляет много народу. Кети и двое детей стали рвать цветы и сплели венок. Потом маленькая Катя попросила Кети отвести ее к опушке леса для отправления потребностей. Кети позже рассказывала, что в это время ее охватило сильное половое возбуждение, и она позволила себе любострастные действия с девочкой. Девочка стала кричать и отбиваться. Кети испугалась, бросилась на девочку и стала совать ей в рот листья.

Что произошло дальше, с точностью установить не удалось. На этом месте память Кети отказывается вспоминать дальше. Кети не пытается при этом рисовать происшедшее так, чтобы оправдать себя. Наоборот, она говорит больше, чем было на самом деле. Поскольку можно установить из ее показаний и из обстоятельств дела, картина преступления рисуется в следующем виде. Когда девочка продолжала сопротивляться, взгляд Кети падает на лежавшие на земле маленькие ножницы, которыми она только что срезала цветы. Она хватает их и, не разбирая куда, начинает наносить ими удары Кате.

Возбуждение Кети при этом все больше растет. Внезапно перед ней появляется маленький Фредо, который играл на лужайке и, услыша крики, прибежал. В это же время Кети слышит, как кто-то приближается, как вблизи лает собака. Кети напоминает в это время, по словам эксперта, человека, охваченного амоком, для которого после того, как он увидел кровь, не существует больше никаких задержек. Кети ударяет мальчика веткой. Фредо спотыкается, падает и начинает безумно кричать. Кети бросается на него и двумя быстрыми движениями разрезает ему ножницами вену на шее. Мальчик сразу умолкает. Кети бросает на девочку листья, траву, только что сплетенный венок, а сама бежит через лужайку к ручейки, моет в нем руки, быстро поднимает с земли свою розовую шапку и кожаную сумочку и слепо бежит, не видя куда.

В это время ее заметили. Тут же на лужайке, у опушки леса, одна девушка пасла стадо овей. На другой стороне ручья гулял со своей женой и ребенком рабочий Вандер-Занд, живший случайно на той же улице, что и Кети. Однако он не узнал ее. Он позже показал: «мы видели какую-то женщину, на ней было зеленое пальто. Она бегала по лужайке, как безумная. Она была легка, как серна». Рабочему и его жене эта безумная беготня показалась подозрительной. Они перебрались через ручей, перешли через лужайку и вошли в лес в том самом месте, откуда выбежала только что виденная ими женщина. Здесь они тотчас же наткнулись на свежий труп девочки, а вскоре и на труп мальчика, лежавший несколько поодаль. Левочка была задушена. Мальчик истек кровью. Возле него лежали ножницы и куртка, пропитанная кровью.

Все, что Кети сделала, было для нее самой странно, непонятно. Происшедшее не дошло еще до сознания девушки. Она медленно начинает приходить в себя. Вначале она похожа на лунатика, который не помнит, что он делал во время сна. Но когда сознание полностью возвращается к ней, когда происшедшего нельзя позабыть, когда мысль о нем сверлит мозг, когда нужно переходить к защите, она начинает искать оправдания своему поступку и, не находя его, начинает метаться, как загнанный зверь.

Инстинкт самосохранения просыпается в ней, и, не имея еще никакого плана, не обдумав еще, что ей делать, она избегает прежде всего родной улицы. Несколько часов она бродит вдоль железной дороги. Затем садится на трамвай и едет в городские бани, куда она собиралась, когда выходила из дома. В бане она запирается в отдельную купальную комнату. Но она не купается, а чистит свою обувь, удаляет кровяные пятна. Здесь ей приходит в голову, что преступление ведь мог совершить торговец Птаг, живущий в их доме. Он враг их родителей, и в то же время враг родителей убитых детей. Птага все в доме боятся. Все говорят, что он совершил какое-то преступление. Эта мысль успокаивает ее. Из ее показаний известно, что она из бани позвонила по телефону Птагу и узнала, что его нет дома.

После этого она совершенно спокойно, как будто бы ничего не случилось, выходит на улицу и идет по направлению к дому. По дороге она встречает дядю и тетю, останавливается и беспечно с ними болтает. Навстречу ей едет повозка, на которой сидит ее отец. Кети взбирается на повозку к отцу и в пути говорит ему: «Отец, я только что видела Птага, он нес на руках Фредо» — «Ерунда, — ответил отец, — этого быть не может, Птаг в ссоре в Гельцлейхтерами».

Когда Кети с отцом приехали домой, — это было в половине восьмого вечера, — на улице уже распространился слух, что на опушке леса нашли два детских трупика. Обе матери, дети которых ушли в четыре часа дня, стали волноваться. С удивительным самообладанием и в то же время детски наивно ведет себя в это время Кети. Она идет к матерям убитых ею детей, успокаивает их и повторяет рассказ о том, что видела Птага вместе с Фредо.

Между тем отец Кети с отцом одного из убитых детей идут в полицию. В восемь часов вечера уже устанавливают, что оба ушедших из дома ребенка убиты. Тотчас же арестовывают Птага, но он легко доказывает свое алиби. Начальник полиции допрашивает Кети. Она ведет себя странно. У опытного человека зарождается подозрение, что она имеет какое-то отношение к преступлению. Однако он ее не арестовывает.

Наступает ночь. Все в доме возбуждены. Никто не ложится спать. Стоят в дверях и разговаривают. Обе матери плачут. В полночь возвращается домой рабочий Вандер-Занд, рассказывает, как он нашел убитых детей и как странно вела себя на лужайке женщина. В это время взгляд матери Кети падает на дочь. Почему-то в ее голове проносится мысль, что Кети убийца. Она посылает дочь домой. Девушка ложится в кровать. Отец берет ее платье и обувь, внимательно рассматривает и ишет следов крови, но не находит их. Мать приносит из лавки топор, подходит к кровати и кричит:

«Скажи, ты это была? Если да, я убью тебя и всех нас!»

Безумно испуганная девушка кричит: «Это не я!»

Тут с Кети делается истерическое недержание речи, она безостановочно говорит что-то, рассказывает какие-то фантастические истории о рабочем Вандер-Занде. Наконец, в четыре часа утра родителям удается заставить ее замолчать и они решают утром пойти с ней в уголовный розыск.

Родители Кети ложатся спать. Они видят, что Кети встает и идет в кухню. Родители думают, что она пошла за водой. На самом деле Кети идет на двор. Здесь уже хлопочет мать одного из убитых детей. Кети просит дать ей чашку кофе. В это время родители Кети видят, что она не возвращается, и идут в кухню. Начинают ее искать, но девушка исчезла. Родители тотчас же идут в полицию. Там Кети также нет.

Проф. Лессинг, психиатр, хорошо изучивший дело Кети, полагает, что для того, чтобы понять дальнейшее ее поведение, надо учесть то влияние, которое кино оказывает на фантазию детей. В кинолентах, которые культивируются в буржуазных странах, любимый мотив — это «бегство за границу». У наглядевшегося кинолент преступника первая мысль поэтому это — бегство за границу. Первая мысль Кети тоже была бегство через голландскую границу. По кинотрадиции, для бегства нужен автомобиль, несмотря на то, что чуть ли не каждый час к границе идет поезд. Из кинофильмов Кети знала и другой традиционный прием преследуемых преступников: подъехать к ресторану, зайти туда и выйти через задний ход. Когда Кети выбежала из дома, ничего не поев, не взяв с собою ничего на дорогу, и имея только две марки, она у вокзала увидела прокатный автомобиль. Она нанимает его до Крефельда за тридцать марок. У Крефельда она останавливается и велит шоферу подождать ее.

Она входит в кафе, выходит через задний ход, подходит к другому автомобилю и спрашивает шофера, не довезет ли он ее за двадцать марок до голландской границы. Больше денег у нее якобы нет Шофер соглашается довезти ее не до самой границы, а до городка Гельдерн. Она едет в Гельдерн. Опять остановка возле кафе. Но в Гельдерне она приглашает шофера зайти в кафе закусить. Она велит дать ему покушать и заказывает для него кофе. В кафе стоит рояль; Кети садится за него и начинает играть что-то дикое. Шоферу и кельнеру она кажется сумасшедшей.

Воспользовавшись каким-то предлогом, кельнер просит Кети уплатить за съеденное и выпитое. Кети сразу сознается, что у нее есть только две марки, но что в соседнем городке, в Клеве, в гостинице, ее ждут двое мужчин, которые все за нее заплатят. Кельнер берет в залог ее кольца и шейную цепочку. Шофер везет ее в Клеве, чтобы там ему заплатили. Но в гостинице никакие мужчины Кети не ожидают. Кети говорит шоферу, что нужно их разыскать. Она останавливается возле нескольких домов и спрашивает, называя какие-то имена. Это было ей легко, потому что бабушка ее жила в Клеве и Кети знала там чуть ли не каждый дом. Однако шофер не теряет ее из виду. Возле каждого дома, гае она просит остановиться, он вылезает из машины и идет следом за ней. Два раза она пыталась скрыться от шофера. Первый раз он, думая, что он не замечает, прячется в погреб. Шофер вытаскивает ее оттуда. Затем она вбегает в открытую дверь какой-то квартиры и прячется в комнате, где никого нет. Когда шофер ее находит и здесь, она пытается сделать вид, будто она тут живет, начинает раздеваться, садится на кровать и говорит шоферу: «Что вам здесь нужно? Я вас не знаю».

Шофер поднимает шум и появляется владелица квартиры, старая женшина. Кети, прижатая к стене, падает на колени перед нею и шофером. Она прячется за платяной шкаф, отказывается выйти оттуда, умоляет, чтобы ее не отводили в полицию. Шофера она просит оставить ее в покое, говорит, что если он это сделает, она отдастся ему (восемь врачей, исследовавших ее, установили, что она девственна). Но шофер настаивает, чтобы она ехала с ним обратно в Гельдерн, в полицию.

В полиции Кети называет себя поочередно разными вымышленными, взятыми из кинофильма именами. Когда ее просят написать эти имена, она не умеет это сделать. Все думают, что она душевнобольная. Но один из полицейских служащих опознает ее по приметам, полученным из Дюисбурга в целях ее розыска. Сейчас же по телефону говорят с Люисбургом, личность Кети устанавливают, и тот же шофер отвозит ее в тюрьму в ее родной город.

Когда Кети осматривают, вся ее рубашка в крови. У нее опять возобновились менструации. Она тотчас же сознается в том, что она убийца, но сейчас же выдумывает самые невероятные объяснения своего преступления.

При первом допросе она стыдится рассказывать о своей сексуальной жизни. Ее спрашивают, не взвела ли она ложное обвинение на Птага из любви к родителям. Ее фантазия начинает быстро работать, и она отвечает, что сделала это, действительно, из любви к родителям, так как думала, что, взвалив все на Птага, добьется избавления от него, и «в доме, наконец, станет спокойно». Затем следует ряд других фантастических версий. Кети утверждает, что она действовала в состоянии гипноза и что ее загипнотизировал рабочий Вандер-Зенд. Лругая версия гласит: рабочий Шильковский, ночевавший у нее в комнате, дал ей морфий, а убийство было внушено ей матерью. Как ни странно, но обе эти версии вызывают впоследствии доверие у многих, даже у родителей убитых детей. В судебном заседании мать убитого мальчика сказала эксперту, проф. Лессингу: «Я бы в любой момент взяла к себе Кети Гагедорн и доверила бы ей своих детей; я знаю ее слишком хорошо; у нее хороший характер, виноваты ее родители и в особенности мать».

26 июля Кети показывают трупы убитых ею детей. Присутствовавший при этом начальник полиции говорит: «Я ни разу в жизни не видел, чтобы так плакали, как она. Вид трупов совершенно разбил ее».

Между тем память вернулась к Кети. Произошло это странным образом. 30 июля, когда прошло уже четыре месяца со дня ее ареста, она каким-то путем раздобыла в тюрьме машинку для обрезания сигар. Ночью она при помощи ее стала производить какие-то онанистические манипуляции. При этом она порезала себе кончики пальцев. Показалась кровь, и при виде ее она вдруг стала вспоминать о том, что раньше составляло пробел в ее памяти. На другой день рано утром она потребовала, чтобы ее повели к судебному следователю и тогда впервые дала более или менее связное показание о случившемся. Она вспомнила мелкие детали происшествия. Она рассказала впервые о чувстве страха, который предшествовал убийству, о лае собаки, который она услышала, о том, где лежали маленькие ножницы, о ветке, которой она ударила маленького Фредо, о голосах, которые раздавались неподалеку.

Однако ее показания все еще не свидетельствовали о том, что она отдает себе полный отчет во всем случившемся. Было решено поместить ее для наблюдения в лечебницу для душевнобольных. Там Кети оставалась почти целый год. Директор лечебницы пришел к заключению, что Кети — тип тяжело патологический, но что она вменяема. Однако и он сравнил ее преступление с изолированным островком, который не находится в связи с личностью и природой преступления.

Кети была предана суду.

Лело слушалось 13 и 15 июля 1927 года в Дюисбурге. Проф. Лессинг считает, что судебное следствие велось блестяще. Председатель отнесся к делу объективно. Прокурор держал себя корректно и относился к подсудимой со справедливостью. Защитник был энергичен и мужественно делал свое дело.

На скамье подсудимых сидела маленькая девочка, почти ребенок по летам, в переходном возрасте, по внутреннему миру 14-летнее дитя, а по тому, что она пережила — постаревшая женщина. Она отстала в мышлении, совершенно не знает жизни, запугана, забита, худенькая, банально хорошенькая, с темными волосами, аккуратно зачесанными на узком лбу, с матово-голубыми глазами, с выражением слабости и беспомощности. Рост ее 165 сантиметров, весь 61 1/2 килограммов. Голос у нее совсем детский. Почерк ее как-то странно склоняется влево и полон маленьких прорывов, это почерк, по словам эксперта-психиатра, незрелого человека, который пытается придать себе содержание и достоинство. Она охотно пишет письма. Проф. Лессинг приводит несколько цитат из них, например: «Пастор сказал, что все это дело рук дьявола, и так оно и есть». «Это было суждено. Мать, ты в жизни ничего не имела, а ведь ты ничего не сделала, и это идет до третьего поколения, и это — мы». «Господин прокурор, я прошу, чтобы моя казнь состоялась в четверг». «Я самая молодая убийца в мире, мое дело длится три дня и самые знаменитые люди приходят из-за меня». «Мой защитник купил себе на 200 марок моих карточек». «Я самая большая грешница». Когда она услышала, что у матери убитой ею девочки родился ребенок, она сказала: «Жалко, что это не маленькая девочка: она была бы заменой Катеньки».

Из пяти экспертов двое высказались за применение § 54 германского уголовного уложения, согласно которому «наказуемого деяния не имеется, когда совершивший преступление во время его совершения находится в состоянии потери сознания или болезненного нарушения душевной деятельности, которое исключает свободное волеизъявление». Один эксперт воздержался от вывода. Известный германский специалист по сексуальным вопросам доктор Магнус Гиршфельд доказывал, что суд имеет дело не с сексуальным убийством. Причиной преступления не было желание увидеть кровь. Наоборот, вид крови опьянил подсудимую и вызвал припадок, приведший к преступлению.

Проф. Лессингтак излагает свое заключение. Его не интересуют обычные вопросы медицинской экспертизы: порез или укол, имеются ли налицо эпилептические эквиваленты, истерия, так называемая peltit pseudologia fantastika и тому подобные словесные формулы. Он сопоставляет два момента: зверское преступление, взрыв бурных поступков, на одной стороне, и неразвившееся еще золотушное дитя, про которое родители и свидетели говорят, что она неспособна обидеть и муху, — на другой. Не следует ли вспомнить, что в самом старом из всех мифов Ганду Агимба, бог нежности и сострадания, вместе с тем и бог крови и кровавых жертв? Можно ли говорить про Кети: сексуальная убийца, Мессалина? Вздор. Перед вами маленькая, запуганная, истерическая девочка, хроническая онанистка, гонимая инстинктами, не умеющая сдержать их проявления. В известном смысле — жертва ложной романтики.

Проф. Лессинг считает, что процесс протекал бы гораздо правильнее, если бы имелись женщины судебные врачи, женщины работники уголовного розыска. Он возмущается тем, что восемь врачей-мужчин осматривали незрелую девочку, чтобы установить, что она еще девственна.

Так или иначе, но суд не согласился с экспертами, отрицавшими вменяемость Кети. Суд признал ее виновной и приговорил к 8 годам тюрьмы.

Дело Кети Гагедорн вызвало целую литературу. Юристы и психиатры спорили о том, была ли вменяема Кети или нет, не следовало ли бы такие дела разбирать не в суде присяжных, а в детском суде и т. д. Но трагическая судьба Кети, маленькой слабенькой девочки, которой владеет демон сексуальности, вызывала необычайные в буржуазной литературе мысли тонкого психолога, профессора-психиатра Дессинга. Эти мысли, полные романтики, скепсиса и еретической для почтенного буржуазного профессора смелости, стоит привести в подлинных словах их автора.

Приговор гласит — 8 лет тюрьмы. В одно и то же время справедливый и несправедливый приговор. Ибо в подобных случаях существует один только удовлетворительный исход. — нужно было бы в несчастных, в которых вселились мрачные силы, развить волю добровольно отбросить собственную жизнь и дать им для этого самые легкие и самые скорые возможности. Но это романтика. Наш мир же трезвый. Родители убитых детей и родители Кети Гагедорн давно помирились. Отцы сидят по вечерам на углу в кабачке. Новые дети зачинаются и рождаются. Для успеха или для гибели. Кети Гагедорн пройдет хорошую школу страдания. Убитые лежат в могиле возле места преступления. Мимо могилы проносятся поезда линии Кельн-Берлин. И сотни тысяч проезжающих и не подозревают, что мы все виновники в судьбе убитых, в судьбе убийцы. Это — «всех нас вина» — единственный возможный ответ на жалкие стишки, которые родители просили высечь на могиле:

«В уродливейшем образе

Взяла ты, смерть, две молодых человеческих жизни;

Во много раз сильнее власть скорби

Поразила сердца родителей,

Разве возможно им утешиться.»

Б.С. Утевский. Преступления и преступники Западной Европы. 1929.