2

2

Вопрос нужно именно ставить о семье, т. е. о существенном содержании брака, и, остановившись на двух мыслях: всеобщей для всех ее необходимости и ее непременной чистоте, - решить вопрос о тех запутанностях нормы семьи, которые одни предлежат урегулированию законом. Вот почва, на которой может быть найдено что-нибудь утешительное, и это найденное может остаться твердою нормою, а не вечно нарушаемым правилом. Статистика показывает, что при незыблемости собственно номинальной стороны семьи, венчания и записи о нем в метрические книги, семья тает в Европе; а нравы и литература показывают, что она и развращается. Данные, относящиеся к 1892-1894 годам, показывают, что во всех западных государствах Европы из общей совокупности рождений незаконные составляют ежегодно 8,51%; в Петербурге из 1000 женщин, разрешающихся первым ребенком, 437, т. е. близко к половине, рождают вне брака. Это такой процент, который сводит семью, и особенно чистую и целомудренную семью, на степень таящего явления, как бы "убывающей луны", которая грозит величайшею темнотою всей природе человека, всему гражданскому строю.

Это - одна сторона медали; посмотрим другую.

Не так давно бывший в Петербурге съезд сифилитологов показал, что даже народная масса огромными пятнами как бы лишая покрыта ужасною болезнью: это - вырождение народной крови. Государство и вообще светская власть не может не остановиться перед этими явлениями, - явлениями, разъедающими и съедающими народное тело. Но это явление народилось и растет при полной ненарушенности собственно канонических норм брака, которые у нас и в Европе те же сейчас, что при Ярославе Мудром и Карле Великом. Таким образом, сама жизнь и элементарный инстинкт самохранения нудит оставить почву обсуждения форм, которые остаются в целости, но ничего не охраняют, и сосредоточиться на сбережении гибнущего зерна. То есть вопрос о "браке" заменить вопросом о семье, и не семью регулировать браком: эта попытка не удалась; но брак регулировать семьею, что еще не испытано. Здесь важно обратное соотношение подчиняющего и подчиняемого.

Нельзя отвергнуть, что такой взгляд - и вполне религиозный: несомненно, именно семья устанавливается как известными словами Ветхого Завета, так и Новозаветным подтверждением ветхозаветных слов.

Религия, при благословении человека в сопряжение полов, конечно, утверждала самую семью, а не способ ее начинания; и человеку в последующей законодательной деятельности нужно было найти формы, соответствующие этому благословению и укрепляющие и очищающие семью, но отнюдь этими формами не затруднять, не стеснять и особенно не грязнить семью. Между тем вышло совершенно обратное: формы, а не существо были поставлены краеугольным камнем брачного законодательства, как будто бы Бог благословил именно подробности церковного ритуала и указал их хранить, а не семью. Читатель видит, что постановка вопроса совершенно обратна элементарной истине, и именно истине религиозной. Семья рушена или рушится: это не составляет ни юридической, ни канонической, ни моральной тревоги; но чин венчания, в тех все более и более редких случаях, когда он ищется человеком, совершается теперь, как и при Ярославе Мудром, в "незамутившейся" текстуальной точности; и удовлетворенный закон думает: "В человецех мир и благоволение".

В устанавливаемом нами освещении мы получаем ответ на частные вопросы. Возьмем несчастные случаи, когда муж начинает жестоко обходиться с женою, и эта жестокость нудит законодателя дать фактическое разлучение супругам. Конечно, это так; но, собственно, рассматривая какой-либо институт, гражданский или религиозный, лучше рассматривать его, так сказать, в соке его собственной природы, не прибегая к мотивам извне. Ранее разлуки начинается в семье фактическая полигамия или полиандрия, недоказуемая с "документами" в руках, но которая выражается в совершенной пассивности, омертвении семьи, и свидетелями этой полигамии или полиандрии становятся дети. Колыбелью их воспитания становится равнодушная или враждебная, безнравная, растленная семья. Вот очерк фактического положения, которое так ужасно, что преступление здесь уже назревает: побои есть только симптом, что семья "умерла" и под одною кровлей, в одной квартире, иногда на одном ложе - живут равнодушные или враждебные друг другу люди. Попробуйте жить с презираемым товарищем на одной квартире: вы, внутренно ежась, проживете месяц, протянете год, промучитесь три года - но всю жизнь? Да и не с товарищем, не в одной квартире, но на одном ложе и так сказать "душа в душу"? Вы постигаете, что тут разыгрываются такие степени отвращения и ненавидения, о каких не могут дать никакого представления все остальные формы человеческих отношений. В этой атмосфере злобы, отвращения и наконец нравственной грязи растут и мучаются, "воспитываются" дети. Повторяем, законодателю в нормальных случаях нечего делать и он даже в них "лишний человек", но вот - аномалия, и что же скажет Соломон? Притворится, что ничего не видит? что все - "не доказано" и оснований к "мерам" нет? Но воспитание детей: ведь оно зиждется не на юридически доказуемом, а на фактически существующем. В деревнях Индии, в случае появления чумной заразы, жители разбегаются в горы: вот лучшая гигиена и действительное спасение от гибели. Чума неверности пала в семью, и выразилась просто во взаимном отвращении членов друг к другу: бегите же от чумы, и дайте силы, свободу бежать. Это спасение для людей, которых вы только умертвите, - умертвите граждан, членов общества, ремесленников, удерживая их насильственно в загнившем гнезде. "Не разбегутся ли тогда и здоровые? из здорового гнезда?" - Дубьем их не разгонишь. И где есть любовь и теплота семейная, там члены, даже насильственно разлученные, сыщут друг друга на дне морском и воссоединятся в семью. Таким образом, проектируемый закон о фактических разлучениях супругов есть закон о разорении гнезд семейной заразы, есть вентиляция семьи, есть дезинфекция семьи. Нужна ли она?.. Вглядитесь в море растленных семей, и вы убедитесь, как давно нужен этот закон, как долго дети воспитывались в гнездилищах заразы, под предлогом, что этот чумной бубон есть "семья"; как искусственно законодательством поддерживалось это тление "мертвых костей" в красивом гробе внешностей. И так как таковым гробом является великий и святой институт семьи, то это распространило всеобщее к нему неуважение, всеобщее к нему недоверие: что отразилось умалением жажды обзаводиться семьею, уменьшением браков; бездомностью мужчин и бесприютностью женщин. Как удивительно просты бывают по временам причины сложнейших культурных фактов. Но, спросят, при разлучениях - как же дети? Конечно, они поступают к относительно здоровому члену семьи: и всегда есть свидетели, никогда жизнь не бывает столь затаенная, чтобы нельзя было решить в каждом порознь случае, который именно член семьи загнивший и который - цельнее, менее разрушен. Экономическое положение? Но кто же не видал, как овдовевшая семья, освободившаяся от пьяницы-отца, от распутника-отца, от буйного отца, - оправляется, что нива под солнцем, и при трудолюбии одной матери существует лучше, чем прежде при тунеядстве двоих? То же самое и наоборот, если пороки не отца, а матери служат причиною распада семьи. Но вообще - это есть уже подробность, которую легко юридически урегулировать, как делается и теперь в случаях редчайшего разлучения супругов.