ВОРОВСТВО В КРЕСТЬЯНСКОЙ СРЕДЕ

ВОРОВСТВО В КРЕСТЬЯНСКОЙ СРЕДЕ

Воровство, как одно из реалий крестьянской жизни, описывает в своих воспоминаниях А.Е.Богданович — отец известного белорусского поэта М.Богдановича, друг М.Горького. Приведенные А.Е.Богдановичем факты почерпнуты им из жизни его семьи, многим событиям он сам был свидетелем. Особое внимание в воспоминаниях уделено также среде, которая формирует потенциального вора. Описанные события восходят к жизни белорусских крестьян второй половины XIX в.

…Из рудобельской поры его (отца) молодости, я помню, по рассказам, один жестокий эпизод, который мою сердобольную мать и меня смущал и печалил.

Надо сказать, что молодость, здоровье, недурная внешность, а на чей взгляд и красивая, уменье ловко плясать под живые или задористые припевки, в соединении с пряниками, миндалем и изюмом и всем прочим, наконец — «золотые руки», все может, все умеет, обеспечивали ему верный успех у девиц всей рудобельской округи. Он знал, где кирмаш, где фэст, где игрище, где гулянка, как и другие молодые люди его возраста. Соперничества отец не допускал и, по звериному закону предков, соперников избивал немилосердно. Игрищ не пропускал, — хоть ночь, да моя, — а для скорости проезда и возврата, задобрив кучера, пользовался панской конюшней.

Так вот отправился он весной на игрище где-то в районе Глуска верст за 20. Возвращаясь назад, остановился в корчме на пути попить пива: после неистовых плясок жажда томила. Привязав верховую лошадь в стодоле, лучшую из панской конюшни, он вошел в корчму, где застал одного ночлежника, как оказалось, «кульгавого», лежащим на лавке.

Услужливый корчмарь и не в урочный час подал пива. Отец выпил, и, истомленный, склонившись на стол, задремал. Проснувшись, заметил, что кульгавого уже нет. Бросился к коню — нет и коня.

Но след показал направление — куда надо бежать. Сбросив с себя сапоги и верхнее платье, с одной плетью в руке, он бросился бежать во всю прыть по следам. Впереди было большое село, и кульгавый свернул в сторону по лугу, оставляя ясный след по росе. Вскоре он заметил в кустарниках и всадника, пробиравшегося к лесу. Пустившись во всю мочь, он неистово закричал: «Стой, злодюга! Стой!» Лошадь в кустарниках запнулась, и кульгавый слетел с коня, но вскочивши на ноги, стал удирать в лес.

Тут бы я и поставил точку. Кончено дело: взял бы коня, сказал спасибо, что легко большой беды избежал.

Но не так поступил мой отец. Оставив коня, он бросился догонять вора.

Условия неравные: один хромой, а другой — молодой, сильный, разъяренный. В результате:

— 3 разбегу як дау яму у вуха, дык ён, як бульбіна, і пакаціуся.

Но это не все: отец стал полосовать плетью свою жертву, а затем скрутив руки его же поясом, отвел в Глуск к властям. Протокол и все прочее. Тогда вернулся домой. Все обошлось благополучно для отца, и думаю, скверно для кульгавого…

…Последствия не для одних повстанцев и их близких были тягостны, но и для местного населения тоже. (Имеются в виду последствия восстания 1863 г. в Беларуси).

В Холопеничах водворили отряд казаков, видимо, с полсотни или больше, под начальством сотника Синепупова. Он являлся главным и безответственным вершителем судеб местного населения.

Занял он дом Хаси Кулихи рядом с избой бабы Рузали — соседство не из приятных, ибо здесь часто производили казачью расправу, стегали в чем-нибудь провинившихся крестьян казачьими нагайками.

К Синепупову стали водить русокосую девицу-сироту Верку. Так она исчезла куда-то вместе с отрядом. Надо думать, что тяжелый крест выпал ей на долю.

Рядовых казаков обслуживали бобылка Полька-толстая и Юлька-Марынишка, дочка бобылки Марины. По матери ее звали потому, что отец был неизвестен. Юлька-Марынишка долгое время была сущей язвой местечка Холопенич. Рослая, здоровая, бесстыжая, с калмыцким типом лица, она после ухода казаков промышляла воровством. То белье с чердака или сарая выкрадет, то курицу или поросенка стянет, а иногда в клеть заберется или под амбар подкопается и более серьезно обчистит мужика. Многим приемам она научилась у казаков, а многому в борисовской тюрьме, где она часто сиживала. И частенько избушку бобылки-Марины перетрясали после каждой кражи. Это стало обычаем: как покража, так и без церемонии идут «калаціць», т.е. обыскивать Марину и ее бесстыжую дочку.

Я помню, как был обокраден ключвойт Хруцкий. Ключвойт — это прежний полицейский чин, вроде урядника. Виновата ли в этом была Юлька или Ларка и Митроха — раскольники, профессиональные воры, но прежде всего обыскали Юльку и потянули на допрос «у стан», т. е. в становую квартиру.

Мы, мальчишки, двинулись вслед гурьбой. Что там было и делалось на допросе — это знают Юлька да ключвойт в своем деле, чай, постарался. Кстати, пристава не было, и он был главным начальством.

Но вывели Юльку-Марынишку на грязный, после дождя, двор и два десятника стали ее валить в грязь, чтобы высечь. А ключвойт в фуражке с кокардой (в этом вся сила), стоя на крыльце, грозно прикрикивал, поощряя ревность десятских.

Долго они возились с Юлькой, скользя по грязи, долго раздавались площадные ругательства ключвойта по адресу неудалых десятских, ругались отборными словами и десятские и Роман прибавлял: «няужэш-такі мы яе не здолеем!» Но Юлька, отругиваясь подлейшими словами, тяжело дыша и с пеной на губах, держалась стойко. Платок у нее был сбит и валялся в грязи, волосы были спутаны, видимо, в них запускали руки, но она, разъяренная и сильная, как медведица, изворачивалась, вырывалась из рук и отшвыривала десятских.

Я следил за борьбой с замиранием сердца и — должен сознаться — все мои симпатии были на стороне злосчастной Юльки-Марынишки, заведомой воровки. Мне, разумеется, не приходил на мысль вопрос: по какому праву ее хотят сечь? Такого вопроса не только у меня, но и у людей взрослых не могло возникнуть: все тогда были уверены, что начальство может сечь. Десятники, конечно, в этом не сомневались. Может быть, несколько сомневался пан-ключвойт, но несомненно был уверен, что сойдет. Что такое Юлька-Марынишка? И куда пойдет она жаловаться? К нему же, ключвойту? Или в волость? Так что ему волость сделает, когда он ей не подвластен? Или даже к становому? А становой не то же ли делает? Сколько раз он также валял Ларку-куроцапа из Боборыки или Митрюху из Валобы?

Дело бывалое, и общая спайка. К моему величайшему удовольствию, Юльку так-таки два мужика не одолели. Ее даже не посадили в «холодную», где она не раз сиживала: видимо, ее дело было чистое, никаких следов.

С злобным, торжеством она выбежала из ворот, неся грязный платок под мышкой. Отчаянно ругаясь, она выражала свой протест способом редко практикуемым, но выразительным — протест злобного бессилия: через короткие промежутки она оголяла свой зад и, ругаясь, внушительно кивала им в сторону становой квартиры.

Я не скажу, чтобы я был возмущен такой формой протеста: надо же было дать исход ее напрасной обиде и ее душившей злобе. Это была высшая форма протеста из доступных ей.

Вскоре и Юлька-Марынишка, как и Верка, исчезла с Холопеничского горизонта, найдя более выгодное применение своим талантам в каком-нибудь городе…

Мой дед Винцесь тоже был в числе пострадавших. Отбывал он по наряду вместе со своим приятелем Игнацым Трыпутнем ночную «варту». Походив по улицам, постучав в стуколку, они уселись на базарной площади на ганку у Расеты да и вздремнули с устатку. А сотник Синепупов проверял караул и застал деда спящим сном неповинным. Ни слова не говоря, он стеганул его нагайкой через лоб и рассек переносицу. Пришел он домой окровавленный. Долго он с ней возился. Кое-как рана затянулась. Но след казачьей нагайки остался до самой смерти.

Но это не все. Украл казак поросенка у деда Винцеся и был пойман с поличным. Синепупов поставил попавшегося на воровстве на сутки под ранец, это значило стоять на часах с ранцем песку на плечах.

Казак Караваев, самый удалой из сотни, пригласил деда в корчму на угощение. Подпоив его, стал убеждать, какая тебе польза, что он будет страдать? Мы тебе полтинник заплатим за твоего поросенка: иди и скажи Синепупову, что стащил поросенка не этот казак, а кто-то другой. Он-де не виноват.

Дед Винцесь так и сделал. Синепупов тут же приказал растянуть его и всыпать десять ударов. Караваев, его провожавший и славившийся тяжелой рукой, постарался для товарища и для казацкой чести…