ЗОЛОТО СКИФОВ
ЗОЛОТО СКИФОВ
Большинство людей ощущают в юности окружающий мир — вопреки любым превратностям судьбы — все же восторженно.
Такова магия молодости: душа полна надежд на светлое будущее, веры в свои силы, в доброе начало…
И этот запас восторженной веры и любви хоть и истрачивается с годами, но каждый импульс, напоминающий чем-то о юности, как бы дарит нам утраченную свежесть.
Великую роль в этом колдовском процессе возвращения к собственной молодости чувств играет искусство, и как ни парадоксально — творчество древних.
Очевидно, именно дистанция времени с щемящей остротой дает нам возможность понимать сегодняшний день, наше бытие.
Казалось бы, невероятно, но именно творчество наших предков, порою наивное, иногда грубоватое и откровенное, их острый и правдивый пластический язык дают нам ключ к вйде-нию мира без предвзятости и с особой зоркостью.
Да, искусство пращуров, пронизанное легендами, сказаниями, мифами, вызывает у нас поток ассоциаций, неповторимых, ярчайших.
Потому человек XX века часто полон беспокойного желания побродить по площадям и улицам старых городов, любуясь дивными пропорциями и силуэтами древних арок, колонн, сводами полуразрушенных храмов.
Так же полны тайных чар и находки археологов, добывающих из немой мглы спящей земли, из бездны небытия прекрасные создания человеческого гения.
Так, трепетно взирая на шедевры древности, мы словно слышим зыбкий зов из глубины столетий, ощущаем свою отдаленную, но все же живую причастность, родство с этим давним, давним, полузабытым прошлым.
Как будто проснувшись от долгого и глубокого сна, с какой-то невероятной пронзительностью, словно совершенно вновь мы видим, видим вчера, сегодня и… завтра.
Так глубоки, таинственны силы искусства былого.
Руины старого Рима, древние усыпальницы Самарканда и белогрудые храмы Руси — все это будто говорит нам: берегите красоту, цените и верьте в прекрасное, заложенное в человеке, в самой природе.
Такое же неотразимое, незабываемое впечатление оставила у меня в душе выставка «Скифское золото», которая в свое время экспонировалась в Москве. Это шедевры VI–IV веков до нашей эры.
… По древнему преданию, на скифскую землю однажды упали золотые предметы — плуг, ярмо, секира и чаша… Так золото как бы само вошло в быт племени, стало символом целого народа.
Золото скифов… Оно мерцает то теплыми, почти розовыми бликами, словно отражая свет давно-давно отгоревших зорь, то сгущается до багрового сияния, и тогда словно чуется горький запах древних костров.
Порою золото становится желтым и нестерпимо сверкает, и тогда представляется, что восходит степное светило и слышен шелест трав и пение ветра над дикими просторами.
Иногда цвет золота холодеет, и тогда в его зеленоватобирюзовых отсветах словно мнятся прохлада и свежесть длинных ночных переходов, их бездонная лунность.
Дикая прелесть ковыльных степей. Девственная неистраченность буйной плоти природы…
Изобильны, почти нетронуты были дары земли.
Могуч был и сам человек, живший в ту пору.
Родниковость целинного воздуха, жар южного солнца, неукротимость степного ветра — все это кипело в крови кочевника, всадника, истинного сына просторов.
И когда мы любуемся шедеврами искусства скифов, то первое, что чарует и покоряет нас, — это движение, заложенное в каждом из творений. Динамика, движение — упругое, как тетива лука, натянутая до отказа.
Олень.
В этих произведениях, иногда таинственных по значению, а иногда откровенных, с наивной простотой рассказывается о народе. О его нелегкой, насыщенной трудами и битвами жизни…
Но что бы мы ни разглядывали на этой выставке из найденного во многих курганах нашей Отчизны, мы везде ощущаем мышечную плоть движения — пусть то будет прыжок пантеры или оленя или просто диалог воинов.
Обаяние скифского искусства — в его крайней обнаженности и откровенности.
Любой сюжет поражает почти детским желанием рассказать, поделиться впечатлениями. И тут нельзя не заметить, что характер восприятия мира тоже напоминает нам лучшие черты творчества детей своей раскрытой функциональностью, раскованностью, точностью и свежестью ощущения.
Это особенно изумляет в произведениях «звериного стиля», где с удивительными, доведенными до предельной точности пониманием и художественным вкусом изображены любимые герои — звери: пантеры, олени и мифологические грифоны… Весь этот сонм «зверья» — от крошечного кузнечика до могучего льва — ослепительно ярок и колоритен, доходчив и правдив. И еще, еще раз хочется подчеркнуть, что все движется, осязаемо и слышимо.
Так убедителен и правдив язык древнего искусства скифов, столь непохожего на закованное в цепи канонов искусство с берегов старого Нила.
Вспомните выставку, побывавшую у нас в Москве, — «Сокровища гробницы Тутанхамона».
Величавую немую статику, колдовскую застылость египетского искусства, постигшего секрет замедленных ритмов.
В этом царстве полу-улыбок, полупоклонов, чуть заметных знаков рук все как бы покрыто всевластной тайной жреческих культов, сковывающих человека-раба.
Боги…
Во имя этой страшной, мрачной и, по существу, бесчеловечной мощи и созданы были все эти бесценные изваяния.
И ни один папирус не сможет рассказать больше, чем маленькая статуэтка-ушебти или безмолвная золотая маска юного фараона, столь рано покинувшего грешную землю.
Да, часами я глядел на это море с остановившимися волнами, словно заколдованное злым волшебником…
Таково творчество Древнего Египта, глубочайшее по своему мастерству превращать музыку жизни в тишину и покой надгробий.
И лишь гений художников, разрушив каноны, иногда создавал чарующие образы своих современников — людей.
Так из тьмы веков дошли до нас шедевры Амарны…
Экспозиция «Скифского золота» была в тех же залах Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, где были выставлены «Сокровища Тутанхамона».
Должен вспомнить об одной любопытной жанровой сцене, которую мне довелось наблюдать.
По огромному светлому центральному залу музея, отведенному произведениям скифского искусства, буквально ползал вдоль стендов высокий, седой, худощавый мужчина в строгой черной паре. Это был сэр Джон Поуп-Хеннесси — бывший директор Британского музея… Я много слышал и читал о крайней сдержанности британцев. Но почтенный сэр Джон не мог скрыть своего восторга. Он счел нашу экспозицию блистательной и обещал сохранить ее досконально в Лондоне, куда «Скифы» должны были вскоре отбыть.
Не могу забыть улыбающуюся Ирину Александровну Антонову — директора музея, ибо англичанин, хваля нашу экспозицию, делал замечания об оформлении заокеанской выставки «Скифского золота», так как оно своей помпезностью иногда подавляло оригиналы.
… Велики степи.
От Волги до Дуная.
Необозримые.
Бескрайние.
Голубые, зеленые волны душистых трав. Высокое, гулкое небо с неспешно плывущими громадами облаков.
И вдруг летят кони.
Мчатся полчища скифов.
Рвется на части напоенный ковыльным ароматом упругий воздух вольных просторов, сжатый до пределов бешеной скачкой тысяч и тысяч всадников, как бы сросшихся навечно со своими конями.
Как понять сегодня жителю каменных громад городов Запада, застывших в неподвижном вихревом движении машин, усыпленных зловещим смогом, расслабившихся от пассивного участия в беге моторов, ошалевших от грохота жизни, как понять, как ощутить эту великую тишину степей, как почувствовать тугой воздух, плотно окутывающий скачущего всадника, всем существом, каждым мускулом тела участвующего в этом поистине магическом беспощадном движении-полете, начинающемся у него чуть ли не с первых детских лет и составляющем саму его, кочевника, жизнь!
Вслушайтесь в ритмы «Богатырской симфонии» Бородина, и вы почувствуете всем нутром этот неумолкающий, непрестанный бег тысяч коней, это завораживающее своей непреклонностью движение человека в степи.
Юные зори нашей Отчизны.
Они взошли над равнинами Великих степей, опоясавших на юге чуть ли не пол-Европы и Азии…
Недели надо было скакать, чтобы, начав свой путь от предгорий Алтая, достичь берегов древнего Борисфена — Днепра, а ведь это были только южные пределы Родины.
На севере — леса, леса. Озера, полноводные реки.
Древние города и села.
Но вернемся к скифам.
Скифы… Неведомо, откуда пришли они, но вскоре отдаленный гул и трепет земной тверди напомнили, что скифы не сон, а суровая явь.
Они сразу заставили уважать себя окрестные народы. Глухой топот их многотысячных полчищ долетал до Афин…
Скифские стрелы с тяжелыми бронзовыми наконечниками били в цель, их короткие мечи сокрушали врагов.
Казалось, нет силы, которая была бы способна укротить их буйную изначальную мощь.
Подобно весеннему разливу, они затопили бескрайние равнины юга нашей земли и докатились до владений греков.
Дикое изумрудное раздолье, и над ним, как призраки, неслись темно-багровые, в сполохах пожарищ всадники.
Розовые от вечерних зорь кони бесшумно скользили в сизой мгле…
Казалось, что этот колдовской полет нельзя было остановить, так неудержим и неумолим был этот бег…
И когда над степью вставал бесстрашный бледный месяц, он видел внизу, в степи тысячи алых звезд…
Едкая гарь от костров и медоносный аромат полевых трав и цветов сливались с терпким запахом конского и людского пота, кобыльего молока.
Гребень из кургана Солоха.
Скифы…
Геродот пишет:
«По рассказам скифов, народ их моложе всех. Они, скифы, говорят, что их отец Зевс, а мать — дочь реки Борисфена, Днепра, земли их необъятны и богаты.
В области, лежащей еще дальше к северу, — говорит Геродот, — от земли скифов, как передают, нельзя ничего видеть, и туда невозможно проникнуть из-за летающих перьев. И действительно, земля и воздух там полны перьев, а это-то и мешает зрению».
Вот как в легендах описан снег.
Еще один миф, изложенный Геродотом.
Однажды Геракл, гоня быков Гериона, прибыл в неведомую страну скифов. Там его застали непогода и холод. Закутавшись в львиную шкуру, он заснул, а в это время его упряжные кони (он пустил их пастись) чудесным образом исчезли…
Геракл, проснувшись, стал искать коней и, проблуждав долго, прибрел к пещере, в которой он нашел дивное существо смешанной породы — полудеву-полузмею.
Он спросил у нее о своих конях.
Та засмеялась и сказала, что кони у нее. Но она не отдаст их, если Геракл не станет ее мужем.
Так и было.
Но Геракл томился и скучал. Тогда женщина отдала коней и сказала:
«Вот у меня три твоих сына, что мне с ними делать?»
«Когда увидишь, — отвечал Геракл, — что сыновья мои возмужали, то лучше всего поступи так: посмотри, кто из них сможет вот так натянуть мой лук и опоясаться моим поясом.
Забегая вперед, скажем, что это смог сделать младший сын, по имени Скиф. Он носил на поясе золотую чашу.
Изображение его матери вы могли увидеть на выставке.
«Праматерь скифов»…
Спокойно, улыбчиво лицо богини.
Она знает силу своих чар. Полногубая, с открытым лицом, обрамленным прядями длинных волнистых волос.
Змееногая.
Одетая в свободные, с просторными складками одежды. Змеи венчают ее убор и как бы заканчивают композицию налобника.
Да и налобника вихрастого скифского коня с распущенной гривой, мчащегося по степям Придонья.
Пектораль из Царского кургана. Фрагмент.
Каждый скиф знал, что он сын этой непобедимой и мудрой богини.
Знал и верил.
Пустынный центральный белый зал музея. Экспозиция «Скифского золота»…
Раскрывается тяжелая стальная дверь сейфа…
И вот у меня в руках «находка века» — знаменитая, прославленная пектораль из Царского кургана, похожая на сдвинутый золотой серп луны, редчайшая по ювелирной точности реалистического изображения людей, цветов, зверей, чудовищ.
Я вглядываюсь в три ряда изображений: быт племени, степь и битва зверей и чудовищ…
Вьются, вьются полевые цветы, стрекочут в степи кузнечики, лают собаки, блеют овцы, звенит, звенит струя молока, крякает утка — звуки мирной жизни…
И опять взгляд скользит вдоль по трем золотым рядам — жеребенок сосет матку, теленок пьет молоко, шьют рубаху скифы, в правой руке бородатого дяди иголка с ниткой, рядом колчан — драгоценный горит.
Его можно разглядеть подробней на одной из витрин…
Как современны эти бородатые длинноволосые мужчины!
Мы их встречаем на улицах Европы и Америки, а порою у нас.
Мода движется по спирали.
Время, часы истории идут вперед…
На небольшом пространстве пекторали — цепь трагедий: лев убивает оленя, грифоны терзают лошадей, пантера нападает на кабана, собака гонит зайца.
Таков внешний круг пекторали рядом с кругом мира — цветами и юными соколами.
И еще круг — летит утка, чешется телок, блеет козел, упрямится овца перед дойкой. Сидит, задумавшись, перед кувшином скиф…
Во всем скрыто движение — наблюденная жизнь, — выполненное с редким изяществом и соблюдением внутреннего какого-то бесхитростного благородства.
Безусловно, пектораль — шедевр мирового класса.
Это потрясающей силы документ времени, в котором будто слышен то прерывистый, то мерный пульс бытия…
Как-то Гоголь писал, что в малой вещи может быть заключено большое историческое содержание.
Эти слова как нельзя более подходят к этой редкостной находке археологов.
Пектораль энциклопедична по глубине и правдивости информационного материала, отражающего, как в зеркале, жизнь и легенды целого народа.
Собака, заяц «кузнечики… И мне вдруг приходит на память запись Геродота о походе царя Дария на скифов.
Вот вкратце этот рассказ.
В истории мира многое связано с образами женщин… Так, однажды великий царь Дарий беседовал со своей супругой Атоссой, которая с присущей слабому полу прямотой высказала молодому повелителю, что ему пора прославить себя великими подвигами.
— Жена! — ответил Дарий. — Все, о чем ты говоришь, я и сам думаю совершить. Я ведь собираюсь перекинуть мост с нашего материка на другой и идти на скифов.
Не будем описывать дальнейшие перипетии разговора с лукавой Атоссой. Суть дела в том, что через некоторое отмеренное судьбой время Дарий начал свой поход на скифов. Он привел после многих событий свои войска к берегам реки Теар.
Расположившись станом у бегущих вод, царь велел воздвигнуть столб с надписью:
«Источники Теара дают наилучшую и прекраснейшую воду из всех рек. К ним прибыл походом на скифов наилучший и самый доблестный из всех людей Дарий, сын Гистаспа».
Поставив себе этот скромный монумент, Дарий повел своих воинов к Истру — Дунаю. Перейдя широкую реку, воины хотели сломать мост, но советники отговорили царя.
Мост оставили.
Аргумент был прост: скифов трудно найти и настичь, можно заблудиться и погибнуть без переправы.
Тем временем скифы, посоветовавшись с соседними племенами и узнав от них, что поддержки ждать нечего, стали действовать по-своему. Они решили не вступать с противником в генеральное сражение.
Скифы стали медленно отступать, угоняя скот, засыпая колодцы и источники, уничтожая траву.
Они отходили к Донцу — Танаису и Азовскому морю — озеру Меотида.
Войска Дария видели только хвост скифской конницы, увлекавшей врага в глубь степей.
Так без единого сражения полчища Дария оказались на пустынных землях у реки Сал-Оар и Дона — Танаиса.
Потом скифы, находясь все время впереди на день перехода, отступили на север и завели противника на землю мелан-хленов, андрофагов, невров. Эти племена в страхе бежали, а скифы заманивали полчища Дария все дальше в свою землю.
Конца войне не было видно, и Дарий написал царю скифов Иданфирсу письмо:
«Чудак! Зачем ты все время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор?.Далее Дарий предлагал Иданфирсу либо сражаться, либо сдаться.
Ответ гласил:
Я и прежде никогда не бежал из страха перед кем-либо и теперь убегаю не от тебя… У нас нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили с вами в бой немедленно… Тебе же вместо даров — земли и воды — я пошлю другие дары, которые ты заслуживаешь..
Сурово и с огромным достоинством ответил скиф всемогущему Дарию.
Шло время, и персы гибли от лишений и нужд. И вот настал день, когда в стан Дария прибыл глашатай и привез странные дары царю — птицу, мышь, лягушку и пять стрел; ничего не объяснив, он умчался…
Собрали совет.
И после долгих споров мудрецы так расшифровали эту загадку:
«Если вы, персы, как птицы, не улетите в небо, или, как мыши, не зароетесь в землю, или, как лягушки, не поскачете в болото, то не вернетесь назад, пораженные этими стрелами».
После этого отряд скифов отправился к Истру — Дунаю и упросил охранявших мост ионян уйти, разрушив переправы.
Они обещали…
Тогда скифы стали готовиться к решительному открытому бою с врагом.
…И вот я живо представляю себе картину «Перед сражением».
Утро.
Свежий колючий ветер гонит волны седого ковыля. Сомкнули ряды конники, тесно стали отряды скифской пехоты.
Пектораль из Царского кургана. Деталь.
Ждут сигнала…
Вот-вот начнется страшная битва с жестоким и сильным врагом.
И вдруг… сквозь ряды скифов проскочил заяц. Воины тут же бросились за ним.
Немая тишина утренней степи взорвалась от веселых криков погони. Дарий спросил, что это за шум у неприятеля.
Узнав правду, царь сказал: эти люди глубоко презирают нас, и мне теперь ясно — мы правильно рассуждали о скифских дарах (лягушка, мышь и пр.).
Я сам вижу, в каком положении наши дела…
И персы отступили с поля боя, оставив раненых и скот.
Вечером полки ушли, а оставленные разожгли костры, скот ревел, и этим они обманули скифов…
Однако вскоре ложь была раскрыта, и отряды скифов помчались коротким путем к переправе через Истр — Дунай, чтобы отрезать путь к отступлению Дария.
Они застали у реки ионян и… неразрушенную переправу.
Скифов предали.
Тогда они стали стыдить лжецов.
Ведь те поклялись сломать переправу.
И снова, получив клятвы и заверения в верности, скифы удалились на поиски войск Дария, а ионяне еще раз солгали.
Они разрушили лишь часть моста у скифского берега.
На длину полета стрелы…
И стали ждать…
Ночь.
Тишина. В непроглядном мраке катит свои воды Истр. Войска Дария, изможденные бегством, застыли на берегу.
Ужас объял их. Моста не было.
Переправа была разрушена.
Позади земля скифов. Голод и ужас неизвестности. Впереди желанная цель.
Но моста нет…
Зажгли факелы, и кровавые языки заплясали на воде.
Великий Дарий приказал найти египтянина, обладавшего зычным голосом.
«Зови ионянина Гистиея», — повелел царь.
Несметные полчища застыли…
Египтянин подошел к самой воде. Черная влага мерцала у его ног. Жуткая тишина ползла по берегу. Ни шороха, ни звука.
Пантера. Бляха.
«Гистией, Гистией, Гистией!» — трижды проревел египтянин и без сил упал на песок.
«Гистией, Гистией!» — прокатилось по Истру и замерло вдали.
«Гистией!» — ответило коварное эхо… И вновь молчание…
И вдруг, как в сказке, из ночной мглы показались корабли.
Плыл Гистией, чтобы помочь перевозу войска и наведению моста.
Дарий и его войска были спасены от верной гибели.
Правда, история не всегда прощает предательство. Вскоре расторопный ионянин Гистией был убит персами…
Может быть, не стоило тревожить страницы летописи Геродота, если бы они не давали нам такой полной картины того времени, в котором причудливо сплетались жестокие реалии и романтика легенд и сказок.
Чего стоит эта история с дарами-загадками скифов или простодушный по своей достоверности факт с охотой на зайца, сыгравшего такую роль!
Я на миг представляю себе эти многотысячные полки скифов, сверкающие золотыми украшениями, колчанами-горитами, бляхами, насечками…
Так оживают экспонаты стендов выставки.
Так становится понятной чудесная пектораль.
Собака гонит зайца.
Лев и пантера, разрывающие кабана.
И многое другое…
Есть еще одна неоценимая черта строк истории Геродота. Они рождают поток ассоциаций во времени значительно более близком.
Эти фальшивые клятвы и нарушенные договора.
Трусость и подлость. Храбрость и честь.
Все это будто описано не века и века назад, а совсем недавно…
Но вернемся еще раз к нашим скифским экспонатам, дающим такую пищу для раздумий и преподносящим истинную радость познания.
Пектораль… Я вслушиваюсь, вглядываюсь в это чудо пластики… Летит высоко в небе птица. Что-то напевает веселый скиф. Сосет вымя матери теленок. Ржет молодая кобылица, кормит жеребенка. Доит корову скиф. Спит коза… И снова летит птица.
Поток жизни… Будни, пахнущие полынным горьким ветром, кострами, молоком, потом.
Пектораль — незамкнутый круг.
На миг остановился бег бытия… И снова вьются цветы, щебечут птицы, стрекочут кузнечики…
Двое скифов. О чем они так увлеченно беседуют?
Рядом битва коней с грифонами. Они раздирают своими страшными когтями нежную плоть. Горячую, живую. Не символизирует ли это битву скифов с врагами?..
Рядом пантера и лев убивают дикого кабана.
Художник дает полный простор зрителю.
Думай. Обобщай…
Искусство Древней Греции внесло свою красоту в первозданный мир скифов, и от этого соединения античной мудрости с буйной и простодушной фантазией детей степи родилось нечто небывалое, оригинальное, художественное…
Казалось, в этой золотой пекторали использован привычный декор античности, но какой новый аромат, какую новую окраску лиричности обретают эти заученные завитки и орнаменты под талантливой рукой мастера!
Как странны и в то же время чудесны неожиданные сочетания совершенно полярных сюжетов в рамках одной композиции. Этот контраст мирного жанра со страшной картиной кровавых схваток возможен лишь в творчестве новом, своеобычном. И, безусловно, сложность сплетения фигур, их ракурсы говорят о высочайшем уровне мастерства.
Греческая античность…
Ее влияние на детей степей было довольно сильно.
Но скифы строго охраняли свой образ жизни.
Они покупали греческие изделия и заказывали художникам, мастерам многие предметы домашнего обихода.
Украшали оружие и боевые доспехи.
Но скифы жестоко наказывали своих людей, изменивших обычаям и законам. Так они сохраняли самобытность и цельность своего народа.
Греки и скифы…
Скифы, греки и славяне?
Являются ли скифы нашими предками? На этот вопрос ответить крайне сложно.
Такой большой поэт, как Блок, мог утвердительно сказать:
«Да, скифы — мы!»
Но это не аксиома. Это всего лишь поэтический домысел.
Но что достоверно — скифы жили на нашей земле, они оставили нам любовь к песням, к быстрой езде, к тому размаху, который поражает в русском характере.
Умение выжидать, упорство в достижении цели, веселость нрава, храбрость…
Где-то мы стоим на пороге истины.
Но фундаментальная наука должна иметь достойные доказательства.
Многое уже сделано, но многое еще надо совершить.
Такова правда.
Существуют фантастические догадки о том, что герой греческих мифов Ахиллес — славянин. Но оставим споры об этом специалистам-историкам, как ни заманчиво сказать «да!».
Витрины… витрины…
Бронзовый переносный потемневший котел. Бронзовые тяжелые наконечники стрел, похожие на ультрасовременные формы супер реактивных самолетов или ракет…
Войлочные ковры, чепраки, крытые тканью, — все эти предметы показывают нам походный быт кочевников, связанный с постоянным движением.
Мир и война жили бок о бок в судьбе скифов.
Они не искали битв, но само время требовало защиты от набегов воинственных соседних племен, не давало ни минуты покоя…
В витрине — маленькие золотые украшения-бляшки.
Петру Первому преподнесли в подарок золотую бляшку — первую из найденных в земле Тобольской губернии.
Царь немедля повелел создать «сибирскую коллекцию» и собрать ее в Кунсткамере.
Так, по существу, было положено начало нашей отечественной археологии.
На черном бархате лежит золотая пантера.
Древняя ночь блестит в ее черном зрачке.
Зверь поджал могучие лапы.
Напрягся, как. пружина, тяжелый хвост бьет по крутым бокам хищника.
Амфора. Деталь.
Страшен оскал клыков.
Еще миг — и с диким рычанием пантера прыгнет и разорвет жертву…
Но что это? На гладкой поверхности золотой лопатки зверя темная ямка. Глубокая вмятина, как кратер лунного метеорита… В одно мгновение словно упала пелена веков, и я услышал пение стрелы, летящей из огненной гущи битвы.
До меня долетел острый визжащий звук удара металла о металл.
Но стрела упала, не пронзив щита, на котором когда-то возлежала могучая пантера, и воин-скиф был спасен… Такова строка ненаписанной истории…
Пантера перед прыжком — образ, любимый скифами. Они видели в этом изображении что-то близкое своей судьбе — судьбе кочевника, вечно напряженного, ждущего в любой миг опасности, а может, и гибели, и готового к отпору, к битве. Скифам было не занимать храбрости.
… Может быть, олень, этот гордый круторогий зверь, собрав в клубок свои могучие мышцы, прижав к спине рога, летит в прыжке, спасаясь от пантеры… Я не знаю. Хотя возможно, что оленя сейчас догонит стрела охотника и он падет, взрывая землю… Все это было давно.
Но одно ясно сегодня. Ни одно фото, ни одна кинокамера не может дать такой символики стремительности, полета, ужаса смерти, заложенного в широко раскрытых глазах, состояния страшной опасности, битвы за жизнь.
С какой первобытной силой изваян этот олень!
Он как бы стал уже художественным знаком покоренной беды или преодоленной гибели.
Это мог создать только большой художник.
Гребень из кургана Солоха, созданный за пять веков до нашей эры. Взгляните на этот маленький золотой Парфенон.
Все есть в нем: и фронтон со сражающимися воинами, и тонкие, ажурные колонны.
Самое неожиданное — этот гребень никак не является предметом женского обихода.
Он должен был расчесывать… бороду сурового воина.
Такова истина, а мне, грешному, уже чудилось, как ведут беседу скифские девы, раскинув по плечам волнистые косы…
Даешься диву — сколько энергии, таланта, мастерства вложено в этот в общем-то довольно прозаический предмет.
Амфора.
Вот еще один пример, что скука в искусстве вызвана не лапидарностью заданной темы, а порою нежеланием, неумением вложить душу и выдумку в любую полезную человеку вещь…
Такой урок нам дает скифский мастер, один из первых дизайнеров Земли.
Глухо шумит белый зал музея. Шорох шагов.
Неясный говор, шепот сливаются в некий гул, и тебе вдруг начинает казаться, что ты слышишь и ощущаешь незримый и неосознанный бег времени.
В этом упорном, напряженном внимании людей, в их порою наивном желании сразу понять и как бы проникнуть в загадку чужой и далекой эпохи, в их поистине глубоко человеческом стремлении познать суть творчества далеких предков и есть та постоянная любознательность, которая движет человечество, всех — от мала до велика — вперед…
История — это воистину дар для пытливых и разумных зрителей и читателей.
Посмотрите, сколько молодых напряженных, с глубокими складками раздумий лиц находятся у витрин выставки «Скифы».
Сколько желания постичь, убедиться в правоте или неправоте всяких теорий заложено в эти думы!
Как сияют глаза при виде сокровищ мировой культуры, найденных на нашей Земле!
В этом — истинная гордость большого и мощного народа.
Я вижу слезы радости на глазах людей пожилых: буйное, жизнерадостное искусство скифов вернуло им молодость, заставило быстрее бежать кровь, вдохнуло новые силы, энергию.
Встреча с искусством как бы вернула им частичку юности, заставила вспомнить прежние яркие страницы бытия.
Да, поистине всесильна магия красоты, созданной в незапамятные, далекие времена.
И, как ни странно, вся эта атмосфера реальности ювелирного исполнения, а с другой стороны — сказочности мира легенд и мифов, оказывалась близка зрителю. Потому что за всем этим стояла родная природа — огромные бескрайние степи, леса и реки нашей Отчизны, и дух этих просторов был близок и дорог по сути почти каждому посетителю. И, пожалуй, это было наиболее убедительным ответом на все споры ученых мужей…
Выставка «Скифское золото» в Соединенных Штатах Америки пользовалась огромным успехом. Страницы прессы широко освещали грандиозную удачу этой экспозиции, устроенной в рамках культурного обмена между двумя странами. Зрители оставили восторженные отклики в книге записей…
… На фоне черного неба — бархата витрин-как бы восходят десятки раскаленных золотых звезд далекой эпохи, и их мерцание отражается на лицах тысяч людей…
Холодный свет зимнего московского солнца, струящийся через стекла плафона, никак не может пригасить эти сверкающие звезды скифского искусства.
… Не хотят люди уходить из колдовского мира старины. Им хочется еще и еще подышать воздухом древних степей.
Раздается продолжительный звонок…
Свет юпитеров гаснет.
Синие глубокие сумерки входят в зал.
— Время истекло! — гулко разносятся слова в белом зале.
И все же стоит длинная очередь.
И сотни людей проходят мимо золотого месяца пекторали.
И я вижу отраженный свет прекрасного на лицах.
Гаснет московский вечер…
Меркнет плафон.
И все ярче и ярче разгораются огни творений «Скифского золота».
Они не меркнут.
Двадцать с лишним веков отделяют нас от поры их рождения, но ни мгла подземного заточения, ни всесильная машина времени не могли погасить вечную красоту искусства древних скифов…
Резко звенит последний звонок…
И снова мы в двадцатом веке.
До свидания, скифы!
Троица