Храмы Овощного рынка

Храмы Овощного рынка

Рядом с театром Марцелла стоят три белые колонны. Обратите внимание на их каннелюры (вертикальные желобки) — обычно они одинаковые, а на этих колоннах чередуются через один узкие и широкие. Это все, что осталось от храма Аполлона Врачевателя. Раньше на этом месте теснились средневековые домики. «Освобождение» театра Марцелла стало одним из первых и самых амбициозных архитектурно-археологических проектов Муссолини. С 1926 по 1930 год окружающее пространство изменилось до неузнаваемости. В ходе расчистки территории вокруг театра был обнаружен подиум и несколько фрагментов храма, который идентифицировали как храм Аполлона. В 1940 году три восстановленные колонны были воздвигнуты на подиуме.

Культ Аполлона был одновременно отчетливо не-римским и очень древним. И то и другое для Древнего Рима неудивительно, но по отдельности, а не одновременно. Едва ли не в легендарные царские времена на этом месте находилась открытая площадка, посвященная Аполлону, — так называемый Аполлинар.

По легенде, последний римский царь, Тарквиний Гордый, обеспокоенный дурным сном, послал двух своих сыновей спросить совета у оракула Аполлона в Дельфах. К ним присоединился племянник царя, Луций Юний Брут, который успешно притворялся дурачком, чтобы царь не заподозрил в нем потенциального политического соперника — это было смертельно опасно. Когда младшие Тарквинии, одержимые жаждой власти, спросили, кому достанется Рим, пифия ответила — тому, кто первый поцелует мать. Брут был единственный из троих, кто правильно истолковал оракул: выйдя из святилища, он как будто случайно упал и поцеловал землю — мать всего живого. Не прошло и нескольких лет, как царской власти пришел конец, а Брут стал первым консулом новорожденной республики. Сказки сказками, но не исключено, что греческий культ Аполлона утвердился в Риме еще при царях. Впрочем, прямой импорт из материковой Греции менее вероятен, чем заимствование культа у этрусков или из южноиталийских греческих поселений.

Первый храм Аполлона на этом месте был возведен еще в V веке до н. э. в благодарность за избавление от мора (к сожалению, обычно непонятно, эпидемию какой именно болезни имеют в виду античные авторы). Храм поэтому был посвящен Аполлону в его функции врачевателя и назывался соответственно (Apollo Medicus). Другое его название — Сосиев Аполлон (Apollo Sosianus), в честь политика Гая Сосия, который в I веке до н. э. провел масштабную перестройку и реставрацию храма — возможно, в честь своей победы в Иудее. Сосий воевал против Августа в битве при Акции — той самой, в которой Августу якобы помог именно Аполлон, чье святилище стояло на горе над местом сражения. Август простил Сосия, простил настолько, что через четырнадцать лет после Акция Сосий служил председателем организационного комитета Столетних игр — самого масштабного государственного торжества августовской эпохи. А греческому богу Август посвятил новый храм на Палатине — до этого здешний храм был единственным храмом Аполлона в Риме.

Сохранившиеся фрагменты внутреннего фриза (в музее Монтемартини) украшены сценами битвы с какими-то северными варварами. Это может означать, что работы над храмом завершил сам Август, который в 29 году до н. э. справил тройной триумф в честь побед над германцами. Снаружи храм украшен традиционными атрибутами Аполлона — листьями лавра. Они видны на капителях колонн (в виде отдельных листьев) и на фризе.

В храме нередко заседал Сенат, и, как многие другие римские святилища, он был заполнен произведениями искусства, причем все статуи и картины имели какое-то отношение к Аполлону. Самой известной из них была скульптурная группа, изображающая гибель детей Ниобы, хотя уже римские авторы не могли точно сказать, кто из знаменитых греческих скульпторов ее изваял.

Ниоба, укрывающая дочь от стрелы Артемиды. Греческая статуя.

Рядом с театром Марцелла в 1930-е годы откопали подиум еще одного храма. От него не осталось почти ничего, кроме обломков бетона и туфа. Полагают, что это храм Беллоны. Беллона была типично римской богиней, не имеющей прямого аналога в греческом пантеоне. Она олицетворяла боевое безумие — то есть была не просто богиней войны, а богиней кровавой, убийственной резни. Принося жертву Беллоне, жрецы богини должны были до крови резать себе руки и ноги (в древние времена — всерьез, позже — символически). Обет построить храм дал знаменитый Аппий Клавдий Цек (о нем мы расскажем в девятой главе), когда сражался с этрусками и самнитами.

Храм сохранил прочную связь с патрицианским родом своего основателя и поэтому был небезразличен Августу, который находился с Клавдиями в тесном родстве. На протяжении истории храм Беллоны сохранял свои военно-полевые ассоциации. В нем нередко собирался Сенат, чтобы обсудить вопрос присуждения или неприсуждения триумфа победоносному полководцу. А перед храмом стояла небольшая колонна, которой была отведена особая роль в военных церемониях римского государства.

В старину, когда Рим хотел пойти войной на кого-то из соседей, во враждебный город отправлялся член специальной коллегии жрецов-фециалов и, следуя строго установленному обряду, объявлял там римские претензии и намерения. Если по истечении тридцати трех дней вопрос не решался мирным путем, фециалы отправлялись к пределам враждебного государства и бросали копье на территорию неприятеля. Это считалось официальным объявлением войны. Но в III веке до н. э. владения потенциальных врагов оказались слишком далеко от Рима: до Сицилии или Карфагена копье не добросишь. Тогда римляне заставили пленного греческого солдата купить небольшой участок земли возле храма Беллоны. Поскольку теперь формально это была вражеская территория, фециалы могли спокойно метать копье в этот пятачок, не нарушая традиции. А для пущей торжественности перед храмом воздвигли Колонну Войны (Columna Bellica), с которой и метали копье.

Миф о Ниобе подчеркивал воинственный и мстительный характер Аполлона и его сестры Артемиды. Ниоба, дочь фригийского царя Тантала, пренебрегла традиционным праздником в честь богини Латоны (Лето), потому что у Латоны было всего двое детей, а у нее, Ниобы, целых четырнадцать. Дети Латоны, Аполлон и Артемида, отомстили за мать, перестреляв из лука всех детей Ниобы. Безутешная Ниоба превратилась в скалу, из которой сочится соленый источник; эту скалу до сих пор показывают в турецкой провинции Маниса (греческая Магнезия). Про внезапную смерть древние говорили, что человека сразила стрела Аполлона (если речь шла о мужчине) или Артемиды (о женщине).

В Палаццо Массимо, которое входит в состав Национального Римского музея, есть выразительная статуя одной из Ниобид (дочерей Ниобы), пораженной Артемидиной стрелой. Обнаженная девушка изогнута в предсмертной агонии и безуспешно пытается выдернуть из спины смертоносную стрелу. Эту статую нашли в садах на холме Эсквилине.

Еще одно очень римское здание стоит чуть дальше по Виа дель Театро Марчелло. Это церковь Сан-Никола-ин-Карчере («Святой Николай в тюрьме»). Именем популярного православного святого ее назвали греки, когда-то во множестве жившие в этом районе. Место, которое сейчас занимает церковь — между театром Марцелла, Капитолием и берегом Тибра, — в древности принадлежало овощному рынку (Forum Holitorium), о чем напоминает название улицы Виа дель Форо Олиторио, которая идет вдоль южной стены церкви и упирается в набережную.

Сан-Никола-ин-Карчере в XVIii веке. Гравюра Джузеппе Вази.

Церковь довольно древняя — возможно, она основана еще в VI веке. Большая же часть стен, дошедших до наших дней, относится к x и XII векам. Фасад в самом конце XVI века выстроил Джакомо делла Порта, кампанилой служит башня, оставшаяся от средневековых укреплений.

Чем необычна эта церковь, видно с первого взгляда: в ее стены вмонтированы античные колонны, а еще две одиноко торчат сбоку, между церковью и театром Марцелла. Когда-то на этом месте тесно, бок о бок, стояли три старинных храма, еще республиканских времен, но уверенно сказать, какой из них кому был посвящен, сейчас довольно сложно. Большинство специалистов считают, что с северной стороны от нынешней церкви (то есть справа, если смотреть на фасад) был расположен самый старый из трех храмов, храм Януса, построенный после первой морской победы римлян над Карфагеном в 260 году до н. э. С южной стороны (слева от церкви) стоял храм Надежды (Spes), тоже времен первой Пунической войны. Фрагменты этих двух храмов встроены в северную и южную стены церкви. И, наконец, на центральном месте, которое нынешняя церковь СанНикола-ин-Карчере перекрывает, стоял самый большой из трех храмов — храм Юноны Оберегающей (Iuno Sospita — как видим, опять связь с целительством).

Колокольня церкви когда-то была частью оборонительных сооружений семейства Пьерлеони — богатых еврееввыкрестов, скупивших или построивших лучшую недвижимость в округе. Через дорогу стоит еще один их особняк xi века, тоже с башней, а рядом с ним — развалины аркад (левая, плохо сохранившаяся, — из известняка, правая, с двумя арками, — из вулканического туфа). Эти аркады могли поддерживать крышу над куском Триумфальной дороги — маршрута, по которому победоносные полководцы двигались от городских ворот к Капитолию.

Известно, что в 90 году до н. э. храм Юноны был перепосвящен после сна, который приснился знатной плебейской даме Цецилии Метелле: женщины-де осквернили храм «непристойным и грязным ремеслом», а у подножия храмовой статуи обосновалась сука с выводком щенков. После усердных молитв и очистительных обрядов Юнона соблаговолила вернуться.

Римский храм Юноны Соспиты был второстепенным по сравнению со святилищем в городе Ланувии, примерно в тридцати километрах к юго-востоку от Рима. В пещере ланувийской рощи, посвященной богине, жила священная змея, которой ежегодно в праздничный день специально выбранная девушка приносила жертвенную лепешку. Если змея съедала лепешку, это считалось добрым предзнаменованием.

Между тремя храмами возле и внутри Сан-Никола-ин-Карчере и театром Марцелла когда-то стоял еще один храм, четвертый, посвященный Благочестию (Pietas). Понятие, заключенное в латинском слове, несравненно шире и сложнее, чем его традиционный русский перевод. В храме стояла первая в Риме позолоченная статуя. Ее поставил политик Ацилий Глабрий в честь своего отца, который, собственно, и дал обет воздвигнуть храм, но не успел его осуществить. Этот жест сыновней преданности как нельзя лучше отражал суть храма, потому что римская pietas едва ли не в первую очередь подразумевала уважение к родителям. Плиний Старший связывал место возведения храма с историей, которая казалась ему квинтэссенцией понятия pietas. Некогда на этом месте была тюрьма (может быть, это память о ней звучит в названии церкви СанНикола-ин-Карчере, а может быть, дело в том, что античные развалины в подземелье церкви когда-то приняли за Мамертинскую темницу). В тюрьме сидела одна женщина низкого происхождения. Каждый день дочь этой женщины, только что сама ставшая матерью, приходила навестить узницу; каждый день стражники обыскивали посетительницу, чтобы та не вносила в тюрьму никакой еды. В конце концов дочку поймали за тем, что она кормила мать собственным молоком. Пораженные такой демонстрацией дочерней преданности, тюремщики отпустили узницу и назначили всему семейству пожизненную государственную пенсию.

Уже в античности существовала и более скандальная версия, в которой речь шла не о матери, а о заключенном в темницу отце (чаще всего в этих легендах его зовут греческим именем Кимон). В эпоху Возрождения и барокко тема «Отцелюбие римлянки» приобрела огромную популярность, особенно у голландских и фламандских художников: она давала возможность изобразить благочестивый сюжет на рискованном изобразительном материале. Рубенс обращался к ней несколько раз (одна из этих картин — в Эрмитаже).

«Отцелюбие римлянки». Гравюра немецкого художника Ганса Себальда Бехама, XVI век.

То ли в память об этом добродетельном поступке, то ли просто потому, что неподалеку торговали коровами, на Овощном рынке воздвигли Молочную колонну (Columna Lactaria), возле которой расположилась молочная кухня: там детям из бедных семей бесплатно раздавали молоко. Сведения о колонне обрывочны; вероятно, ее снесли при строительстве театра Марцелла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.