НИКОЛАЙ ГЕ
НИКОЛАЙ ГЕ
Несчастье рано вошло в судьбу маленького Коли Ге. Он стал в три месяца сиротой. Всю жизнь благодарная память художника Ге будет сохранять образ доброй няни, заменившей ему мать.
Тридцатые годы прошлого века. Крепостное право… Через много лет уже известный живописец вспоминает картины детства:
«Присела на пол милая няня, мальчик обнял ее, увидел знакомые большие голубые глаза, целует их, плачет.
Стало жалко няне и себя и питомца.
«Ничего, ничего, я так».
«Нет, расскажи».
Няня быстро встает и показывает питомцу тело, все избитое, израненное».
Не раз приходилось мальчику защищать свою любимицу от истязаний управителя- наследника аракчеевщины, насаждавшего «палочное варварство».
Никогда он не забудет, как однажды отец подкатил к дому на бричке.
И среди разгружаемых вещей, в мешке, маленький мальчик Платошка.
Отец купил его за двадцать пять рублей…
Николаевский режим.
Он оставил глубокие следы в памяти будущего живописца:
«Еще одно тяжелое воспоминание: сижу я с няней у окна, против дома площадь, на ней учат солдат.
Солдаты… ходят правильными квадратами, линиями, — и вот вдруг выносят одного.
Что с ним?
Его страшно били и потом вынесли замертво».
Палки, кнут, розги — эти слагаемые сопровождали Николая Ге и в гимназии.
Вот образ надзирателя:
«Он бил квадратной линейкой, и один раз разломал ее на чьей-то голове. Он рвал уши, — завиток уха отделялся трещиной, которая покрывалась постоянным струпом..
Зрелый мастер через многие годы пишет с чувством горечи: «В наше время один из известных литераторов, наверное, не злой человек, соболезновал, что нельзя сечь или что мало секут».
Было бы неверно вообразить, что маленький Ге не ощущал красоту природы, не замечал хороших людей, окружавших его. Он видел все.
Его записки рисуют нам светлую сцену детства: «Рано утром я проснулся. Маленькая комната-спальня вся залита солнцем. Дверь растворена прямо в садик. Канарейки поют во весь голос».
Спустя пол века с лишним, накануне смерти, он снова так же остро, по-детски первозданно увидит природу.
И напишет полотно, ставшее ныне жемчужиной Третьяковской галереи, — женщину у отворенного в сад окна.
Картину, в которой выразит свой безмерный восторг перед радостью бытия.
Николай Ге начал рано рисовать.
У колыбели юного таланта стоял скромный неудачник — преподаватель рисования в гимназии.
Через много лет, обремененный золотыми медалями Академии художеств, Николай проездом заглянет к старому учителю в Киев…
Состоится трогательная встреча. «Он мне сказал грустным голосом: «Я знал, что ты будешь художником, я тебе не говорил этого, я боялся тебя соблазнить. Нет больше горя, как быть художником!»
К счастью, Николай Ге, пережив тяжелое детство, все же стал живописцем.
В этом ему помогли добрые люди, и среди них первая — няня.
Крепостная русская женщина.
Тайная вечеря.
«Добрая, милая няня, — восклицает художник, — равной тебе не встречал я более. Никогда тебя не забуду. Ты своей чистой, кроткой народной любовью осенила мое младенчество и завещала мне чуткость к чужому горю».
Слезы няни, стоны крепостных на барской конюшне, свист кнута и розг.
Эти видения отрочества родят в его душе протест против насилия, любовь к народу, которые найдут выражение в полотнах гневных и страстных.
Художник станет черпать сюжеты из легенд далекой древности, но его картины будут волновать современников, поражая остротой композиции и глубиной философских проблем.
«Тайная вечеря». Больше ста лет отделяют нас от того дня, когда молодой Ге окончил это полотно.
И глядя сегодня на картину, трудно понять, почему этот классический по форме, удивительно гармоничный по колориту холст вызвал такую бурную реакцию разных кругов общества, такие полярные мнения.
Вернемся в далекий 1863 год.
Долгожданный Ге, предваряемый молвой, прославившей картину, приезжает из Флоренции в Санкт-Петербург.
Немедля доставили художника и его холст в Академию.
Распаковали «Вечерю», натянули на подрамник. Почтенные профессора и академики не стали ждать утра, приказали зажечь свечи…
Трепетный свет озарил полотно.
Все замерли пораженные.
Живая встала перед ошеломленными мастерами сцена из древней легенды…
Будто зазвучали под гулкими сводами слова: «Один из вас предаст меня».
Совет профессоров Академии, не сходя с места, торжественно присуждает Ге звание профессора, что по регламенту было выше звания академика.
Итак, триумф! Картина выставлена в Академии, тысячи петербуржцев вереницей проходят перед холстом, ставшим в считанные дни легендарным.
Но все ли было так гладко?
Вот один из отзывов на «Вечерю». Скульптор Рамазанов в «Современной летописи» писал: «Ге первый из живописцев намеренно отнял у величайшего из мировых событий его божественность. Художник сумел угодить ходячим современным идеям и вкусам… он воплотил материализм и нигилизм, проникший у нас всюду, даже в искусство».
Портрет писателя А. И. Герцена.
Тут явно пахнет острогом!..
Однако не эти отзывы определяли успех или неуспех полотна. Картина была великолепна, это понимали почти все.
Однажды профессор Тон (строитель собора Спаса в Москве) сказал ему:
«Вы необыкновенно чувствуете живописную правду, силу. Напишите в моей церкви, в Москве, св. Александра Невского, возьмите сколько хотите». — «Я не могу писать теперь такую вещь, — возражал Ге, — я занят другим. Александр Невский для меня дорогой святой, но я его теперь не вижу, у меня другие задачи». — «А, я знаю, почему вы не хотите. Вы революционер. Вы антимонархист». — «Не знаю, почему в этом вы видите революционный взгляд?» — «В вас верят юноши, вот почему вы не хотите взять этого заказа». — «Я не знал, — отвечал Ге, — что юноши верят в меня, но если это так, тогда я свято сохраню их веру и не поддамся соблазну...»
Стасов объясняет остроту этого диалога: профессор Тон предложил Ге написать образ Александра Невского с лицом здравствующего императора Александра II.
Есть еще одна важная подробность в создании «Вечери». Как стало известно, художник использовал при поисках образа Христа для картины знаменитую фотографию — портрет Герцена.
И это было сделано не случайно, ибо Герцен и Белинский, по свидетельству самого художника, для него «были самыми близкими по душе и самыми влиятельными».
Вскоре в Италии Ге напишет портрет Герцена, вошедший в золотой фонд русской реалистической школы. О качестве портрета лучше всего сказал сам Герцен: «... по-рембрандтовски написан».
Однажды к Николаю Николаевичу Ге, когда он находился в зените успеха «Тайной вечери», пришел ученик Академии художеств Иван Крамской посоветоваться душевно, нравственно, правильно ли взбунтовались четырнадцать выпускников Академии, отказавшись участвовать в конкурсе на золотую медаль. Ге взволнованно заявил, что ежели бы он был с ними, то сделал бы то же.
Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе.
Так началась духовная близость двух больших русских художников.
Профессор Тон, обозвавший Ге «антимонархистом», без обиняков заявил после «бунта» в Академии Крамскому:
«Случись это прежде, вас бы всех в солдаты!»
Прошло семь лет. Ге побывал в Италии, написал там несколько картин, не имевших успеха, и вернулся навсегда на Родину, в Россию.
Семидесятые годы... Они были годами становления крупнейшего русского прогрессивного объединения художников — Товарищества передвижных художественных выставок. Стасов особенно подчеркивает роль Ге в организации Товарищества:
«Мясоедов и вслед за ним Ге, приехавший в то время назад в Россию, выговорил недостававшее слово, и все тотчас же встало и пошло, колеса завертелись, машина двинулась могучим взмахом вперед».
В 1871 году открылась Первая передвижная выставка. Трудно сегодня переоценить роль этого движения, в котором участвовали такие мастера русской живописи, как Репин, Суриков, Перов, Крамской, Ге, Саврасов, Левитан и многие другие.
Первая передвижная имела небывалый успех. Крамской писал:
«Перов и Ге, а особенно Ге, одни суть выставка».
И далее в другом письме: «Ге царит решительно».
Полотно Николая Ге на этой выставке — «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», — ставшее ныне классикой. .
«Мастерская художника Ге на его хуторе Плиски». Выцветшее старое фото тона сепии.
Большая комната с верхним светом, с высокими окнами, выходящими в сад. Картины, картины, картины.
Огромный мольберт на переднем плане.
Холсты, холсты, повернутые к стене, приставленные к шкафам, к мольбертам.
Слепки антиков.
На полу валяются толстые веревки (видно, ими привязывал модели, когда писал «Распятие»).
Сосуды, драпировки.
В центре мастерской начатое полотно — знаменитая «Голгофа». .
Слева в глубине «Портрет Н. Петрункевич», настолько живо и сочно написанный, что кажется реальной женщиной, стоящей у растворенного окна.
Справа на мольберте виднеется «Совесть». .
На одном из подготовленных огромных подрамников приколот в углу «Автопортрет» — седой старик с всклокоченной бородой. .
Три шедевра.
Самого хозяина мастерской на фото нет. .
Возможно, он ушел в один из своих походов в простой русской рубахе, поношенном костюме, с котомкой за плечами.
Ге — человек удивительной судьбы. Вот уже прошло много лет, как он в расцвете сил и дарования бросил шумный Петербург, суету и пустословие и «сбежал» на этот хутор. Он знал, что его ждут трудности.
«Лучше в лишениях окончить, — писал Ге, — но не изменять своей веры и своих убеждений. Я чист и считаю себя счастливым человеком, а помирать все равно, что на золотом ложе или под воротами…»
Да, на первых порах было совсем нелегко, но художник не сдавался. Он вел хозяйство, сажал деревья, работал в поле и... даже клал печи. Вот запись, рассказывающая о тех днях: «Я делал печь бедной семье у себя в хуторе, и это время было для меня самое радостное в жизни. И кто это выдумал, что мужики и бабы, вообще простой люд, грубы и невежественны? Это не только ложь, но, я подозреваю, злостная ложь. Я не встречал такой деликатности и тонкости никогда нигде…»
Огромную роль в судьбе Ге сыграл Толстой, связь с которым крепла год от году и продолжалась до кончины живописца.
Замечательным свидетельством этой большой дружбы осталась переписка. Любовью, заботой о творчестве художника проникнуты письма Толстого.
Он боится, как бы фанатичный Ге, выполняя свой моральный подвиг, совсем не забросил бы живопись:
«Про вас ничего не знаю. И что-то мне все чудится, что вам было не совсем хорошо и что вы потому мало работали. Не дай бог. Ничто в нашем возрасте так не желательно, как то, чтобы вызревающие на нас плоды без бури и ненастья, а при тишине и солнце, падали мягко один за другим на землю. И вот я под вашим деревом стою, дожидаюсь…»
Ге отвечает Толстому:
«Не смущайтесь, что я на время оставил работу. Я опять принимаюсь, я не могу жизнь, свое сознание отделять от работы. Я столько пережил в это время, столько переродился, что от этой работы только выиграл, ежели бог это позволит, я действительно вас порадую работой художественной. Искренно только и можно работать, по-моему, но еще нужно жить тем, что хочешь сказать.
И это были не просто слова. Ге пережил на хуторе Плиски свое второе рождение как художник.
Несколько лет творческой немоты напрягли внутреннюю энергию мастера, и в восьмидесятых годах начинается последний, лучший период в его искусстве.
Он создает свои шедевры — «Что есть истина?», «Распятие», «Голгофа», чудесные портретные работы.
Подобный поздний взлет живописи доступен только немногим мастерам, способным сохранять в преклонные годы юношеское сердце, глаз ребенка и мудрость.
… Накаленные, словно сплавленные в жарком огне цвета горят на поздних полотнах Ге. Пламя янтарных, золотых, желтых красок соседствует с оранжевыми, пурпурными, рдяными колерами. .
Но это не значит, что художник избегает холодных тонов.
Пожалуй, мало у кого из живописцев мира так звучат бирюзовые, лазурные, синие цвета, как у Николая Ге.
В борении холодных и теплых цветов, в борьбе света и тени, в романтической взволнованности композиций весь художник Ге — мятущийся, ищущий.
Его полотна всегда поражают новизной, неожиданностью решения.
Нервная, эмоциональная манера письма заставляет зрителя пытаться активно осмыслить сложный язык его картины.
Ярок, не схож ни с кем колорит Ге.
Удивительно точно найдены состояния природы.
Лунная ночь.
Раскаленный полдень. Раннее прохладное утро. .
Всегда предельно выражены метафора, символ, задуманные художником. Мужествен, лаконичен почерк его последних холстов.
Портрет писателя Л.Н. Толстого.
Ге, пожалуй, как никто в русском искусстве, постиг тайны рембрандтовского колдовства.
В его полотнах разлит поистине магический свет, его образы живут в предельно обостренной, накаленной высокими страстями атмосфере.
Холсты последних лет творчества живописца — симфонии борьбы зла и добра, света и тьмы.
Порою, глядя на творения Ге, будто слышишь музыку Скрябина — гневную, неистовую и нежную. .
«Что есть истина?»... Пилат — наместник Рима. В складках белой тоги, облегающей фигуру патриция, все самодовольство Рима — владыки античного мира.
Я слышу топот шлемоблещущих когорт империи, я слышу рев военных труб, стоны рабов и скрежет цепей.
Пилат торжествует. Холеный, источающий благополучие. Полный иронии и скепсиса.
«Что есть истина?» Великий Рим не дал ему ответа.
Неужели этот оборванный нищий, стоящий на пороге лютой казни, может дать ответ?
Льются лучи нестерпимо жестокого солнца на раскаленные плиты мозаичной мостовой. Сверкающий меч света положил грань между жизнью и смертью.
Там, в огнедышащей тени, осужденный пророк.
Взгляд его, испепеляющий, спокойный, поражает, не забывается никогда.
Христос Ге — апостол страждущих и нищих — бесконечно далек от канонических засахаренных изображений Спасителя, принятого церковниками.
И церковники, а вместе с ними власть предержащие восстали.
Победоносцев, обер-прокурор и духовный наставник Александра III, доносил царю, что художник Ге поселился у Льва Толстого. Сошлись два безбожника... Касательно картины «Что есть истина?» обер-фискал писал, что полотно оскорбляет религиозное чувство и несомненно тенденциозно!
Предложение — убрать с глаз публики картину. .
На письме Победоносцева начертана Александром III резолюция: «Картина отвратительная…»
«Что есть истина?»
Картину сняли.
Лев Толстой по-другому оценил полотно.
«Достоинство картины, — писал он, — в том, что она правдива (реалистична, как говорят теперь) в самом настоящем значении этого слова. Христос такой, каким должен быть человек, которого мучили целую ночь и ведут мучить. И Пилат такой, каким должен быть губернатор теперь. Ге нашел в жизни Христа такой момент, который важен теперь для всех нас и повторяется везде во всем мире. И это верно исторически, и верно современно. .»
Не обошлось и без курьезов. Ге, взбешенный причитаниями светской дамы, сетовавшей, что-де Христос на его холсте «Что есть истина?» некрасив, ответил ей:
«Христос, сударыня, не лошадь и не корова, чтобы ему быть красивым. Я до сих пор не знаю ничего лучше человеческого лица, если оно не урод, разумеется. Да притом человек, которого били целую ночь, не мог походить на розу.
«…Вся моя работа до сих пор, — пишет Ге за год до смерти, — состояла в том, что я пробовал все то, чего «не нужно делать», и, наконец, дошел до того, что «нужно сделать», что ужасно просто и что стоит очень давно, т. е. что вечно».
В этих строках нет ни тени кокетства художника, знающего себе цену.
Грандиозность духовного горизонта Ге в том, что он был всю жизнь предельно правдив.
Жить для него — это вновь и вновь рождаться в своих полотнах.
И последние его годы отмечены необычайным взлетом творчества. И это озарение подготовлено долгим, мучительным путем осмысления явлений бытия.
«Портрет Наталии Ивановны Петрункевич». Молодая женщина читает книгу у открытого в сад окна.
Как по вечерней глади озера неслышно бегут мимолетные блики плывущих облаков, так и в этом холсте, будто гонимые неумолимым роком, неслышно скользят легкие тени раздумий, печали, мечты. .
Это полотно — целый мир.
Портрет Н. И. Петрункевич.
Бездну ассоциаций, сложную гамму чувств рождает художник, создав внешне статичную композицию. Но покой, с первого взгляда властвующий на холсте, только кажущийся.
В глубоких тенях, в тишине старого дома, в тяжелых складках платья, в самом силуэте женщины неуловимо скрыта напряженность.
Как будто ощущаешь бег неумолимого времени, отсчитывающего меру радостей и невосполнимых потерь.
За окном жизнь.
Скользят по дорожке прозрачные блики солнца. Они зовут нас в глубину сада, в зеленую прохладу деревьев.
Прошелестела страница книги. Вздохнула женщина.
Пробежал ветерок. Зашептали листья. .
Неуловимые миги бытия... Где-то в лазоревой выси яростно светит летнее солнце, где-то в просторной степи гудит вольный ветер. Где-то кипит жизнь. .
В старом доме тишина.
Пробили часы.
Проскрипел паркет. Кто-то прошел по комнатам.
В саду прокричала кукушка. .
Еле заметная, чуть грустная улыбка осеняет юное лицо. Чуть приподняты дуги бровей. Тончайшие интонации чувств улавливает мудрый художник. И эта объемность зрения живописца сообщается нам. Мы начинаем вместе с Николаем Ге бродить по тенистым аллеям запущенного сада, любоваться игрой света и тени, холодных и теплых тонов зелени.
Начинаем зорче видеть чудесный мир, окружающий нас, учимся у живописца доброте, приобщаемся к чувству прекрасного.
Ге бесконечно любил природу. Он часто говорил, что сумасшедшие те, которые не находят, что лучше всего на свете весна, сад, деревья, птицы, трава. .
Да. Красота нужна человеку!.
И она особенно нужна сегодня, когда зрители музеев и выставок вот уже скоро столетие содрогаются от лицезрения уродства, когда в застекленных дворцах модерного искусства Запада, в роскошных залах пустынно, ибо люди устали от какофонии красок, от бесформенных опусов модернистов.
И тем более зримы огромные очереди у входов в музеи и галереи, экспонирующие классическое, реалистическое искусство. .
За чтением. Портрет жены.
Да, мир устал от кривляния, скандального эпатажа и фокусов. Об этом свидетельствуют многие явления в искусстве Европы и Америки.
Вот что писал президент Осеннего салона 1970 года в Париже Мак Авой, отмечая поворот в сторону реалистической живописи, заметный в залах «Гран-пале»:
«Время скандалов прошло... Хотя искать скандала — дело нетрудное и достойное презрения».
Лучше не скажешь!
Николай Ге... Бесконечно далеки от наших дней сюжеты многих его картин, большинство зрителей, особенно молодых, мало знают легенды, послужившие художнику канвой для его глубоких, философских холстов. Но такова сила реалистического искусства, таково обаяние пластики портретов, пейзажей, картин живописца, что мы воспринимаем их, как читаем сегодня стихи Пушкина и Фета, прозу Толстого и Тургенева, музыку Глинки и Скрябина.
Русская классика. .
Я глубоко верю, что настанет время, когда искусствоведение специально займется вопросом о роли русской живописи в становлении общего хода развития мирового искусства, о духовности, наполненности высокими идеями гуманизма творений Андрея Рублева, Александра Иванова, Василия Сурикова, Николая Ге и многих других замечательных художников нашей Родины.
Станковая картина подобна живому существу.
Она имеет свою судьбу.
Ее появление на свет обязательно связано с любовью к искусству, она рождается в муках, будучи вначале лишь чистым холстом, час за часом, день за днем, а иногда год за годом картина созревает в чреве творчества, и наконец наступает миг, когда, одетая в раму, появляется она перед людьми, юная, неповторимая, дышащая свежестью первооткрытия.
Потом у картины начинается биография: она поступает либо на выставки, либо в музей, может быть, попадает в руки коллекционера — собирателя живописи.
Словом, творение художника вступает в пору зрелости.
Иногда созревание продолжается веками, и вместе со временем холст переживает иногда годы славы, а порою его постигает забвение, и картина пылится во тьме непризнания.
Но приходит время, ее вновь открывают, она обретает как бы вторую юность. .
Впрочем, полотно понемногу стареет, подобно человеку или любому другому живому существу.
Да, да, постепенно краски меркнут, лаки, масла темнеют, холст покрывается морщинами, трещинами — кракелюрами.
Если обладатель произведения искусства рачителен и заботлив, тогда искусные реставраторы омолаживают картину, иногда переносят целиком весь красочный слой на новый холст — дублируют. .
И все же живопись со временем неумолимо дряхлеет.
Но ее старение лишь физическое, внешнее.
Ни трещины, ни пятна не могут погасить огонь вечной души искусства — того сердечного пламени, которое вложил в картину создатель-художник.
Еще одно, может быть, необычное сравнение.
Наукой доказано, что цветы, доныне считавшиеся неодушевленными и нечувствительными, реагируют не только на свет, влагу, тепло, но и на добро и зло, тянутся к тем, кто ухаживает за ними, чахнут и болеют, если их оставляют в небрежении.
Словом, им свойственны многие чудесные качества.
Все это подтверждено тончайшей современной аппаратурой.
Не менее сложна жизнь картины — этого цветка, созданного человеком.
Картина отвечает нам добром на внимание, она как бы раскрывается навстречу нам, если мы внимательно изучаем ее.
Тогда она отвечает нам любовью на любовь, отдает нам часть огромного духовного заряда, который вложил в нее когда-то художник. .
Эти слова, конечно, относятся лишь к полотнам, созданным большими живописцами, вложившими в свои создания огромный труд и глубокие чувства.
В. Перов. Портрет А. Саврасова