СЕНТ-ЖЕНЕВЬЕВ-ДЮ-БУА
СЕНТ-ЖЕНЕВЬЕВ-ДЮ-БУА
После Октябрьской революции Россию покинули более миллиона наших соотечественников, и в политическом отношении в изгнании оказались представители всех дореволюционных партий — от крайне правых до крайне левых. Возникали и новые организации, например Русский национальный комитет, в президиум которого входили и богослов Карташов, и журналист Бурцев, и П. Струве, и один из князей Долгоруковых. Создавались в эмиграции и военные организации: Русский общевоинский союз со всеми его корпусами и дивизиями, союзами офицеров, Георгиевских кавалеров, гвардейцев и офицеров Генерального штаба; Фонд спасения родины, Зарубежный союз инвалидов и другие, а также земляческие и профессиональные объединения… Значительная часть творческой и научной интеллигенции в Париже, Берлине, Риме и других западноевропейских городах не просто вела борьбу за существование, но и пыталась служить какой-то идее. Одни, особенно в первые годы после революции, призывали к «крестовому походу против большевиков», другие считали себя чуть ли не наследниками герценовского «Колокола» — реальной оппозицией коммунистической власти. Но во все времена лучшие представители русской эмиграции видели свою задачу «в служении России, независимо от существовавшей в ней политической системы», и потому оставили по себе добрую память.
В Париже русские эмигранты довоенного времени создали самый большой и самый богатый центр русского расселения. После революции оказалась за границей и княгиня Вера Кирилловна Мещерская. В поисках заработка она открыла в Париже пансион, в котором обучали хорошим манерам девушек из богатых американских семей. Среди ее воспитанниц была некая мисс Дороти Пэджей, оказавшаяся не только богатой, но и доброй девушкой. Она стала допытываться у В.К. Мещерской, чем можно помочь и что могут сделать ее деньги. И княгиня рассказала своей американской пансионерке о тяжелом положении стариков-эмигрантов и престарелых людей, не имеющих семьи и родных. И тогда мисс Д. Пэджей в местечке Сент-Женевьев-дю-Буа, располагавшемся в 30 километрах от Парижа, купила прекрасный особняк с флигелями, службами и садом, ранее принадлежавший одному из наполеоновских маршалов. Здесь княгиня В.К. Мещерская организовала так называемый Русский дом, который вместе с флигелями сразу же заполнился постояльцами. Из бывшего посольства Российской империи в Русский дом привезли портреты государей и государынь и даже тронооб-разное кресло, в котором однажды когда-то сидел последний русский император.
Мисс Д. Пэджей заботилась о своих подопечных как могла, например, присылала из Америки подарки, а на Рождество — гусей и индеек. Однажды она приехала из-за океана и в день взятия Бастилии решила порадовать русских старичков. На грузовиках, с немалым риском для их хрупкого здоровья, она повезла всех — 250 человек — в Париж смотреть фейерверк на Сене.
В столице накупила шампанского и всякого угощения, сняла виллу с видом на Сену, чтобы салют был хорошо виден, так ей хотелось «дать обедневшим русским аристократам, хоть на один день, иллюзию их былой привольной и богатой жизни».
Когда Русский дом перестал вмещать всех желающих, они стали селиться на квартирах поблизости от него. Постепенно Сент-Женевьев-дю-Буа обрусел, как и некоторые другие пригороды Парижа. Рядом с Русским домом находилось сельское французское кладбище, на котором с левой стороны от входа был отведен участок земли для захоронения русских. Первые русские могилы появились здесь в 1927 году, а впоследствии возникла необходимость в церкви, и общими усилиями был приобретен участок земли рядом с кладбищем. Проект церкви в честь Успения Божьей Матери, возводимой в традициях новгородско-псковского зодчества XVI века на общественные пожертвования, выполнил архитектор и художник А.А. Бенуа. Внутреннее убранство храма тоже сделано в русском стиле. Церковь расписывали сам художник и его жена, принимал участие в росписи храма и граф Шереметев, который в то время служил при храме в скромной должности псаломщика. Строгий двухъярусный иконостас расписан художниками-прихожанами Львовой и Федоровым. Небольшая белая церковь была торжественно освящена митрополитом Ев-логием в 1939 году.
Митрополит Евлогий (Василий Семенович Георгиевский) родился в селе Сомове Тульской губернии в семье священника. Получил высшее богословское образование, после революции жил и работал в Сербии и Германии, служил архиепископом Волынским. В апреле 1921 года он был возведен в сан митрополита и до конца своей жизни возглавлял православную церковь в Западной Европе. С осени 1922 года митрополит Евлогий жил во Франции, содействовал созданию Русского православного богословского института, мечтал вернуться со своей паствой на родину, но умер на чужбине и был похоронен на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа.
В склепе храма впоследствии упокоились А.А. Бенуа с супругой, протоиерей Д. Троицкий, принимавший участие в строительстве церкви, а также архиепископ Кассиан, ректор Русского православного богословского института в Париже, и другие.
Справа от храма, в зелени кустов и деревьев, расположилась звонница с маленьким куполом над двумя аркадами. В них разместилось 6 колоколов: в правой — один большой, в левой — пять других, разных размеров, размещены в две высоты.
Храм в честь Успения Божьей Матери был первой кладбищенской церковью на русской земле. Позже в этой церкви стали отпевать и на этом кладбище хоронить умерших не только из Сент-Женевьев-дю-Буа, но и из Парижа и более отдаленных мест Франции. При храме долгое время действовало Попечительство русского кладбища, объединявшее родственников и друзей тех, кому дорога русская культура. Основой деятельности Попечительства были забота о кладбище, могилах и сохранение памяти о погребенных в них. А церковь не прекращала совершать молитвенные поминания об усопших — панихиды, простые заупокойные службы и торжественные поминовения.
В тяжелые годы Второй мировой войны церковь и Попечительство возвели вокруг кладбища каменную ограду и ворота церковного участка. После войны был построен домик, в котором могут разместиться на отдых прибывшие паломники. На стенах домика — изображения последнего русского императора и членов его семьи, фотографии зарубежных владык Русской православной церкви, архитектора А.А. Бенуа, а также литографии с видами Москвы и Санкт-Петербурга и изображением коронации императора Николая II; в углу — икона Николая Чудотворца, перед которой всегда горит лампада. У входа в домик укреплены две мраморные доски, на одной из которых сделана надпись: «Отдохните, укройтесь от непогоды и молитвенно вспомяните подумавшего о Вас».
Весь комплекс зданий находится на земле, приобретенной Епархиальным управлением, и является русской собственностью. Территория же самого кладбища, выросшего со дня своего основания в два раза, принадлежит местной муниципальной власти, и русским кладбище можно назвать условно. В настоящее время, когда предместье Сент-Женевьев-дю-Буа из рабочего поселка превратилось в город, потребность в местах для погребений увеличилась, и теперь среди русских могил можно увидеть и французские захоронения. Местные жители строго контролируют погребения православных на Сент-Женевьев-дю-Буа. Если раньше места для погребений продавались сроком на 100 лет и даже навечно, то теперь это правило отменено.
Название «Сент-Женевьев-дю-Буа» обычно переводится как «Святая Женевьева Лесная». Давным-давно тут были леса, а теперь шелестят под французским небом почти белоствольные и почти русские березы эмигрантского русского кладбища. Когда-то люди с ужасом говорили, что страшно умереть на чужбине: жить здесь и то тяжко, а вот быть зарытым в чужую землю — это уж совсем горестная судьба. Здесь, на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа, покоится прах многих русских людей; на обелисках, именах, стелах высечены имена тех, кто составляет цвет отечественной культуры, работавших во славу ее, даже оказавшись вне родины. Писатели и поэты И. Бунин, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, Б. Зайцев, Г. Иванов, художник К. Коровин, С. Лифарь и многие-многие другие… Волей судьбы они оказались за границей, но не растворились на чужбине, потому что всех их объединяла великая русская культура, которую они хранили в своих сердцах и которой продолжали служить и вдали от родины. Историк и богослов И. Федотов назвал служение русской культуре самой важной частью жизни эмигрантов: «Быть может, никогда ни одна эмиграция не получила столь повелительного наказа — нести наследие русской культуры. Он дается фактом исхода, вольного или невольного, значительной части ее активной интеллигенции… И вот мы здесь, за рубежом, для того… чтобы восстановить полифоническую ценность русского духа».
Популярной и любимой в среде русских эмигрантов была «Зеленая лампа» — литературно-философское общество, созданное 3. Гиппиус и Д. Мережковским. Из старшего поколения его охотно и часто посещали писатели И. Бунин, М. Алданов, М. Цейтлин, философы Л. Шестов, Н. Бердяев, С. Франк, Н. Лосский и другие.
Многие десятки тысяч русских нагрянули во Францию изможденные революцией и потерями, и с ними — испуганные и захиревшие дети. Надо было поправлять здоровье и скорее учить их. В Париже оказались и молодые солдаты, юнкеры и офицеры, которые не успели получить образования в России, уйдя на фронты Гражданской войны из-за парты. И тогда представители «беженской России» со всей самоотверженностью взялись в первые же годы изгнания за дело просвещения молодого поколения, совершив этим великий подвиг. Первая волна русской эмиграции не только выжила, но сумела в этой потерянности и бедности вырастить хороших детей, дать им образование и сохранить в их душе, памяти и в языке великую Россию.
Во французской столице действовали различные школы, курсы, русские гимназии, кадетский корпус, консерватория, институты и т. д. Например, только русская гимназия, принадлежавшая Обществу помощи детям русских эмигрантов, до своего закрытия в 1961 году выпустила около 1000 юношей и девушек. Среди них были и те, кто в годы Второй мировой войны сражался в отрядах французского Сопротивления.
Особое чувство вызывает участок кладбища, где похоронены участники Белого движения. И как пронзительно справедливы слова князя С.Е. Трубецкого из воспоминаний, написанных им в эмиграции: «Будет ли наш прах покоится в родной земле или на чужбине — я не знаю, но пусть помнят наши дети, что где бы ни были наши могилы — это будут русские могилы и они будут призывать их к любви и верности России». На каждой из них установлен какой-нибудь символ: Андреевский флаг из голубых и белых цветов, изображение русского ордена, восьмиугольный крест с крышей и золотыми куполами-луковками.
На Сент-Женевьев-дю-Буа расположены полковые участки алексеевцев, корниловцев, казаков, моряков, которые лежат в могилах плечом друг к другу, как когда-то шли в боях. А еще есть участки тех, кто хотел, чтобы их вспоминали как кадетов, и потому на каждой могильной плите здесь лежит погон кадетского корпуса, сделанный из цветного фарфора. Дроздовцы из 1-й бригады русских добровольцев, созданной генерал М.Г. Дроздовским на Румынском фронте, Добровольческой армии, носили на своих малиновых погонах вензель. В марте 1918 года отряд выступил из города Яссы на соединение с Добровольческой армией Л.Г. Корнилова и прошел 1200 верст с боями и сражениями, лишениями, опасностями и невзгодами.
Сам генерал-майор М.Г. Дроздовский в бою под Ставрополем был ранен и 14 января 1919 года умер от заражения крови в ростовском госпитале. Тело его было перевезено в Екатеринодар и похоронено в Войсковом соборе. В марте 1920 года в город, уже занятый красными войсками, ворвался отряд дроздовцев и вывез гроб своего командира, чтобы над ним не совершилось надругательство. Тело М.Г. Дроздовского морем переправили из Новороссийска в Севастополь и похоронили в сокровенном месте, которого теперь уже никто не знает…
А уцелевшие в Гражданскую войну дроздовцы и на чужбине сохранили верность своему полковому братству: все они похоронены рядом. Сначала над их могилами возвышалась трехарочная звонница, но к 1987 году она обветшала, и ее заменили новым памятником. Однако, как и прежде, на нем выделяется бело-малиновый крест с вензелем дроздовцев и надписью «Яссы». Все долгое парижское лето могилы «дроздов», как они сами себя называли, украшают белые и малиновые флоксы.
В центре Галлиполийского участка кладбища возвышается памятник, подобный тому, который некогда стоял неподалеку от Галлиполи — небольшого турецкого порта в Дарданеллах, где после эвакуации из Крыма разместились части Добровольческой армии П.Н. Врангеля. Здоровье людей, высаженных в буквальном смысле слова на голом месте, было подорвано перенесенными тяготами, лишениями и неизбывной тоской по родине, и потому на местном кладбище со временем стали появляться русские могилы. Их становилось все больше и больше, и русских изгнанников стали хоронить на месте старого армянского кладбища, где (по преданию) хоронили пленных запорожских казаков и русских солдат Крымской войны.
У обитателей галлиполийского лагеря возникла мысль увековечить память своих соотечественников, умерших на чужбине, и решено было соорудить им памятник. Автором проекта и одновременно строителем стал Н.Н. Акатьев, подпоручик Технического полка. Для сооружения памятника по приказу генерала А.П. Кутепова каждый должен был принести хотя бы один камень. И потекла «бесконечная вереница людей, согнувшихся под своей добровольной ношей, в том числе седых стариков и малых детей, с тихими и серьезными лицами приходивших на кладбище». Было принесено 24 000 камней.
Памятник, торжественно открытый в середине июля 1921 года, напоминал одновременно и древний курган, и шапку Мономаха, увенчанную крестом. Но через 28 лет землетрясение разрушило памятник, и его уменьшенную копию как дань памяти всем участникам Белого движения в России было решено установить на русском кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа. И как когда-то камни, на этот раз деньги были собраны русскими людьми, уже рассеянными по всему миру. Проект воссоздания Галлиполийского памятника бесплатно выполнили супруги Бенуа — Альберт Александрович и Маргарита Александровна.
Памятник был торжественно открыт воскресным днем 2 июля 1961 года в присутствии множества людей. На мраморной доске была сделана надпись: «Памяти наших вождей и соратников». Другая мраморная доска с краткой историей памятника прикрывала замурованную нишу, куда были вложены списки «в рассеянии скончавшихся» участников Белого движения. А по восьмиугольному цоколю памятника шли посвящения генералу Л.Г. Корнилову и всем воинам корниловских частей, адмиралу А.В. Колчаку и всем морякам российским, генералу Маркову и марковцам, казакам, генералу М.Г. Дроздовскому и дроздовцам, генералу А.И. Деникину и первым добровольцам, генералу М.В Алексееву и алексеевцам, генералу П.Н. Врангелю и чинам конницы и конной артиллерии…
Ни один из вождей Белого движения, чьи имена увековечены на памятнике, не нашел на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа своего последнего места упокоения. Некоторые из них приняли смерть в России и остались там без могил и крестов. Прах М.В. Алексеева, умершего в Екатеринодаре, удалось перевезти в Сербию, а А.И. Деникин и П.Н. Врангель были погребены далеко от парижского кладбища. Здесь же стражем могил русских воинов возвышается только Галлиполийский памятник.
Расширяться русскому кладбищу некуда, ведь вокруг — не своя земля, и тогда новопреставленных хоронят в чужих могилах. Так, Александра Галича и его жену Александру Николаевну захоронили в могиле некоей Магдалины Голубицкой. В чужой могиле сначала был похоронен и кинорежиссер Андрей Тарковский, но потом французское правительство купило отдельное место для его могилы, в которой он теперь и покоится.
Похоронен на Сент-Женевьев-дю-Буа и полковник русского генерального штаба Б.И. Дуров — потомок знаменитой героини 1812 года кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Б.М. Носик в своей книге «Привет эмигранта, свободный Париж!» рассказывает, как встретил генерала еще при жизни на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа у заранее заготовленной могилки, где тот читал какую-то рукопись. Почтенный старичок, которому было уже далеко за 90, отвел писателя в Русский дом, где доживали свой век очень старые люди.
На Сент-Женевьев-дю-Буа существует специальный участок, который называется «Мемориал российских военных моряков», а также на кладбище выявлено 21 захоронение русских военных летчиков.