Тайны французского двора
Тайны французского двора
Андреа изумился: «Эта девица служит в армии?» Провожающий захохотал: «И даже получает офицерское жалованье! Только поле битвы у нее — королевская спальня.
Не будьте столь наивны, месье художник, перед вами — обычная шлюха! Но наш милостивый король Франциск хочет, чтобы к Рождеству вы нарисовали ее. И конечно, обнаженной!»
Андреа замотал головой. Наверно, он спит или бредит. Не может быть, чтобы король Франции пожелал запечатлеть на дворцовых портретах подобных девиц, да еще и голых! Конечно, в родной Италии тоже есть эта греховная радость, и даже сам Рафаэль рисовал римских куртизанок. Но ведь они были вполне пристойно одеты. Художник вздохнул: ему-то что теперь делать?! Отказать королю или все-таки нарисовать этих размалеванных куриц? А может, коли монарх желает обнаженную натуру, написать ему к Рождеству что-то вроде античной аллегории? Все попристойней…
На Рождество 1518 года в Фонтенбло кружила метель. Наутро снег стаял, оставив холод и грязь. Королевский двор впал в уныние. Придворные жались по углам — поближе к жаровням. И только жизнерадостный, шумный король Франциск I искрился весельем. Он был молод и неутомим, обожал яркие наряды и драгоценности, но больше всего ценил три удовольствия — вино, женщин и рыцарские турниры. А еще король обожал живопись. Вот и сегодня он увидит новую картину итальянского художника Андреа… как бишь его… дель Сарто. По-итальянски это звучит смешно: Андреа Портняжка. Говорят, отец у него был простым портным. Вот с кем вынужден общаться!
Что поделаешь, настоящие картины создают пока только итальянцы. Приходится выписывать их ко двору. В особняке Кло-Люсе при замке Амьена с января 1516 года живет сам Леонардо да Винчи. Он, конечно, — гений, но уже стар и потому работает медленно. Еле-еле написал «Иоанна Крестителя» — святого, которого особо почитают при французском дворе. Конечно, картина — великая, но одна-единственная. А для обустройства замков короля по всей стране, которое затеял Франциск, необходимо множество — и картин, и фресок, и гобеленов. Этот же Андреа дель Сарто работает быстро. За полгода написал уже несколько отличнейших картин. Вот только норовом оказался странен: все его тянет на библейские или мифологические сюжеты. Вот к Рождеству он нарисовал какую-то аллегорию. Но может, на ней и Лизон нашлось место?..
Полотно, туго натянутое на подрамник, выставили в центр Золотого зала. Зал еще не был окончательно отделан, так что пока считался «рабочим», а не парадным. Придворные вошли гурьбой, но остановились на почтительном расстоянии. Только мальчики-пажи приблизились, освещая новое творение. Но и они стояли опустив головы: смотреть на новые картины первому — привилегия короля.
Франциск подскочил к холсту вплотную, словно хотел понюхать или опробовать на ощупь. Придворные затихли, ожидая вердикта. Король на миг замер, потом резко развернулся и выдохнул: «Это же не Лизон!»
Художник вышел из тени залы в круг света. В свои тридцать с небольшим он был, пожалуй, красив, только черты лица — мягкие, как у женщины. Сейчас он особенно робел, вертел в руках дорогую беличью кисть и норовил сломать ее. Прожив при французском дворе уже полгода, он все еще плохо понимал язык и, главное, никак не мог привыкнуть к перепадам королевского настроения. Вот и сейчас не мог понять: нравится картина монарху или нет.
Франциск ткнул в холст: «Я спрашиваю: кто это?»
«„Аллегория Любви“, Ваше Величество!» — промямлил Андреа и судорожно сжал кисть. Раздался сухой треск. Франциск подскочил и рявкнул: «Огня!»
Казначей, стоявший ближе всех к монарху, тут же выхватил у стражника факел и протянул королю. Тот поднес его почти вплотную к холсту. С холста взглянула женщина, прекрасней которой, казалось, не было на свете. Загадочная улыбка, темные глаза с поволокой, искрящиеся светом волосы. А уж об обнаженной фигуре и говорить нечего — богиня, Венера, истинная Любовь!
«Эта дама не из моего цветника! — выдохнул король. — Кто здесь изображен?»
Андреа потупил глаза: «Моя жена, Ваше Величество!»
Франциск отскочил от полотна и скомандовал: «Аллегорию — в мою спальню! Жену — ко двору! Немедля! Созерцать красоту — привилегия короля».
Художник завздыхал, подбирая слова: «Боюсь, ваше величество, а вдруг она не поедет… Она такая властная женщина…»
«Так ты подкаблучник?» — развеселился Франциск. И придворные загоготали. А король громче всех.
Возвращаясь в отведенную для него комнату, Андреа едва не заблудился в лабиринте коридоров дворца Фонтенбло. Все так запуталось. Конечно, при дворе Франциска — роскошь и богатство, даже его, бедного художника, устроили как короля. Стены его комнаты обиты дорогой материей, над кроватью гобелен со сценой псовой охоты, балдахин из бархата, прошитого золотыми нитями. Никогда он не жил в такой роскоши. Но нравы?! Разве можно вести жену в этот вертеп?! Она такая порядочная женщина, а тут — «Эскадрон греховной радости»… Да Лукреция придет в ужас!
К тому же здесь всегда холодно, от вечных сквозняков не помогают даже ковры и меха, которыми застлан и завешен весь дворец. Франциск распорядился и окна завесить толстой материей, даже слово придумал для этих занавесей — «штора». Но никакая «штора» не спасет при промозглом холоде. А вот в благословенной родной Италии — круглый год солнце…
В тот первый день весны 1517 года во Флоренции тоже светило солнце. Андреа весело шагал по кривой улочке родного города. Ему неожиданно повезло: удалось купить целый рулон наилучшего холста для картин. Правда, такой качественный холст и стоит дороговато, зато попадается редко. Настоящее сокровище! Андреа шагнул и застыл на ходу. Прямо перед ним ретивая хозяйка выплеснула ведро помоев с верхнего этажа. Проклятые улочки с их теснотой — развернуться негде!
Вдруг совсем рядом отворилась дверь. Высокая стройная женщина подняла глаза Андреа и улыбнулась. Господь свидетель, все солнце отразилось в этой улыбке! Но еще миг — и незнакомка окажется прямо в зловонной луже. Художник вздохнул и бросил свой лучший холст под ноги красавицы.
А. делъ Сарто. Мадонна с гарпиями. 1517 г.
Уже на следующий день он узнал, что зовут ее Лукреция дель Феде. Она молодая вдова. Старик-муж наградил ее дочкой, но не оставил почти ничего. А что мог предложить тогда Лукреции Андреа? Толком ничего. Ведь даже когда они поженились и он начал писать с жены Мадонну, ткань на темно-синюю накидку пришлось одолжить у приятеля — художника Франчабиджо. У того тогда были весьма выгодные заказы. Зато Андреа написал Мадонну, которую даже самые ретивые ценители живописи признали превосходной. У ног этой Мадонны он изобразил склоненных злых гарпий — пусть Лукреция наглядно увидит, что сможет одолеть любое зло. Да только вышло все по-другому. Завистники тут же уничижительно окрестили картину «Мадонна с гарпиями», а обозленный заказчик не заплатил денег. Так и сидел бы художник, проедая последние сбережения своей молодой жены, если бы не случай.
Римский папа Лев X, происходивший из славного флорентийского рода Медичи, решил посетить свой родной город. К его приезду устроили пышные празднества, множество живописцев трудилось над созданием великолепных убранств церквей и палаццо. Но папа особо выделил работы Андреа дель Сарто и даже поручил отправить несколько его картин в подарок королю Франциску I. И вот художник — при французском дворе. Надолго ли?..
Сегодня пришло письмо. Лукреция писала, что сначала сильно переживала и даже обижалась из-за его отъезда, ведь Андреа отправился во Францию на первом же году их совместной жизни. Потом, она, конечно, поняла, что не поехать он не мог — договор же был подписан задолго до их свадьбы. Так что теперь она успокоилась. Тем более что старый друг Андреа — тот самый художник Франчабиджо часто заходит к ней и даже собирается написать ее портрет.
Сарто в сердцах отшвырнул послание. Лживый Фран-чо! Как же — портрет он собрался написать! Ясно, чего он хочет от несчастной Лукреции, чей муж пропадает в далекой Франции….
В дверь тихо постучали. Андреа оторвался от воспоминаний — кто столь поздно? Прикрываясь темным плащом, в комнату проскользнул маленький сухонький человечек.
«Мадонна! — ахнул Андреа. — Ты ли это, Луиджи?» Человечек скинул плащ и прошептал: «Тише, Андреа! Во дворцах везде — уши! Мы с тобой незнакомы…» «Как это? — всплеснул руками Сарто. — Мы же знаем друг друга лет десять! Не ты ли в мастерской старика Пьеро ди Козимо учил всех нас, начинающих, растирать краски, варить составы. Да ты был лучшим химиком!»
«Теперь я — лучший алхимик и колдун при матери короля Франциска — Луизе Савойской. Она обожает всяких магов-предсказателей, так что я теперь усердно варю волшебные зелья. И знаешь, что попросила меня сварить белокурая Лизон из „Эскадрона греховной радости“? Любовное зелье, чтобы приворожить тебя!»
Глаза Андреа полезли из орбит: «Но я женат!»
«И что? Если эта греховодница чего захочет, то получит. Я просто решил предупредить тебя по старой дружбе.
Упаси бог, король прознает про влечение Лизон, тебе придется туго!»
Андреа сжал пальцы. Что же это творится? Какая-то греховная девица собирается соблазнить его, а проклятый Франчо — его жену?!
«Все к одному! Я не хочу влезать в интриги и мне надо домой!» — Андреа снова с силой сжал пальцы — хотел сломать кисть. Но кисти не было…
Алхимик присвистнул: «Да ты в своем уме? Несколько лет жизни при дворе — и ты богач на всю жизнь! Только надо быть поосторожнее».
«Да плевал я на все богатства! — взорвался Андреа. — Мне надо к жене!» Луиджи захихикал: «Король прав: ты — подкаблучник! Тяжела же у тебя будет жизнь. Но я тебе помогу. Видишь эту старинную золотую монету? Возьми и сохрани ее. Покуда она с тобой, у тебя будут водиться деньги. И твоей жене не в чем станет попрекать тебя».
Наутро король облагодетельствовал художника аудиенцией: «Ты не забыл, что должен привезти жену? Отправляйся. И быстрей назад!»