ДЖО ХИЛА

ДЖО ХИЛА

Джо пишет песни, которые поют. Эти песни вводу шевляют, внушают бодрость, искрятся юмором. Они разжигают огоньки протеста в павших духом и возбуждают жажду настоящей жизни в сердцах самых покорных рабов. Он выразил словами простую мечту «матроса, портного и лесоруба» о свобод. Не забывает он и «милой девушки с кудрями». Он отразил все черты нашей пропагандистской работы в своих песнях, начиная с задорных «Мистер Блок» и «Кеиси Джонс» и кончая суровой «Если я солдатом буду всем тиранам буду враг». Он облек идеи нашей организации в бессмертные формы — в песни народа, в его фольклор.

Элизабет Герли Флинн

Судебный процесс над американским певцом и поэтом Джо Хиллом приковал к себе внимание всей Америки.

Джо Хилл (Джозеф Хилстром) никогда не писал своих стихов и песен, сидя за письменным столом или роялем. Он скирдовал сено и плавал на судах, рыл землю и убирал городской мусор, добывал медную руду и разгружал баржи, валил лес и стоял у плавильных печей. Наверное, именно поэтому его стихи так легко и органично принимались людьми труда. Их пели в колоннах демонстрантов и в рабочих пикетах, с ними шли на праздник и выходили на стачку. Его песни походили на него самого — бодрые, жизнерадостные, веселые. В материалах его ареста и осуждения много загадочного, что, наверное, никогда уже не станет явным.

10 января 1914 года в 22 часа 05 минут в дежурную часть полиции города Солт-Лейк-Сити поступило сообщение об ограблении бакалейной лавки на Саут-Уэст-Тампл-стрит. Среди опрокинутых ящиков и рассыпанных товаров в лужах крови лежали тела хозяина лавки и его семнадцатилетнего сына Арлинга.

Полицейских встретил младший сын погибшего хозяина — тринадцатилетний Мерлин. Плача, он рассказал, как в лавку вошли двое мужчин, лица которых были скрыты кусками красной материи.

Один из них со словами «Попался, наконец!» выстрелил в отца. Тот упал. Сам он, Мерлин, испугавшись, спрятался за стойку, но так, что было видно все происходившее.

Арлинг же присутствия духа не потерял: он схватил отцовский револьвер и стал стрелять. Ему удалось сделать несколько выстрелов и, как показалось Мерлину, ранить одного из налетчиков. Ответным огнем из двух стволов Арлинг был сражен. Все произошло за несколько минут. Ничего из товаров и имущества, находившихся в лавке, нападавшие не взяли.

Осмотр близлежащей местности позволил обнаружить следы крови, которые вели от лавки через пустырь к полотну железной дороги. Там они терялись. Найденный большой кровяной сгусток, по заключению судебно-медицинского эксперта, свидетельствовал об огнестрельном поражении легкого, сопровождавшемся обильным кровотечением и сильным кашлем.

Составить антропологические портреты налетчиков было трудно, поскольку Мерлин несколько раз менял свои показания и давал существенно различные их описания. Это объясняли его естественным волнением во время происшествия. Но в конечном счете за исходные были приняты следующие данные — оба налетчика примерно одинакового роста — около 5 футов и 9 дюймов (172,5 см), один из них темноволосый и грузный, другой — с более светлыми волосами и худощавый. Расследование этого дела возглавил непосредственно шеф городской полиции Фред Петере. Первой его версией было убийство из мести. Для такой постановки вопроса имелись достаточные основания. Заведение покойного Джона Моррисона в последние годы уже дважды подвергалось вооруженным нападениям. И оба раза гангстерам пришлось уйти ни с чем. В 1903 году хозяин лавки револьверным огнем отбил такое нападение, тяжело ранив одного из налетчиков.

Десять лет спустя, в сентябре 1913 года, история повторилась вплоть до отдельных деталей. И снова гангстерам пришлось спасаться бегством. Причина столь успешных действий бакалейщика в чрезвычайных обстоятельствах отчасти, видимо, состояла в том, что некогда он сам служил в полиции и даже одно время слыл грозой преступного мира Солт-Лейк-Сити. Естественным было предположить, что убийство мог совершить кто-либо из его бывших «клиентов».

Три дня спустя после убийства в полицию пришел доктор Фрэнк Мак-Хью. Он сообщил, что вечером 10 января, около 23 часов, к нему обратился по поводу огнестрельного ранения груди Джозеф Хилстром, более известный в народе как Джо Хилл. Рана оказалась тяжелой: пуля прошла в дюйме от сердца, пробила левое легкое и вышла через спину. «Я спросил его, — рассказывал врач, — как он получил такое ранение. На это он ответил, что в него стреляли из-за женщины». Больше, по словам доктора, Джо Хилл не распространялся на данную тему, однако просил сохранить его визит в тайне, поскольку речь идет о чести близкого человека. Начальник полиции Фред Петере решил немедленно задержать Джо Хилла. Для облегчения этой операции врачу было предложено усыпить раненого. В согласованное время он сделал ему инъекцию морфия. Лишь только препарат подействовал, в палату пансионата, где лежал Джо Хилл, ворвались полицейские. О том, что произошло дальше, существуют две различные версии. Обе они зафиксированы документально. В полицейском протоколе задержания отмечается, что как только оперативная группа вошла в палату, раненый сразу же пробудился от сна и стал лихорадочно шарить рукой под подушкой. У полицейских якобы не было сомнения в том, что эти действия совершаются в поисках оружия. Поэтому они поспешили опередить Джо Хилла: метким выстрелом он был ранен в руку, после чего схвачен и доставлен в тюремную камеру. Совершенно иначе события, разыгравшиеся в лечебной палате, выглядят по протоколу допроса подозреваемого:

«Я находился в полусне, как вдруг был разбужен стуком в дверь. Кто-то открыл ее, и в комнату ввалились четверо с револьверами в руках. Раздался выстрел, пуля пролетела над самой моей грудью, слегка оцарапала плечо и попала в суставы пальцев правой руки, изуродовав ее на всю жизнь. Никакой необходимости стрелять не было, так как я был беспомощен как дитя и оружия при мне не было. Единственное, что спасло меня, — это то, что полицейский не очень-то владел огнестрельным оружием.

После этого меня доставили в тюрьму графства, дали койку, на которую я лег и тотчас уснул. На следующее утро я почувствовал сильную боль от ранения, попросил перевести в лазарет, но вместо этого меня увели наверх в одиночную камеру и сказали, что я обвиняюсь в убийстве и мне лучше сразу во всем сознаться. Но я понятия не имел о каком-либо убийстве, о чем я заявил им. Они продолжали настаивать, чтобы я не упорствовал, сказали, что проведут меня в лазарет и „отнесутся ко мне справедливо“, если я сознаюсь. Я ответил, что не знаю ни о каком убийстве. Они обозвали меня лгуном, после чего я отказался отвечать на какие-либо вопросы. Я постепенно слабел и три или четыре дня находился между жизнью и смертью; помню, как однажды зашел один из полицейских и сказал, что, по утверждению доктора, мне осталось жить всего один час… И все же мне удалось выжить, так как я твердо решил не умирать».

28 января мировой судья Гарри Харпер назначил предварительное слушание дела Джо Хилла. На этой стадии уголовного процесса обвинение представляет доказательства, на основе которых судья решает вопрос о наличии или отсутствии юридических оснований для рассмотрения дела по существу в судебном заседании с участием жюри присяжных. На вопрос судьи о том, признает ли обвиняемый себя виновным, последовало твердое: «Нет, не признаю». В опровержение этого утверждения обвинение представило ряд доказательств. Однако свидетели не смогли опознать ни внешности Джо Хилла, ни его голоса. По сути, единственным обвинением против поэта явилась рана в груди, которая, кстати, не совпадала со следами на одежде или совпадала так, как если бы Хилл в момент выстрела стоял с поднятыми руками. Более того, защитников Хиллу дали таких, которые принялись усердно «топить» его, начиная с первого же заседания, что и вызвало протест подсудимого и замену защитников.

Выслушав ряд второстепенных свидетелей, суд предложил подсудимому дать показания по своему делу.

Однако Джо Хилл отказался. Еще накануне суда он заявил, что скорее предпочтет умереть, чем раскрыть имя и бросить тем самым тень на репутацию женщины, из-за которой в него стреляли.

На этом судебное следствие было окончено и суд приступил к прениям. Первым выступил защитник Д. Макдугалл. В своей речи он, в частности, сказал:

«Я не знаю, как его ранили, но я уверен, что его ранили не в лавке Моррисона. В то же время отказ Хилла прояснить данный вопрос не может быть использован против него. Подсудимый не обязан доказывать свою невиновность; дело обвинения доказать его виновность… Все обвинение на этом процессе построено на косвенных доказательствах. Но в этом случае улики в пользу обвинения должны составить единую цепь. Крепость этой цепи определяется крепостью ее слабейшего звена, а поэтому в случае, если обвинение оставило хотя бы одно звено незавершенным, присяжные должны признать подсудимого невиновным». Далее с защитительной речью выступил адвокат С. Кристиансен. Он подробно охарактеризовал всю систему исследованных судом доказательств, особое внимание сосредоточив на отсутствии у подсудимого мотивов к совершению преступления:

«Помните об этом, господа, когда вы уйдете совещаться в комнату присяжных. Если вы не установите мотива убийства, а это едва ли возможно, поскольку обвинение не привело на этот счет никаких доказательств, вам придется оправдать подсудимого». В своей обвинительной речи атторней Э. Лезервуд напомнил присяжным, что Джо Хилл является видным деятелем ИРМ — организации, которая, по его словам, обнаруживает ярую склонность к отрицанию существующего социально-экономического порядка и приверженности к анархии. С пафосом чиновного негодования обвинитель заклеймил подсудимого как «изверга», «паразита», «подстрекателя к бунту». Такого рода выражения, вообще не принятые в приличном обществе, в данном случае свидетельствовали еще и о явном неуважении профессионального юриста к неустанно провозглашаемому американской юриспруденцией принципу презумпции невиновности. В заключение своей речи атторней Э. Лезервуд поведал присяжным, что одним из основных доказательств виновности подсудимого считает его отказ объяснить обстоятельства, при которых он получил огнестрельное ранение в грудь. В связи с последним фрагментом обвинительной речи атторнея защитник Ф. Скотт заявил протест. В его обоснование адвокат сослался на норму уголовно-процессуального законодательства штата Юта, предусматривающую, что «упущение или отказ подсудимого дать показания не должны истолковываться в ущерб ему и использоваться против него при производстве по делу в суде».

В напутственном слове, с которым обратился судья к присяжным заседателям перед их удалением на совещание, основное внимание было уделено истолкованию системы косвенных доказательств, на которых основано обвинение. При этом судья отверг соображения защиты на этот счет и проинструктировал присяжных в том смысле, что «одно слабое звено в цепи косвенных доказательств не обязательно влечет за собой крушение всего основанного на этой цепи обвинения». С этой инструкцией присяжные удалились в совещательную комнату. Почти восемнадцать часов спорили члены жюри. Наконец, утром 27 июня 1914 года был оглашен вердикт:

«Мы, присяжные, заседавшие по делу „Штат Юта против Джозефа Хилстрома“, считаем подсудимого виновным в тяжком убийстве первой степени, которое ему инкриминировалось в обвинительном акте».

«Ни один мускул не дрогнул на лице Джо Хилла», — отмечал очевидец. Две недели спустя состоялось последнее заседание суда первой инстанции, созванное специально для определения меры наказания и оглашения приговора. Эта процедура не заняла много времени. Судья М. Ритчи объявил, что признанный виновным судом присяжных Джозеф Хилстром приговаривается к высшей мере наказания. В то время уголовно-процессуальное законодательство штата Юта предоставляло осужденному право выбора вида смертной казни Судья предложил Джо Хиллу альтернативу — расстрел или повешение.

«Предпочитаю расстрел, — ответил осужденный. — В меня уже столько раз стреляли в прошлом, что, думаю, выдержу и на этот раз».

Согласно кивнув, судья огласил приговор:

«По приговору настоящего суда Вы, Джозеф Хилстром, препровождаетесь в распоряжение начальника тюрьмы штата для содержания там до 4 сентября 1914 года. В тот день между восходом и заходом солнца Вы будете расстреляны шерифом графства Солт-Лейк на тюремном дворе».

Весть о приговоре популярному барду мгновенно распространилась среди рабочих штата Юта и далеко за его пределами. По всей стране создавались отделения Комитета защиты Джо Хилла. С призывом не допустить расправы над пролетарским поэтом выступили многие видные деятели американского рабочего движения — от ветерана Уильяма Хейвуда до совсем еще юной Элизабет Флинн. Солидарность с американскими трудящимися в их борьбе против тенденциозного приговора рабочие Англии и Канады выразили движением за спасение Джо Хилла. Немедленного освобождения осужденного потребовали профсоюзы Австралии. «До тех пор, пока наше требование не будет удовлетворено, — отмечалось в их послании губернатору штата Юта Спрэю, — мы установили полный бойкот на товары американского происхождения». Движение в защиту рабочего поэта приобрело поистине глобальные масштабы. Результатом этого стала отсрочка исполнения приговора. Вмешался даже президент США Вудро Вильсон, однако законодатели штата Юта проявили поразительное упрямство, и все газеты штата разразились обвинениями в адрес президента, покрывающего бандитов, чтобы обеспечить себе голоса рабочих на выборах 1916 года.

В свой последний день Джо Хилл принимал репортеров и делегацию из Комитета в его защиту, рассылал письма и телеграммы Он долго беседовал с сотрудником газеты «Геральд рипабликен», который писал: «Хилстром сохранял хладнокровие во время своих прощальных бесед с миром, который, как он знал, ему предстояло через несколько часов покинуть… Не было заметно, что он физически надломлен. Он не нервничал. Руки его, протянутые через решетку, не дрожали. Во время беседы глаза его светились умом и покоем… Присущее ему чувство юмора не покидало его даже в этот тяжелый час… В его поведении не было никаких проявлений чувства мстительности или раскаяния».

В конце беседы репортер спросил Хилла: «Как вы намерены распорядиться своим имуществом, имеющимися у вас мелочами и личными вещами?» Хилл ответил, что ему нечем распоряжаться и что его никогда не интересовали безделушки, сувениры или драгоценности.

«Но я хочу, — сказал он, — оставить завещание и набросаю его теперь. Я оповещу о нем мир через Эда Роуэна и моих друзей из ИРМ».

Затем Хилстром уселся на край койки и написал в стихах прощальное послание миру. В 7.42 утра 19 ноября 1915 года Джо Хилла расстреляли. Газета «Ивнинг ньюс» дала подробное описание казни, а также опубликовала небольшую корреспонденцию из города Сиэтл.

По просьбе его друга и соратника Билла Хейвуда тело Хилла перевезли в Чикаго.

Круглые сутки в часовне «Флоренс андертэй-кинг», где был установлен гроб, стоял почетный караул. Гражданская панихида состоялась в здании «Уэст-сайд аудиториум». Три тысячи человек заполнили помещение. Около тридцати тысяч людей, которые не могли попасть туда, столпились на близлежащих улицах.

«Такого еще не бывало в Чикаго, — писал репортер, сообщавший о ходе похорон в газету „Ивнинг ньюс“ — Везде реяли красные флаги Красным флагом был задрапирован простой сосновый гроб, в котором лежало тело человека, расстрелянного властями штата Юта по приговору суда. Во время похорон не было слышно ни молитв, ни псалмов, раздавались лишь мощные голоса людей, которые пели песни, сочиненные Хилстромом…»

Маленькие конверты с прахом Джо Хилла были распределены во всех 48 штатах США, за исключением Юта, во всех южноамериканских странах, в некоторых странах Европы и Азии, в Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке.

Ни женщина, из-за которой стреляли в Джо Хилла, ни тот, кто в него стрелял, так и не дала о себе знать по сей день.