ВЗГЛЯД ЯПОНЦА: ГДЕ УЗКО, ТАМ И РВЕТСЯ
ВЗГЛЯД ЯПОНЦА: ГДЕ УЗКО, ТАМ И РВЕТСЯ
Очаровательная японка улыбнулась во весь свой белозубый рот и на хорошем русском поинтересовалась: не за ними ли, мол, подали карету? «Оседланная» мною на правах кучера «карета» любезно приняла в свое чрево господина Токугава, его личного секретаря-переводчицу и немедля понесла их в сторону Москвы.
Японский гость, судя по всему, на российскую землю ступил впервые и потому в дороге проявлял живейший интерес ко всему непривычному: начиная от «мастеров спорта» на «девятках», выныривавших прямо из-под колес нашей машины, и кончая полчищем гаишников, коих в таком количестве одновременно он видел только в фильме «Полицейская академия». Вместе с любопытствующим гостем на нашу действительность смотрел «японскими глазами» и я.
Смотрел и диву давался…
На полпути к Москве мы нарвались на гаишную засаду: подчинившись взмаху жезла, встали у обочины в очередь за такими же — «тормознутыми», которые попали под руку по причине плановой, то есть — беспричинной проверки документов.
Пока розовощекий старшина (только старшина, но уже — розовощекий!) искал, к чему бы придраться в моих документах, его напарник у доставшейся ему жертвы уже нашел: водила-бомбила с «Москвича» вез непристегнутым папашу и непривязанным к детскому креслу юного отпрыска.
Отпущенные с миром, мгновенно (пока старшина не передумал) мы молча ретировались. А меня вдруг развезло:
— Дедуля на шесть сотен налетел! На половину пенсии…
Японец, ухватив налету оброненную мною мысль в исполнении переводчицы, напрягся: мол, за наплевательское отношение к ребенку всего чуть больше двадцати долларов?
— Увы, еще меньше… Переведите господину Токугава, — склонил я голову к переводчице, — что за непристегнутого папашу ростом два метра водителя «Москвича» оштрафуют на пятьсот рублей, а за перевозку худосочного детеныша без специального кресла — только на сто. Закон у нас такой: дети больше не стоят…
Японец, жадно ухватил мою мысль, переведенную на японский, и напрягся пуще прежнего. Издав звук что-то вроде «ошибка программы», он выкатил глаза. На его лице обнаружились признаки зависания мысли и потребности в перезагрузке мозгов…
Перед «Маяковской» мы уже зависли все вместе: традиционная пробка в центр едва не вынудила меня произнести «япона мать!», но я сдержался — как-никак за моей спиной сидел японский «отец».
Переводчица нервно смерила взглядом свои миниатюрные часики и почти взмолилась:
— Господину Токугаве через 15 минут надо быть в отеле. Может, развернемся и объедем?
— Нельзя, — обреченно выдохнул я. — У нас за разворот на полторы тысячи наказывают.
Переводчица вскинула остатки выщипанных бровей:
— Но ведь там, на трассе у аэропорта вы развернулись… И ничего!
— Видите ли, — назидательно начал я, — на автомагистрали разворот наказывается штрафом всего в 300 рублей. За такие деньги можно и рискнуть…
Господин Токугава подался вперед и с натянутой улыбкой попросил перевести:
— Правильно ли я понял, что, по мнению ваших полицейских, разворот в городе опаснее, чем на автостраде?
— Правильно, — поддержал я. — Наши законодатели так придумали: разворот в городе среди глухих пробок — это очень опасно, а за городом, где разрешенная скорость может достигать и 110 километров в час, — не очень… В пять раз дешевле стоит.
Японский гость что-то невнятно произнес, вынудив секретаршу переспросить. Переводу услышанное ею не поддалось…
На «Пушкинской» внимание японского гостя привлекли раскрасневшийся на воздухе гаишник, тыкавший пальцем в заляпанный грязью регистрационный знак, прилепленный к такому же грязному «Мерседесу». А рядом — разъяренный водитель, прыгавший возле инспектора с мятой купюрой в руках. Поодаль стоял второй такой же блюститель, принявшийся, видимо, окучивать водителя «Жигулей» за то, что на его «копейке» вовсе отсутствовали знаки.
Предвосхищая вопрос господина Токугавы, переводчица кивнула головой на мизансцену.
— Тут все просто, — со знанием дела подытожил я, — первого пытаются наказать на сто рублей за нечитаемые знаки, а второго, похоже, тысяч на пять за то, что знаки отсутствую вовсе.
С заднего сиденья японец подвинулся вперед: чего это вы, мол, там без меня?
Почти синхронно переводчица переложила на японский еще одну мою мысль:
— Видите ли… У нас бандиты нередко совершают разбои на машинах без номеров и с места преступления скрываются. Вычислить их потом невозможно. Вот потому-то и санкции такие суровые — 5 тысяч рублей за управление автомобилем без знаков или лишение права сидеть за рулем аж целых три месяца…
Японский верноподданный, переварив еще одну мысль, посмотрел на меня как на идиота… Переводчица сделала то же самое:
— Простите, но господин Токугава не понял: зачем бандитам снимать знаки и обрекать себя на лишение, если можно просто забрызгать знаки грязью? Ведь это дешевле, не правда ли?
— Правда, — тупо согласился я. — А теперь бандиты так и делают. Им это обходится в стольник. А те добропорядочные водители, которые знаки потеряли, или их просто украли те же бандиты, чаще всего лишаются прав за управление без знаков.
Японец как-то судорожно пожал плечами и попросил перевести:
— Выходит нелогично: нет знака — лишение, знак есть, но прочитать его невозможно, — только маленький штраф. А в чем между такими знаками разница? Ведь ни с тем, ни с другим скрывшийся автомобиль невозможно найти…
— Да ни в чем, — подтвердил я. — Но нашим так больше нравится. Я вам даже больше скажу, — распалился я, загоняя в заднее место квасной патриотизм, — за проезд на красный сигнал светофора штраф у нас в семь раз меньше, чем за отсутствие знаков на машине. Наши законотворцы считают, что отсутствующие, отвалившиеся на кочке знаки представляют собой в семь раз большую угрозу для водителей и пешеходов, чем выезд на перекресток под запрещающий сигнал светофора.
Японец откинулся на спинку, протер очки, будто уже не верил не только своим ушам, но и собственным глазам.
А я, победоносно констатировав полное поражение японского любителя подвергать анализу все услышанное и увиденное, аж до самых дверей гостиницы набрал в рот воды.
Выходя из машины, наследник из династии Токугава вежливо поклонился, изобразил на лице выражение подобное тому, с каким наши потомки когда-нибудь обнаружат восьмое чудо света, и в полном недоумении скрылся за дверью отеля.
Я же, провожая взглядом японца, в тихой душевной истерике напевал на свой манер известную частушку:
«Я не знаю, как у нас,
а у вас в Японии -
рикши в Кодекс посмотрели б -
ни хрена б не поняли…».
…Двумя неделями спустя японец производил впечатление человека, уже не слишком способного удивляться — за время пребывания в столице повидать ему довелось всяко-разное. А потому, завидев издали уже хорошо ему знакомую «карету», господин Токугава широко улыбнулся, как улыбаются старому другу. И удивился только тогда, когда за рулем неожиданно обнаружил… меня.
Уловив замешательство хозяина, белозубая секретарь-переводчица без обиняков пояснила:
— Господин Токугава никак не ожидал снова встретиться с вами… После ваших рассказов он уверен в том, что в вашей стране законодательство не позволяет продержаться за рулем более двух недель…
С надеждой на то, что мне повезет продержаться за рулем еще один лишний день, мы и отправились в аэропорт.
На проспекте, носящем имя чилийско-вьетнамского патриота, мы заняли место в пробке и терпеливо принялись ждать. Слабонервные же, морально не подготовленные к выполнению функции штопора, наезжая друг на друга, потянулись к прерывистой линии разметки, обозначавшей место, где можно развернуться и от катаклизма удрать.
Терпения не хватило лишь у владельца неопределенного цвета «Жигулей»: он нервно дернул с места и попер в обратном направлении, не доехав до пунктира.
— Этот попал, — сочувственно прошептал я.
Мой печальный прогноз сбылся: дежуривший в кустах гаишник (которому почему-то неудержимо захотелось подарить рулон туалетной бумаги) выскочил с насиженного места и бросился под колеса «Жигулей».
Японский гость, явно ожидавший вслед за этим погони и перестрелки, засуетился. Понимающая с полуслова секретарша, разглядывая ошарашенного водителя «Жигулей», перевела не озвученную мысль шефа:
— Преступник?
— Еще не преступник, — разъяснил я, — но уже нарушитель. Пересек «государственную границу» за один метр до разрешенного места.
— И что ему за это будет?
— Если дедушка-пенсионер, то отдаст свои похоронные — полторы тысячи рублей! — вырвалось у меня со дна души.
Японский гость наклонился вперед, злясь на секретаршу оттого, что самое интересное она всегда узнает раньше его.
— Господин Токугава спрашивает, что же такого серьезного совершил именно этот господин? Ведь здесь же все разворачиваются…
— Да, — согласился я, — но все попали в разрыв, а этот промахнулся. А, стало быть, по мнению гаишников, совершил очень опасное нарушение.
Переводчица посовещалась с шефом и учинила мне форменный допрос:
— Господин Токугава не понял: а чем разворот, совершенный через один метр, был бы менее опасен?
— Да ничем, — отрезал я. — Просто у нас принято считать, что через метр — не опасно. Опасно на метр раньше…
Потомок знаменитой японской династии с недоверием покосился на меня, полагая, видимо, что я нахально вру. И забился в угол.
На светофоре нашу машину облепили продавцы электронных баз данных, карт города и бланков рукописных доверенностей. Последний товар у предприимчивого японца вызвал наибольший интерес:
— Это ценные бумаги? — перевела его любопытствующую мысль секретарша.
— Не просто ценные, — улыбнулся я в душе, — им нет цены! Отсутствие такой грамоты обходится о-очень дорого… Недавно мой сосед — инвалид войны нацарапал от руки доверенность на две недели и отправил на своей машине внука в Чебоксары на похороны сестры. А машинка после похорон тоже приказала долго жить. Пока ремонтировал, из Чебоксар внучек выехал с доверенностью, просроченной на один день. Тут их и приняли гаишники: жену, маленькую дочь и его самого выкинули под проливной дождь, а машину отправили на стоянку. По рукописной доверенности машины у нас не возвращают — только по нотариальной. А дед не может напрячь нотариуса — паспорт утерян. Вот и пришлось старику-инвалиду брать костыли в руки и, стиснув зубы, срочно добираться на перекладных в Чебоксары за своим рыдваном лохматого года выпуска…
— Что есть «рыдваном»? — переспросила переводчица.
— А-а… Это убитая временем и дорогами, никому уже не нужная помой…, простите, машина.
От услышанного японец как пришибленный сгорбился, будто в Чебоксары на перекладных ехал не дед, а он сам. К тому же — по нашим ухабам и на велосипеде…
— Господин Токугава спрашивает, — очнулась от своих тягостных раздумий секретарша, — а рыдван был объявлен в розыск? Как будто украденный?
— Да нет же, — удивился я непонятливости японца. — Кому он нужен… Просто у нас заботятся о том, чтобы за рулем машины сидел только хозяин, то есть — дедушка, или хотя бы внук с доверенностью. Если доверенности у внука нет, предполагается, что он машину у деда вроде как украл. Даже если в действительности не украл. И даже если дедушка не просил милиционеров отбирать машину у внука, ее все равно отберут и отдадут только дедушке. Причем, пока она будет пару дней дожидаться дедушку на стоянке, за хранение набежит вся его пенсия. Игра у нас такая — в тимуровцев…
— А-а…, — радостно закивала головой секретарша, — муровцев знаю. Это уголовный розыск.
Господин Токугава нервным взглядом снял показания со своих золотых часов и в поисках «тимуровцев» огляделся по сторонам: мол, если и у нас машину отберут, в аэропорт, как пить дать, не успеем!
— Да вы не волнуйтесь, — искренне посоветовал я. — У меня все документы при себе: техпаспорт, временное разрешение, гражданский паспорт, страховка, путевой лист, талон техосмотра… Мне еще повезло, что я вас везу. Если б я перевозил колбасу или помидоры, был бы обязан иметь лицензионную карточку, санитарный паспорт и накладную на груз.
По мере поступления от секретарши обработанной ею информации, господин Токугава судорожно, как Вовка в тридевятом царстве, загибал пальцы. Найдя применение девяти перстам, он как-то растерянно взглянул на последний — неприкаянный… И по его лицу пронеслась крамольная мысль: «япона мать, а я ведь каждые выходные еду от Токио до Осаки без всяких документов, кроме прав! И ничего… Главное — не зарулить нечаянно в Россию».
На посту ДПС перед выездом из Москвы нас тормознул разухабистый сержант, которому, судя по веселому нраву, не доставало лишь ромашки на фуражке, да гармошки под мышкой.
— А как насчет дыхнуть?
— Опаздываю я, командир… Да и смысла нет — трезвый я…
— Так это ж надо обмыть…, — шепнул служивый.
В его карман из моего бумажника перекочевала тысячная купюра, отчего он тихонько взвизгнул и, напевая под нос «на обмывку едет молодой сержант…», удалился на пост.
Глазастая секретарша, узревшая сцену передачи денег, покраснела, словно бабки давала она, и как следователь по особо важным делам вперилась в меня сверлящим взглядом:
— Взятка?
Взятый с поличным я кивнул головой.
— Вы что-то нарушили?
— Мы могли опоздать в аэропорт, если б гаишник повез меня на медицинскую экспертизу.
— Но зачем платить? — не унималась переводчица-«следователь», — вы могли бы нанести визит к врачу после аэропорта!
— Дудки! — не выдержал я. — Даже если через час врач заявит, что я трезв, меня точно так же лишат прав, как если бы я ехал вусмерть пьяный!
Оправившийся от своих переживаний господин Токугава натянул на лицо дежурную улыбку, означавшую, скорее всего, возродившееся желание поговорить.
Сцена на посту ДПС в изложении переводчицы вызвала в его голове между семядолями искру, и он возбужденно попросил перевести: мол, правильно ли он понял, что трезвого тоже можно наказать?
— Еще и как! У нас так заведено, — признался я, подставляя Родину, — если вы не хотите доказывать, что ни в чем не виноваты, то вас накажут точно так же, как если бы вы на самом деле были виновны.
Японец снова отключился, словно от короткого замыкания у него вышибло пробки. И до самого аэропорта признаков жизни не подавал.
…Вылезая из машины на нетвердых ногах, предвкушая скорый отрыв от загадочной русской земли, наследник из династии Токугава с выражением лица Муму, сбежавшей от Герасима, по обыкновению вежливо поклонился и пустился прочь.
А миленькая секретарша, прежде чем хлопнуть дверью, задумчиво смерила меня оком приемщицы из комиссионного магазина и на прощанье пролепетала:
— Умом Россию не понять…
Я же, провожая «японскую делегацию» тоскливым взором, в порыве вернувшегося было на минуточку патриотизма, оскалился и выпалил ей вслед:
— Тогда пора, япона мать, Россию ж… понимать.