«РОБИН» (1893 — после 1963)

«РОБИН» (1893 — после 1963)

Мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем подлинного имени этого человека. Он просил секретную службу, с которой был связан, никогда не обнародовать о нём никаких данных. Однако его работа заслуживает того, чтобы рассказать о нём.

«Робин» был агентом британской военной разведки, одновременно сотрудничал с УСО — Управлением специальных операций в годы войны и участвовал в движении французского Сопротивления, что не очень приветствовалось его патронами.

Он родился в Берне, столице Швейцарии. Его мать была уроженкой Эльзаса, отец — швейцарец еврейского происхождения. В юношеском возрасте вместе с родителями переехал в Париж. Получив образование, занялся бизнесом и к началу Второй мировой войны уже являлся видным деятелем международного бизнеса и весьма состоятельным человеком. От матери он унаследовал голубые глаза и светлые волосы, от отца — высокий рост и атлетическую фигуру, в общем, имел внешность «настоящего арийца». Приятели, а потом и немцы, так и называли его — «настоящий ариец».

В июне 1940 года Франция капитулировала и была оккупирована немецкими войсками. Остатки английских войск из Дюнкерка отправились в Англию. «Робин» раздумывал о своём будущем: вернуться ли в Швейцарию и с помощью многочисленных друзей продолжить бизнес; перебраться ли в Великобританию, а может быть, и в Америку, где заняться тем же; или остаться во Франции и включиться в борьбу с оккупантами. Он выбрал третий путь. Ещё до отъезда британского посольства из Парижа (10 июня 1940 года) «Робин» установил контакт с британской разведкой, но предупредил: «Я буду работать вместе с вами, но не для вас».

Уходя, англичане оставили «Робину» радиопередатчик и связного-бакалейщика, содержавшего лавку в пригороде Парижа. Кроме того, они снабдили его документами на имя Жака Вальтера, эльзасского немца.

Оккупировав Париж, немцы, конечно, установили там свои порядки, но вели себя далеко не так, как на оккупированных советских территориях. Во французских городах продолжались торговля, нормальное денежное обращение, действовали театры, музеи, метро, бары и рестораны, проводились показы мод, на бензоколонках, пусть в ограниченном количестве, но можно было приобрести бензин, по расписанию ходили поезда (в том числе скорые и курьерские), существовал даже туризм — можно было выехать на отдых к морю.

Пользуясь этим, «Робин» несколько раз выезжал на побережье. Где-нибудь в укромном месте его брала рыбацкая лодка и доставляла на корабль Королевского военно-морского флота, где он встречался с офицерами английской разведки и передавал им информацию. Она почти всегда представляла для них немалый интерес, так как к этому времени «Робин» свёл знакомство со многими немцами, главным образом из числа офицеров-хозяйственников, которые принимали его за «своего».

На одной из встреч, в начале лета 1942 года, «Робин» сообщил, что познакомился с немецким капитаном Данекером, представлявшим в Париже Адольфа Эйхмана, который возглавлял нацистское ведомство по «окончательному решению еврейского вопроса», то есть уничтожению евреев не только в Германии, но и во всей Европе (впоследствии, 31 мая 1961 года, Эйхман будет повешен в Израиле). «Робин» сказал своим патронам, что хотя он и будет продолжать работать вместе с британской разведкой, но сейчас главную роль видит в спасении от уничтожения сефардской общины во Франции.

Сефарды были дальними потомками испанских и португальских евреев, которые перебрались во Францию ещё во времена испанской инквизиции. Они давно расстались с верой отцов, не следовали их обычаям, да и внешне не очень походили на евреев. Как правило, это были высокообразованные и часто очень богатые люди. У них существовала своя община, и её руководители, зная о контактах «Робина» с немцами, умоляли его что-то предпринять для их спасения.

«Робин» начал действовать.

Через капитана Данекера Жак познакомился с другими людьми из окружения Эйхмана. Встречался с ними в далеко не формальной обстановке, для чего располагал достаточными деньгами. Однажды, выбрав момент, намекнул, что «эти проклятые евреи» очень богаты и могут каждому из них «отстегнуть» неплохую сумму только за один росчерк пера, признающий их французами. «Если же их убьют, — добавлял он, — вы ничего не получите, так как их деньги запрятаны слишком далеко».

Немцы слушали, качали головами, говорили «я-я», но не соглашались с ним, ссылаясь не только на своё начальство, но и на авторитет Канта, Ницше и Гёте. Однако с увеличением предлагаемой суммы их убеждённость в правоте своей миссии ослабевала, и, наконец, была достигнута договорённость: за миллион долларов, положенных на секретный счёт в швейцарском банке, все сефарды во Франции будут считаться французами и получат документы, в которых не будет упомянуто их еврейское происхождение.

Но сделка удалась только частично: СД узнало о ней, и переговоры прервались. Однако лично Жака Вальтера этот провал не коснулся: ведь он оказался только посредником, оставаясь лояльным «арийцем», уважаемым в немецких кругах. К тому же его щедрость и общительность привлекла немецких офицеров, изголодавшихся по сытой и вольготной жизни.

Среди знакомых «Робина» было много представителей русской белой эмиграции, которые охотно сотрудничали с немцами и ждали того времени, когда они проложат путь в «белокаменную матушку Москву». «Робин» часто бывал у них в гостях.

На одном из вечеров он познакомился с солидным, элегантно одетым немцем, которого ему представили как «высокопоставленного представителя рейхсминистра Шпеера (министра экономики, промышленности и вооружения), профессора». Разговорились, выпили. Своей внешностью и манерами «Робин» вызывал к себе симпатию и доверие. Немец поделился тем, что в Париже он совсем недавно и не успел вкусить прелестей этого города, особенно ночных. Он признался, что любит приятно провести время, и особенно хорошо, когда есть что выпить и много милых девушек.

— А почему бы не начать прямо сейчас? Давайте сбежим от этих старушек, от которых пахнет нафталином, — предложил «Робин».

Сказано — сделано. Вскоре двое мужчин оказались на Елисейских полях. Уже в третьем баре немец сказал:

— Я уверен, герр Вальтер, что вы сумеете сделать моё пребывание в Париже очень увлекательным.

Немец оказался слаб на спиртное и попросил «Робина» проводить его домой. В шикарном «мерседесе», принадлежавшем немецкому штабу, шофёр-эсэсовец доставил новоиспечённых приятелей в гостиницу «Руаяль Монсо», где остановился немец.

Прощаясь, договорились встретиться через два дня. «Робин» понимал, что «герр профессор» может представить интерес для разведки, и раздумывал, как лучше действовать — самому или пристроить ему в «подружки» девушку-француженку, члена движения Сопротивления. Но от последней мысли он отказался, так как, во-первых, не хотел получать информацию через посредника, а во-вторых, не очень доверял женщинам-шпионкам.

Когда «Робин» вторично встретился с герром профессором, тот был в униформе штандартенфюрера СС, но тотчас переоделся и заявил, что ненавидит свою форму, хотя и вынужден носить её.

После нескольких туров по кафе и барам они так подружились, что «Робин» провожал его домой и в полубессознательном состоянии укладывал спать. Однажды, когда профессор захрапел, «Робин» решился открыть его папку. Хотя некоторые документы и имели гриф «Секретно», особого интереса они не представляли. Важными «Робину» показались контракты с французскими заводами. Вскоре они стали очередными целями для ВВС Англии.

С тех пор кутежи «Робина» с профессором стали постоянными и происходили два-три раза в неделю. В результате чего участились диверсии на заводах, выполнявших немецкие заказы, и авианалёты на эти заводы.

Однажды герр профессор в весёлой компании вдруг завёл с «Робином» разговор о войне. Он что-то упомянул об африканском корпусе Роммеля и предстоящих операциях на Средиземном море. Той же ночью, уложив профессора спать, «Робин» обнаружил в его папке письмо из Берлина, в котором говорилось, что через несколько дней из Южной Италии в сопровождении итальянского конвоя должны быть отправлены запасные части для танков, изготовленных на заводах Франции. «Эти запчасти, — говорилось в письме, — приобрели теперь первостепенное значение для Северо-африканского фронта».

На следующее утро в Лондон ушла шифровка: «Чрезвычайно важно… Конвой отправляется из Бриндизи в Бенгази 20 октября».

А в это время на северном побережье Африки, в Ливии, шла битва между войсками генералов Роммеля и Монтгомери. Исход битвы оставался неясным, но его могли решить танки Роммеля, многие из которых требовали ремонта, при условии, что будут обеспечены боеприпасами и горючим.

Между 26 и 28 октября 1942 года британские ВВС, базировавшиеся на Мальте, обрушились на нацистский конвой, получивший в документах британской разведки название «конвой Робина». Суда с боеприпасами и три танкера были потоплены. Роммель был вынужден начать отступление, которое впоследствии привело к капитуляции.

Как-то раз, когда речь зашла о поражении немцев в Африке, профессор сказал «Робину»:

— Не волнуйтесь, ещё не всё потеряно. Погодите немного, и вы увидите. У нас есть кое-что в запасе, — и он похлопал себя по карману.

После очередного кутежа «Робин» извлёк из кармана кителя профессора бумагу с самым строгим германским грифом «Чрезвычайно секретно. Государственный секрет рейха», подписанную самим Шпеером. Он информировал профессора о том, что после успешных экспериментов, проведённых в Пенемюнде по двум секретным проектам, фюрер приказал начать строительство нового объекта в прибрежных районах Северной Франции. Сооружения, — говорилось в письме, — должны быть наподобие укрытий для подводных лодок с очень тяжёлой бетонной крышей. Всю подготовительную работу для строительства нового объекта надлежит закончить немедленно.

В письме не указывалось, о каких «секретных проектах» идёт речь и для чего нужны бетонные сооружения. «Робин» не имел ни малейшего представления о Пенемюнде, но понимал, что речь идёт о чём-то серьёзном. Теперь нам известно, что в Пенемюнде производились работы по производству и испытанию ракет «Фау-2», которые затем обрушились на Лондон.

Английская разведка знала, что в Пенемюнде ведутся какие-то секретные работы, но не имела представления о замыслах немцев. Сообщение «Робина» послужило для англичан ключом к разгадке немецких планов бомбардировки Лондона и подтолкнуло к изучению и сопоставлению других агентурных сообщений о Пенемюнде и работах на побережье.

Вскоре профессор уехал в Северную Францию, и «Робин» с ним больше никогда не встречался.

Сотрудничая с агентами полковника Букмастера из УСО (см. очерк), «Робин» участвовал ещё в одной операции — вскрытии сейфа военно-транспортной комендатуры немцев в Шалон-сюр-Марне. Там было обнаружено и перефотографировано расписание движения немецких военных составов по железным дорогам Бельгии и Северной Франции. Оно стало и «расписанием» диверсий и бомбардировок на линиях немецких железнодорожных перевозок.

К лету 1943 года швейцарская полиция арестовала «Робина» по обвинению в нарушении нейтралитета Швейцарии, где была его основная фирма, но вскоре его выпустили под залог. Суд оттягивали до окончания войны. Тогда его признали виновным лишь в «технических нарушениях» нейтралитета Швейцарии, не нанёсших ущерба её интересам, и освободили от наказания.

После войны «Робин» возобновил свой бизнес и стал главой крупной торговой фирмы. При посещении Парижа английской королевой в 1957 году он был представлен ей в числе всего лишь нескольких руководителей Сопротивления.

Бывший агент УСО, герой Сопротивления, капитан Питер Черчилль, ставший после войны известным журналистом, писал о «Робине»:

«Немногие люди могут посоперничать с „Робином“ в удивительных делах, которые он совершил…»