История одного города

Замысел произведения. Вымысел и действительность

«История одного города» была написана М. Е. Салтыковым-Щедриным в 1869–1870 годах. Действие происходит в городе, имеющем говорящее название Глупов. Это некий обобщенный образ, вбирающий в себя особенности многих уездных, губернских и даже столичных городов России. Глуповские горожане и правители также являются обобщением всего российского народа и власти самого различного уровня. За Глуповым проступают контуры Российского государства со всеми его деспотичными властителями и безгласными, задавленными обывателями.

Писатель создает картину не только современной России, но и ее исторического прошлого: с 1731 по 1826 год. Упоминания о тех или иных исторических событиях содержатся в фантастическом контексте. Фигуры градоначальников, правящих Глуповым, напоминают некоторых правителей России XVIII–XIX веков: например, градоначальник Грустилов похож на Александра I («…Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева… умер от меланхолии в 1825 году»). Близость фамилий также наводит на некоторые аналогии: Беневоленский – Сперанский; Угрюм-Бурчеев – Аракчеев. Тем не менее большинство глуповских градоначальников – образы вымышленные, и сам Салтыков отвергал понимание своей книги как исторической сатиры: «Мне нет никакого дела до истории, и я имею в виду лишь настоящее. Историческая форма рассказа для меня удобна потому, что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни».

Обращаясь в своей книге к истории, связывая прошлое и настоящее время, писатель пытался найти основы для будущего. В сложном сплетении прошлого и настоящего, фантастического и реального, истории и современности создавались гротескные, сатирические образы, отражающие сущность российской действительности. Своей необычностью и дерзостью «История одного города» вызвала недоумение у читателя: что это – пародия на русскую историю, обличение современного писателю порядка вещей, фантастика или что-то другое? Сам писатель не дал прямого ответа на эти вопросы. «Кто как хочет, тот пусть так и понимает», – говорил он.

Жанр и композиция

Повествование открывается двумя вступлениями – от имени издателя и от имени архивариуса-летописца, в которых объясняются цель и характер содержания книги. Издатель указывает на фантастичность многих характеров и ситуаций (один градоначальник летал по воздуху, у другого ноги были обращены ступнями назад, и он едва не сбежал из градоначальства), но отмечает, что «фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспитательного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градоначальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевременно уволенными от должности». Далее следует предыстория города Глупова, являющаяся своеобразной экспозицией произведения, в которой сообщается о корнях происхождения города и его обитателей. Рассказ о жизни глуповцев под властью различных градоначальников открывается «Описью градоначальникам», позволяющей понять характер последующего повествования.

«В книге нет сквозного сюжета в традиционном смысле этого слова: каждая глава представляет собой как бы совершенно законченное произведение, имеющее самостоятельную, завершенную сюжетную линию, – отмечает Д. Николаев. – В то же время главы эти тесно связаны между собой не только общностью проблематики, местом действия и собирательным образом глуповцев, но и чем-то еще. Этим чем-то и является история Глупова, которая выступает в книге как ее сюжет… Благодаря такому сюжету читатель может познакомиться с различными общественно-историческими ситуациями и обширной галереей правителей, распоряжавшихся судьбой Глупова на протяжении века».

С замыслом произведения связана и сложность определения его жанра. Различные исследователи определяют его как сатирические очерки, отражающие особенности российской действительности 60-х годов XIX века, другие считают произведение сатирической исторической хроникой, так как подобным образом строились летописи и работы крупнейших историков (H. М. Карамзина, С. М. Соловьева) об истории России, а третьи называют «Историю одного города» гротесковым сатирическим романом. Есть и еще одно жанровое определение «Истории одного города» – антиутопия, в противоположность утопии, рисующей идеальное устройство общества. Важнейшая функция жанра антиутопии – предупреждение, выведенное из печального опыта прошлого и настоящего и устремленное в будущее, в чем и заключается истинный пафос произведения сатирика. Сам Салтыков-Щедрин не дал точного жанрового определения своему произведению и назвал его книгой.

Образы градоначальников

Внимание сатирика привлекало то, что издавна омрачало русскую жизнь, что должно быть изжито, но продолжало в ней присутствовать, несмотря на происходящие изменения; его сатира, по его словам, направлена «против тех характеристических черт русской жизни, которые делают ее не вполне удобною». В «Истории одного города» Салтыков-Щедрин выделяет прежде всего два явления российской жизни: это деспотичная, самодурная, ничем не ограниченная власть и безропотность, покорность народа, позволяющего делать с собой все, что угодно. Глуповские градоначальники – явление не только прошлого, но и настоящего. Сосредоточенная в их руках власть и сейчас еще определяет основы жизни. Самодурный характер этой власти отражен уже в списке градоначальников, открывающем повествование, – значительная часть их лишена человеческих черт и обладает пороками, несовместимыми с пребыванием в должности правителя города, от которого зависят людские судьбы.

История Глупова представлена сменой градоначальников, а не развитием народной жизни, что характерно для общественного устройства России и вообще для историографического взгляда. В сатирическом обозрении Щедрина на примере глуповской жизни исследуются вопросы о взаимоотношениях народа и власти, о том, возможны ли изменения в этих отношениях, каково будущее народа и др. Повествование о жизни в Глупове открывается правлением градоначальника Брудастого, прозванного «Органчиком».

Со временем выясняется, что голова градоначальника представляет собой ящик, в котором находится небольшой органчик, способный исполнять нетрудные музыкальные пьесы: «раззорю!» и «не потерплю!». Но постепенно колки? инструмента расшатались и повыпадали, и градоначальник мог говорить только: «п-лю!» Потребовалась помощь мастера. Тогда-то и открылась правда. Самое примечательное, что, даже когда голова градоначальника находилась в ремонте, он все равно продолжал править городом, но уже без головы.

Рассказ об «Органчике» вызвал возмущение рецензента «Вестника Европы». «Но если бы вместо слова «Органчик» было поставлено слово «Дурак», – возражал Щедрин, – то рецензент, наверное, не нашел бы ничего неестественного».

Другой градоначальник, подполковник Прыщ, ввел упрощенную систему администрации в городе. Как ни странно, но именно этот период правления отмечен необычайным благосостоянием глуповцев, получивших неограниченную свободу действий.

Вскоре глуповцы узнали, что у их градоначальника была фаршированная голова. Градоначальник съеден в буквальном смысле слова. Так реализуется писателем языковая метафора: съесть кого-нибудь – значит убрать, устранить.

Органчик или градоначальник с фаршированной головой – это метафорические образы безголовых правителей. История дает немало примеров, отмечает писатель, когда «люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея на плечах порожний сосуд». Для Щедрина также важна мысль о том, что «градоначальник с фаршированной головой означает не человека с фаршированной головой, но именно градоначальника, распоряжающегося судьбами многих тысяч людей». Не случайно писатель говорит о некоем «градоначальническом веществе», вытеснившем человеческое содержание. Внешне градоначальники сохраняют обычный человеческий облик, они совершают характерные для человека действия – пьют, едят, пишут законы и т. д. Но человеческое в них атрофировалось, они наполнены каким-то иным, далеким от человеческого, содержанием, которого достаточно для выполнения их главной функции – подавления. Естественно, что они представляют собой угрозу для нормальной, естественной жизни.

Все действия градоначальников совершенно фантастичны, бессмысленны и часто противоречат одно другому. Один правитель вымостил площадь, другой ее разместил, один строил город, другой его разрушает. Фердыщенко путешествовал на городской выгон, Бородавкин вел войны за просвещение, одной из целей которых было насильственное введение в употребление горчицы, Беневоленский сочинял и разбрасывал по ночам законы, Перехват-Залихватский сжег гимназию и упразднил науки и т. д. Несмотря на разнообразный характер их безумств, есть нечто общее, что лежит в основе их деятельности, – все они секут обывателей. Одни «секут абсолютно», другие «объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации», а третьи «желают, чтобы обыватели во всем положились на их отвагу». Даже исторические времена в Глупове начались с крика: «Запорю!»

Завершает «Историю одного города» правление Угрюм-Бурчеева, градоначальника, наводившего ужас своей внешностью, действиями, образом жизни и названного прохвостом не только потому, что он занимал эту должность в полку, но потому, что был прохвостом «всем своим существом, всеми помыслами». Портрет его, отмечает писатель, «производит впечатление очень тяжелое».

«Градоначальническое вещество» Угрюм-Бурчеева породило «целый систематический бред». Идея «всеобщего осчастливливания» через казарменное устройство общества вылилась в разрушение старого города и построение нового, а также в стремление остановить реку. Угрюм-Бурчееву не нужно было «ни реки, ни ручья, ни пригорка – словом, ничего такого, что могло бы служить препятствием для вольной ходьбы…». Город он разрушил, но река не поддалась безумцу. Казарменное правление Угрюм-Бурчеева вбирает в себя наиболее яркие приметы реакционных, деспотических политических режимов разных стран и эпох. Образ его представляет широкое обобщение. Щедрин предупреждает: «Нет ничего опаснее, как воображение прохвоста, не сдерживаемого уздою».

Через различные образы градоначальников перед читателями предстает истинный характер российской власти, которая рано или поздно должна исчерпать себя и исчезнуть, что и показано в щедринской истории города Глупова.

Изображение народа

Сатирическому осмеянию в книге подвергнуты не только градоначальники, но и народ в своей рабской готовности терпеть. Рассказывая о корнях происхождения жителей города Глупова, Салтыков пишет, что когда-то они именовались «головотяпами». (Они «имели привычку «тяпать» головами обо все, что бы ни встретилось на пути. Стена попадается – об стену тяпают; Богу молиться начнут – об пол тяпают».) После основания города они стали называться «глуповцами», и это название отражает их сущность. Не способные существовать самостоятельно, глуповцы долго искали себе князя и наконец нашли такого, который открыл свое правление криком «Запорю!». С этого слова и начались исторические времена в городе Глупове. С горькой иронией описаны восторги и слезы глуповцев, приветствующих очередного правителя, устраивающих бунты, посылающих ходоков, охотно выдающих зачинщиков после бунта, обрастающих шерстью и сосущих лапу от голода.

Крепостного права уже нет, а сущность отношений между народом и властью, рабское сознание людей осталось прежним. Глуповцы трепещут при любой власти, они покорно выполняют любой фантастический бред градоначальников, которому нет границ. Сатирический смех перерастает в горечь и негодование, когда заходит речь о бедственной судьбе народа, страдающего под начальственным игом и тем не менее продолжающего так жить. Терпение глуповцев бесконечно. «Мы люди привышные!.. мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить – мы и тогда противного слова не молвим».

«Несмотря на непреоборимую твердость, глуповцы – народ изнеженный и до крайности набалованный, – иронично замечает автор. – Они любят, чтоб у начальника на лице играла приветливая улыбка… Бывали градоначальники истинно мудрые… но так как они не обзывали глуповцев ни «братцами», ни «робятами», то имена их остались в забвении. Напротив того, бывали другие… которые делали дела средние… но так как они при этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то имена их не только были занесены на скрижали, но даже послужили предметом самых разнообразных устных легенд». Мудрый правитель глуповцам и не нужен – они просто не способны оценить его.

Салтыков отвергал обвинения в свой адрес в бесцельном глумлении над народом. Если этот народ производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, говорил он, то о сочувствии к нему не может быть и речи. Главная причина бедствий народа – в его пассивности. Глуповцы не совершили еще никаких действий, «по которым можно было бы судить о степени их зрелости». Не признать этой горькой истины писатель не может.

Главное, что отличает глуповцев от их властителей, – это то, что они не лишены человеческого содержания, они остаются людьми и вызывают к себе живое сочувствие. Несмотря ни на что, глуповцы продолжают жить, что указывает на их огромную внутреннюю силу. Когда же эта сила прорвется наружу? – задает вопрос писатель. Только с приходом Угрюм-Бурчеева с его попытками укротить природу глуповцы начали осознавать дикость происходящего. «Изнуренные, обруганные и уничтоженные», они взглянули друг на друга– и вдруг устыдились. И прохвост уже не пугал глуповцев, он раздражал их. Глуповцы изменились. Деятельность прохвоста заставила их содрогнуться, и они задумались, «была ли у них история, были ли в этой истории моменты, когда они имели возможность проявить свою самостоятельность». И ничего не вспомнили.

Финал книги, когда появилось полное гнева оно, символичен и неоднозначен. Что это? Стихийное бедствие? Божья кара? Бунт? Или что-то иное? Щедрин не дает ответа. Конец подобного устройства жизни неизбежен, а как он произойдет, естественно, писатель не знал.

Художественное мастерство Салтыкова-Щедрина

Художественные особенности повествования обусловлены задачами, которые ставил перед собой писатель-сатирик. Чтобы глубже постичь особенности российской действительности, ярче изобразить их, Щедрин ищет новые формы сатирической типизации, новые средства выражения авторской позиции, придает своим образам фантастический характер, использует разнообразные художественные приемы.

В «Истории одного города» на протяжении всего повествования реальное переплетается с фантастическим. Фантастика становится методом сатирического изображения действительности. Невероятные ситуации, невероятные происшествия подчеркивают алогизм и абсурдность реальности.

Мастерски использует писатель прием гротеска и гиперболы. Исследователи отмечают, что гротеск у Щедрина является уже не просто литературным приемом, а принципом, определяющим художественную структуру произведения. В жизни глуповцев все невероятно, преувеличено, смешно и одновременно страшно. Городом может править человек с фаршированной головой или правитель, произносящий всего только два слова и имеющий в голове механизм. Гротескные описания ситуаций, фантастические преувеличения подчеркивают призрачность и безумие реального мира, позволяют обнажить самую сущность общественных отношений, помогают ярче почувствовать происходящее в окружающей действительности.

Одним из важных художественных приемов Салтыкова-Щедрина является ирония, позволяющая автору выразить свое отношение к изображаемому. Герои наделены говорящими фамилиями, сразу указывающими на сущность персонажей. Портрет, речь, невероятные предприятия градоначальников помогают писателю создать пугающие образы правителей, от которых зависят судьбы многих людей и самого Российского государства. Страшный портрет Угрюм-Бурчеева дан на фоне соответствующего пейзажа: «пустыня, посреди которой стоит острог; сверху, вместо неба, нависла серая солдатская шинель…»

Язык повествования определяется сочетанием различных стилистических пластов: это наивно-архаический слог древнего летописца, живой рассказ современника и речевые обороты, характерные для журналистики 60-х годов. Емкие сатирические обобщения создавались Щедриным совсем не для того, чтобы развеселить читателя. Комическое неразрывно связано в щедринском повествовании с трагическим. «Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, – писал он, – я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия…» Рисуя фантастические образы и ситуации, Щедрин рассматривал действительность, по словам Тургенева, как сквозь увеличительное стекло, постигая внутреннюю сущность рассматриваемого явления, но не искажая ее.