8. Кровавый миллион (Записки И.Д.Путилина)

8. Кровавый миллион

(Записки И.Д.Путилина)

30 октября 1884 г. в 12 час. ночи мне в сыскную полицию было дано знать о совершении зверского убийства в доме N 5, кв. 2 по Рузовской ул.

Убитыми оказались: потомственный почетный гражданин Василий Федорович Костырев и старая нянька его, мешанка Александра Федорова, 71 года.

Место и обстановка убийства представлялись в таком виде: убитая нянька-старуха лежала с раздробленной головой недалеко от входных дверей, ведущих на черную лестницу. В ее открытых глазах застыло выражение ужаса, боли и страдания. Пряди седых волос, слипшихся от сгустков крови, падали на лицо, почти сплошь залитое кровью. Ближе к дверям, ведущим в первую комнату, головою от входа в кухню, по правой стене, лежал распростертый труп богача Костырева. Голова его тоже была разбита, очевидно, тем же тупым орудием, которым раздробили голову убитой старухи.

В передней находился взломанный железный сундук. В третьей от передней комнате, прямо против лежанки, стоял деревянный шкафчик. В нем все было перерыто, веши и безделушки находились в страшном беспорядке. Около шкафа, на полу, валялась маленькая деревянная копилка, тоже взломанная. В одной из печей квартиры убитых была обнаружена груда золы, характерная для сожженной бумаги.

Вот приблизительно все, что представилось взорам судебных властей.

— Скажите, — обратился следователь к врачу, осмотревшему трупы, — сколько времени, по-вашему, могло пройти с момента совершения убийства?

— Более суток: кровяные пятна и пятна трупные на теле убитых показывают, что прошло порядочное количество времени.

— Убитые боролись, защищались?

— На Костыреве не видно никаких следов борьбы, самообороны. По-видимому, он был убит врасплох, не ожидая нападения. Что касается старухи Федоровой, тут картина изменяется. На обеих щеках, около рта, заметны синяки, кровоподтеки. Можно предполагать, что старухе с большой силой зажимали рот. Эти синяки напоминают следы пальцев.

— Ее, очевидно, душили?

— Нет, ей просто, по-видимому, закрывали рукой рот, чтобы она не кричала.

В то время как следователь беседовал с врачом, агенты нашей полиции внимательно осматривали обстановку убийства, стараясь отыскать хоть малейший след, оставленный убийцами.

Тут, однако, самый тщательный осмотр не дал никаких положительных результатов.

Между тем начался допрос дворника дома, Николаева.

— Почему ты дал знать в участок о несчастии в этой квартире спустя чуть не двое суток? — спросил следователь.

— Раньше не знал об этом.

— А как же ты узнал, что несчастие совершилось? — впивался глазами в Николаева следователь.

— Я стал звонить в квартиру, звонил, звонил, смотрю — не отпирают. Я испугался и побежал в часть заявить.

— А почему же ты испугался? Разве ты наверное знал, что Костырев и Федорова должны быть дома?

Дворник замялся.

— Нет, конечно, где же знать…

Таковы были данные первоначального допроса. Косвенное подозрение на дворника стало закрадываться.

Следствие закипело. Прежде всего, стали собирать сведения о том, что делал дворник Николаев в эти дни, когда в квартире N 2 лежало уже два трупа. Оказалось, что почти все это время он пьянствовал, кутил, то и дело отлучался из дому, посещая своего приятеля Семенова, тоже дворника дома N 98 по реке Фонтанке; что они вместе куда-то все ездили, посещая квартиры и портерные. Кроме того, было установлено, что к Николаеву в эти дни приходили и заявляли, что в квартире Костырева, несмотря на звонки, дверей не отпирают. На основании этих улик Николаев и Семенов были арестованы по подозрению в убийстве с целью грабежа. К тому и другому нагрянули с обыском, но ничего подозрительного в их вещах не было найдено. Как ни вески и значительны были улики, собранные сыскною полицией против Николаева и Семенова, они, однако, не давали нам не только юридического, но и нравственного права считать этих лиц непременными убийцами Костырева и Федоровой. Поэтому мы постарались всеми силами поднять завесу над личностью самого убитого, собрать сведения о лицах, его знающих и посещающих, словом, всесторонне осветить это мрачное и темное дело.

И вот мало-помалу перед нами вырисовался образ убитого.

Это была чрезвычайно странная, загадочная натура.

Унаследовав после смерти своего отца, Федора Костырева, огромное состояние, большей частью в недвижимости и наличных кредитных билетах, убитый поспешил прежде всего обратить все деньги в процентные бумаги, которые и внес вкладом в Государственный банк на сумму более 300 тысяч. Казалось бы, обладая состоянием и молодостью, убитый Костырев мог бы вести привольную, интересную жизнь, а между тем этот человек совершенно уединился от света, поселился со своей старухой-нянькой и зажил жизнью не то отшельника, не то то фанатика-схимника. Он почти никуда не ездил, почти никого не принимал. Ужасная, чисто легендарная скупость, вернее, алчность, овладела им. О его скупости ходили анекдоты, баснословные рассказы, оказавшиеся, однако, по проверке их, фактами.

Первой из знавших Костырева и Федорову была допрошена жена кассира губернского казначейства Морозова. Она рассказывала, что покойника часто навещал меняла Шилов. На этого Шилова всегда плакалась убитая старуха-нянька Федорова, говорившая, что «пустит этот подлец Шилов моего Васеньку по миру, ей-ей пустит». Оказалось, что Шилов отобрал от Костырева купонные листы от всех процентных бумаг вперед на 10 лет, выдав взамен их пустую расписку.

Расписка была такова: «Я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что от билетов городского кредитного общества, принадлежащих Василию Костыреву, получил купоны за 10 лет и обязуюсь уплачивать ему с 1885 года полугодно по 8500 руб. Шилов».

Почти то же показала и тетка убитого.

Без сомнения, все эти допросы и показания пролили очень мало света на мрачное двойное убийство. Они были ценны только в том отношении, что давали кое-какие сведения об имущественном положении трагически убитого Костырева.

Таким образом, в руках сыскной полиции находились только два лица: Николаев и Семенов, подозреваемые в убийстве. Прямых улик в их преступлении не было, ибо обыск их имущества и жилья не обнаружил ничего существенного.

И вот настал памятный и знаменательный для нас день -7 ноября.

К нам доставили из места предварительного ареста для допроса дворника Семенова, запасного унтер-офицера. В начале допроса он отрицал какое бы то ни было участие в этом страшном деле.

Но вдруг среди допроса он побледнел, схватился руками за лицо, точно стараясь закрыть глаза от каких-то видений, и голосом, полным ужаса, тоски, страдания, тихо прошептал:

— Не могу… не могу больше… силушки моей нет!..

— Что с тобой? — спросили его.

— Вот опять… опять стоят передо мной, — продолжал возбужденно Семенов, теперь уже широко раскрытыми глазами смотря с ужасом перед собой. — Вот она извивается… вот я ей рот закрываю.

И вдруг он затрясся, повалился на пол и мучительным стоном вырвалось из его побелевших губ:

— Мой грех… Берите меня, судите меня! Это я убил Костырева и старуху!

Когда он немного успокоился, то принес чистосердечную исповедь в совершении им вместе с Николаевым этого зверского двойного убийства.

— Эх, погубил меня Никита Николаев, — начал Семенов. — А ведь мы с ним не только давнюю дружбу водили, а близкими земляками жили. Оба мы Новгородской губернии Новгородского уезда. 28 октября жена у меня именины справляла. Пришел ко мне Николаев и между прочим спрашивает: «Хочешь. — говорит, — Федор, разбогатеть?» Как, говорю, не хотеть, толь ко каким же это манером из бедного богачом сделаться? «А вот каким, — отвечает Николаев, — живет в нашем доме страшный богач Костырев с нянькой-старухой Федоровой. Деньжищ у него, бают, видимо-невидимо. Миллионы. Помоги мне убить их. Деньги заберем, вот и разбогатеем. Мне с женой с ними не справиться. Что же, согласен?» Нет, говорю, друг сердечный, за такое разбогатение дорожка одна: на каторгу. Бог с ними, с деньгами, коли за них кровь христианскую проливать надобно да ноги под кандалы подставлять.

Этот отказ Семенова не обескуражил Николаева. Как злой демон-искуситель, он не отходил от Семенова, возвращаясь все к тому же разговору об убийстве богача и старухи. Он рисовал ему картины будущего привольного житья, старался всеми силами и уловками склонить Семенова на сообщничество, он, положительно, гипнотизировал его. Однако Семенов не сдавался. Настал следующий день, роковое 29 октября. Под предлогом осмотра лошадей Николаев пригласил к себе Семенова и тут, у себя в дворницкой, опять стал упрашивать его помочь ему убить и ограбить Костырева. Отсюда он пригласил Семенова в трактир. Придя туда, они потребовали водки, чаю. Выпили по 3 стаканчика водки. Семенов малость охмелел. Пробыв в трактире около часу, они вернулись в дом Николаева.

— Вот что, Федя, — начал Николаев, — ты иди из ворот налево в угол и встань в подвальное помещение против квартиры N 2, а я приду в ту квартиру. Надобно мне…

Семенов послушно, как автомат, направился к указанному месту.

Николаев же быстро вошел в дворницкую, переоделся, остался в одной фуфайке красного цвета и жилете, без передника («чтоб кровью не залить его»).

— Ну, Федор, слушай, как только я крикну оттуда тебе, — беги ко мне.

Николаев подошел к квартире Костырева с черного хода, где лестница не была еще освещена. Он позвонил. Прошло несколько секунд тишины, потом послышался старческий, шамкающий голос:

— Кто там?

— Дворник, насчет водопровода, — ответил бесстрастным тоном убийца, Дверь открылась. Николаев быстро скрылся за нею, оставив дверь открытой настежь.

В эту секунду до Семенова донеслись испуганные возгласы старухи: «Что тебе… что тебе надо?..» — и ответ Николаева:

— Души ваши дьявольские и деньги ваши!

Минута — и Николаев с высоко поднятым молотком ринулся на фигуру мужчины, стоящего позади старухи в дверях между кухней и первой комнатой. Этот мужчина был несчастный Костырев. От первого удара молотком по голове он только пошатнулся. Тогда Николаев нанес с большой силой второй удар, после которого Костырев, даже не вскрикнув, грузно упал мертвым на пол.

Обезумевшая от ужаса старуха Федорова бросилась к двери. Зажженная свечка выпала из ее рук и потухла.

— Спасите… убивают! — вылетело из ее горла, перехваченного, очевидно, судорогой.

Крики были слабые, тихие и походили скорее на стоны.

— Черт! Дьявол! — раздался злобный крик Николаева. — Чего же ты стоишь, иди на помошь!

Семенов услышал еще какое-то отвратительное ругательство и опрометью бросился в квартиру. В дверях он наскочил на старуху, схватил ее, зажав ей рот рукой. Последовала короткая борьба. Обезумевшая старуха мычала, хрипела, извивалась, делая нечеловеческие усилия вырваться из рук убийцы. Страх, очевидно, придал силы этой мумии. Вдруг Семенов вскрикнул: старуха впилась зубами в ладонь руки убийцы и укусила два пальца. В эту секунду подбежал Николаев и тем же молотком ударил старуху. Она упала, но была еще жива, хрипела, стонала. Добил ее вторым ударом Семенов.

Убедившись, что Костырев и старуха мертвы, Николаев зажег свечку, и вместе с Семеновым они вошли в комнату налево от кухни. Там у стены стоял железный сундук, в котором и должны были, по словам Николаева, находиться несметные сокровища богача Костырева. С жадностью бросился Николаев к сундуку, собираясь его взломать, но, испугавшись, как бы со двора не увидели их «работающими» со свечкой в квартире Костырева, он, с помощью Семенова, перенес железный сундук в переднюю и сейчас же запер квартиру изнутри на ключ.

Теперь ничто не могло помешать убийцам заняться ограблением костыревских «миллионов». Но наступил тот психологический момент, который овладевает, обыкновенно, грабителями: они не знали, за что им раньше приняться, оставляли одно, бросались на другое. Пролитая ими кровь, должно быть, туманила их рассудок. Так, вместо того чтобы сейчас же наброситься на сундук, взломать его и схватить «миллионы», они побежали в заднюю комнату и устремились к шкафчику, который был не заперт. С лихорадочной поспешностью стали они шарить в шкафчике. Вот копилка. С помощью лома и стамески Николаев взломал шкатулку и стал горстями класть в карман серебряную монету. В это время Семенов тоже нашел в открытой шкатулке пачку кредитных билетов и стопку медной монеты — всего на сумму 53 р. 75 коп. После того Николаев у того же шкафчика погасил свечку. «Идем», — сказал он Семенову. Но идти трудно. Тьма окутывала квартиру, не было видно ни зги Боясь наткнуться на трупы, упасть на них, они снова зажгли свечки и направились к выходу.

Колеблющийся свет свечи падал на два страшных трупа с разбитыми головами, плавающих в огромных лужах крови.

Спокойно, бестрепетно прошли мимо них убийцы. Николаев поднял с полу орудие убийства — молоток и, оставив лом у железного сундука, потушил свечку. После этого они вышли из квартиры. Убийцы разошлись. Семенов бросился к себе домой, Николаев пошел в свою дворницкую. На другой день они, однако, свиделись. Почти весь день они разъезжали по городу, посещая то чайные, то трактиры, то портерные. Николаев все упрашивал Семенова, чтобы он пришел к нему в 12 ч. ночи.

— Мы с тобой тогда пойдем к ним и взломаем сундук. Надо же отгула миллионы выцарапать, — говорил он ему.

Семенов, однако, колебался и обещания прийти не дал. И вот тогда-то, глухой ночью, разыгрался эпизод, действительно достойный самых страшных страниц любого уголовного романа.

Николаев не мог заснуть… В его разгоряченном мозгу встают ослепительные картины сказочных сокровищ. Таинственный желтый сундук ему мнится наполненным золотом, блестящими камнями… С каким мучительно-страстным нетерпением ожидает он прихода Семенова! Вот он пришел бы… они вместе отправились бы, где покоятся мертвым сном две жертвы… взломали бы сундук… Но Семенов не приходит. Тогда он будит жену, которой раньше поведал о совершенном убийстве.

— Пойдем со мной… вместе… Ты поможешь мне… — просит он ее.

— Нет-нет, ни за что! — в ужасе твердит женщина, со страхом и отвращением отшатываясь от мужа. — Я не пойду с тобой, проклятый убийца…

Ночь идет… Николаева мозжит неотступная мысль о железном сундуке. Теряется самое дорогое, удобное время для взлома сундука. Глухая ночь… весь дом спит… никто не услышит, как будет жалобно стонать и хрипеть железный сундук, разворачиваемый ломом.

«Так я один пойду», - проносится в голове убийцы.

Он поспешно встает, выходит, безмолвный, глядя черными впадинами своих глаз-окон. Тихо, осторожно крадучись, подходит он к квартире убитых. Сердце бьется тревожно в груди, словно выскочить хочет оттуда. Он берется за ручку двери… Дверь медленно отворяется. Холодный ужас овладевает им. Что он сделал! Ведь он после убийства забыл запереть дверь… А к ним звонили. Он это хорошо знает, так как ему заявляли, что, несмотря на звонки, Костырев и Федорова двери не открывают. Ну, а вдруг кто-нибудь, звоня, попробовал бы нажать дверную ручку? Дверь бы отворилась, в квартиру вошли бы, заметили бы преступление и — все, все буквально пропало бы… Не видать бы ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он и пошел-то на страшное убийство…

И вдруг радость, огромная животная радость, что этого не случилось, охватила его. Слава Богу! Сундук тут… Все, все спасено!

Эта радость так велика, что она заглушила последние признаки страха, колебания. Николаев спокойно вошел в квартиру, запер за собою дверь, зажег свечку и принялся взламывать сундук. Страшное соседство трупов его, по-видимому, мало теперь волновало. Он находился как бы в состоянии гипноза, причем в роли гипнотизера являлся железный сундук. Взломав, он с жадностью начал выгружать его. Целые груды процентных бумаг. Красные, синие, желтые листы, на них — огромные цифры: десять тысяч, пять тысяч… Николаев приступил к сортировке. Все процентные бумаги он отложил в сторону, а в другую бросал документы и разные иные бумаги. «Надо это сжечь, чтобы не оставалось следов, какие именно деньги были у Костырева», — мелькнуло у него в голове.

И он бросил, действительно, все документы и прочие бумаги в печку, зажег их и уничтожил. После этого схватил груду процентных и кредитных билетов, вышел с ними во двор и около мусорной ямы зарыл свои желанные сокровища.

На другой день он об этом поведал Семенову, обещая поделиться с ним. Но этого ему не пришлось.

Так окончилось это страшное дело о двойном убийстве.

Из книги «40 лет среди убийц и грабителей» (Записки начальника петроградской сыскной полиции И.Д. Путилина). — К.: СП «Свенас»,1992.