КУКРЫНИКСЫ
КУКРЫНИКСЫ
Мы все с вами уже много лет являемся свидетелями необычайного явления в искусстве.
Правда, мы привыкли к нему и считаем, что оно вошло в жизнь и стало как бы привычным, обыденным.
Хотя подобного дива не было за всю историю Земли. В самом деле, когда на нашей планете жил художник возрастом более двухсот лет, жил и творил шедевры, достиг величайшего мастерства в области рисунка, создал великолепные, необычайно острые по форме композиции, колориту полотна, выполнил серии превосходных иллюстраций к жемчужинам мировой, русской и советской литературы и, наконец, достиг непревзойденных в нашем веке высот в сатирическом видении мира?..
У колыбели новорожденного художника стоял великий русский советский прозаик.
Живой классик.
Молодому мастеру доверил сделать эскизы и костюмы к своей пьесе крупнейший поэт нашей эпохи, а спектакль по рисункам юноши поставил один из талантливых режиссеров советского театра.
Его первую большую картину в эскизах благословил корифей русской живописи; кроме того, еще на заре становления таланта юного мастера окружали и пестовали лучшие из лучших представителей нашей художнической школы той поры, самые разные и значительные.
Молодой творец был дерзок с первых шагов, обладал большим запасом энергии, юмора и, главное, желания работать, несмотря на некоторые трудности, присущие тем временам — двадцатым годам нашего века.
Словом, уже давно, как мы не устаем удивляться таланту, а порою (я не боюсь этого слова) гению и непревзойденному трудолюбию этого нашего современника, который, впрочем, не раз был удостоен самых высоких оценок своего творчества самых почетных наград.
Беда одна: никто никогда не зрел в лицо этого замечательного живописца, графика, декоратора, скульптора, сатирика, хотя все знали отлично его имя.
Никто (кроме него самого) никогда не видел, как он создает свои картины, хотя иногда попытки проникнуть в тайну его творчества предпринимались и досужие фоторепортеры пытались изобразить этот колдовской процесс.
Но все это было далеко от той поистине волшебной реальности, которая сложилась путем соединения изумительных качеств, самых разных черт, поистине поражающих своей многогранностью.
Кто он, этот мастер?
В стенах Академии художеств в Москве была открыта большая выставка художников Михаила Куприянова, Порфирия Крылова, Николая Соколова, посвященная полувековому творческому пути этого единственного в истории искусства союза трех мастеров, создавших четвертого художника — Кукрыниксов.
Экспозиция пользовалась огромным успехом у зрителей, часто у входа стояла длинная очередь желающих попасть и увидеть замечательные работы этого уникального коллектива.
Как спаялось, как родилось это непревзойденное содружество?
Что это? Обычное соавторство?
Нет!
Соавторство… Есть ли в истории искусства примеры подобного рода сотворчества мастеров, результатами которого являлось рождение замечательных произведений?
Сколько угодно…
Не говоря уже о том, что многие большие художники с незапамятных времен имели мастерские, школы, растили учеников, в них работали юные и зрелые талантливые живописцы.
Они, как правило, принимали посильное участие в исполнении больших заказов на фрески, картины, скульптуры, мозаики.
Таня.
Ни для кого не секрет, что в эпоху итальянского Ренессанса в недрах боггеги (мастерской) Верроккьо родился гений Леонардо, что однажды молодой Леонардо написал фигуру ангела в композиции Верроккьо, поразив учителя живостью исполнения.
Классическим примером такого сотворчества была мастерская, если так можно назвать, цех Рубенса, в котором писали Ван Дейк, Йордане, Снейдерс и многие другие первоклассные живописцы, после ставшие самостоятельными и внесшие свой вклад в историю искусства…
Но все эти тонкости, тайны и проблемы очень деликатные.
Как правило, за редкими исключениями, такого рода содружество имело всегда одного лидера, подписывающего весь комплекс творческих усилий, одну светящуюся вершину пирамиды; камни, из которых она складывалась, оставались в тени.
Так получалось.
И только история, бессонный свидетель всего, что творится на Земле, доносит нам подробности этих творческих биографий.
В чем же все-таки тайна рождения каждого нового крупного явления в искусстве?
В каком кипении насыщенных до предела растворов, в каком столкновении атомов создаются те редкостные по структуре, красоте и величине кристаллы, в которых, как в магическом зеркале, отражается эпоха, окружающая их, претворяясь в невиданные доселе дивные формы?
Представьте хоть на миг, что за волшебство: появление на фоне царской, освещенной резким светом гоголевского гения николаевской России, населенной Чичиковыми, собакевичами, ноздревыми, маниловыми, — звенящего, светлого образа Руси — несущейся тройки, в которой вся загадка, и весь размах, и масштабность свершений, творившихся в этой шестой части мира…
Но какой поистине колдовской силы должны быть грани кристалла гоголевского дара, чтобы суметь собрать свет и тени времени и создать символ загадочной и до сих пор еще не всеми осознанной до конца мощи!
Художник…
Никто не может предсказать, что скажет новый истинный талант, как он увидит свое время, на какую глубину он копнет.
Военная Москва.
И в этом — первичность истинного дарования.
Как далека она от иллюстративности, как далека от серого натурализма, изображающего чисто внешние приметы явлений…
«Это портрет не мой, а моей кожи!» — воскликнул как-то большой писатель о своем изображении. Душа или кожа?
Вот мера проникновения, вот определение зоркости прозрения.
… Сколько их, этих ловких, умелых, поражающих невзыскательный вкус художников, по-своему честных и трудолюбивых, но, к сожалению, неспособных проникнуть в глубь явлений, а изображающих лишь поверхность, внешние приметы времени.
И как мало истинных творцов, способных постичь всю бездну свершений! Слышащих пульс своей эпохи, биение сердца своего народа, ощущающих со всей мощью творца свет и тени своего времени.
Их немного, но след, оставляемый этими мастерами, огромен. Мир образов, созданный ими, неохватен и поражает наше воображение верностью и правдой видения жизни.
Нет рецепта и нет мудреца, который может в точности предсказать, что вот, мол, завтра или послезавтра родятся новый Пушкин, Суриков или Глинка.
Но такова истинная мощь гения нашего народа-творца, в том-то и счастье нашей страны, что она богата, очень богата большими поэтами, писателями, композиторами, художниками.
Только надо видеть и гордиться ими. И еще маленькая деталь: помогать при появлении, росте.
При рождении и становлении таланта Кукрыниксов их поддерживали советами и дружеской помощью такие мастера, как Маяковский, Горький и Нестеров, им заказывал театральные эскизы Мейерхольд.
И очень важно, что школу они проходили во Вхутемасе…
Вхутемасовцы… Их отличает особая, присущая им гордая радость причастности к этому дому — Вхутемасу — и той поре становления нашего искусства.
Сколько я ни беседовал с мудрым и прямым Дейнекой или с обаятельным и тонким Пименовым, со своеобычным и острым Нисским, всегда меня поражали их немеркнущая любовь, восторг перед теми днями их молодости.
Бегство фашистов из Новгорода.
И не только потому, что юность всегда кажется золотой сказкой.
Нет.
Это было суровое, порою голодное время…
Но что привлекало к нему будущих корифеев нашего искусства?
Яркость. Свежесть. Смелость начинаний.
Безудержное желание творить…
Отрицать и утверждать. А главное — бескомпромиссность и честность всех начинаний.
Были ошибки, глупости, промахи. Но не это было главным.
Главным было — дерзание.
И поэтому вхутемасовцы получили заряд, которого каждому хватило почти на всю жизнь.
Это были поистине новые люди нового времени — Дейнека, Пименов, Нисский, Ромадин, Чуйков, Вильяме, Гончаров, Кукрыниксы… И многие другие.
Их вклад в дело нашей культуры несомненен и огромен.
Буревые зори двадцатых годов. Звонкие голоса юного Советского государства. Порыв народа Страны Советов в стремлении к миру, стройке. Неизбывное ощущение радости бытия дало силы, открыло новые имена в молодом искусстве той поры…
Художники яростно спорили и неустанно искали пути отражения наступившей нови. Немало смутного и наносного сопровождало эту зарю рождения новой красоты.
Немало пустозвонов и смутьянов сокрушали «старое», опрокидывали «каноны», не предлагая, по существу, ничего взамен.
Однако ни пролеткульты, ни иные свергатели Леонардо, Россини и Пушкина не одержали конечной победы…
Весь грохот и шум, поднятые «новаторами», в конце концов уступили дорогу истинно здоровым силам нашего искусства, и сегодня мы принимаем с восторгом свежее и яркое творчество художников, отразивших в своих полотнах становление Страны Советов…
«Когда попадаешь на выставку Кукрыниксов, прежде всего хочется сказать, что это художники, свято выполняющие свой патриотический долг перед Родиной, творчеством своим представляющие передовую эстетику и этику наших дней».
Эти слова, написанные богатырем советской графики Дмитрием Моором почти полвека назад, живут и сегодня.
Конец. Последние дни гитлеровской ставки.
Они, может быть, могут не всех устроить своей открытостью и определенностью.
Между прочим, надо сказать, что многие сегодняшние деятели культуры Запада начинают признавать, что люди устали от лицемерия и пустозвонства демагогических, напыщенных фраз, прикрывающих порою лишь хорошо налаженное лицедейство модернизма.
Симона Уэйл пишет в американском журнале «Харпере»: «Под блестящей поверхностью нашей цивилизации скрывается не что иное, как интеллектуальный упадок».
… Большие художники глубоко и своеобычно видят мир, окружающий их.
И они с годами все острее, острее воспринимают свет и тени жизни. Чувствуют меру добра и зла.
Правда, не каждому дано быть бойцом.
Иные воспевают красоту пейзажа и тем отрицают уродство. Иные воспевают прекрасного Человека, прелесть радуги бытия и тем утверждают победу света над мраком.
Но есть в мировой литературе и искусстве мастера, активно вторгающиеся своим творчеством в окружающую ихжизнь, отрицая, бичуя зло, обнажая язвы порока.
Таковы Гойя, Домье, Хогарт, Федотов, Перов…
Они сумели находить грани бытия, в которых наиболее зримо предстает уродство зла…
Но язык этих художников, форма их мастерства отличались тем удивительным чувством меры, которое давало им возможность, бичуя зло, утверждать добро.
Данте и Микеланджело, Сервантес и Гойя, Свифт и Хогарт, Бальзак и Домье, Гоголь и Федотов, Некрасов и Репин, Маяковский и Кукрыниксы.
Человечность их великого мастерства заставляет нас забыть порою о деформации, некотором гротеске в лепке формы, которые допускали эти мастера литературы и искусства во имя великой цели — правды жизни.
Есть рубеж, когда суровый реализм этих творцов переходит в открытую сатиру. Таковы Свифт и Хогарт, Рабле и Домье, Салтыков-Щедрин и Кукрыниксы.
Иллюстрация к «Мертвым душам» Н. В. Гоголя.
Но это нисколько не снижает напряженности, силы и качества формы выражения их талантов. Как неподражаемы в мировой музыкальной культуре Мусоргский или Шостакович, композиторы, сумевшие создать поражающие по силе гротесковые образы!
Колдовская сила сатирической лиры была присуща многим великим поэтам.
Мы не можем себе представить Данте или Пушкина, Некрасова или Уитмена без яростных строк, обличающих мучающую их неправду, и это нисколько не снижало меру их любви к жизни, красоту их творчества.
Масштабность видения…
Вот что отличает Кукрыниксов.
И этим объемным зрением, позволяющим им отражать по-истине необъятные по контрасту явления, они обязаны во многом Горькому и Маяковскому, этим двум гигантам русской советской литературы. Чистота и ярость горьковского реализма, не знавшего компромиссов с совестью, всегда алчущего правды, звучность гулкой и звонкой лиры Маяковского, терзаемого болями и радостями нового века. Они, эти два, великих творца, простерли свои могучие крылья над еле оперившимися молодыми художниками.
Поддержка…
Как ее иногда не хватало многим, многим талантам! Твердая добрая рука старшего друга, учителя — не барственная опека, а умное слово, совет и, главное, требовательная, но реальная помощь мужавшему дарованию…
Еще один немаловажный вопрос.
Живопись и графика — не противоречат ли они друг другу?
Не ошибка ли некоторых замечательных графиков, что они столько сил отдали живописи?
Ведь известно, что, например, Доре извел уйму времени и энергии, создавая огромные живописные полотна, ныне вызывающие лишь чувство недоумения.
Нет! Тысячу раз нет.
Скорее всего Кукрыниксы последовали по пути Оноре Домье, которому с годами все больше недоставало языка лишь черного и белого цветов, а он все больше писал маслом.
И сегодня трудно сказать, кто более велик: Оноре Домье — живописец или Домье-график. Скорее всего велик весь Домье.
Художник-гражданин.
Иллюстрация к рассказу Н. В. Гоголя «Портрет»
Человек, отдавший всего себя людям, делу Свободы и Правды.
Не говоря уже об экспрессии и трагизме графики Гойи, когда великий живописец ставил перед современниками в своих офортах острейшие проблемы бытия…
Да, непросто, очень непросто сочетать вершины графики и живописи. Для этого надо иметь огромный запас прочности в мастерстве, а главное — наполненность образного строя души.
Но вернемся к выставке произведений Кукрыниксов, сумевших разговаривать со зрителем языком живописи, иллюстрации, плаката, сатиры…
Нет возможности описать всю эту экспозицию, занявшую выставочные залы Академии художеств, тем более что карикатуры, плакаты, иллюстрации художников знакомы миллионам людей, как, впрочем, и репродукции с картин, но зайдем в центральный зал, где экспонировались четыре картины.
«Таня»…
Деревня Петригцево… Кто знал до января 1942 года эту точку на земном шаре?..
Но весть о подвиге юной москвички Зои Космодемьянской, о ее трагической гибели облетела весь мир…
Кукрыниксы были потрясены… Всего несколько десятков километров отделяло место события от столицы.
Вот рассказ художников:
«Машина шла на запад. Под колесами была земля, побывавшая в плену.
Равнина. Снега, снега… Ощеренные крыши изб. Пустые, зияющие глазницы окон… и кресты, березовые кресты.
Около каждого — заметенная вьюгой каска…
Петрищево… Мы постучали в одну из изб… Скрипнула дверь. На пороге стояла пожилая женщина. Лицо серое, изможденное…
Она долго слушала наш рассказ о желании создать картину о гибели Зои и просьбу помочь увидеть людей, места, связанные с подвигом юной партизанки…
Узкая тропинка привела нас в маленький дом.
Кухонька. Русская печь… Здесь изверги измывались над Зоей. Вмиг перед глазами предстала глухая декабрьская ночь. Дрожащий свет фонарей.
Иллюстрация к «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Скрип снега под босыми ногами Зои… Жутко, страшно было повторять этот путь. Нескончаемыми казались извилистые завьюженные тропы.
Пустыри. Пожарища. Обугленные черные головешки…
Площадь. Здесь свершилась казнь. Из сугроба торчал остаток виселицы. Отступая, фашисты спилили е е… Месяц, нескончаемо долгий месяц висел оледеневший труп героини…
Как из тумана, выплывали из мглы времени страшные часы мучений, пыток, издевательств над беззащитной девушкой-пар-тизанкой.
… А когда утром, обессилевшую от пыток, босую повели Зою на казнь, все увидели ее, прямую, тонкую, как березка.
Гордую. Непобежденную…
Фашисты согнали на площадь народ. Окружили солдатами. Глумились. Но за всей этой жалкой и жуткой суетой, на голову выше всех, под виселицей все увидели сияющие, страшные своей опаляющей правдой глаза Зои…
И в миг, когда наступила немая тишина, все, все услыхали голос девушки, полный веры в победу света над злом:
— Мне не страшно умирать. Я умираю за свой народ, и это счастье.
Когда железная метла войны вымела нацистов, за пустой разрушенной школой у тонкой русской березки похоронили Зою».
Потрясенные художники стояли у маленького холмика из еловых веток…
… Нестеров в 1942 году сказал живописцам:
«Полюбите вашу Таню, и вы сделаете все…»
Любовь и ненависть — вот ключ этой картины.
Всмотритесь в холст.
С каким эпическим спокойствием раскинулась русская земля под снежным покровом. Торжественно, печально лежит белый саван зимы, окутав поля Подмосковья.
Низко повисло свинцово-серое небо. Застыли от стужи березы…
Сумеречное утро…
Враги согнали женщин, детей, стариков глядеть на казнь. Пусть вертятся у эшафота нацисты. Пусть клацают затворы фотокамер. Не ведают фашисты, что оставляют людям Земли неистребимый документ величия, непокоренности духа юной героини… Лишь это запишет история на своих скрижалях.
Иллюстрация к «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Три шага…
Три шага босых ног. Один по снегу. Второй на подставленный венский черный стул… Третий на скрипучий пустой ящик, неловко взгроможденный на другие два ящика из-под консервов…
Три шага в бессмертие…
На глазах палачей простая московская девушка как бы стала мраморной.
Еще миг… Скрипят под ногами пустые ящики. Звучат лающие чужие слова… Снега, снега, снега… Как кричит воронье! Мамочка, мама…
Нет, так нельзя уходить.
«Бейте фашистов, не бойтесь их!» — прорезает тишину голос Тани…
Сокровенное озарение духа, которое приходит к человеку как конечный итог убежденности устремлений, как свет, посещающий людей нашего сложного двадцатого века, проходящих нелегкий искус жизненных наблюдений, контрастных впечатлений, влияния среды и времени…
И все-таки, невзирая на все тяготы рождения нового в нашем столетии, Советская Россия — Страна Советов — дала исторически весомые образы массового героизма — этого чуда, как бы аккумулирующего громадные заряды веры в правоту своего дела, в конечную победу света над мраком…
Октябрь 1917 года, гражданская война, двадцатые годы, первые пятилетки, Великая Отечественная война и, наконец, наши дни являют пример духовной наполненности миллионов граждан нашей державы, их веры в победу правого дела…
Великая тайна, зовущаяся на Западе «русской загадкой», которую не могли постичь видные политики Европы и Америки, есть не что иное, как святое умение советского народа любить и ненавидеть, верить в общее дело.
«Бегство фашистов из Новгорода»…
Новгород… Гарь… Багровые сполохи. Горький дым пожарищ. Белогрудые истерзанные храмы.
Руины.
Рваное железо. Зияющие остовы куполов.
На снегу — черные от копоти гиганты. Их бронзовые руки воздеты к небу. Они призывают к мщению за кровь людей, за поруганные святыни, за слезы матерей. Они повержены, эти великие образы истории Руси. Но не побеждены!
Иллюстрация к рассказу А П. Чехова «Дама с собачкой»
Они живы. Страшны в гневе черты Петра Первого, Пушкина, Суворова.
Изуверы опоганили Новгородский кремль. Разрушили древние стены башен. С педантизмом, размонтировали памятник «Тысячелетие России».
Пронумеровали аккуратно все фигуры монумента — хотели увезти в рейх, в логово нацизма…
Все, все, казалось, сделали враги, чтобы сокрушить славу народа, которого не дано было им победить. Разбили фрески. Разорили собор. Спалили тысячи старинных бесценных книг.
Хотели стереть с лица земли самую северную твердыню на Волхове, мечтали заставить забыть о самом существовании славян, когда-то победивших на льду Чудского озера тевтонских псов-рыцарей. Не вышло!
Гордо высятся стены Софии.
Зияют проломы новгородских башен.
На какой-то миг повергнуты кумиры истории Руси…
Но из праха восстанет слава Града.
И вновь закипит жизнь на выжженной земле.
На затоптанном снегу — обрывки страниц книг. Ледяной ветер шевелит листы газет, гудит в ущельях руин… Страшен, страшен образ Новгорода, опозоренного ворогами…
Они измывались над святынями. Устраивали конюшни в церквах.
Открыли кафе для офицеров у самого Софийского собора.
Водрузили на березовый цоколь бронзового Льва Толстого и под звуки веселых вальсов стреляли в гения земли, которую им не дано было понять и осмыслить…
Жуткая картина разрушенного Новгорода поразила художников. Они стали писать этюды. И вот здесь, на пепелище, родилась мысль написать полотно. Запечатлеть трагедию войны…
Новгород. Первые дни 1944 года…
Мечутся, мечутся, трусливо пригибаясь, фашистские тати по чужой земле.
В руках бандитов — чадящие факелы. Ревет яростное пламя, пожирая древние стены. Низко, низко стелются зловещие клубы.
К. Станиславский.
И посреди всего этого адова хаоса — София. Святыня Руси, собор, семь столетий назад осенивший стяги Александра Невского на ратный подвиг и встретивший могучим звоном колоколов великую победу…
Я слышу этот древний благовест, слышу клики народа, голос Невского…
Пусть гудит пламя.
Ему не сгубить славу России.
И восстанет из праха и тлена Новгород… Воспрянет из пепла краса собора… Взывают к мщению простертые к небу могучие длани поверженных героев тысячелетней истории России… Воет, воет лютый пожар. Скрипит, стонет снег под коваными сапогами нелюдей, жутких и жалких перед величием вечной славы чужой для них страны. Суд истории близок.
Они обречены. И никакие фразы, никакая ложь не оправдают чудовищных злодеяний фашизма.
Глядя на эту картину, на адский пламень, губящий Новгород, на голос хаоса и смерти, глушащий все живое, все же явственно слышу могучий голос полководца.
«Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет».
Такова историческая правда, звучащая в этом полотне, так найдены масштабные соотношения, композиционный строй этого огромного холста, такова сила веры в правду истории, заложенная в это произведение нашего искусства.
«Надо было, — рассказывают художники, — самим увидеть среди пепелища одинокую печь с детским рисунком на ней, а рядом черные железные ребра кровати, торчащей из-под снега. Надо было самим слышать на морозе звон топора и визг пилы около ослепительно золотистых бревен нового сруба, там, где отдаленно еще слышно уханье тяжелых снарядов… В таких поездках появились планы будущих композиций, картин… Этюдник, небольшой альбом и складной стул захватывал с собой каждый из нас. При малейшей возможности мы работали. Десятки вариантов, сделанных по памяти, не заменят одного, сделанного с натуры».
Художники в «Бегстве», на первый взгляд, изобразили картину хаоса, кошмарного по чудовищности акта разрушения. Но, несмотря на всю мрачность происходящего злодеяния — ведь мы становимся свидетелями трагедии гибели святыни народа, — все же, несмотря на это, холст Кукрыниксов заставляет нас верить в конечную победу света над мраком.
С. Прокофьев.
«Вы стали всемирно известной силой в международной солидарности людей, в их общей ненависти к фашизму и борьбе за его разгром. Пусть одобрение мира дает вам еще больше уверенности и силы», — писал художникам в год начала создания «Бегства фашистов из Новгорода» Рокуэлл Кент.
«Конец. Последние дни гитлеровской ставки».
Крах. Провал. Тупик… В зловещей мгле бункера, озаренной мертвенным светом, мечутся персонажи кровавой трагедии.
Вознесенные к власти, они явили все сгустки пороков рода людского. Все сходило им под грохот маршей, под топот парадов.
Все казалось покоряюще величественным в призрачном блеске успеха, достигнутого ценою позора целой нации…
Берлин. Май 1945 года.
Мрачное подземелье рейхсканцелярии, выстроенной в дни, когда сапог фюрера подмял под себя Европу…
Стратегия Чингисханов, проникнутая коварством, вспоенная кровью миллионов, тактика ужаса и блефа рухнула, похоронив под обломками своих творцов.
Конец… Все перекосилось в этом крысином загоне.
Грозный грохот советских орудий достиг забетонированной дыры, ямы с убранством из роскошных картин, драпировок, мебели.
Вот истинное лицо этого капкана, созданного руками «завоевателей мира»…
В этом неумолимая диалектика истории, не прощающая никогда фальшь и ложь громоподобных, но временных побед злодеев и лжецов, в какие бы наряды они ни рядились…
Время, неумолимое время отсчитывало мгновения бытия.
В картине «Конец» царит миг тишины…
Может быть, только отдаленный рокот канонады создает тот немолчный гут рока, от которого не уйти.
Но в этой тугой и душной атмосфере подполья, ямы, волчьего логова явственно слышу бой часов, отсчитывающих оставшиеся минуты жизни рейха…
Вернемся к последней из четырех картин центрального зала выставки Академии художеств СССР.
Вс. Мейерхольд.
«Обвинение»…
Нюрнбергский процесс. Развязка.
Позорный финал мирового фашизма.
Огромный зал темен. Лишь бледное мерцание большого полотна-экрана озаряет сотни зрителей. Но не пришедших сюда живых людей, свидетелей зверств, участников победоносной войны, показывают нам в своей картине художники, нет, их образный круг сужен до предела: жертвы и палачи — вот смысл композиции…
В кровавом мраке шевелятся чудовищные лики вождей нацизма. Резкий свет ламп выхватывает из тьмы зловещие маски — и рядом, в голубом мареве, трупы невинно убитых, их тысячи… тысячи…
Сотни людей ежедневно проходили по залам выставки художников Кукрыниксов…
Гигантский полувековой труд мастеров поражал воображение зрителей. Перед ними как бы разворачивалась история жизни нашей планеты, освещенная светлым умом и горящим сердцем художников…
В их работах живет пылкая любовь к Родине, непримиримая ненависть к ее врагам…
Мы побывали с вами лишь в одном зале огромной выставки Кукрыниксов, на которой были экспонированы сотни других полотен и чудесных иллюстраций к произведениям классиков мировой, русской, советской литературы, боевые политические карикатуры и плакаты — шедевры сатиры, известные самому широкому зрителю, выходящие в свет миллионными тиражами.
Кроме этих графических листов в экспозиции были представлены превосходные рисунки и живопись — Крылова, Куприянова и Ник. Соколова в отдельности.
И мы сразу разгадали тайну этой удивительной троицы художников, жертвующих во имя достижения общей цели своим личным дарованием.
Да, это содружество — поистине явление новое, небывалое, и оно останется в истории искусств как уникальное — Кукры-никсы…
Сурова была Москва зимой сорок первого года.
Неповторима графика прифронтового города. Колючие перекрестья железных надолб.
Иллюстрация к роману И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»
Странные пятна светомаскировки на домах.
Сверкающие белизной сугробы, и исчерченный дочерна следами танков, боевых машин, тысячами тысяч солдатских сапог снег мостовых.
Яркие голоса «Окон ТАСС» в витринах и на стенах зданий. Все это, как и фиолетовые огоньки затемнения и мерцающие клинки прожекторов, сливалось в одну незабываемую картину огромного города-героя, борющегося с врагом.
24 июня 1941 года, на третий день после коварного нападения гитлеровцев, Москва увидела плакат «Беспощадно разгромим и уничтожим врага!».
Богатырь в краснозвездном шлеме разил алым штыком зловещего маньяка, предательски сбросившего бумажную маску миротворца.
Художники ясно и четко обозначили лицо врага — фашизм.
Москвичи, все советские люди сразу узнали почерк этого первого плаката, созданного в дни Великой Отечественной войны. Острый, беспощадный, бескомпромиссный язык авторов был широко известен.
27 июня 1941 года были организованы и начали действовать «Окна ТАСС», возродившие славную традицию «Окон РОСТА» времен гражданской войны.
Лучшие, талантливейшие художники и поэты той поры участвовали в их создании. Одними из самых энергичных и активных сотрудников этих мастерских были Кукрыниксы. Плакаты, которые они творили, иногда дублировали карикатуры, публиковавшиеся в «Правде».
У входа в мастерские «Окон ТАСС» не прекращался поток автомашин, мотоциклов, приходящих прямо с фронта.
Заснеженные, забрызганные дорожной грязью большие грузовики, крытые брезентом, и юркие «эмки» круто тормозили на Кузнецком. Из них выскакивали люди в полушубках, в серых шинелях, в ватниках.
Хлопали двери. И через миг люди уже разглядывали и обсуждали новые, свежие, еще только оттрафареченные тиражные оттиски, пахнущие масляной краской боевые антифашистские плакаты. Это тоже было оружие действенное, и художники, поэты, делавшие эти сатирические листы, чувствовали живую связь с фронтом и отдавали все силы для общего святого дела.
Кукрыниксы в ту пору не знали покоя, они работали страстно, одержимо.
Губителям природы. Из серии,Бытовые вредители»
Вот что рассказывал Самуил Яковлевич Маршак:
— С замечательными художниками Кукрыниксами по-настоящему нас сблизила война. В эти суровые годы мы все понимали, что у художника и поэта нет более высокой задачи, чем защита Родины и борьба с фашизмом.
Почти каждый вечер мы вчетвером пробирались по затемненным московским улицам в редакцию «Правды» и часто оставались там до глубокой ночи.
Работать приходилось в условиях самых необычных. До войны мы были хозяевами своего времени, а тут рисунок и стихи должны были поспеть к сроку, чтобы в тот же вечер попасть в печатную машину.
И при этом надо было стремиться к строгой простоте, к лаконичности, чтобы как можно точнее бить в цель…
Ведь стрела только тогда попадает в цель, когда тетива натянута туго.
Да к тому же нам всем четверым — и художникам, и мне — помогал тот душевный подъем, который согревал нас и придавал нам бодрость в самую трудную пору войны.
Именно в это время появился наш плакат «Внуки Суворова, дети Чапаева».
За ним последовали и другие плакаты военного времени.
Плоды своих трудов — рисунки и стихи — мы видели и на стенах домов, и на листовках, обращенных к армии и партизанам, и на обертках пакетов с пищеконцентратами, предназначенными для фронта.
… Ровно через сорок лет после разгрома гитлеровских полчищ под Москвой буквально в двухстах шагах от помещения на Кузнецком мосту, где создавались ставшие историческими «Окна ТАСС», в выставочных залах Дома художника, было экспонировано около трехсот произведений Кукрыниксов, посвященных Великой Победе под Москвой, а также ряд других работ в жанре плаката и политической сатиры, созданных вплоть до наших дней.
Необычайно, объемна, значительна эта выставка.
Недаром тысячи зрителей, посетивших экспозицию, оставили многочисленные отклики, отзывы, идущие от души и вызванные раздумьями о днях минувших и озабоченностью международным климатом планеты сегодня.
Взяткин. Из серии «Бытовые вредители»
Вот одно из писем, которые получили Кукрыниксы:
«Уважаемые Кукрыниксы!
Спасибо Вам за прекрасный неустанный труд, направленный на пропаганду борьбы с темными силами на Земле.
Вчера я побывала на выставке Ваших работ. Карикатуры, которые создавались Вами в тяжелые военные 1941–1945 гг., на меня произвели ошеломляющее впечатление.
Сейчас, в связи с сорокалетием разгрома немецко-фаши-стских войск под Москвой, Ваши работы особенно ощутимы и значимы. Они очень ярко воспроизводят хронологию событий тех лет.
В начале войны я, четырнадцатилетняя, и мои братья, двенадцати и трех лет, вместе с мамой были эвакуированы из Москвы в глухую, отдаленную деревню Башкирии.
Осенью 1941 года наш отец был взят в ополчение для защиты Москвы, а старший брат отправлен под Старую Руссу. Брат в 1942 году погиб, защищая нас от гитлеризма…
… Мы, находясь в башкирской деревне, старались неустанной работой в поле скорее приблизить конец войны. За четыре года в глухомани, куда не долетали газеты, я, а соответственно и моя мама, и мои братья ни разу не видели и не держали в руках газет с Вашими карикатурами.
На выставке, столкнувшись воочию с Вашим орудием борьбы с фашизмом — карикатурой, мне очень хотелось все запомнить сердцем и душой, чтобы суметь сохранить навечно виденное и донести до моих детей, близких, родных и знакомых, которые из-за преклонного возраста и болезней не могут побывать на выставке.
Ваши изумительные работы в годы войны даже теперь, 40 лет спустя, создают поразительную правду тех лет. Эта правда не должна подвергаться забвению. Ее надо шире пропагандировать…
Желаю Вам доброго здоровья и плодотворного труда на многие годы.
С уважением Лидия Бероева».
Нельзя не понять глубину тех чувств, о которых рассказывает автор письма. Ясно только одно, как патриотично, честно, граждански ярко должно быть искусство художников, чтобы вызвать такой отклик…
И когда задумаешься и представишь себе этих трех высокоодаренных живописцев, рисовальщиков, которые при всем умении создавать буквально все — от пленэрного пейзажа, реалистического портрета, сложнейшей станковой картины до превосходной книжной иллюстрации к творениям мировой и отечественной классики — прежде всего находили в себе энергию и время отдавать свой дар борьбе со злом и неправдой в карикатурах, плакатах, «Окнах ТАСС», то становится ясно, какую высочайшую этическую задачу ставили перед собою мастера.
Их искусство боролось вместе с народом, защищало свою Родину.
Разумеется, эта логическая ясность, четкость и монументальность пластического решения приходили не экспромтом.
Это был результат многолетнего, беспрерывного, ежедневного труда, поиска, отбора.
Е. Кибрик. Портрет Ю. Пименова