Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841)

Судьба и поэзия Михаила Лермонтова овеяны глубоким трагизмом. Известный исследователь творчества Лермонтова Эмма Гернштейн в книге «Судьба Лермонтова» писала: «В истории жизни и гибели Лермонтова есть какая-то тайна. Белые листы, корешки вырезанных страниц, письма с оторванным концом – вот что мы находим в рукописях, в которых говорится о судьбе поэта». И прежде всего загадочно то, что личность поэта вся словно соткана из противоречий.

На внутреннюю сложность Лермонтова указывал ещё А. И. Герцен: «Он влачил тяжкий груз скептицизма через все мечты и наслаждения». Белинский отмечал «в рассудочном, охлаждённом и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого».

Соединение несоединимого отразилось и в описании внешности Лермонтова, лучшее из которых принадлежит И. С. Тургеневу: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-тёмных глаз. Их тяжёлый взор странно не согласовывался с выражением почти детских нежных выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь ощущал всякий».

Впоследствии впечатления современников были великолепно обобщены В. Я. Брюсовым в его сонете: