Клад из Куль-Обы
Клад из Куль-Обы
В последних числах декабря 1820 года некий грек — житель Керчи, добывая в окрестностях города камень для постройки, неожиданно наткнулся на древний склеп, построенный из тёсаных камней. Пробравшись в него, грек был буквально ослеплён массой находившихся в нём золотых предметов. Свод склепа, однако, был очень ненадёжен и грозил вот-вот рухнуть. Поспешно захватив один или два листка золота, несколько золотых пуговиц и глиняный сосуд, грек поспешил ретироваться.
Спустя несколько дней слухи о таинственном кладе наполнили Керчь. Через некоторое время, 12 января 1821 года, в склеп проникли матросы гребной флотилии, работавшие на добыче камня. Они захватили всё, что там находилось, и отнесли своему командиру капитан-лейтенанту Н. Ю. Патиниоти, по имени которого в историю вошли и находка, и сам древний курган, в котором она была обнаружена.
Патиниоти отослал золото графу де Ланжерону, тогдашнему генерал-губернатору Новороссийского края, от которого они позднее якобы поступили в Одесский музей. Далее все следы загадочной находки теряются. Сохранились лишь описания и рисунки вещей, в числе которых были массивный шейный обруч-гривна из электра (сплав золота и серебра), украшенный на концах львиными головками, два золотых браслета, небольшая электровая «статуйка» скифа с ритоном (рогом для питья вина) в руке и множество золотых нашивных бляшек. В склепе были также найдены медные котлы, большое количество бронзовых наконечников стрел и две глиняные амфоры. Судя по этим находкам, в склепе кургана Патиниоти было похоронено весьма знатное лицо, скорее всего — представитель высшей скифской знати. Клеймо на одной из амфор позволило довольно точно датировать захоронение: приблизительно середина IV века до н. э.
Находка сокровищ в кургане Патиниоти прошла совершенно незамеченной. Лишь значительно позже ею заинтересовались в связи с другой замечательной находкой, сделанной тоже случайно. Это открытие поразило современников невероятным богатством и огромным количеством драгоценных, дотоле невиданных вещей.
В марте 1830 года Главный штаб военных поселений принял решение переселить 108 семей отставных матросов из Севастополя в Керчь. За счёт казны для них предполагалось построить небольшие дешёвые дома. Поспешность, с какой следовало провести строительство, и стремление сократить расходы до минимума привели местное начальство к решению отрядить двести солдат резервного батальона Воронежского пехотного полка, расквартированного в крепости Еникале под Керчью, собирать камень на большом холме, расположенном в шести верстах от города по дороге на Феодосию и носившем название Куль-Оба, что по-татарски означает «холм пепла».
Местные жители уже давно использовали этот холм для добычи камня. Особенно широкие масштабы ломка камня на Куль-Обе приобрела в начале XIX века, когда в Керчи развернулось широкое строительство. Но несмотря на разрушения, Куль-Оба продолжала величественно возвышаться посреди окружающей степи.
Для постройки матросских домов требовалось добыть от трёхсот до четырёхсот кубических саженей камня. Работа началась в первых числах сентября, и, ввиду того что к наступлению зимы домики должны были быть готовы, офицеры торопили своих подчинённых. Вскоре, заготовив достаточное количество камня, солдаты прекратили работу. Лишь несколько человек было оставлено на холме для сбора щебня. При них в качестве наблюдателя состоял смотритель керченских соляных озёр Павел Дюбрюкс — большой любитель древностей, на свой страх и риск исследовавший множество древних курганов в окрестностях Керчи.
Интуиция и накопленный опыт подсказывали Дюбрюксу, что Куль-Оба представляет собой не естественное образование, а является искусственно насыпанным курганом. В таком случае под насыпью должна была находиться древняя гробница. «Занимаясь более четырнадцати лет раскапыванием курганов в окрестностях Керчи, — писал впоследствии Дюбрюкс, — я был уверен, что не ошибся».
Дюбрюкс сообщил о своих наблюдениях керченскому градоначальнику Стемпковскому. Заинтересовавшись, тот приказал увеличить количество солдат на северной стороне кургана, где Дюбрюкс предполагал отыскать вход в гробницу. Это распоряжение было выполнено, и 19 сентября из-под земли выступил угол строения из тёсаного камня…
Градоначальник Стемпковский в сопровождении целой свиты немедленно выехал на место раскопок. Здесь взору прибывших открылся узкий проход в склеп и в конце его вход, заложенный камнями. Никто не отваживался спуститься в коридор: над ним нависал тройной рад огромных камней. Подпёртые полуистлевшими брёвнами, эти камни едва держались и грозили вот-вот рухнуть.
По приказу Стемпковского свод за три дня был разобран, 22 сентября в 4 часа пополудни коридор (дромос), ведший в камеру, был расчищен, и через отверстие, проделанное в верхней части заложенного камнями входа, рабочие проникли в склеп. Он представлял собой квадратную камеру площадью около 20 кв. м, сложенную из огромных, прекрасно отёсанных и тщательно пригнанных друг к другу известняковых блоков. Свод камеры поднимайся в виде ступенчатой пирамиды: каждый верхний ряд камней несколько выступал над нижним, образуя ступеньку.
Спустившиеся в склеп исследователи были сперва разочарованы: при тусклом свете свечей их взору открылась ужасающая картина полного разгрома. «Разрушенные доски и брёвна, изломанный катафалк, вероятно служивший ложем трупу погребённой здесь женщины, повреждение стен, частью уже обрушившихся, частью угрожавших падением, — всё это заставило меня сказать г. Стемпковскому, оставшемуся наверху, тогда как я с работниками вошёл в склеп, что он уже обыскан», — вспоминал Дюбрюкс. Однако этот вывод оказался преждевременным. Едва рабочие начали расчищать погребальную камеру, как тотчас, словно из рога изобилия, посыпались находки — одна богаче другой.
Погребение оказалось совершенно нетронутым. Всё здесь лежало в таком же состоянии, как и сотни лет назад. Лишь дерево, ткани и кости частично истлели и рассыпались. В склепе были похоронены три человека. Одним из них был знатный воин, останки которого лежали на деревянном катафалке. Он был облачён в роскошный праздничный наряд. На голове — остроконечная войлочная шапка, богато украшенная золотыми бляшками; золотыми тиснёными бляшками была расшита и вся одежда погребённого. Шею украшала массивная золотая гривна весом 461 г, свитая из шести толстых проволок, скрученных в виде жгута; концы её украшали скульптурные фигурки всадников-скифов. На руках и ногах — золотые браслеты тончайшей ювелирной работы.
Рядом лежало оружие: меч, лук и стрелы, поножи. Рукоять и ножны меча, а также горит — футляр для лука и стрел — были обложены золотыми пластинами с изображениями борющихся зверей и фантастических животных; бронзовые поножи покрыты позолотой. Рядом с оружием лежали рукоятка кожаной нагайки, оплетённая золотой лентой, точильный камень в золотой оправе и роскошная золотая чаша весом 698 г, сплошь украшенная чеканными изображениями многократно повторяющихся бородатой головы скифа и маски мифической медузы Горгоны. Всё свидетельствовало о том, что погребённый здесь воин был лицом самого знатного происхождения, возможно даже скифским царём.
Рядом с ним, на полу, лежал скелет женщины — очевидно, его жены или наложницы. Некогда её тело покоилось в саркофаге из кипарисового дерева с росписью, украшенном пластинами из слоновой кости. Часть этих пластин была орнаментирована поразительными по тонкости и изысканности исполнения гравированными рисунками с изображениями сцен из греческой мифологии («Суд Париса» и др.), охоты скифов на зайцев и т. д. Как и «царь», «царица» была похоронена в роскошном праздничном наряде, расшитом множеством золотых бляшек, число которых достигало нескольких сотен. Голову её украшала электровая диадема, а у пояса лежали тяжёлые золотые подвески в виде медальонов. Позже эти великолепные произведения древнегреческих мастеров получили всемирную известность. На каждом медальоне изображена голова богини Афины Девы (Парфенос) в шлеме, воспроизводящая голову знаменитой хризоэлефантинной (сделанной из золота и слоновой кости) статуй богини, изваянной великим скульптором Фидием в 40-х годах V века до н. э. для храма Парфенон в Афинах.
Здесь же были обнаружены ещё две пары золотых подвесок — подлинные шедевры античного ювелирного искусства. Они сделаны настолько тонко, что детали изображений на них можно рассмотреть лишь через сильное увеличительное стекло. В медальонах одной пары между лепестками розеток размещено по четыре миниатюрных женских фигурки, иллюстрирующих сцену из «Илиады» Гомера: морская богиня Фетида и морские божества Нереиды приносят сыну Фетиды, одному из величайших греческих героев Ахиллу оружие, выкованное для него богом огня и кузнечного ремесла Гефестом. Изображения оружия — шлема с перьями, щита и лат — столь миниатюрны, что их едва можно различить. Вместе с тем фигурки богинь и все предметы переданы необыкновенно точно и реалистично. Эти поистине изумительные ювелирные изделия, как и некоторые другие произведения античного ювелирного искусства, найденные в Северном Причерноморье, заставляют вспомнить рассказ римского писателя Плиния о знаменитом мастере Феодоре с острова Самос, который будто бы изобразил в статуэтке самого себя, держащим в руке колесницу, запряжённую четвёркой коней столь малых размеров, что и колесница, и её возница целиком прикрывались крылышком им же изваянной мухи.
Шею «царицы» украшали ожерелье и тяжёлая золотая гривна весом 473 г. Возле погребённой лежали два широких золотых браслета и бронзовое зеркало с ручкой, обложенной золотым листом. Они, подобно оружию царя, были украшены изображениями в скифском «зверином» стиле.
У ног «царицы» лежала самая выдающаяся находка Куль-Обы — ныне всемирно известный круглый электровый сосуд, украшенный четырьмя сценами, изображающими скифов: тремя парными и одной одиночной. Первая сцена изображает величественную фигуру сидящего скифского царя или военачальника с диадемой на голове, опёршегося обеими руками на копьё и беседующего с сидящим на коленях воином в остроконечной шапке — башлыке, держащим копьё и опёршимся на щит. Следующая сцена — воин, натягивающий тетиву на лук. Остальные два парных изображения — сцены врачевания. На одной стоящий на коленях скиф лечит другому больной зуб. На лице пациента выражение боли и страдания, правой рукой он схватил руку лекаря. В последней сцене стоящий на коленях воин перевязывает ногу другому, сидящему на земле и помогающему ему.
С поразительным реализмом и этнографической точностью художник передал внешний облик скифов, их костюм, предметы вооружения. Изображения на куль-обском сосуде впервые дали реальное представление о скифах, об их облике, одежде, вооружении и т. д.
Но что представляют собой сцены, изображённые на куль-обском сосуде? Как их истолковывать?
Долгое время было широко распространено мнение, что на чаше изображены сцены скифского военного быта, а точнее — эпизоды из жизни скифского лагеря после только что закончившейся битвы. Первую можно толковать как донесение царю о результатах боя, две другие — как оказание помощи раненным в сражении, а одиночную — как починку лука, испорченного в бою.
Существовало и другое толкование, высказанное ещё Павлом Дюбрюксом, одним из первых исследователей кургана. «Замечательнее всего то, — пишет Дюбрюкс, — что на сосуде из электрума в одной группе изображён человек, которому, кажется, рвут зуб, и что в нижней челюсти царя недоставало двух коренных зубов, а третий, возле них, был больной, отчего челюсть в этом месте напухла; этот последний зуб лежит гораздо глубже остальных, которые очень хороши, совершенно здоровы и принадлежали человеку от тридцати до сорока лет». Отсюда невольно напрашивался вывод, что сцена на вазе передавала реальный эпизод из жизни царя, страдавшего болезнью зубов. Это заключение, естественно, приводило к другому: на куль-обском сосуде все сцены связаны с жизнью самого царя, какими-то запомнившимися ему эпизодами — своеобразная «биография в картинках». Правда, некоторое удивление вызывает то, что царь мог счесть свой зубной недуг столь ярким и важным событием своей жизни, которое достойно увековечения…
Некоторые учёные полагают, что на ритуальном сосуде — а куль-обская чаша, несомненно, является таковым — скорее следовало бы ожидать изображений, связанных со скифским эпосом. Эта точка зрения ныне разделяется подавляющим большинством специалистов. К сожалению, скифский эпос нам почти неизвестен, и поэтому истолкование сцен на сосудах очень затруднительно.
Но кто же был похоронен в Куль-Обе с такой поистине царской пышностью? Исследователи высказывали по этому поводу самые различные, взаимоисключающие и порою фантастические предположения. Некоторые полагали, что в кургане был похоронен боспорский царь. Такое предположение казалось естественным, поскольку курган был сооружён в непосредственной близости от столицы Боспорского царства — Пантикапея. Называли даже имя этого царя — Перисад. Однако здесь во всём присутствуют обряды и черты, свойственные не грекам, а скифам. Царь похоронен вместе с супругой или наложницей и слугой, которого умертвили, чтобы он сопровождал своего властелина в потусторонний мир. Скифские черты преобладают и в погребальном инвентаре. Вместе с тем ряд черт куль-обского погребения — греческие: само сооружение каменного склепа, часть предметов погребального инвентаря.
Сокровища, найденные в 1830 году в кургане Куль-Оба, стали первой находкой золота скифов. Никогда ранее мир не видел таких несметных богатств, извлечённых из глубины веков. Современники были попросту ошеломлены.
18 февраля 1831 года сокровища Куль-Обы были доставлены в Петербург и представлены царю Николаю I. Древнее золото произвело на него большое впечатление: ведь это была первая столь богатая находка не только в России, но и во всём мире! Она сразу же стала жемчужиной собрания императорского Эрмитажа…
Сорок пять лет простояла Куль-Оба, забытая археологами, но овеянная многочисленным легендами. Керченские жители дали древней могиле новое название — «Золотой курган». И лишь в 1875 году тогдашний директор Керченского музея А. Е. Люценко решил предпринять новые раскопки Куль-Обы. На это предприятие его толкнуло прежде всего содержавшееся в опубликованном к тому времени отчёте Павла Дюбрюкса упоминание о том, что тот видел нетронутую насыпь из мелких камней, под которой могло находиться ещё одно захоронение. Однако Люценко удалось обнаружить лишь несколько ям в скалистом материке, но никаких следов погребений там не оказалось. Было найдено лишь несколько мелких золотых бляшек, таких же, как в 1830 году. Неудача Люценко окончательно отбила интерес к Куль-Обе. Курган и до сих пор остаётся неисследованным до конца и, возможно, таит в себе ещё не одну загадку.