I. ОСТИЯ

I. ОСТИЯ

Помпей и пираты

Осенью 68 года до н. э. случилось непредвиденное. Пираты, до тех пор промышлявшие своим ремеслом главным образом на Востоке, напали на Остию, сожгли римский флот и значительную часть города, разграбили торговые корабли и склады. Рим содрогнулся. Пираты уже давно угрожали морской торговле, но нападения на Италию, причем в двух шагах от Рима, да еще в такой стратегически важной точке, никто не ожидал.

Плутарх рассказывает, как это началось и к чему привело. По его словам, пираты осмелели по двум причинам: во-первых, римляне уже несколько десятилетий вели бурные междоусобные войны, и море осталось без присмотра; во-вторых, царь Митридат, злейший враг римлян на Востоке, стал нанимать пиратов к себе на службу. Под угрозой оказались не только торговые пути, но и прибрежные города. Пираты построили множество укрепленных поселений по всему побережью, а роскошь и богатство их кораблей и мастерство кормчих и матросов вызывали у мирных граждан ужас, смешанный с отвращением. Пираты не брезговали ни разграблением храмов, ни захватом заложников; один раз в их руки попали два претора вместе со слугами и телохранителями, другой раз — дочь знатного сенатора, которому пришлось заплатить огромный выкуп. Если заложник начинал возмущаться и говорить, что он римский гражданин и захватчикам-де не поздоровится, пираты рассыпались в издевательских извинениях, наряжали и обували пленника, уверяли, что немедленно отпустят на все четыре стороны, и спускали ему лестницу прямо в открытое море. Одной из их основных баз был город Олимп в малоазийской Ликии, где, по словам Плутарха, они справляли «странные, непонятные празднества и совершали какие-то таинства».[56]

Город Олимп (не путать с горой в Северной Греции — жилищем богов — и со священной Олимпией в Южной Греции, местом проведения Олимпийских игр), который сейчас чаще называют «Олимпос», сохранился в виде живописных развалин на южном берегу Турции (в 80 километрах от Антальи). Формально это музейно-археологическая зона, но туда часто можно пройти просто так, прямо с пляжа. Если бы не туристы и не некоторая общая замусоренность, эти развалины были бы похожи на то, как выглядели античные руины в XIX веке, до того как к ним приложили руку — не всегда к лучшему — современные археологи и бюрократы. Разрозненные, малопонятные строения и куски мозаик, кирпичные и каменные арки, обломок римского храма — все утопает в труднопроходимой зелени. Рядом нет характерных для Антальи многоэтажных отелей — пляж соседнего курорта Чирали находится под экологической защитой, потому что туда приплывают откладывать яйца головастые морские черепахи («головастые» — не эпитет, а название вида).

Еще об одной античной легенде напоминает соседний горный массив, где из земли вырываются горящие языки природного газа. Гора называется Химера — по легенде, именно там греческий герой Беллерофонт бился со сказочным чудовищем.

После катастрофы в Остии испуганные римляне решили, что нужно что-то делать. Но что? Вся политическая система республики была построена на сдержках и противовесах, все ключевые административные должности были парные, римляне как огня боялись царского единовластия. Тем не менее народный трибун Габиний предложил для спасения государства от пиратской заразы наделить беспрецедентными полномочиями одного человека, а именно молодого полководца Гнея Помпея. По предлагаемому закону Помпей получал полную военно-административную власть (imperium) на всей акватории Средиземного моря, а также на расстоянии 80 километров от берегов — что покрывало большую часть государства. Он также получал право снарядить флот из двухсот кораблей, назначить пятнадцать эмиссаров для руководства на местах и пользоваться казной в неограниченных количествах.

Народ яростно поддерживал законопроект. Сенаторы были в ужасе. Когда после подлогов и махинаций закон Габиния был принят, в городских лавках резко снизились цены — само имя Помпея оказало успокаивающее влияние на рынок.

Помпей оправдал свою репутацию: он расправился с пиратами за три месяца, причем казнить их не стал, а расселил в безлюдных областях, где можно было прожить земледельческим трудом. Между тем очередной народный трибун, как и прежний — ставленник Помпея, предложил не только продлить полководцу полномочия, но и отдать под его командование те провинции, которые прежний закон оставлял за Сенатом. Этот закон тоже был принят с легкостью. Помпей, узнав о случившемся, сказал: «Ну вот, теперь я не смогу мирно жить в деревне с женой», но даже его ближайших друзей эта притворная скромность покоробила: все прекрасно понимали, кто срежиссировал принятие законов.

Аналогии с нашим временем напрашиваются так настойчиво, что британский литератор Ричард Харрис, автор нескольких романов о Древнем Риме, написал для «Нью-Йорк таймс» статью, где сравнивал рейд на Остию с 11 сентября 2001 года, а полномочия Помпея — с теми ограничениями гражданских свобод, к которым привела «война с терроризмом». Здесь не обошлось без лукавства: Харрис прекрасно знает, что римская республика не была оплотом прав человека и что переход от республики к империи уменьшил размах политических репрессий, а не наоборот (по крайней мере поначалу). Но доля истины в этом наблюдении есть. Недаром единственным человеком в Сенате, поддержавшим закон Габиния, оказался Юлий Цезарь. Он прекрасно понимал, что если когда-нибудь (а это время наступило довольно скоро) такая же бескрайняя власть поплывет ему в руки, то понадобится исторический прецедент.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.