Меж двух войн
Меж двух войн
До февраля 1923 года деревня Гражданка входила в Муринскую волость Петроградского уезда Петроградской губернии. Затем ее административная принадлежность менялась очень часто. Сначала Гражданка вошла в Ручьевский сельсовет Токсовской волости, а потом – в Муринский сельский совет. В феврале 1926 года она вновь передается в состав Ручьевского сельского совета. С февраля по август 1927 года Гражданка входила в Парголовскую волость, а с 1 августа 1927 года – в Парголовский район созданной тогда же Ленинградской области. С октября 1930 года Гражданку включили в состав Выборгского района Ленинграда.
Вплоть до Великой Отечественной войны Колония Гражданка сохраняла свой национальный колорит, хотя прежняя немецкая идиллия на Гражданке исчезла, еще с началом Первой мировой войны. Когда на питерских немцев стали коситься, как на соплеменников «злейших врагов России». Затем – первое послереволюционное раскулачивание. Тем не менее, упоминание о любопытном образе Колонии Гражданка, «до наших дней сохранившей свой язык, обычаи и несколько замкнутый образ жизни», можно найти в путеводителе по Ленинграду даже 1940 года.
Лишь несколько дорог в Гражданке в 1920–1930-е годы были замощены булыжником, однако остальные улицы вовсе не утопали в грязи, так как вдоль улиц и между домами имелись дренажные канавы. Песчаные дорожки около домов окаймляли аккуратные зеленые газоны.
Мощеные дороги поддерживались в хорошем состоянии, поскольку через Гражданку с раннего утра происходило оживленное движение караванов груженых телег. Вдоль главного тракта находилось немало чайных, различаемых по именам владельцев: в Русской Гражданке – чайные Смолина и Тарасова, в Колонии Гражданка – чайные Титова, Солнцева и Большакова. В кузнице немца Юга можно было подковать лошадей.
По воспоминаниям старожилов, немецкие жители Колонии Гражданка отличались музыкальностью. Пианино имелось почти в каждом доме. У колонистов существовали три оркестра – для юношеского, среднего и старшего возрастов. Одной из традиций немецких колонистов Гражданки являлось ежегодное празднование Дня урожая. В этот день местные жители собирались в разукрашенном иллюминацией «Молотильном доме» на Мирской дороге. (По данным «Топонимической энциклопедии», эта улица сохранялась до конца 1950-х годов, она проходила от Гражданского проспекта в направлении нынешней улицы Бутлерова, а название ее связано с тем, что здесь устраивались сходы сельской общины – «мира»).
Немецкие колонисты на празднике в честь 100-летия Колонии Гражданка, 1927 год (из семейного архива В.Я. Бауэр)
Уникальные сведения о жизни немецких жителей Гражданки в 1920–1930-х годах содержатся в воспоминаниях бывшей колонистки Валентины Яковлевны Бауэр, родившейся в Гражданке 9 августа 1920 года.
«Между собой колонисты говорили больше по-русски, – вспоминает Валентина Бауэр. – Всего в Колонии было 35 домов немцев. Когда построили наш дом, то есть дом родителей отца, я не знаю. Его адрес: «Колония Гражданка, дом № 31», он стоял наискосок от немецкой церкви. Детей у колонистов было помногу. Бабушка полдома отдала моему папе, а другую половину – его брату с семьей. Остальным сыновьям строили дома, когда они женились. Младшему брату отца Федору бабушка купила земельный участок у Петра Лаврова на Лавровой улице, дом № 15.
В нашей половине дома были две комнаты, кухня, коридор, веранда, такая же планировка и на втором этаже. Комнаты оклеены обоями, кухня покрашена масляной краской. Веранда остеклена, перед ней сад. В саду деревья и цветы. Дорожки пололи и засыпали песком. За домом конюшня из бревен, дальше навес для телег, погреб и огород. Его держали в порядке, всегда показывали гостям. На огороде сажали овощи для себя и для скота, молоко продавали, а масло и сметану покупали в магазинах».
Соседи колонистов подтверждают, что в 1930-х годах немцы на Гражданке совершенно обрусели, их дети учились в одних школах со всем остальным населением. «Общались между собой колонисты по-русски, немецкого языка на Гражданке я почти не слышала, – вспоминает Галина Владимировна Михайловская. – Жили немцы очень дружно и как-то все вместе. Всегда у них было очень чисто и в домах, и в палисадниках».
Впрочем, вернемся к воспоминаниям колонистки Валентины Яковлевны Бауэр. «Предки мои занимались сельским хозяйством, – рассказывает она. – До революции держали лошадей, коров, свиней. Отец рассказывал, что трамвайную линию проводила какая-то норвежская компания, а наши колонисты поставляли своих лошадей, подвозили грунт и другие грузы. Лошади были ломовые, телеги на резиновых колесах. В 1930-е годы все лошади и инвентарь объединили в организацию „Выборгский транспортник“, находившуюся в помещении „пожарки“ (пожарной части).
У моей мамы, которая родилась за Пискаревским лесом, где стояло несколько домов немецких колонистов, тоже было много братьев и сестер. Ее отец рано умер, командовала всеми бабушка. Мама вставала раньше всех нас, трудилась по дому. Везде – чистота и порядок. Жили без излишеств, но в праздники было все. В гости приходили родственники и хорошие знакомые, часто приходила бабушка. Папа ее очень уважал. Каждое воскресенье мама готовила особенный обед. Национальное блюдо – немецкая домашняя лапша. Ее делали на яйцах, тонко раскатывали и резали мелко, как ниточки.
В праздники подавалось праздничное угощение, выпивали, но драк и скандалов не помню. Молодежь танцевала под граммофон, мужчины играли в карты – преферанс. Немки любили украшения – кольца, браслеты…»
В августе 1927 года в Колонии Гражданка произошло редкое и очень значимое событие: отмечалось столетие немецкого поселения. Немецкая лютеранская кирха не осталась в стороне от праздника. «Через дорогу протянули плакат, – вспоминает Валентина Бауэр. – Было очень много гостей из других немецких колоний. В каждом доме жили гости. Праздник проходил в убранном и разукрашенном сарае. Играл оркестр, гости пили какао. Всех фотографировали».
…Очень трогательные воспоминания связаны у Валентины Бауэр с последней в истории Гражданки церемонией конфирмации в лютеранской кирхе, происходившей незадолго до 1935 года. «Кирха была двухэтажная, деревянная, небольшая, – рассказывает она. – В небольшом тамбуре висела блестящая кружка, в нее прихожане бросали деньги. Посредине проход с ковровой дорожкой, по краям скамейки со спинками, на полочку люди клали молитвенник-песенник. Орган находился на втором этаже. Пастор читал проповедь по-немецки, встав на возвышение рядом с алтарем.
Последний пастор был молодой и красивый. Недели две ходили мы вечерами в кирху, понимали мы плохо, одна девушка с Поволжья хорошо понимала язык, потом нам пересказывала. Накануне конфирмации мы в темных платьях ходили отвечать хором на вопросы пастора, разукрашивать кирху цветами и ветками зелени, а утром церковь была полным полна народа. Нас, в нарядных белых платьях, построили в тамбуре, впереди пастор с Библией. Открылись двери, грянул орган… Все люди встали… Вот уже прошло семьдесят лет, а я, как вспомню, плачу. Пастор провел утреню, причастил нас, а потом родичи с букетами цветов поздравляли нас. С гостями мы все пошли домой, в нашем саду фотографировались. Скоро кирха перестала действовать, в ней сделали общежитие».
* * *
5 января 1935 года лютеранскую кирху закрыли и переделали ее в общежитие. Прекрасный орган, стоявший там, безжалостно разрушили. По словам старожилов, возле бывшей кирхи дети еще долго находили трубочки от органа, но родители строго запрещали играть ими.
Здание кирхи, по одним источникам, разрушили еще до войны, по другим, – разобрали на дрова во время блокады. Многих из пасторов, служивших здесь, репрессировали. В 1934 году арестовали, а в 1938 году расстреляли в Воркуте Христиана Самуиловича Земке (1907–1938), служившего в церкви на Гражданке в 1930–1934 годах. В начале января 1935 года арестовали Николая Карловича Модерау (1896–конец 1930-х), кюстера (смотрителя) здания кирхи св. Николая в 1931–1932 годах. С 1933 по 1935 год он служил пастором в Эмильчине на Украине. В марте 1935 года Николая Модерау приговорили к 8 годам лагерей. Он отбывал срок в Мариинских лагерях Новосибирской области и погиб в заключении.
В мае 1935 года арестовали Вольдемара Густавовича Ассмуса (1912–?), кюстера кирхи св. Николая в 1932–1933 годах. В последующие два года он являлся пастором церкви в колонии Овцыно, а также в Шувалово. 1 ноября 1935 года спецколлегия Ленинградского областного суда приговорила его к 4 годам лагерей. 8 декабря того же года его отправили в лагерь на север в район Мурманска, впоследствии он жил на Волге.
27 ноября 1937 года по обвинению в шпионаже и контрреволюционной агитации арестовали Фердинанда Густавовича фон Бодунгена (1872–1938), периодически проводившего службы в кирхе на Гражданке в 1933–1935 годах. Судьба этого человека особенно интересна. В 1893–1898 он обучался богословию в Дерптском (ныне Тартуском) университете. В духовный сан его посвятили 21 мая 1901 года в Петергофе и там же назначили на место пастора в приход церкви св. Петра, где он постоянно служил с 1901 года вплоть до ареста в 1937-м.
Фердинард фон Бодунген был учителем Закона Божия в частной коммерческой школе В. Штюрмера и в частной гимназии Л. Таганцевой в Петербурге в 1899–1900 годах. С 1900 года преподавал Закон Божий в гимназии для мальчиков и в приходской 4-классной торговой школе в Петергофе, там же с 1903 года преподавал в детском приюте, находившемся под покровительством императрицы Александры Федоровны и в частной женской гимназии В.В. Павлова. 25 мая 1914 года его наградили золотым наперсным крестом, золотой цепью с изображением императорской короны. В августе 1915 года фон Бодунгена выслали в Иркутскую губернию на время военного положения по обвинению в прогерманской деятельности. В 1918 году он вернулся в Петергоф, а с 1920 года служил в церкви Ораниенбаума.
10 января 1938 года Комиссия НКВД и Прокуратуры СССР приговорила фон Бодунгена к высшей мере наказания. Приговор привели в исполнение, покоится фон Бодунген на печально известной Левашовской пустоши…
* * *
Несмотря на все исторические катаклизмы Гражданка продолжала жить особой полудеревенской-полугородской жизнью. Существовали тут и свои местные достопримечательности. К их числу относились «китайские огороды», находившиеся в Русской Гражданке, – там, где теперь расположены высоковольтный корпус Политехнического института и сами высоковольтные линии. Выращивали китайцы в основном лук и морковь. Рассказывают, что здешние китайцы отличались зажиточностью и ручьевские крестьяне ходили наниматься к ним в работники – «батрачить».
А в районе нынешней улицы Карпинского жили эстонские поселенцы. Они выращивали ягоды, и старожилы Гражданки, которых в далеком детстве родители отправляли «к эстонцам за ягодами», до сих пор вспоминают их клубнику.
Еще одной достопримечательностью служил знаменитый колодец с «серебряной» водой, славившейся необыкновенной чистотой. Он находился на месте нынешнего дома 24 по Гражданскому проспекту. По словам старожилов, даже после того, как на Гражданку проложили водопровод, жители брали воду для самоваров только из этого колодца. Как пишет исследователь Гражданки Марина Никитина, «теперь колодец засыпан и срублен, стоявший неподалеку от него, последний старый тополь Колонии Гражданка…».
Лев Леонидович Голованов, живший на Старцевой улице, в доме № 8, рассказывал: «До войны и после войны с Германией по Гражданскому проспекту ходил автобус от Светлановской площади до поселка Мурино (Медвежий Стан). До советско-финской войны 1939–1940 годов автобус довозил пассажиров только до моста через реку Охту. За мостом стояли пограничники, и начиналась пограничная запретная зона сразу за мостом. Во время купания в реке Охте запрещалось выходить на ее левый берег, и вдоль берега были пограничные патрули».
По воспоминаниям Галины Владимировны Михайловской, в 1920–1930-х годах, в пору ее детства и юности, «наша Шикановская улица была зеленой и тихой, с двухэтажными домами. На Старцевой улице в доме, где раньше находилась богадельня, открыли детский сад и красный уголок. Все население округа собиралось туда на собрания, смотреть спектакли – там занимались художественной самодеятельностью. Была у нас управдом тетя Шура Еремина, которая весь округ держала в порядке, всех знала, и мы удивлялись, как может человек справляться с таким хозяйством. Многие из стариков ее помнят, и все до сих пор говорят ей спасибо. Завод „Светлана“ каждое утро собирал народ на работу своими гудками, иногда на Кушелевке гудели паровозы, церковный колокол оповещал о праздниках – и опять тихо…
Всей оравой мы ходили купаться на реку Охту, что протекает в Мурино. Ходили по полям, через немецкое кладбище, до тех пор, пока милиция в склепах не нашла преступников. С весны до осени мы бегали босиком. Воздух на Гражданке всегда – чистый, ведь рядом не было дымных труб заводов. Все наше детство прошло около леса и пруда. Весь район Гражданки был в прудах.
Напротив теперешнего „Максидома“, с противоположной стороны Гражданского проспекта, находилась пожарная часть. Когда там били в колокол или ржали кони, все ребята из округи бежали туда. На бочке сидел пожарный Моторин в яркой „золотой“ каске и правил лошадьми. Спрашивали: „Где пожар?“ „Нет пожара, лошади застоялись“, – обычно отвечал он и водил их „на прогулку“ вокруг квартала. Мы, конечно, шли рядом.
На углу Лавровой улицы на двухэтажном доме красовалась вывеска „Чайная“, там же находился шлагбаум и стояли лошади-„тяжеловесы“ с „лохматыми“ ногами. Каждое утро обоз лошадей с рабочими ехал в город на заработки, и тишина в округе нарушалась цоканьем копыт лошадей по булыжной мостовой. Днем приезжал мороженщик с тележкой, всех оповещал. Все ребята высыпали на улицу. Во двор заходили мастеровые – „Точить ножи-ножницы“, потом старьевщик кричал: „Халат, халат!“, – и все отдавали ему ненужные вещи».
Жизнь на Гражданке была неторопливой и размеренной, не очень богатой на яркие события и исключительные происшествия. Три события, по словам Галины Владимировны Михайловской, будоражили жизнь обывателей Гражданки: пожары, случавшиеся крайне редко, приезд цыган и похоронные процессии.
Табор цыган обычно останавливался около Пискаревского леса. Оттуда слышались песни под гитару, там горели костры, и все население Гражданки, особенно молодые ребята, теряло покой. Целую неделю или больше цыгане отдыхали, поили лошадей, купались в ближайшем пруду, называвшемся «зеленка» по цвету покрывавшей его ряски.
Петербурженка Наталья Васильевна Сурова передала мне записанные ею воспоминания о предвоенной жизни на Суворовской улице Гражданки. Ее предки жили в этих местах еще с начала XX века. Дед Натальи Васильевны, Арсений Северьянович Веденисов, приехал двенадцатилетним мальчиком в Петербург из Тверской губернии. Он начал работать на обойной фабрике, однако случилось несчастье: отравившись свинцовой пылью, мальчик ослеп. Пришлось овладевать надомной профессией, посильной для незрячего, – изготовление щеток и кистей. В тридцать лет Арсений женился и купил участок с времянкой на Суворовской улице на Гражданке. В 1906–1907 годах, получив ссуду на строительство, он построил здесь капитальный деревянный дом. Арсений Веденисов стал подлинным щеточных дел мастером, работу он получал на дом. Его жена, Пелагея Львовна, отвозила готовые изделия для продажи на щеточно-кистевязную фабрику.
A.C. Веденисов, 1875–1942 (из семейного архива Н.В. Суровой)
П.Л. Веденисова (Львова), 1881–1969 (из семейного архива Н.В. Суровой)
Дом A.C. и П.Л. Веденисовых на Суворовской улице, № 7. Фото сделано 4 июля 1948 года (из семейного архива Н.В. Суровой)
В годы Гражданской войны, спасаясь от голода, семья Веденисовых оставила дом в Гражданке и уехала в родную деревню в Тверской губернии. Когда в 1926 году они вернулись в Ленинград, их дом на Гражданке был полностью заселен. В каждой комнате жили семьи по три-четыре человека. Вернувшемуся бывшему хозяину пришлось с женой и шестью детьми ютиться в одиннадцатиметровой комнате…
У детей проявились склонности к музыке. Старший Костя играл на балалайке, Женя – на скрипке, Леня – на мандолине, Саша – на гитаре. Их товарищи Гриша Каретников и Клавочка играли на скрипке, Володя Григорьев – на гитаре. Играли чаще всего по вечерам после работы, сидя на краю канавы. Около дома собирались соседи. Молодежь (русские, финны, немцы) танцевала. Играли в волейбол, в рюхи – городки, прямо на дороге. Эти довоенные вечера многим запомнились на всю жизнь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.