САККО И ВАНЦЕТТИ
САККО И ВАНЦЕТТИ
Это было громкое дело. Оно в небывалых еще размерах привлекло к себе внимание всего мира. В нем содержатся моменты, о которых ни один серьезный общественный деятель не преминет глубоко пожалеть. Но время для таких споров миновало. Глава окончена… Кости брошены… Стрела спущена… А теперь нам предстоит обратиться к повседневным обязанностям и заботам с возобновленной решимостью сохранить настоящий образ правления и существующий общественный порядок.
Газета «Геральд», г. Бостон, 1927 г.
Казнь двух итальянских эмигрантов в США явилась одним из тех ярчайших примеров, когда исключительная мера наказания не только не стала предостережением или возмездием, но и внесла глубокое расслоение в общество, пробудила новую волну классовой борьбы и крайне неблагоприятно повлияла на экономическую и внутриполитическую жизнь в Америке.
А началось все с тривиального грабежа двух служащих обувной фабрики. 15 апреля 1920 года днем в городе Южном Брейнтри (штат Массачусетс, США) двое служащих обувной фабрики «Слэйтер-Миррилл» — Фредерик Парментер и Александр Беррардели, везшие зарплату рабочим, около 16 000 долларов, были убиты и ограблены. Бандиты (их было пятеро), покончив со своими жертвами и захватив деньги, скрылись в автомобиле.
Спустя несколько дней были арестованы двое итальянских рабочих-эмигрантов — Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти, которым было предъявлено обвинение в убийстве и грабеже.
Несмотря на то, что против них не было никаких улик, несмотря на то, что в пользу Сакко и Ванцетти выступали сотни свидетелей, суд под председательством судьи Тэйера приговорил обоих к смертной казни. Суд был явно пристрастен. Улики, которыми располагал судья, состояли в том, что Сакко и Ванцетти были активистами рабочего движения и руководили различными забастовками, и в том, что у обоих во время ареста найдено было огнестрельное оружие. Картина судебного следствия и суда была чудовищна. На допросах и очных ставках по отношению к двум рабочим со стороны суда и лжесвидетелей чувствовалось столько расовой и классовой ненависти, что лучшая часть американского общества и широкие слои американского пролетариата подняли голос протеста в защиту невинно осужденных.
Арест их совпал с тем временем, когда по всей Америке полиция громила все левые организации и когда тысячи рабочих — политических эмигрантов Италии, Испании и других стран — депортировались из Америки. Со многими из арестованных полиция расправлялась на месте; так, за несколько дней до ареста Сакко и Ванцетти полицией был арестован их товарищ Сальседо, который под охраной содержался некоторое время на одиннадцатом этаже одного из полицейских зданий. Через несколько дней Сальседо нашли мертвым на мостовой: он был выброшен из окна. Некоторые итальянские товарищи Сакко и Ванцетти хотя и выселялись, как указывалось, в Италию, но они никогда не достигали итальянских берегов. Эти факты заставили рабочих Соединенных Штатов и лучшую часть американской интеллигенции вмешаться в дело Сакко и Ванцетти. Был организован специальный комитет защиты Сакко и Ванцетти. Их товарищи позаботились о том, чтобы это вопиющее дело стало известным далеко за пределами Америки. Было собрано около 400 000 долларов на покрытие издержек по защите Сакко и Ванцетти. Дело приняло самую широкую огласку.
После такой кампании была предпринята попытка к пересмотру этого дела. Собранный материал доказывал, что Сакко и Ванцетти не виновны. Факты, указывающие на лживость и пристрастность суда, на подкуп свидетелей, были настолько явными, что судьям пришлось повременить с казнью Сакко и Ванцетти. Дело это в течение более шести лет не сходило со страниц американской и европейской печати.
Николо Сакко приехал в Соединенные Штаты восемнадцатилетним юношей. Он поселился в городе Стоктоне (штат Массачусетс) и поступил на обувную фабрику фирмы «Три К», где и проработал много лет. Еще в Италии, юношей, он активно участвовал в рабочем движении. Анархист по убеждениям, приехав в Америку, Сакко вошел в группу итальянских эмигрантов, тоже анархистов, и вместе с ними основал в Бостоне революционный клуб, помешавшийся на Маверик-сквере и называвшийся «Итальянское Землячество». Здесь, в первые годы войны, он встретился с Бартоломео Ванцетти, с которым впоследствии таким роковым образом переплелись их жизни. Бартоломео Ванцетти родился также в Италии. С 13 лет он начал работать в булочной.
Поле смерти матери, оставшись круглым сиротой, девятнадцатилетний Ванцетти отправился «за счастьем» в Америку. Там он работал чернорабочим на каменоломнях и электрических станциях, поваром в нью-йоркских ресторанах, мыл посуду, продавал газеты, разносил пирожные, затем переехал в город Плимут и работал на различных фабриках, а в особо острые моменты безработицы зарабатывал кусок хлеба разноской и продажей рыбы.
В ходе следствия была доказана невиновность Сакко и Ванцетти. Так, Сакко полностью доказал свою непричастность к этому гнусному преступлению тем, что он в то время, когда совершалось убийство, находился в итальянском консульстве в Бостоне, чтобы выправить себе паспорт. Секретарь консульства выразил готовность подтвердить под присягой заявление Сакко. Кроме него, еще десять свидетелей с независимым положением и безупречной репутацией подтвердили, чго Сакко находился в Бостоне в час преступления. Тем не менее их даже не вызвали к следователю.
Ванцетти имел возможность сослаться на десятки свидетелей, которые купили у него рыбу в день убийства. Однако все это попросту не было принято во внимание.
В ход были пущены все средства провокации и подлогов в то время как выписывали «очевидцев» из сыскных контор, было отказано в вызове подлинных свидетелей, видевших Ванцетти в день совершения убийства и ограбления в Плимуте. Несмотря на все уловки суда, 105 свидетелей говорили в пользу обвиняемых и доказывали их непричастность к убийству и ограблению.
Против этих свидетелей защиты прокуратура набрала 53 свидетеля, поддерживавших обвинение. Вскоре выяснилось, что эти 53 свидетеля были набраны из агентов охранки, провокаторов и подонков преступного мира. Но буржуазное правосудие даже этими разоблачениями не смутилось.
Судья Вебстер Тэйер и прокурор Фердинанд Кацман продолжали твердо вести свою линию, не считаясь ни с фактами, ни со свидетелями. 13 свидетелей, вызванных обвинением, не признали ни Сакко, ни Ванцетти. Из 5 свидетелей, опознавших обвиняемых, двое были дискредитированы ввиду их темного прошлого, а третий — ввиду противоречия между его показаниями и показаниями других свидетелей прокуратуры. Очевидцы показали, что убийцы скрылись в автомобиле марки бьюик. Такую машину имел некий преступный авторитет Джой Морелли, вскоре после убийства она исчезла. Главарь банды был описан свидетелями убийства как стройный блондин, — он оказался поляком Стеве, и две фабричные работницы признали в нем человека, которого они в день убийства видели как шофера упомянутой машины. Наконец, другие два свидетеля признали в Джое Морелли — он был похож на Сакко — и в члене его банды Морани лиц, стрелявших в служащих обувной фабрики. Данные об образце пуль, извлеченных из тела убитых, также сходились с типом револьверов, найденных при убийцах. Наконец, некий Челестино Мадерос, выпущенный из тюрьмы за несколько дней до убийства, открыл себе через неделю текущий счет на 2800 долларов. Он был арестован и признал, что это — его часть добычи. На суде Мадерос заявил, что его терзают угрызения совести, и он во всеуслышание признался, что Александра Беррардели убил он — Мадерос, а не Сакко и Ванцетти. Судья Тэйер заявил, что Сакко и Ванцетти должны все же ждать своей участи, суд посчитал, что он выгораживает соучастников, и приговор по делу Сакко и Ванцетти оставался в силе на протяжении шести лет. Губернатор Массачусетса Фуллер, к которому поступило ходатайство защиты о помиловании Сакко и Ванцетти и жалоба на пристрастное ведение дела судьей Тэйером, образовал совещательную комиссию для расследования дела. Комиссия в составе президента гарвардского университета профессора Лоренса Лоуэлла, президента Массачусетского технологического института профессора Самуэля Страттона и судьи Роберта Гранта, рассмотрев под председательством самого Фуллера все относящиеся к делу материалы, как и следовало ожидать, пришла к выводу, что Сакко и Ванцетти «осуждены совершенно справедливо и что виновность их доказана». На основании решения комиссии Фуллер не только отказался помиловать Сакко и Ванцетти, но даже не счел нужным вновь пересмотреть их дело.
Между тем комиссия не попыталась даже опровергнуть показания свидетелей защиты, выяснить противоречие и путаницу в показаниях свидетелей обвинения, разобрать явно шитое белыми нитками «опознание» осужденных свидетелями обвинения и т. д.
Казнь Сакко и Ванцетти была назначена Фуллером на 10 августа, и уже 3 августа их перевели в камеру «для смертников», находившуюся лишь в нескольких шагах от электрического стула. Лишь в последнюю минуту, благодаря протестам и угрозам в адрес американского суда изо всех стран, казнь была отсрочена до 22 августа. Даже буржуазные круги оказались смущенными решением Фуллера. Так, например, крупнейшая американская газета «Нью-Йорк ивнинг уорлд» 4 августа выступила со следующим заявлением:
«Отказ помиловать Сакко и Ванцетти произведет на весь цивилизованный мир в высшей степени тяжелое впечатление. Вмешательство губернатора не изменило дела. Судьи, рассматривавшие дело Сакко и Ванцетти, придерживались односторонних убеждений и, возможно, были не беспристрастны, следствием чего и явился отказ пересматривать дело. Улики против Сакко и Ванцетти в высшей степени не убедительны и зачастую противоречивы».
Несмотря на то, что большая часть прессы единодушно выступила против решения Фуллера и требовала пересмотра дела в новом составе суда, несмотря на горячие протесты защиты, несмотря на петиции о помиловании, посыпавшиеся со всех концов мира, несмотря на голодовку, объявленную Сакко, — Фуллер категорически отказался изменить принятое им решение и приостановить казнь. Апелляции к президенту Кулиджу были тщетными. Кулидж категорически отказался от какого-либо вмешательства в дело Сакко и Ванцетти.
Камера смерти была выкрашена в белый цвет; в потолке — яркая электрическая лампочка. Требуемые законом свидетели уже явились: шериф Норфолкского графства, врач, газетный репортер и еще несколько человек. Стул в центре помещения выглядел уродливо, словно бутафория в дешевом фильме. Возле стула стояла ширма, а за ширмой — три необделанных гроба, ожидавших три трупа. В семь часов Розина и Луиджия сказали обоим осужденным последнее «прости». Поцеловаться им не было разрешено — в этот вечер властвовал закон. Последнее рукопожатие… Последние слезы…
В девять часов старший надзиратель официально заявил им, что они должны умереть. Лихорадочное молчание сгустилось в нечто осязаемое в этой тюрьме, когда минуты жизни оказались сочтены.
Ровно в полночь разбудили Мадероса. В сопровождении двух надзирателей он прошел тринадцать шагов от своей камеры до маленькой двери и в нее до стула. Закрепили ремни и дали сигнал… Лампочки в коридоре мигнули, когда был пущен ток. Сакко и Ванцетти в своих камерах знали, что это значит. Две минуты спустя труп Мадероса уже лежал за ширмой.
Тогда оба надзирателя вернулись за Сакко.
«Прощай!» — крикнул он Ванцетти и прошел между надзирателями семнадцать шагов в ослепительный свет камеры смерти. Он оглянулся, несколько смущенно, вызывающе. Сел, и надзиратели привязали его ремнями. Затем он почувствовал прикосновение холодного металла.
«Прощай, жена, прощай, мой сын, прощайте, все мои друзья!» — крикнул он.
Надзиратели поправили ремни. Сакко оглянулся.
«Добрый вечер, господа», — сказал он.
Старший поднял руку — это был знак палачу у выключателя.
«Прощай, матушка…» — прошептал Сакко. Это были его последние слова. Труп Сакко был положен рядом с трупом Мадероса на доску за ширмой. Он умер в 12 часов 19 минут 23 августа 1927 года.
Ванцетти ждал уже у решетки своей камеры. Он видел, как померкли лампочки, когда электрический ток сжег жизнь его друга, и видел возвращавшихся надзирателей. Между ними он прошел двадцать один шаг.
Затем свидетели увидели, как он вошел. Впоследствии они рассказывали, что он казался удивительно спокойным.
Импульсивно Ванцетти пожал руки своим надзирателям и старшему, который должен был подать знак палачу. Затем сел. Тон его голоса был удивительно похож на тот, которым он так вежливо обратился к сморщенному судье в дедхемском суде. «Мне хочется сказать вам, что я не виновен и никогда не совершал никаких преступлений, но иногда грешил… Благодарю вас за все, что вы сделали для меня. Я не виновен ни в каких преступлениях, не только в этом, но и вообще! Я погибаю невинно! — Затем он добавил: — Я прощаю людям то, что они теперь делают со мной».
В третий раз электрический ток сжег жизнь в человеческом теле… Надзиратели, руки которых Ванцетти только что пожимал, положили его труп рядом с Сакко. Он умер в 12 часов 26 минут.
Свидетели в глубоком молчании вышли. Им тут больше нечего было делать — разве только репортеру, который обязан был описать всю эту процедуру. Час спустя на тюремный двор приехала похоронная колесница. Колеса ее скрипели по гравию, нарушая лихорадочное молчание тюрьмы. Тела казненных были погружены на колесницу и отвезены в покойницкую.
В следующие дни в разных странах проходили демонстрации протеста перед американскими консульствами, посольствами и торговыми фирмами. Шествия трудящихся в Лондоне и Женеве закончились, благодаря вмешательству полиции, крупными беспорядками. В Париже демонстрации приняли характер революционного мятежа. На некоторых улицах были устроены баррикады. Враждебной демонстрацией был встречен митинг Американского Легиона в Париже, а также прибывший в Берлин мер города Нью-Йорка.
Этой казнью был серьезно подорван престиж США в глазах всего мира. Вот слова Ванцетти, обращенные к судье, объявившему ему и Сакко смертный приговор: «Не будь этого случая, я мог бы прожить всю свою жизнь, проповедуя на углу улиц людям, которые только смеялись бы надо мной. Я умер бы неудачником, безвестным, ничем не отмеченным, ничего не добившись. Но теперь мы не неудачники. Это — наша карьера и наш триумф. Никогда в нашей жизни мы не могли бы надеяться сделать столько для дела терпимости, справедливости и взаимного понимания среди людей, как теперь в силу случайности. Все наши слова, вся наша жизнь, все наши страдания — ничто! А что вы отнимаете у нас жизнь, жизнь хорошего сапожника и жизнь бедного рыботорговца, это — все! Последнее слово — за нами! Эта агония — наш триумф!»
К этим словам добавить нечего, можно только аплодировать мужеству этих людей, испивших до дна горькую чашу судьбы.