Лесновские жители

Лесновские жители

Население Лесного складывалось из двух категорий жителей – дачников-петербуржцев, живших на дачах Лесного летом, и постоянного населения, связанного с Лесным институтом, в первую очередь – студентов-непетербуржцев. К началу века дачное население пригородов постепенно эволюционировало к характерному образу жизни, названному «зимогорство» («зимогоры» – горожане, живущие на дачах круглый год). Связывалось это с резким вздорожанием жизни в столице, в сравнении с которым пригороды были гораздо дешевле – и по найму жилья, и по услугам, и по расходам на питание.

В полной мере процесс переселения в пригороды затронул и Лесной. Еще в 1886 году «Путеводитель по России» под редакцией P.C. Попова отмечал, что многие дачи Лесного заняты и в зимнее время. Как указывал М.И. Пыляев в серии очерков «Дачные местности близ Петербурга» (1898 г.), Лесной «является любимейшей и многочисленнейшей дачной колонией с населением, достигающим в летнее время до 30 с лишком тысяч, из коего с каждым годом все более и более остается в Лесном и на зиму».

«Обилие зелени и сухой здоровый воздух привлекают в эту местность весьма много из зажиточного класса петербургского населения, преимущественно петербургского купечества. Обычная замкнутая жизнь последних послужила тому, что при слове „Лесной“ неминуемо прибавляется эпитет „сонный“», – отмечалось в «Спутнике дачника по С.-Петербургу и его окрестностям» 1886 года. Как указывал Г. Знакомый в своем описании «Дачи и окрестности Петербурга» 1891 года, в Лесном «селятся от статского советника и выше, а купцы после приобретения брюшка».

По словам одного из обозревателей, среди дачников Лесного «видное место принадлежит русскому купечеству и еврейству (особенно в последние годы) с его привычками и обычаями». Близость к столице тоже служила одним из преимуществ Лесного – оно «окупает те неудобства, которые приходится претерпевать дачникам из-за отсутствия чистой, здоровой воды для купания и скученности построек» («Путеводитель по дачным окрестностям г. Петербурга на 1903 год»).

Самые престижные дачи можно было снять на Английском (ныне проспект Пархоменко), 2-м Муринском проспектах и Малой Спасской (ныне Карбышева) улице, а аристократической улицей Лесного считалась Новосильцевская (ныне Новороссийская). На последней находились дачи директора-распорядителя товарищества «Г. Ландрин» К. Гейда, директора правления Русского страхового общества Н. Флиге и др. В начале века по Английскому проспекту сдавались помещения из 10–13 комнат с мебелью, сараем и садом по 350 руб. за лето, по 2-му Муринскому – 7–8 комнат до 400 руб., по Малой Спасской – 6–8 комнат по 200 руб.

Среди лесновских дачников в разные времена было немало знаменитых петербуржцев. Еще в 1844 году в Сосновском лесу гуляли и вели философские и литературные беседы В.Г. Белинский и И.С. Тургенев. Первый жил в то лето на даче на Старо-Парголовской дороге, второй – у Поклонной горы. В своих воспоминаниях об этих встречах Тургенев писал: «Лето стояло чудесное – и мы с Белинским гуляли по сосновым рядам, окружавшим наши дачи; запах их был полезен его уже тогда расстроенной груди… Мы садились на сухой и мягкий, устланный тонкими иголками, мох – и тут-то происходили между нами шестичасовые беседы по философским и литературным вопросам».

В конце 1890-х годов в Лесном снимал дачу известный журналист и литератор князь Владимир Петрович Мещерский. Его знали как автора сатирических романов о великосветской жизни и яркого публициста, а также как редактора газеты «Гражданин», издававшейся им с 1872 года. Большие связи Мещерского в придворных кругах и правящих сферах давали ему возможность узнавать и предавать огласке факты, не проникавшие в другие органы печати. Это поддерживало в обществе интерес к газете «Гражданин», политическим девизом которой было стремление «поставить точку» либеральным реформам Александра II и, более того, восстановить дореформенные порядки.

Жизнь в Лесном князю Мещерскому не очень понравилась, о чем он не преминул сообщить на страницах «Гражданина»: «Через неделю после переезда, в мае начал чувствовать разные проявления недугов – не то простуды, не то общего недомогания, запас энергии почти истощается, становлюсь, замечаю это с ужасом, почти либералом. И чем дальше, тем все хуже…»

«Весьма ценное открытие, – иронизировал по этому поводу репортер „Петербургской газеты“. – Либералы разводятся преимущественно на болоте наподобие лягушек…»

* * *

Среди постоянных жителей Лесного встречалось немало представителей научной и творческой элиты Петербурга. Сначала это были преподаватели Лесного института, а затем, в начале XX века, – и Политехнического института. Они являлись «сливками» научной элиты Лесного. «В настоящее время Лесной с двумя высшими учебными заведениями является в известной мере культурным центром, своего рода университетским городом, по числу постоянных жителей не уступающим многим губернским городам», – говорилось в 1912 году в местной газете «Политехник».

С этим оказались связаны и многие характерные бытовые вещи. В начале века Лесной превратился в настоящий студенческий городок. Перед началом учебного года почти у каждых ворот висело объявление о сдаче внаем меблированной комнаты для «одинокого студента». Средоточием студентов стали общежития Политехнического института.

«…Чтобы добраться до центра Петербурга при помощи нещадно трясущего и медленного паровика, требовалось около 1–¹/₂ часа, – говорилось в воспоминаниях одного из воспитанников Политехнического института. – Это создавало большое препятствие, и город с его соблазнами таким образом фактически был отделен от Института. Ездили в город только на воскресенья и праздники. Зарытые в глуши Сосновки, студенты поневоле занимались науками значительно усерднее, чем в других учебных заведениях. Попав в отведенное нам Первое Общежитие, мы скоро почувствовали себя как дома. Комнаты наши были небольшие, в особенности одиночные, с побеленными стенами; мебель новенькая и очень удобная: кровать, шкаф, письменный стол с деревянным креслом перед ним и двумя стульями. Мы быстро обжились в них, приспособились, – и так начался новый для всех нас уклад жизни, оставивший по себе громадный след в нас, повлиявший на все наше формирование для будущего».

Особенно сильно ощущалось влияние на умонастроения Политехнического института, поскольку он стал «колонией либеральной фрондирующей профессуры», которая в городе бывала только наездами и постоянно жила в Лесном. К примеру, в доме на Старо-Парголовском проспекте, где прошло детство будущего актера и писателя Б.М. Филиппова, жил известный профессор П.Б. Струве – идеолог «либерального марксизма», один из основателей кадетской партии и лидер ее правого крыла, впоследствии – один из лидеров белого движения во время Гражданской войны и начальник управления иностранных сношений «Правительства юга России» при П.Н. Врангеле. После разгрома армии Врангеля П.Б. Струве стал эмигрантом.

П.Б. Струве занимал двухэтажный флигель во дворе. В первом этаже флигеля жила семья профессора, в том числе и два его сына – Глеб и Алексей. По воспоминаниям Б.М. Филиппова, любимым занятием Глеба Струве служила игра в «чтение лекций» на археологические темы. «Он демонстрировал нам миниатюрный шлем, сделанный из оловянной оболочки, снятой с горлышка винной бутылки, и долго и нудно врал, что обнаружил сей „экспонат“ при каких-то археологических раскопках и что это доказывает существование в далеком прошлом лилипутов». Впоследствии Глеб Струве стал видным литературоведом русского зарубежья.

Сам П.Б. Струве занимал второй этаж во флигеле. Там находились его кабинет, спальня и библиотека. «Два обстоятельства вызывали у нас, детей, особое отношение к профессору, – вспоминал Б.М. Филиппов, – он провел в свой флигель электричество и у него был собственный телефон. В Лесном редко кто обладал такими удобствами».

В ноябре 1912 года местная газета «Политехник» напечатала на своих страницах фельетон «Лирические портреты», где П.Б. Струве досталось такое ироничное описание:

«Анекдотически рассеян,

От мира зримого далек,

Карикатурами осмеян

И вкривь, и вкось, и поперек.

Идет, вперивши очи в землю,

Теребит злато бороды…

Прохожие сие приемлют,

Раскрыв испуганные рты…»

В доме № 10 по Болотной улице жил будущий знаменитый ученый Абрам Федорович Иоффе. В 1906 году он поступил на работу в Политехнический институт «лаборантом по вольному найму», только что вернувшись из Германии, где работал в Физическом институте Мюнхенского университета. С 1 апреля 1908 года Иоффе зачислили в штат Политехнического института на должность «сверхштатного старшего лаборанта по кафедре физики».

В то время лица иудейского вероисповедания, по существовавшим законам, не могли состоять на государственной службе, например занимать место штатного лаборанта или профессора в вузе. Поэтому Иоффе пришлось преодолевать это препятствие весьма необычным образом. Его возлюбленная Вера Андреевна Кравцова была православной, поэтому ее выход замуж за «иноверца» (иудея или мусульманина) означал поражение в правах. Выход замуж за «инославного» (католика или лютеранина) не влек никаких ограничений, кроме того условия, что дети должны принадлежать к православной вере. Поэтому Иоффе съездил в Финляндию, где законодательство было либеральнее, там принял лютеранство и обвенчался с Верой Андреевной. После этого ему открылась дорога и на государственную службу.

В это время Иоффе совмещал научную и педагогическую деятельность, преподавая термодинамику на электромеханическом и металлургическом факультетах. Параллельно с преподаванием в Политехническом институте Иоффе читал лекции в Горном институте и на Высших женских курсах. С 1913 года его зачислили также в штат Петербургского университета на должность приват-доцента.

Кроме того, Иоффе преподавал в Коммерческом училище в Лесном. По воспоминаниям одного из воспитанников училища, И.В. Обреимова, уроки Иоффе оказывались не слишком увлекательными, но в них была значительность – «свойство, которое было и в его лекциях для студентов… Следует сказать, что к А.Ф. Иоффе все относились с уважением. Мертвой тишины в классе, конечно, не было, но не было и болтовни, не относящейся к уроку». Это происходило осенью 1907 года, когда ученому исполнилось всего 27 лет. Впоследствии, рассказывая о своем преподавании в Коммерческом училище в Лесном, Иоффе вспоминал и о тех шалостях, что случались у него на уроках, например, как ученики жгли магний.

«Абрам Федорович был застенчив, даже с учениками, – вспоминал И.В. Обреимов. – В нашем классе учился его брат Петя. Мы интересовались, как учитель будет обращаться к нему: „Петя“ или „Иоффе“? И вот однажды Абрам Федорович ужасно застеснялся и сказал: „А ну, Петя, иди к доске“. Эта фраза нам запомнилась на многие годы». Застенчивость Абрама Федоровича вводила нас в заблуждение и однажды, под конец года, вызвала в классе взрыв негодования против него».

С 23 октября 1913 года Иоффе стал экстраординарным профессором Политехнического института, а 30 апреля 1915 года защитил здесь докторскую диссертацию. После чего 28 октября 1915 года его перевели из «экстраординарных» в «ординарные» профессора.

Ученый Д.Н. Кайгородов

…Одним из самых примечательных ученых-лесновцев являлся профессор Лесного института Дмитрий Никифорович Кайгородов, основавший новую для России науку – фенологию. Его красивый особняк сохранился до наших дней на Институтском проспекте (почти напротив Серебряного пруда). В 1868 году Д.И. Кайгородов поступил в Земледельческий (позднее – Лесной) институт, а спустя четыре года защитил диссертацию на звание кандидата сельского хозяйства и лесоводства. В 1875 году состоялась его первая лекция в Лесном институте. А с 1879 года Д.И. Кайгородов стал постоянным жителем Лесного. Здесь он жил до своей кончины в 1924 году.

Первые десятилетия Дмитрий Никифорович занимал квартиру при Лесном институте, а в марте 1903 года ему предоставили в аренду с правом последующего выкупа участок земли под постройку жилого дома возле Серебряного пруда на Институтском проспекте. Здесь в 1904–1905 годах построили красивый особняк в стиле модерн. Вокруг своего дома Д.И. Кайгородов устроил великолепный сад.

Историк A.B. Кобак, отмечая, что особняк Кайгородова – интересный пример архитектуры петербургского модерна, называет этот дом «душой Лесного». «Именно здесь обитает „genius loci“ – дух этой местности», – отмечает он. В литературе особняк Кайгородова известен как «дом у Золотого пруда». Вода в пруду была чистая, прозрачная, родниковая, а в начале лета со стоящих рядом сосен на поверхность пруда падала желтая сосновая пыльца, которая золотилась в лучах солнца. Отсюда и пошло название пруда – Золотой. До нашего времени пруд не сохранился – его засыпали…

Автором проекта фасадов особняка стал военный инженер Петр Петрович Маресев – зять Кайгородова, муж его дочери Тамары. Маресев служил в Николаевской инженерной академии на кафедре инженерного искусства по классу фортификации, однако имел серьезную склонность к гражданскому строительству. Тамара Дмитриевна унаследовала отцовское увлечение природой и занималась иллюстрированием книг отца о цветах и бабочках.

Особняк Д.Н. Кайгородова на Институтском проспекте. Фото автора, март 2006 года

Надзором за строительством занимался сын старого товарища Дмитрия Никифоровича, художника Кареухина – Федор Кареухин, строивший рядом здание Коммерческого училища. Подрядчиком при сооружении особняка, по совету брата Дмитрия Никифоровича, Нестера Никифоровича, служившего комендантом Выборга, пригласили строителя Голла, хорошо зарекомендовавшего себя построенными виллами в Финляндии. Внутренней отделкой дома занимался сын Дмитрия Никифоровича – Анатолий, художник-пейзажист, к тому времени он закончил Центральное училище рисования барона Штиглица в Петербурге, стажировался в Мюнхене и в академии Р. Жульена в Париже. С 1900 года Анатолий участвовал в Весенних выставках в Академии художеств, позже – в выставках Общества русских акварелистов, «Товарищества независимых», «Товарищества художников» и т. д. Архип Иванович Куинджи не без гордости считал Анатолия Кайгородова своим учеником.

Почти полвека Д.И. Кайгородов ежедневно записывал состояние природы и публиковал свои заметки об этом в печати. Первый бюллетень Кайгородова опубликовали 17 марта 1871 года. «Этим днем было положено начало Ваших знаменитых фенологических наблюдений, – говорилось в обращении к Кайгородову по случаю его 75-летия в сентябре 1921 года. – Ими Вы увлекли потом сотни отзывчивых сердец и любознательных умов, создав целую армию наблюдателей, посылавших и посылающих Вам как главнокомандующему, как объединяющему центру со всех концов России донесения о местных явлениях в природе».

Имелась в виду созданная Кайгородовым огромная сеть корреспондентов, постоянно присылавших профессору свои заметки о состоянии природы. Так возникла первая сеть постоянных фенологических наблюдений в стране.

Среди корреспондентов Д.И. Кайгородова было много известных и неизвестных поэтов. Они часто присылали ему свои стихи, в которых звучала любовь к природе, а иногда и добрая сатира. К примеру, встречались там такие строчки:

«Птичка Божия не знает

Ни заботы, ни труда, —

Кайгородов отвечает

За нее везде, всегда».

А вот еще образец подобного шутливого стихосложения:

«Снег стаял с огородов,

Хорош и светел день,

И пишет Кайгородов

Весенний бюллетень.

Он исписать тетрадки

Не ленится весной,

И телеграмм десятки

Летят к нему в Лесной».

Такие творения Дмитрий Никифорович с особой любовью вклеивал в свой «гроссбух» – так он называл толстую книгу с чистыми листами, на первом листе ее он написал: «„Всякая всячина“ печатная и писаная, которую жалко было бросить». «Содержание этой книги собиралось в течение доброй половины моей продолжительной жизни (приблизительно с начала 80-х годов XIX века), – писал Д.Н. Кайгородов, – а вклеивание в эту книгу началось с января 1891 года – завещаю моим потомкам хранить ее „как зеницу ока“… Сколько раз я отдыхал душой, поучался и от души смеялся, перечитывая сию книжицу».

Основным местом наблюдений за природой стал для Кайгородова парк Лесного института. Исполняя последнюю волю Кайгородова, его похоронили именно в этом парке, а одну из аллей назвали «Кайгородовской».

В одном из докладов, посвященных в начале 1920-х годов памяти Д.Н. Кайгородова, говорилось: «Кто не помнит этой характерной фигуры Кайгородова? Если человек, впервые прибывший в Лесной и встретивший профессора, спросит кого-нибудь из лесновцев: „Кто это?“, то на него посмотрят, как на свалившегося с Луны и с изумлением спросят: „Как кто? Да ведь это же профессор Кайгородов!“ И это изумление будет искреннее у всякого жителя Лесного. Действительно, более популярного лица, как Дмитрий Никифорович, здесь никогда не было и, вероятно, не будет… Счастлив человек, столько проживший и не имевший врагов. Да никакая злоба и не могла коснуться его. У него был талисман против нее. Дмитрий Никифорович носил в себе такой огромный запас любви к природе и к одному из ее творений – человеку, что всякое нерасположение таяло из соприкосновения с ним…»

Как считает исследователь жизни и деятельности Кайгородова, автор прекрасной книги «Дом у Золотого пруда», известный ученый Рэм Васильевич Бобров, десятилетие между постройкой «дома у Золотого пруда» (1904 год) идо начала Первой мировой войны являлось самым счастливым в жизни Д.Н. Кайгородова. Семья была большая и дружная, в кайгородовском доме бывало много гостей. В воскресенье всей семьей ходили в церковь на Малой Объездной улице. По воспоминаниям родных, Дмитрий Никифорович был глубоко верующим человеком и старался не пропускать ни одной службы в церкви, появляясь на богослужениях заранее. А на Пасху вся семья Кайгородовых собиралась к заутрене в домовую церковь Лесного института.

Сын Дмитрия Никифоровича, Анатолий, вскоре покинул родительское гнездо. Он продолжал заниматься живописью и параллельно в 1908 году поступил на государственную службу в канцелярию Совета министров – в отдел по делам законодательств. Он снял отдельную квартиру на Большой Объездной улице, хотя в отцовском доме продолжал бывать очень часто.

В 1910 году по соседству с «домом у Золотого пруда», на Старо-Парголовском проспекте, в доме № 37, поселился брат Дмитрия Никифоровича Кайгородова Нестер, прослуживший сорок пять лет на военной службе и вышедший в отставку. Он начинал службу подпоручиком в обычном артиллерийском полку, потом трудился на Охтинском пороховом заводе. Впоследствии служил полковником в Севастопольской береговой артиллерии, в 1893 году назначается начальником крепостной артиллерии в Свеаборг, в 1900 году произведен в генерал-майоры и направлен в Выборг на должность коменданта. Спустя четыре года вернулся в Свеаборг, где занял пост коменданта крепости. В 1910 году Нестер Никифорович вышел в отставку.

Будучи очень энергичным человеком, он не выносил бездеятельности. Поселившись в Лесном, он нашел для себя новое занятие – стал председателем Общества пособления ученикам Лесновских женских гимназий принца Ольденбургского. В 1913 году Нестер Никифорович получил полный генеральский чин, а спустя некоторое время принял на себя еще одну должность – председателя Лесновского земского попечительства по призрению семей, призванных на действительную военную службу.

Дочь Д.Н. Кайгородова, Тамара, с мужем, Петром Петровичем Маресевым, и тремя детьми жили в «доме у Золотого пруда», но в 1912 году Маресева перевели по службе в Ревель. Он уехал туда вместе с семьей. Однако после переезда Тамара Дмитриевна с семьей часто гостила в Лесном у отца.

Перед Первой мировой войной по соседству с Дмитрием Никифоровичем, на Старо-Парголовском, поселился его самый младший брат – Михаил Никифорович. Его хорошо знали в военном мире как автора-составителя сборника тактических задач для офицеров. Военная карьера Михаила Никифоровича началась с учебы в Михайловском артиллерийском училище, затем продолжилась службой в академии и различных гарнизонах России, потом его перевели в Петербург на должность начальника штаба 37-й пехотной дивизии, в 1912 году на должность командира 26-й пехотной дивизии 2-го армейского корпуса в Финляндию. В канун войны он вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта и поселился в Лесном.

Таким образом, в Лесном, в окрестностях Золотого пруда, перед самой революцией возник целый семейный «очаг» Кайгородовых. В январе 1917 года, незадолго до падения монархии, Дмитрий Никифорович получил свою последнюю награду в Российской империи – орден Св. Анны 1-й степени. До этого ученый удостоился орденов Св. Владимира трех степеней, Анны двух степеней, ордена Св. Станислава, медали в память Александра III, знаков в честь 100-летия Лесного департамента и Лесного института…

«Дмитрий Никифорович Кайгородов был не только видным ученым в нескольких важнейших направлениях науки, но также писателем, музыкантом, педагогом, – отмечает Рэм Бобров. – Он был замечательным представителем русской интеллигенции: талантливый публицист, писатель, основоположник научно-популярной литературы о лесе, искусный организатор науки и, в то же время, прекрасный музыкант и композитор, автор десятков романсов, сонат, скерцо, признанный художник-пейзажист и экспериментатор-изобретатель… Во время и после революции Дмитрию Никифоровичу пришлось сполна испить горькую чашу простого русского интеллигента с ее моральными унижениями, материальными лишениями, крушением жизненных идеалов, потерей любимых учеников и близких».

Правда, хоронили Д.Н. Кайгородова в 1924 году с большим почетом. Но потом оказалась, что память о великом ученом нужна только его сподвижникам, почитателям и близким. В труднейшем материальном положении оказалась его жена Валентина Романовна, полвека являвшаяся его верной помощницей во всех делах. Возникли проблемы и с жильем: на содержимое кайгородовского дома существовала охранная грамота наркома просвещения A.B. Луначарского, но сам дом власти национализировали, и Кайгородовы жили в нем лишь на правах пожизненных арендаторов. После смерти Дмитрия Никифоровича эти договорные обязательства закончились.

Валентина Романовна стала хлопотать о денационализации дома, обратилась, при поддержке руководства Лесного института и Академии наук, в Петросовет. Ей удалось добиться возвращения дома. В 1929 году наследники Кайгородова, оказавшись не в силах содержать большой дом, продали его за небольшую по тем временам сумму – 25 тысяч рублей. Спустя некоторое время бывший кайгородовский дом заняли службы Центрального научно-исследовательского института лесного хозяйства (ЦНИИЛХ), организованного в 1932 году на базе лесохозяйственного отдела Института древесины…

Сын Дмитрия Никифоровича Кайгородова, Анатолий, ставший известным художником-пейзажистом, вскоре после революции эмигрировал. С 1920 по 1939 год он жил в Таллине, входил в среду активных деятелей русской эмиграции в Эстонии. Дочь Дмитрия Никифоровича, Тамару Дмитриевну, в 1930 году репрессировали: несколько лет она провела в лагерях, а затем в ссылке в Архангельске. Ее дочь Татьяну долго держали под следствием, но отпустили, она вышла замуж и уехала из Ленинграда, училась в Москве живописи. Тамаре Дмитриевне после окончания срока ссылки запретили возвращаться в Ленинград, разрешив жить в Калуге.

Именно Тамара Дмитриевна сделала очень многое для сохранения памяти об отце. Продолжила его дело по изучению природы, хлопотала о переиздании книг, сохраняла архив Д.Н. Кайгородова, который в 1940 году передала Всероссийскому географическому обществу.

Продолжателями памяти о Д.Н. Кайгородове стали потомки по линии его сына – Анатолия Дмитриевича. В 1939 году он уехал из Эстонии в Германию, а его дочь Ирина оказалась в Оксфорде, где вышла замуж за английского проповедника Джона Финлдлоу. Две их дочери, Мария и Анна, стали женами греческих бизнесменов, теперь у них уже взрослые сыновья и внуки.

«Удивительной оказалась генетическая память потомков Д.Н. Кайгородова, – отмечает Рэм Бобров. – Правнучки его – Мария и Анна – частые гости России и особенно Петербурга. Всякий раз увозят они от дома прадеда щепотку русской земли. Сохранили и русский язык…Можно не сомневаться, что несмотря на тяжкие испытания, выпавшие на долю их предков, они по-прежнему гордятся теми каплями русской крови, которая в них течет…»

* * *

На Большой Объездной улице, в доме № 16-б, жил крупный ученый-геодезист генерал-лейтенант Василий Васильевич Витковский (1856–1924). Он был профессором астрономии в Академии Генерального штаба, с 1897 по 1905 год являлся председателем отделения математической географии Императорского Русского географического общества, выступал автором многих учебных руководств по топографии, геодезии и картографии. На доме, где жил В.В. Витковский, установили впоследствии мемориальную доску, в которой говорилось об этом ученом. Об этом, в частности, сообщалось в путеводителе по Ленинграду 1957 года. Правда, это не спасло дом от сноса при реконструкции района…

Имена некоторых известных прежде в науке жителей Лесного сегодня совершенно забыты. Например, кому известен сегодня «отец судебной фотографии» Е.А. Буринский, долгое время живший в Лесном и умерший здесь 18 марта 1912 года? Он прославился как изобретатель «светоделительной фотографии» и первый судебный эксперт, применивший для чтения документов фотографию.

В 1899 году Академия наук попросила Буринского прочитать текст на пергаменте, найденном в 1845 году в Московском Кремле. Документ представлял собой почерневший кусок кожи и прочитать текст не могли ни химики, ни археологи. Буринский сделал ряд снимков, по которым удалось расшифровать документ, отнесенный историками к эпохе Дмитрия Донского. По признанию Академии наук, присудившей Буринскому «Ломоносовскую премию», он дал науке новое орудие исследования, столь же могущественное, как микроскоп.

В доме на Большой Спасской улице (ныне проспект Непокоренных), до смерти в 1915 году, жил родной племянник A. C. Пушкина Лев Николаевич Павлищев. Он являлся сыном переводчика Николая Ивановича Павлищева, известного в литературном мире столицы пушкинской эпохи, и единственной и любимой сестры Пушкина Ольги Сергеевны. Родители выступали против их брака. Александр Сергеевич Пушкин убеждал родителей не препятствовать любви молодых людей, но безуспешно. Тогда Ольга Сергеевна тайно обвенчалась с Павлищевым: это произошло в первом часу ночи 25 января 1828 года в Троицкой церкви Измайловского полка. Утром следующего дня Александру Сергеевичу удалось уговорить отца и мать простить новобрачных, нарушивших родительский запрет.

В 1834 году, когда молодая семья уже жила в Варшаве, на свет появился сын Ольги Пушкиной и Николая Павлищева – Лев. На следующий год Ольга Сергеевна с годовалым ребенком приезжала в Павловск, где на даче жили старики Пушкины. Именно здесь, как отмечает историк Альберт Аспидов, произошла встреча малолетнего племянника со знаменитым дядей.

Когда закончился дачный сезон, Пушкин принимал сестру и племянника у себя. Особо отмечались именины Льва Павлищева. «Сегодня маленький Леон – мужчина самый счастливый на свете, – писала Ольга Сергеевна. – Александр, его жена и обе свояченицы навезли ему с три короба игрушек». Когда после кончины матери Ольга Сергеевна с сыном отправились в обратный путь в Варшаву, Александр Сергеевич проводил их до Пулково. Он всю дорогу ласкал племянника, перекрестил его несколько раз, а благославляя, положил ему на голову руки и повторил: «Живи и будь счастлив, будь счастлив».

Жизнь Лев Николаевич Павлищев посвятил памяти великого дяди. Он тщательно собирал все семейные материалы, относившиеся к памяти поэта, – рассказы матери – родной сестры Пушкина, реликвии семьи и т. п. Все им собранное составило так называемый «Павлищевский архив». В этой деятельности ему помогала жена – Ольга Петровна Павлищева. Она пережила мужа на девять лет – скончалась в 1924 году. О ее смерти написала «Красная газета», отметив, что Ольга Павлищева пожертвовала весь архив Пушкинскому дому РАН и «таким образом помогла сохранить весьма ценные материалы, исполнив свой гражданский долг». Похоронили ее 10 августа 1924 года на Богословском кладбище…

С Лесным оказалась связана судьба внука известного когда-то литератора, автора «Юрия Милославского» М.Н. Загоскина, считавшегося основателем русского исторического романа. Внук писателя не обладал таким же выдающимся литературным талантом, как его дед, он служил простым чиновником и занимал мелкую должность в одном из министерств. Потом, как отмечал современник, «в его жизни образовалась трещина», и Загоскин-внук потерял все, заболел, долго лечился в Мариинской и Петропавловской больницах.

«Теперь это – несчастный человек, голодающий, полубольной, на руках которого двое детей – мальчик одиннадцати лет и девочка четырех лет, – писал репортер одной из петербургских газет. – Он голодает, живет случайными заработками. Если ему доведется заработать четвертак за составление прошения, то он норовит распределить его на два-три дня. Дети истощены до крайности, зябнут от холода и отсутствия теплой одежды». После долгого поиска работы осенью 1913 года Загоскин-внук все-таки получил место: его взяли ночным сторожем в ближайшем столичном пригороде – Лесном. Охранять ему приходилось девять частных домов на Ланской улице – нынешнем Ланском шоссе. Каждый из домовладельцев платил ему по два рубля двадцать копеек в месяц, что составляло около двадцати рублей месячного жалованья.

«Можно ли жить на эти деньги с двумя детьми? – сокрушался обозреватель. – Наступают холода, и этому несчастному приходится в легком пальто дежурить с шести часов вечера до шести часов утра. Может быть, литературный фонд найдет возможным оказать ему какую-нибудь материальную помощь?» Редакция петербургской газеты «Вечернее время» объявила акцию приема пожертвований на нужды Загоскина-внука. В те годы в столице нередко устраивались различные благотворительные сборы в пользу бедных, поэтому, по всей видимости, бедственное положение внука знаменитого когда-то писателя не осталось незамеченным…

* * *

Есть еще одна ипостась. Лесной служил одним из любимых мест поэтов «Серебряного века». Сюда часто приезжали из Петербурга знаменитые поэты «серебряного века» – А. Блок, С. Городецкий, Д. Цензор, Саша Черный и многие другие. В стихотворении Тэффи «Весенняя затаенность» можно найти такие строки:

«По направлению к Удельной

(О, как весной хорош Лесной!)

Бродил с тобой я вечер цельный

И полон был тобой одной…»

На Новосильцевской улице жил С. Городецкий, и летом его квартира становилась едва ли не аналогом знаменитой «башни» Вячеслава Иванова на Таврической улице. Поэт и литературовед Модест Людвигович Гофман вспоминал: «Летом 1906 года я жил на даче в Лесном на Парголовской улице. В то время я еще не напечатал ни одной строчки, но был уже причастен к литературе и мог считать, что у меня есть солидный литературный багаж, о котором благовестил всему поэтическому миру мой товарищ Сергей Городецкий… Едва ли не каждый день я бегал на Новосильцевскую улицу к Городецким – к Сергею и его сестре Татьяне. У него я познакомился уже со многими настоящими поэтами: с умным поэтом Владимиром Пястом, но, конечно, гораздо важнее было для меня знакомство с Александром Блоком, который стал моим кумиром».

Блок был великим любителем городских и загородных прогулок, исходившим не только центральные кварталы, но и самые его глухие уголки и все ближайшие окрестности. Дневники, записные книжки Блока и его письма к родным пестрят упоминаниями о частых и длительных скитаниях по городу и за городом. Одним из маршрутов этих скитаний нередко становился Лесной.

«Гулял постоянно пешком по всем частям города и за городом, – вспоминал о Блоке поэт В. Пяст, часто сопутствовавший ему в этих прогулках. – Излюбленными его местами были: Петровский остров, Острова и вся Петербургская сторона; Удельный парк; впоследствии – Озерки, Шуваловский парк, Лесной…»

«Был в Сосновке, видел Политехникум, – записал Александр Блок в дневнике в сентябре 1902 года. – Идет достойно Менделеев к Витте. Громаден и красив. Дальше – поле и далеко на горизонтах – холмы деревни, церковь – синева». «Усталый – весь день я гулял, – отметил Блок 3 ноября 1912 года. – Лесной, Новая Деревня, где резкий и чистый морозный воздух и в нем как-то особенно громко раздается пропеллер какого-то „фармана“».

В дневнике от 16 августа 1914 года есть такая запись: «Вечером встретил Любовь Александровну [Андрееву-Дельмас] и ходил с ней… Возвращаюсь ночью из Сосновки – ее цветы, ее письма, ее слезы, и жизнь опять цветуще запущена моя и не знаю как мне быть». А вот запись из дневника Блока, датированная 23 мая 1917 года: «После обеда – очарование Лесного парка, той дороги, где когда-то под зимним лиловым небом, пророчащим мятежи и кровь, мы шли с милой – уже невеста и жених».

Еще одним представителем литературного мира, жившим в Лесном, стал известный когда-то писатель Василий Васильевич Брусянин (1867–1919). С конца 1890-х годов он публиковал рассказы и очерки, посвященные, в основном, современной деревне, в петербургских журналах легальных марксистов «Новое слово» и «Жизнь». В начале 1900-х годов печатался в журнале «Звезда», выступал в «Русской газете» со статьями по рабочему и крестьянскому вопросам, о народном образовании. В 1906 году стал официальным редактором-издателем легальной большевистской газеты «Русский набат», выходившей вместо временно приостановленной «Русской газеты».

В. В. Брусянин

Спустя два года, приговоренный по делу «Московской газеты» к двум годам заключения в крепости, Брусянин скрывался под чужой фамилией в Финляндии вплоть до амнистии 1913 года. Несмотря на его антиправительственную деятельность, в 1910-х годах издавалось много книг, написанных Брусяниным. Среди них были «Час смертный. Рассказы о голодных людях», «Дом на костях», романы «Белые ночи» и «Молодежь», а итоговым его произведением стал роман о деревне после столыпинских реформ – «Темный лик». Проживая в Финляндии, в пансионе мадам Ланг в деревне Нейвола, Брусянин особенно сдружился с Леонидом Николаевичем Андреевым, жившим неподалеку – на даче в Ваммельсуу.

Когда в 1913 году, в связи с 300-летием царствования Дома Романовых, в России объявили амнистию, в том числе и за «литературные преступления», Брусянин наконец-то смог поселиться в Петербурге. Поселился он с семьей в Лесном, на Английском проспекте, в доме № 20 (ныне проспект Пархоменко). В 1915 году в своей квартире Брусянин устроил «Библиотеку новых книг и журналов». «За дело мы с мужем принялись с жаром, – вспоминала жена Брусянина. – Заказали полки, составили карточный каталог, а впоследствии отпечатали на машинке настоящий каталог. Достали разрешение на открытие библиотеки, но на мое имя, так как на имя мужа не разрешили. Отпечатали в типографии объявления. Одни, отпечатанные крупным шрифтом, подобно афишам, расклеили по улицам Лесного, другие, более подробные, извещения, напечатанные обыкновенным шрифтом, разослали по адресам, взятым из адресной книги.

Я села в библиотеке и с трепетом ждала, не откликнется ли кто-либо на объявление. Первыми абонентами были наши знакомые Классен. По разосланным же объявлениям явилась одна интеллигентная дама, которая захотела просмотреть каталог и спросила, есть ли журналы. Журналы, разумеется, были выписаны…»

Со временем в библиотеке становилось все больше и больше читателей, которые частично переходили сюда из находившейся в Лесном общественной библиотеки. А поскольку помещение было довольно тесное, пришлось снять квартиру на втором этаже дома А.И. Данилевского на Малой Объездной улице. Первый этаж занимал пансион Лидии Карловны Лабза.

«Жизнь в этой квартире вначале была одним из счастливейших периодов в моей жизни, – вспоминала потом супруга В.В. Брусянина. – В Лесном возникло в это время „Общество молодежи и интеллигенции Лесного“. Задачи его были просветительного характера. Оно устраивало лекции, доклады, концерты. Я принимала близкое участие в деятельности Общества и выступала сама со своими стихотворениями… Муж работал в двух газетах и зарабатывал очень хорошо, так что и материальное положение было удовлетворительное. Дети учились в Коммерческом училище в Лесном. Я принимала близкое участие в родительских комитетах».

Объявление об открытии библиотеки М.И. Брусяниной. Из архива потомков В.В. Брусянина

Однако идиллия закончилась, когда грянули революция и Гражданская война. Голод 1918 года заставил Брусяниных искать спасения в деревне – сначала в Псковской губернии, а потом в Орловской. Здесь Брусянин заболел сыпным тифом и скончался летом 1919 года. Как рассказывал внук В.В. Брусянина, после смерти писателя его семья «долго и трудно, с невероятными мытарствами, добиралась до Петрограда. Квартира оказалась разграбленной, почти все книги из огромной и богатой библиотеки растащены». Помог семье А.М. Горький, когда-то хорошо знавший В.В. Брусянина: он выхлопотал паек и добился, чтобы вдову и детей Брусянина поселили в Доме искусств на углу Невского и набережной Мойки…

В.В. Брусянин с семьей

До начала 1920-х годов в доме № 6-а по Большой Объездной улице жил этнограф, лингвист и писатель Владимир Германович Богораз-Тан. Он был видным народовольцем, много раз арестовывался и высылался. В его революционной биографии имелся и такой факт: опасаясь очередного ареста, он согласился участвовать в русско-американской Северо-Тихоокеанской полярной экспедиции, а затем в Нью-Йорке больше года занимался обработкой на английском языке материалов экспедиции, став одним из крупнейших российских специалистов по малым народам Севера.

«В Лесном имел свой домик писатель Тан (Богораз), – вспоминала жена писателя В.В. Брусянина, – но дом его был небольшой, и жил он там только со своей семьей – женой и сыном. Жена его была болезненная, приветливая женщина, очень гостеприимная, тип ее лица напоминал инородцев. Сам Владимир Германович приветливостью не отличался: придешь, бывало, к ним – он сухо поздоровается и, не меняя положения, уткнется снова в книгу».

После революции В.Г. Богораз-Тан стал хранителем Музея антропологии и этнографии, инициатором создания Комитета Севера при Президиуме ВЦИК и Ленинградского института народов Севера. В конце 1920-х годов В.Г. Богораз-Тан стоял у истоков создания Музея истории религии, который возник сперва как выставка в Зимнем дворце, а затем – как постоянно действующий музей в помещении Казанского собора. Богораз-Тан стал его первым директором.

Письмо, отправленное в Лесной жене писателя В.В. Брусянина – М.И. Брусяниной (из архива потомков В.В. Брусянина)

Поздней осенью 1918 года лесновским жителем стал опальный художник Николай Александрович Бруни. Это время было для него очень тяжелым и трагичным. В ноябре 1918 года художника уволили из Академии художеств, вскоре его оставшихся в живых трех сыновей большевистские власти посадили в «Кресты» (еще два сына погибли к тому времени: Николая расстреляли в марте 1917 года в Свеаборге взбунтовавшиеся матросы, а Дмитрий погиб, участвуя в антибольшевистском мятеже в июле 1918 года в Москве). Дачу в Левашово, где жил Бруни, заняли красноармейцы, и художник был вынужден покинуть родной дом и искать жилье. Ему удалось снять комнату в Лесном и начать преподавать в школе черчение и математику. Через год сыновей выпустили из тюрьмы, а Николая Александровича пригласили в Политехнический институт на должность доцента строительного факультета.

Забегая вперед, скажем, что дачу в Левашово ему вернули в 1926 году благодаря личной протекции М.И. Калинина, очень довольного своим огромным парадным портретом, который Бруни писал полтора года. Полотно, где Калинин представал запускающим турбину Волховской ГЭС, долгое время висело в зале заседаний совета Политехнического института – до тех пор, пока имя бывшего «всесоюзного старосты» не исчезло в начале 1990-х годов из названия этого вуза…

* * *

Отдельную категорию жителей Лесного составляли в начале 1910-х годов состоятельные купцы, коммерсанты и чиновники «средней руки», имевшие достаточно средств, чтобы приобрести участок земли в пригороде Петербурга и построить для себя особняк. Для жизни вне Петербурга и постоянной связи со столицей им требовалось два немаловажных условия – телефон и автомобиль. По данным телефонной книги на 1915 год, телефоном в Лесном на тот момент обладали около 160 частных лиц. Среди них представители научного и делового мира столицы.

На Новосильцевской улице жил Карл-Вильям Гейд, директор-распорядитель товарищества «Георг Ландрин». Его фабрика находилась неподалеку, на Большом Сампсониевском проспекте. Когда-то шоколад, печенье и конфеты этой фирмы славились на всю Россию и подавались на царский стол во время торжественных церемоний. Вплоть до революции «Георг Ландрин» выпускал более 2500 тонн продукции в год и имел почетное звание «Поставщика Двора Его Императорского Величества». Дешевые конфеты и леденцы от Ландрина были очень популярны в Петербурге, особенно среди гимназистов и малоимущего люда.

В том же доме на Новосильцевской улице жил Карл-Людвиг Гейд – член правления товарищества «Георг Ландрин». А в одном из соседних домов по той же улице квартировал чиновник Главного управления уделов Михаил Васильевич Галунов – казначей «Дома трудолюбия для мальчиков-подростков Галерной Гавани».

Среди других коммерсантов Лесного, обладавших к 1915 году персональным телефоном, можно назвать потомственного почетного гражданина, купца первой гильдии Алексея Андреевича Алферова (он жил на Малой Объездной улице), служащего Петроградской конторы Государственного банка Владимира Георгиевича Орловского (его адрес – Английский проспект, дом № 53), почетного гражданина, купца Отто Марковича Шмидта – члена совета Лесновского общества взаимного кредита (он жил на Старо-Парголовском проспекте, в доме № 32).

На углу 1-го Муринского проспекта и Межевой улицы земельным участком с домом владел купец первой гильдии, потомственный почетный гражданин Адольф Захарович Вербловский. Он владел агентурной конторой по торговле шелковыми, суконными и мануфактурными товарами в Гостином дворе, а также имел в собственности минерало-мольный завод на Строгановской набережной.

Дача в Лесном под красивым названием «Снежинка» принадлежала купцу второй гильдии Ивану Александровичу Жохову, продолжавшему семейное торговое дело. Род Жоховых состоял в купечестве с 1852 года. Его отец, Александр Дементьевич, занимался коммерцией и общественной деятельностью – состоял гласным Петербургской городской думы, окружным санитарным попечителем Рождественской части и т. д.

Каменный дом по адресу: Большая Объездная улица, дом № 1, принадлежал купцу первой гильдии Михаилу Саввичу Чебарову. Его банкирская контора находилась на Невском проспекте, напротив Аничкова дворца. Он имел в собственности дом на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы, а также имения в Петербургской и Новгородской губерниях.

Целым кварталом из семи дач – на углу Английского проспекта (ныне улица Пархоменко) и несуществующего теперь Косого переулка – владел купец первой гильдии Сергей Варламович Резцов, занимавшийся торговлей шелками и имевший звание поставщика Императорского Двора. Его магазин помещался в самом центре Петербурга – на углу Садовой улицы и Чернышева переулка (ныне улица Ломоносова). По словам его внука, лесновского старожила Петра Николаевича Заботкина, на одной из дач купец Резцов жил сам до 1918 года. Во время национализации все имущество у него отобрали, а вскоре он умер…

Один из домов (№ 10) на Новой улице (с 1940 года – улица Пропаганды, соответственно изменен и номер дома, он стал № 12) принадлежал банкиру Михаилу Аггеевичу Викторову. Он занимался коммерческой деятельностью в Петербурге с 1880-х годов, владел мебельным магазином в Апраксином дворе. В 1892 году Викторов стал купцом первой гильдии и получил статус потомственного почетного гражданина. В начале 1890-х годов он открыл собственную меняльную лавку в доме на углу Невского и Литейного, из нее затем выросла серьезная банкирская контора, просуществовавшая до самой революции.

После революции дом Викторова в Лесном – двухэтажный, с нижним каменным полуэтажом и верхним деревянным, увенчанный симпатичным мезонином, – превратился в большую коммунальную квартиру. Одним из его жильцов в начале 1930-х годов стала Сусанна Павловна Николаева, ей довелось застать и самого Викторова. Нижний этаж занимала семья профессора математики Николая Николаевича Семенова – тезки известного химика. На втором жило несколько семей. Там находились комнаты, прежде служившие семье банкира Викторова гостиной, кабинетом, спальней, столовой, была еще и маленькая комната для прислуги. Одна лестница вела прямо в сад, другая – на веранду и красивую открытую террасу.

Жильцы дома на улице Пропаганды, принадлежавшего когда-то банкиру М.А. Викторову. Фото 1950-х годов (из семейного архива С.П. Николаевой)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.