Андрей Кобяков: «ДОКТРИНА — СОБОРНЫЙ ТРУД»

Андрей Кобяков: «ДОКТРИНА — СОБОРНЫЙ ТРУД»

На вопросы «Завтра» отвечает руководитель авторского коллектива «Русской доктрины»

Газета «Завтра», №39 (723) от 26 сентября 2007 г.

http://www.rusdoctrina.ru/page95787.html

Каким образом Россия может сохранить свою уникальную идентичность и вырваться в мировые лидеры? Что такое Сергиевский проект в условиях ХХI века? Когда ожидать появление Большого стиля? На эти и многие другие вопросы отвечает "Русская доктрина" — программный труд русских интеллектуалов нового поколения, фундаментальная разработка, предлагающая идеологию и технологии русского будущего.

Над созданием "Русской доктриной" трудились известные ученые, философы и историки. Андрей Кобяков, Михаил Хазин, Максим Калашников, Егор Холмогоров, Виталий Аверьянов, Александр Рудаков — вот только незначительная часть представительного авторского состава, занятого в данном проекте. Важным этапом продвижения "Русской доктрины" стало проведение Соборных слушаний в Даниловом монастыре. Бюро Всемирного Русского Национального Собора во главе с митрополитом Кириллом предложило развернуть на основе этого документа широкую дискуссию в рамках следующего Собора в феврале следующего года.

"Русская доктрина" имеется в открытом доступе. Желающие могут ознакомиться с ее содержанием, посетив сайт http://www.rusdoctrina.ru/.

"ЗАВТРА". Андрей Борисович, из чего, по-вашему, складываются идеологии? Возможно ли создание "фабрики идеологий"?

Андрей КОБЯКОВ. В представлении о "фабрике идеологий" есть что-то искусственное. Сам факт существования вакуума в идеологической сфере не означает, что его можно заполнить чисто механически. Существует опасность, что сконструированная идеология окажется неорганичной для общества.

 Идеология — это всего лишь тщательно выстроенные, четко вербально артикулируемые, хорошо отшлифованные формулировки. Но направление мысли задает сама жизнь. Ведь любая идея ничего не стоит в отрыве от данного исторического, культурного, социального контекста. Пока мы не объясним сами себя, пока не ответим на вопрос — кто мы, куда мы идем? — творить идеологию бесполезно. Иначе говоря, не идеология должна идти впереди, но видение и понимание истории.

Конечно, идеология должна отвечать чаяниям социума и одновременно генеральной идее тех, кто этот социум ведет. Важно, чтобы появилось некоторое поле, объединяющее взгляды ведомых и предводителей. Именно в этом поле возможно структурирование социальных идей. Национальная идеология не появлялась в нашем недавнем прошлом как раз потому, что было невозможно это поле. Это был период смуты, ломки. Когда корабль терпит бедствие, матросы заняты не осмыслением своего положения, но спасением. Или когда элиты увлеченно, с азартом заняты дележом собственности, о какой идеологии может вообще идти речь?

"ЗАВТРА". Как возникла ваша "Русская доктрина"? Каков механизм ее создания?

А.К. Последние десятилетия мы живем в ощущении некоего идейного вакуума, в отсутствии программы развития нашей страны. Все прекрасно понимают, что реанимировать отжившие идеологические формулы невозможно. А либеральная доктрина полностью себя дискредитировала. Необходимо какое-то точное, современное решение, с учетом тысячелетнего опыта России, с опорой на комплекс идей выработанных нашей русской цивилизацией. И, конечно же, с другой стороны, и с учетом того трагического и уникального опыта, который можно назвать очередным Смутным временем. Речь идет об эпохе, которая началось для России с конца 80-х годов.

Что касается Доктрины — дело было так: в 2001 году фонд "Русский предприниматель" начал издавать одноименный журнал. Это был первый и единственный в то время хорошо изданный, качественный во всех смыслах — и даже глянцевый — аналитический журнал, стоявший на патриотической, государственнической позиции. Это была первая попытка вывести патриотическую идею из оппозиционного гетто, из маргинальной зоны. Естественно, многие нас не понимали: "Кому нужен деловой журнал, отстаивающий национальные интересы?". В течение семи месяцев нам не позволяли зарегистрировать издание под названием "Русский предприниматель". Как можно легко догадаться, мешало слово "русский". Только наши личные связи в верхах, в частности, добрые отношения с замминистра печати, этот вопрос разрешили, и журнал стал выходить. Сейчас из-за финансовых трудностей он не выходит, но вспоминают его многие. Журнал был известен в экспертном сообществе, и в политической среде, и в среде предпринимательской. Журнал был в определенном смысле уникальный — вокруг него стал выстраиваться определенный круг друзей и единомышленников. Напрашивалась мысль, что на базе этого круга единомышленников может возникнуть некая общественная организация, которая стала бы продвигать наши идеи в жизнь. Но для этого надо было системно, а не в форме разрозненных статей, объяснить, в чем же заключается наша свехидея. Таким образом у нас возникло внутреннее убеждение, что для своих уже сложившихся союзников нам нужно продемонстрировать развернутое кредо журнала "Русский предприниматель", фонда "Русский предприниматель".

Замысел создать такого рода работу возник в конце 2004-го года. Но одновременно с этим у нас появилось смутное, на уровне интуиции, ощущение, что наступил некий важный момент в истории современной России… Что меняется "агрегатное состояние" социума. Возникло впечатление, что все мы как бы плаваем в растворе, в котором вот-вот начнется процесс кристаллизации. Именно в этой точке истории — в точке бифуркации — важно было что-то сделать. И стало понятно, что надо срочно писать работу не для узкого круга единомышленников и друзей журнала, а работу, обращенную ко всему обществу.

Во введении к нашей "Русской доктрине" мы написали: пусть наш труд всколыхнет множество умов, и появится пара десятков подобных проектов, которые начнут конкурировать между собой, главное, чтобы мы сдвинулись с мертвой точки, главное, чтобы от абстрактного поиска русской идеи, которым мы занимались в меру своих сил и возможностей в течение всего этого Смутного времени, мы пришли к формулированию идей практического, инструментального плана.

При этом понятно, что эти идеи упираются на некий фундамент, на систему взглядов, на мировоззрение, на традиции, на понимание текущего момента и задач, но тем не менее, они направлены уже практически.

"ЗАВТРА". Не боитесь, Андрей Борисович, прослыть "доктринером"?

А.К. Нет, вы знаете, не боюсь… Название "доктрина" для нашей работы — не случайно. Речь идет не о поиске абстрактной русской идеи или некоей русской идеологии. Доктринальность предполагает, что мы должны в императивной форме сформулировать цели движения, определить технологии достижения целей и обозначить конкретные пути развития. Концепт, понятие — это одно. А доктрина предполагает развернутые положения. И эта развернутость дошла в некоторых главах нашей книги до уровня рабочих чертежей, до деталей. Так что "доктринерство" — это не уход в абстракцию, а ровно противоположенное…

"ЗАВТРА". Насколько нам известно, над "Русской доктриной" работал очень широкий круг авторов. По какому принципу строилась работа?

А.К. Журнал наш выходил до февраля 2005-го года. Потом закончились средства у наших инвесторов. 1 марта фонду удалось найти скромные средства на написание и издание книги "Русская доктрина", которая стала, несомненно, продолжением линии журнала. Фундаментальная работа была завершена через семь месяцев, что само по себе уникально, если учесть тот результат, который мы получили. Уверен, если бы не было соизволения свыше, то никакого качественного труда не получилось бы.

Чего удалось добиться? При том, что около семидесяти авторов и экспертов приняли участие в написании Доктрины, удалось максимально синтезировать их идеи. Мысль одного перетекает в мысль другого. Таким образом, у каждой главки имеется несколько авторов. Чудесным образом наш труд не распался на отдельные части — это не сборник статей, но целостный документ, который большинство наших авторов принимают, считают своим детищем.

Конечно, проще было написать подобный труд небольшой группой исследователей. Проще было бы договориться об общих базовых ценностях. Но мы принципиально стремились, чтобы работа эта была соборной, общественной. Чтобы она соответствовала не взглядам конкретных персонажей, но отвечала чаяньям всего общества. Задача была вовлечь в работу как можно большее количество авторов с разными мировоззренческими установками. Поэтому среди авторов есть люди с радикально левыми воззрениями: есть русские коммунисты, есть монархисты, есть православные философы. Мы создали интеллектуальное движение, в котором объединились усилия самых разных людей.

Вспомним: все многочисленные попытки объединить патриотическую общественность, к сожалению, заканчивались провалом и раздором. Причиной тому была концентрация на деталях, фиксация на разъединяющих моментах. То, что получилось у нас, это несомненно чудо, и плюс к тому доказательство того, что такое объединение в принципе возможно. Опыт нашей работы показал также, что общество может нащупать консенсусное поле. По большому счету в этом есть глубинный философский смысл нашей работы: примирение нас со своей историей. Бесконечное, изнурительное вычеркивание того или иного периода истории — это, несомненно, болезнь. Воссоединение истории — это не что иное, как преодоление болезни.

"ЗАВТРА". Какие же, собственно, идеи оказались базовыми, стержневыми для авторов "Русской доктрины"? К чему вы пришли?

А.К. Мы пришли, например, к тому, что дальнейшее развитие России не может строиться с белого листа. Мы для того заняты "воссоединением истории", чтобы найти опору в прошлом ради будущего. Ведь самыми эффективными являются новации, наложенные на традицию. Причем наложенные не искусственно, но органично произрастающие из традиции.

Давайте посмотрим на самые эффективные опыты модернизации в ХХ веке. Это, например, Япония. Ведь если взглянуть на корпоративную структуру Японии, политическую ее структуру, то мы увидим, по сути, вполне укорененные и знакомые по истории принципы строительства жизни и управления. Выясняется, что ментальные характеристики японского народа таковы, что для них естественным является правило о пожизненном найме, нигде, кстати, в законе незакрепленное, о корпоративной солидарности, о патриотизме, который каждый испытывает по отношению к той корпорации, в которую приходит. Переход из одной компании в другую там воспринимается как акт предательства. Более того, такой переход так воспринимается не только в той корпорации, из которой сотрудник уходит, но в той, в которую он приходит… Это то, что нельзя по кальке воспроизвести в других обществах, в другом народе. В данном случае речь идет о доминантных характеристиках японской цивилизации, которые обеспечили экономическое преимущество Японии перед другими странами. В конце 80-х вообще казалось, что Япония опережает весь мир и в сфере экономики, и во всех остальных сферах. По большому счету все модернизационные модели опираются на традицию. Программа де Голля, немецкая программа Людвига Эрхарда. У немцев, кстати, тоже особое отношении к корпорации. Поэтому-то примирение труда и капитала было заложено в основу реформ Эрхарда. Этим принципом немцы не готовы поступиться и сейчас, когда там происходит либерализация и на них давит структура Евросоюза.

Говоря о нашей стране в ХХ веке, можно констатировать: коммунистический период не был единым. Первоначально большевизм строился на отрицании ценностей исторической России, но стратегия Иосифа Сталина явилась реакцией на эту политику. Сталин пытался соединить коммунистическую модернизацию с тысячелетними традициями. И вовсе не из утилитарных задач снимались такие фильмы, как "Александр Невский", "Нахимов", "Варяг". Это была целостная культурно-политическая программа, в результате которой Россия обрела вторую по мощи индустрию в мире и вернулась в свои естественные границы.

"ЗАВТРА". На ваш взгляд, что самое важное для России сегодня?

А.К. Мы живем в очень сложном мире, где каждое государство, каждая нация отстаивают свое право на существование, борется за место под солнцем. Россия всегда играла особую роль в мировой истории, и это не страна типа Дании, которая оказывает минимальное влияние на ход сегодняшней планетарной политики. Россия — это страна ключевая во всех смыслах. Поэтому вернуть себе статус лидера в мировой глобальной системе — это одна из идеологических, политических, культурных и экономических задач. И это не просто задача — это судьба России. Мы не может отказаться. Если мы отказываемся от этой миссии, то мы не просто становимся микроорганизмами — мы превращаемся в пыль. Просто перестаем быть.

И второе. Наше чувство справедливости — это одновременно и возмездие, и вознаграждение. В этом и есть русская правда — народная мечта. Эту мечту топтали двадцать лет, издевались над ней как могли. Но не убили! Поэтому стремление к справедливости является императивным требованием для восстановления нации. В противном случае нация распадется и сожрет сама себя. Справедливость — среда обитания народной души.

"ЗАВТРА". То есть "Империя плюс Справедливость!" Или "Империя Справедливости?"

А.К. Когда мы говорим, что Россия всегда стремится к определенной роли, являет собой великий пример и выполняет определенную миссию в течение всей своей истории, — это не значит, что она стремится к мировому господству. Даже в сталинский период никому в голову не приходила мысль, что Россия должна господствовать над всеми странами и народами. Речь всегда шла о лидерстве только в духовном плане.

На протяжении всей своей истории Россия действует в мировой политике, как некий последний барьер на пути господства мирового зла. В "Русской доктрине" эта мысль обозначена весьма четко. Речь идет о том, что Россия выполняет миссию Удерживающего.

Здесь мы соприкасаемся с христианской эсхатологией. Но сама историческая практика показывает, что Россия удерживает другие государства с их непомерными амбициями от искушения всемирного господства, от вхождения в антисистему. Эта мысль проходит через все наше исследование, затрагивает все обозначенные сферы: от политики и экономики, до педагогики и культуры. Мы та гирька, которая не дает всему остальному миру скатиться в пропасть.

"ЗАВТРА". Как Россия сопрягается с процессом глобализации? Существует ли, на ваш взгляд, русская альтернатива глобализации?

А.К. Интеграция России в те или иные мировые группировки не является самоцелью. В интеграции иногда есть некий прагматический смысл, но есть и определенные ограничения, которые проистекают из того, о чем мы говорили выше. Это значит, что Россия не должна интегрироваться в те процессы, которые выпадают из нашего русского представления о добре.

Второй момент: а что, собственно, такое — глобализация? Естественно, что на этот вопрос уже очень многие давали свой ответ. При том, что в массовом сознании этот вопрос остается не проясненным. В данном случае хотелось бы разделить такие два разных концепта, как глобализация и глобализм. Глобализация — это процесс объективный. Другой такой же объективной тенденцией является стремление корпораций к максимальной прибыли, реализация коей возможна только в условиях глобального рынка. В этом смысле существует еще и стремление капитала к постоянной экспансии. Это, опять же, объективная тенденция. Глобализация — это то явление, с которым и в котором России придется существовать. Нашей стране придется искать в глобализации свои выгоды и различать связанные с ней опасности.

Совершенно другое дело глобализм, как идеология унификации и механического подавления народов, когда всему миру навязывается единая культурная, нравственная, мировоззренческая модель — идеология крайнего индивидуализма и "тоталитарного либерализма".

То есть важно различать духов. В глобальной конкуренции нам участвовать рано или поздно, но придется. Для этого Россия должна быть сильной и, как это не пошло звучит, конкурентоспособной. Подобная задача заставляет нас задуматься: а как стать сильным? Нельзя конкурировать, не подготовившись. Нельзя выходить на ринг биться с боксером-тяжеловесом, не пройдя курс тренировок. Таким образом, решение участвовать в мировой конкуренции, может быть, заставит нас на время отказаться от интеграции — чтобы накопить свои силы, привести себя в тонус. На мой взгляд, России необходим 20-летний протекционистский период, в рамках которого экономика России обретет возможность конкурировать на равных. Умеренный изоляционизм показан российской экономике просто потому, что существуют некие корреляции, математически, статистически доказанные, которые показывают, что степень открытости национальной экономики и ее интегрированности в мировую непосредственно зависят от численности населения страны. Для маленькой страны нет никакого другого выхода, как работать на внешний экономический рынок. У России принципиально другое положение и другие возможности. Хотя полностью закрыться нам не удастся. Да это и не нужно. Необходим обмен культурный и технологический. Если мы ни с кем не соревнуемся, возникает сонное царство застоя. Все это прекрасно укладывается в наш национальный характер.

"ЗАВТРА". Последнее время под глобализацией чаще понимают американизацию планеты. И здесь действуют, с одной стороны, эстетика и идеология вездесущего Голливуда, с другой — неоспоримая военная мощь США, которые позволяют себе хозяйничать в любой точке земного шара. Вообще Америка последние годы идет по пути нарушения всех норм. Это касается не только военно-политической сферы. В генной инженерии и в экологии американцы идут по пути срывания печатей.

А.К. Когда мы констатируем лидерство США на культурно-идеологическом фронте, замечаем, что так называемые американские ценности и стандарты повсеместно внедряются в подкорку общественного сознания, то следует учитывать: за последние годы в России произошел существенный сдвиг. Очарование Америкой куда-то пропало. Я преподаю в университете и вижу по студентам, как изменяется идейный климат в России. Психология 90-х, преклонение перед Западом — ушли в прошлое. У поколения двадцатилетних я наблюдаю все симптомы отрезвления. Это говорит о пределах возможности американской пропаганды. Эта пропаганда все менее эффективна и для самих американцев. В США все больше расцветают альтернативные взгляды на себя, на собственную историю. Сам термин "американизация" не совсем корректен. Америка неоднородна. В ней и за нее борются разные, иногда противоположенные силы, тенденции. В конце концов, Америка построила великое общество и великую экономику. Мы знаем о тех великих принципах, на которых их система была построена. Например, достижения Александра Гамильтона в сфере регулирования финансовых процессов, в деле организации национальной экономики — несомненны. Другое дело, что все наблюдаемое последнее время в США — есть отрицание великого американского наследия. Система переживает стремительные мутации. В Америке были свои ценности и традиции — именно они сейчас испытывают деформацию. Глобальная элита мыслит в рамках определенных антиценностей. Америка — первая жертва идеологии глобализма.

"ЗАВТРА". Менее чем за сто лет русский человек перестал быть пахарем, крестьянином и стал городским жителем. Этот скачкообразный переход из деревни в город — болезненный, как отрыв младенца от груди матери. Нация травмирована ускоренной урбанизацией. Возможно, наша психологическая, идейная неустойчивость проистекает из того, что мы, так сказать, "не в городе Богдан, не в селе Селифан". Зависли между городом и деревней.

Возможна ли адаптация русского человека к городу, к мегаполису?

А.К. Я думаю, что не только русский, но и любой другой человек на планете Земля страдает и мучается в условиях мегаполиса. Большой современный город — это бич человечества, генератор духовных болезней и стрессов.

Тема расселения, территориально-социальной структуры будущей России очень важна для коллектива авторов "Русской доктрины". Полагаю, что обозначенная вами тема заслуживает отдельного исследования.

Реклама, Голливуд, пресса пытаются нас уверить, что уровень жизни связан с объемами потребления. В этом смысле современная цивилизация — это гонка потребления.

Но уровень жизни — это прежде всего качество жизни. Сюда входит, например, возможность дышать чистым воздухом и слушать тишину. Или такая категория, как безопасность. Я откажусь от многих благ и услуг ради того, чтобы мой ребенок смог свободно, не опасаясь никого и ничего, гулять по улицам родного города. Такие вещи не купишь за деньги. Этим надо заниматься — на государственном, на общественном, на индивидуальном уровнях.

Тема населенного пункта будущего, проблема условий жизни нашего народа — это не вопрос высокой идеологии. Это вопрос социальных и строительных технологий. Главное понять, в какой среде, в каком населенном пункте мы хотим жить. Хороша ли жизнь в бетонных коробках, где соседи по лестничной клетке не знают друг друга даже по имени? Хорошо ли по шесть часов стоять в пробках и дышать выхлопными газами? Конечно же, развитие компактных населенных пунктов, где блага цивилизации соседствуют с природой, является идеалом для жизни. Для его воплощения необходимо практическое описание городов и поселков будущего с учетом изменения структуры производства и занятости. Разработка концепции "созвездия центров".

Объективно все меньше людей заняты в сельским хозяйстве и в индустриальном производстве. Все больше идут в так называемую сферу услуг, где существуют разнообразные ниши — условно, от здравоохранения до живописи. Развитие средств связи, Интернет — способны обеспечить необходимый уровень коммуникабельности между децентрализованными экономическими субъектами.

"ЗАВТРА". Настроения в обществе изменились в сторону большего патриотизма. Изменилась и риторика власти. Но привкус застенчивой провинциальности, тень преклонения перед Западом — не изжиты до сих пор. Мы по сию пору слишком ценим все иностранное и слишком пренебрежительно относимся к своему, отечественному. Слово "доморощенный" у нас имеет сугубо отрицательный смысл. А "заграничный" — это значит, хороший. Разве это нормально?

А.К. Я давно занимаюсь этой темой. Речь идет о "комплексе Европы" у русского человека. Да, с одной стороны, этот комплекс не должен руководить нашими действиями. А с другой стороны — а хорошо ли быть эдакими самодовольными обывателями? Ведь в этой абсолютной национальной самоудовлетворенности кроется примитивность и как раз-таки местечковость. На основных американских телеканалах не осталось места для мировых новостей. Только в рубрике "Мир за минуту".

Означенный комплекс — это издержки открытости русской души, которая не стремится пришпилить себя к какой-то точке координат. Всемирность, Достоевский… Мучительный процесс осмысления себя в контексте мировой истории, жизни планеты, ритмов космоса.

Безусловно, есть постоянное ощущение того, что параметры жизни задаются где-то там, за рубежом, а мы почему-то обязаны им следовать. От этого надо, безусловно, избавляться. Но неизбежная часть нашего характера — открытость, универсальность. В этом наше призвание.

Беседу вели Александр Нагорный и Андрей Фефелов