Ценные донесения " северянки "
Ценные донесения " северянки "
Донесения от нее к ее агентам–связникам в ее же собственном доме передавались не из рук в руки, а через тайник в фигуре лежащего в гостиной льва. В кабинете же стоял настоящий живой конь с обвязанной соломой копытами. Недаром ее называли Безумная Бет...
В 1861 году началась гражданская война в Соединенных Штатах между федералистами, то есть "северянами", сторонниками упразднения рабовладельчества, и конфедерацией – объединением рабовладельческих штатов. Обе стороны широко использовали разведывательные и контрразведывательные службы, в тех и других было немало женщин.
Самой ценной разведчицей "северян" была мисс Элизабет Ван–Лью. Она родилась в 1818 году в Ричмонде, столице штата Вирджиния. Получив образование в Филадельфии, вернулась домой ярой аболиционисткой – сторонницей освобождения негров. Элизабет не скрывала своих убеждений, демонстративно освободив девять собственных невольников, нескольких негров выкупила из рабства, чтобы воссоединить с родными, находившимися во владении ее семьи.
Мать и дочь Ван–Лью были гостеприимными, обаятельными и щедрыми людьми, их передовые взгляды не ставились им в укор и у них было множество друзей и знакомых среди всех кругов местной знати. В последующей разведывательной работе Элизабет сыграют огромную роль ее связи: ведь Ричмонд был столицей Конфедерации, и все самые свежие новости стекались в гостиную Ван–Лью. Послеобеденные беседы гостей Поставляли неоценимую информацию.
Элизабет Ван–Лью была женщиной слабого телосложения, невысокого роста, но представительной, живой и решительной, хотя это сочеталось в ней с внешней кротостью.
На решительный путь борьбы ее толкнула казнь Джона Брауна – знаменитого борца за освобождение негров. "С этого момента наш народ находится в состоянии войны", – записала она в своем дневнике. И она начала свою разведывательную деятельность. По собственной инициативе Элизабет стала направлять федеральным властям одно письмо за другим, информируя их об обстановке, складывающейся на Юге. Одновременно с этим она бесстрашно выступала на улицах Ричмонда как ярая аболиционистка: отвергая возможность прикрыть себя маской "лояльной патриотки Юга", она демонстративно отказалась шить рубашки для солдат Вирджинии.
"Позорное" поведение мисс Ван–Лью и ее матери клеймилось в газетах, вызывая порой яростный гнев толпы. Но большинству рядовых южан она казалась просто чудачкой, и основой ее поведения они считали безобидное помешательство, что и послужило причиной ее прозвища "Безумная Бет". Ее спасло то, что для заядлого южанина–вирджинца была непостижимой даже мысль о том, что, находясь в здравом уме, дама–аристократка может выступать против дела южан.
Донесения Элизабет были оценены по достоинству, и она стала постоянной и единственной сотрудницей разведки, действовавшей всю войну в тылу врага.
Для пользы того дела, которому она служила, Элизабет Ван–Лью не гнушалась никакими средствами, подвергала постоянной опасности не только себя, но й мать и брата, растрачивала все нажитое ее семьей, не раз рисковала стать жертвой самосуда. Но хотя ее и обвиняли в аболиционизме и добром отношении к "северянам", ни один контрразведчик не заподозрил в ней умелой и изобретательной руководительницы агентурной сети.
Прежде всего Элизабет наладила сбор информации. Помимо постоянных посетителей ее салона, она устанавливала связи с десятками людей, носителей тех или иных данных, которые ей могли пригодиться. Ее агентура была повсюду. Вот только один пример.
У Элизабет была молодая негритянка–рабыня Мэри Баусер, которую она отпустила на свободу за несколько лет до войны и, так как та была чрезвычайно умной девушкой, отправила ее на Север, где и оплачивала ее обучение. Но когда нависла угроза войны, Элизабет вызвала ее в Ричмонд и вскоре устроила официанткой в "Белый Дом" Юга, к самому президенту Джефферсону Дэвису!
Одним из источников полезной для Севера информации стала, как ни странно, военная тюрьма "Либби", где содержались взятые в плен "северяне". Они знали очень много о тактике южан, дислокации их частей, уязвимых позициях и так далее. Элизабет и ее мать, войдя в доверие к коменданту тюрьмы лейтенанту Тодту, проникли туда под видом оказания гуманной помощи раненым, и вскоре к удивлению военного министерства информация оттуда полилась широким потоком.
Связь со своими добровольными помощниками Элизабет поддерживала самыми разнообразными способами. Записки с вопросами и ответами прятались в корзинах с продовольствием или в них завертывались склянки с лекарствами. Пленным передавались книги, которые через несколько дней возвращались обратно с незаметно подчеркнутыми словами. Иногда удавалось и лично побеседовать с пленными.
Несмотря на откровенно "антиюжное" поведение Элизабет и предъявляемые ей газетами обвинения, единственным официальным взысканием, которому подверглась "Безумная Бет", было запрещение посещать военную тюрьму. Такое случалось несколько раз. Тогда Бет наряжалась в свое лучшее платье и, как говорится, не мелочась, отправлялась прямо к генералу Уиндеру – начальнику контрразведки, или к Джуде Бенджамину – военному министру южан. Несколько минут ей приходилось выслушивать упреки в плохом поведении, каяться, что–то обещать и... дело кончалось тем, что Бенджамин или Уиндер, который был вправе подписать ей смертный приговор, подписывал разрешение на посещение военной тюрьмы! Бывали случаи, когда платье аристократки могло стать помехой, и Элизабет отправлялась на тайную встречу под покровом ночи, переодевшись сельской батрачкой.
Но собранную информацию надо было переправить в штаб "северян" генералу Шарпу. Для этой цели она создала пять точек связи. Начальным пунктом был ее собственный дом, где она составляла шифровки и прятала прибывающих с Севера агентов–связников. Иногда эти агенты не появлялись, а лишь доносились слухи о пойманных и расстрелянных шпионах. Тогда она отправляла через линию фронта своих слуг, которые вообще стали надежными помощниками в ее деле.
Секретные донесения Бет, зашифрованные ее личным кодом, часто бывали написаны рукой кого–нибудь из ее слуг. Для них она раздобыла военные пропуска, позволявшие им беспрепятственно передвигаться между ее домом в городе и фермой, где был один из переправочных пунктов. Слуги постоянно носили корзины с продуктами; в корзину с яйцами, например, вкладывалась пустая скорлупа с тонкой бумажкой внутри; молоденькая швея из дома Ван–Лью проносила через фронт донесения, зашитые в образчики ткани или в платье.
Видимо, учитывая склонность своих негритянских помощников к театральным эффектам, Элизабет придумала такой способ передачи донесений внутри своего дома: в библиотеке возле камина находилась фигура лежащего льва. Ее можно было поднять, как крышку коробки. Туда, как в почтовый ящик,
Элизабет опускала свои донесения. Прислуга, производя уборку, вынимала донесение и относила его на ферму Ван–Лью. Правда, эта театральность имела и юридический смысл: в случае провала служанка могла смело клясться на Библии, что никаких поручений от мисс Ван–Лью не имела и никаких документов от нее не получала.
Элизабет всегда считала, что нужно не уходить от опасности, а идти навстречу ей. Одно время военным комендантом заключенных военнопленных был капитан Гибс. Элизабет удалось поселить его с семьей в своем доме в качестве постояльцев и долгое время пользоваться его протекцией. Иногда поступки "Безумной Бет" действительно выходили за рамки разумного. Когда военное министерство южан с целью укрепить свою кавалерию стало конфисковать лошадей из частных конюшен, Элизабет спрятала свою последнюю лошадь в кабинете, а чтобы заглушить стук копыт, обвязала их соломой.
Однажды Ван–Лью оказалась на грани провала. Один из агентов "северян" оказался провокатором и выдал южанам всех, с кем был связан. Однако люди, которых он предал, не выдали ее.
Перед падением Ричмонда по просьбе Элизабет ей переправили федеральный флаг. Когда войска южан оставили город, на улицы вышла бушующая толпа, и одним из объектов ее ненависти стал особняк Ван–Лью. Но Элизабет смело вышла навстречу толпе, в которой были и ее разъяренные соседи.
– Я знаю вас, Том, ... и вас, Билли, ... и вас, Джон, ... и вас, ... и вас. Через час здесь будет генерал Грант, и если вы причините хоть малейший вред этому дому или кому–нибудь из проживающих в нем, то ваши собственные дома запылают еще до обеда.
Толпа образумилась и разошлась. А вскоре передовой отряд "северян" вошел в столицу южан. Его встречал развевающийся над домом Ван–Лью большой федеральный флаг.
Дальнейшая жизнь Элизабет Ван–Лью была мрачной и безотрадной, хотя генерал Грант, ставший президентом, высоко оценил ее заслуги, обратившись к ней от имени правительства и армии Севера: "Вы слали мне самые ценные сведения, какие только получались из Ричмонда во время войны". Президент Грант назначил ее почтмейстером Ричмонда. На службе ее вынуждены были терпеть, но общество, которое она "предала", до конца дней не простило ей этого.
За услуги, оказанные ею армии федералистов, она не получила ни одного цента. Более того, ей даже не возместили понесенных ею затрат. После ухода президента Гранта с поста она была понижена в должности – стала мелким чиновником министерства почт, а затем лишилась и этого скромного зарабока.
Последние годы "Безумная Бет" прожила в нищете. За ней преданно ухаживали верные негры, такие же жалкие бедняки, как и она.