Семья. Обряды жизненного цикла

Семья. Обряды жизненного цикла

Семейная жизнь донских казаков на раннем этапе их существования восстанавливается преимущественно по преданиям. Ими, как и непосредственными наблюдениями, пользовались А.И. Ригельман, Е.Н. Кательников и В.Д. Сухоруков. Последний также имел возможность ознакомления с документами станичных архивов. Это существенно не влияет на то обстоятельство, что сведения о семейном положении донцов и браках до XVIII в. по большей части носят предположительный характер и заимствуются из ограниченного числа источников.

А.И. Ригельман сообщает, что казаки «не имели жен, и терпеть их не могли», позже их, как и имущество, брали у турок, кумыков, крымцев, кубанцев, черкес и «разных горских татар». Он же утверждает, что «по общему приговору младенцев, родившихся у них, сперва в воду бросать установлено было для того, чтобы оные отцов и матерей для промысла их не обременяли»; затем «мужского пола вживе оставляли, а женского рода в воду метали». В более позднее время кругом решили детей воспитывать «для общей надобности». В то же время, описывая события Азовского осадного сидения, он пишет, что отбивать атаки турок казакам помогали их жены и дети, проявляя при этом удивительную храбрость. Из этого следует, что в 30–40-е гг. XVII в. многие казаки жили семьями. О заключении браков казаками в XVII в. сообщается, что «для лучшей удобности» женский пол увозили (в этнографии это называется «брак-умыкание»). Юридическому акту регистрации семьи соответствовало в то время объявление на круге . Вот как об этом пишет Е. Кательников: «Доставши девушку, нареченный жених с невестою, вступя на сбор в станичную избу, помолясь Богу, кланяются на четыре стороны и друг другу, говорят: «Ты … Настасья, будь мне жена!» Невеста, поклонившись ему в ноги, отвечает: «А ты … Гаврила, будь мне муж!» И целуются при поздравлении общем. Потом живут вместе и рожают детей». Поссорившись и не желая жить вместе, поступают так же, объявляя, что они больше не муж и жена. «Отказную тут же может взять другой, прикрывши ее своей полою, и сказать то же».

В течение XVII–XVIII вв. форма заключения брака эволюционировала от упомянутого «прикрытия полою» на кругу или обведения молодых вокруг вербы (ракитового куста) до развитого, красочного многосоставного и достаточно длительного ритуала XIX в.

Любопытная информация об изменении свадебных обрядов содержится в работе Е.Н. Кательникова. Он упоминает, что до прибытия в станицу Верхне-Курмоярскую попа (1715) «доставивши девушку ездили при ней с поездом , то есть с командою (выделено мною. – Т.Р .), к Бахмуту и Острогожску венчаться». Он приводит и другие сведения, на основании которых реконструируются стержневые обряды свадьбы начала XVIII в. Это поиск невесты, сватовство, свадебный поезд, «званый стол» («сбор»). Свадебный поезд, состоявший из команды вооруженных казаков, относится к наиболее ранним обрядам донской свадьбы. Под названием «храбрый поезд», «храбрая» он сохранился до наших дней.

Свадебные ритуалы донских казаков были одной из излюбленных тем донских историков и краеведов. Несмотря на то что имеется значительное число описаний донской свадьбы XVIII–XIX вв., они не являются в полной мере достоверными, так как в них содержатся либо пространные заимствования из ранних текстов («Чина свадебного», восходящего к эпохе Ивана Грозного), либо они носят компилятивный характер. Это относится и к «Старинной казачьей свадьбе» А.М. Листопадова, использовавшего изданные и архивные источники. Поэтому в своем описании мы опираемся на более поздние экспедиционные записи XX века.

Они охватывают практически всю бывшую территорию ОВД, при высокой плотности обследования населенных пунктов, что дает объемный материал для обобщений.

Донская свадьба, несмотря на наличие отдельных иноэтнических элементов, характерных для некоторых локальных версий обряда, в общих чертах совпадает с великорусской. Поскольку в ней содержатся черты как славянской свадьбы юго-западного типа («веселье»), с доминирующей линией перехода невесты в другую семью (смены локуса), так и северной и среднерусской «причетной» («свадьба-смерть»), с преобладанием обрядовых процедур, подчеркивающих смену брачующимися и, прежде всего невестой, статуса («из девиц в молодицы»), то ее правильнее отнести к промежуточному типу. Лишь отдельные локальные версии не содержат развитой прощальной части и причитаний невесты и носят совершенно определенные черты свадьбы-«веселья» (станицы Старочеркасской и некоторые хутора Каменского района).

Традиционно свадебный ритуал делят на три части: предсвадебный, собственно свадьба и послесвадебные обряды. Схематично представим их структуру. Первый предсвадебный включает два этапа сватовства: негласное (родителей жениха) и гласное, на котором присутствуют представители обеих партий и свахи («сговоры», «рукобитье», «заручение», не отделенные от «запоя»). Гласное сватовство происходит в доме невесты с переменой «столов», которые поочередно накрывают родные жениха и невесты в ее доме или с переходом в дом жениха в этот же день. При условии согласия молодых на брак договариваются об осмотре невестой хозяйства («места») в доме жениха («смотреть грубу», глядеть «стенки», «место», «попялишша») с приобщением ее к очагу. Просватанная невеста в ожидании назначенного дня («на сидении», «недельное», «неделя») занимается изготовлением подарков для жениха и родственников и приготовлением приданого. На «посиделки» помогать ей приходят подруги, а на «вечеринки» в доме невесты (или чужом, нанятом для этой цели) приходят и парни. Как правило, за день до «венца» происходит увоз родственниками жениха приданого из дома невесты, перенос женщинами в дом жениха подушек и зеркала; посещение кладбища невестой-сиротой и прощальные вечера у невесты («девичник») и жениха («молодецкий вечер»), выбор свадебных чинов у жениха. Утро свадебного дня начинается с купания (в донской свадьбе отсутствует обряд «бани») и одевания невесты и жениха, далее следует благословение их родителями. Невесту сажают «на посад» (под образа); на подворье жениха собирают свадебный поезд, а в низовых станицах и на Донце еще и «храбрую команду» или «храбрый поезд» (отряд верховых казаков). Поездка партии жениха за невестой (на Нижнем Дону в сопровождении «храброго поезда») с пением воинских песен и стрельбой, а также свадебными поезжанскими «игрицами». Далее следует серия выкупов («дороги», «ворот», «места», «косы»), «стол» у невесты перед отъездом к венчанию или светскому бракосочетанию и подтверждение «величаниями» статуса избранных чинов, выведение молодых из дома, отъезд к венцу или регистрации (без песен), заключение брака и обряды при выведении из церкви (загса). Поездка молодых в дом жениха под песни, комментирующие происходящее, «очищение» молодых и свадебного поезда огнем (проход по «выжженной тропе» и пр.; встреча молодых в доме жениха, «повивание». Далее должна следовать брачная постель, после чего посылают «за вечерними» (родителями невесты), затем «красный стол» – свадебное застолье у жениха, дары. В современной свадьбе брачная постель, как правило, отнесена к ночи, поэтому «красный стол» ее опережает, а приглашение «вечерних» происходит утром (за родителями невесты идут мужчины рода жениха). Дары должны быть соотнесены с разрезанием и выкупом каравая. Обряды второго дня начинаются с пробуждения молодых, плетения кос или перемены прически, очищения невесты водой (которую она должна принести из колодца). Обязательны процессии, выходящие из дома невесты с курицей и блинами для молодых и дома жениха с «бугаями» (бутылками), иногда ряженых с чайником красного вина. Затем гости сходятся на «каравайные обеды», где помимо ритуального угощения разрезают («делят») и выкупают каравай. Затем следуют различные обряды, завершающие свадьбу («завивать овин», «заливать овин», «бить горшки», «обувать тещу», «забивать чоп» и т. п.). Гульба продолжается в течение недели после свадьбы, с переходом гостей из дома в дом («ходить по сабе»).

В экспедициях неоднократно фиксировались свидетельства о том, что при заключении браков казачек с иногородними инициирующей стороной выступает партия невесты. Ею выполняются все действия, закрепленные в ритуале за партией жениха.

Основные моменты свадьбы отмечают специальными песнями, исполнявшимися в прошлом подругами невесты (в настоящее время они из обряда выпали) и приглашенными певицами («игрицами», «играчками»). Песни называют по приуроченности к тому или иному эпизоду «рукобитьишными», «ночушечными» или описательно по совершаемому действию – «когда убирают невесту», «когда встречают поезжан». Условно они могут быть подразделены на три труппы: «контактные» сопровождающие совместные действия двух родов, «прощальные» (поют невесте весь период до утра свадебного дня или приезда жениха), «величальные» (в том числе «корильные»). Невеста не поет. В прошлом она причитала на утренней и вечерней заре. Каждой песне, маркирующей то или иное действие, предшествует словесная формула.

Верхне– и нижнедонская свадьбы не так резко отличаются по структуре ритуала, как по репертуарному наполнению (границу между ними можно провести по р. Чир). Верхнедонской обряд не столь многосоставен, а свадебный репертуар складывается из немногочисленных собственно обрядовых песен и приуроченных хороводных и необрядовой лирики.

В обряде имеются многочисленные предметы-символы: ритуальное печиво – каравай или калач, каравайные детки – шишки, витушки, символизирующие плодородие, богатство и благополучие; фигурки животных из теста, свадебное деревце (ветка), иногда украшающее каравай (на Донце очищенные ветки оборачиваются тестом и запекаются, на Дону просто украшаются), ветка калины, говорящая о невинности невесты; курица, появляющаяся в обряде живой (приносимой в жертву), но чаще в виде обрядовой пищи новобрачных (запеченной – «горбунок» или вареной, как на Русском Севере), подушки, как ритуальный дар, имеющий брачное, связующее значение, и многие другие.

Для донской свадьбы характерна паритетность двух родов (жениха и невесты); их сближение происходит благодаря многократным взаимным визитам («торить дорогу») и угощениям, как в добрачный период, так и после заключения брака.

К своеобразным казачьим чертам ритуала можно отнести наличие в составе поезжан свадебного кортежа – так называемого храброго поезда или храброй команды – отряда верховых молодых казаков, сопровождающих жениха на пути к невесте, к церкви и его дому после венчания. Жених и казаки скачут верхом; «храбрые» поют воинские песни, стреляют в воздух. На время свадьбы дружко берет на себя правовые полномочия – разрешение конфликтов, регламентацию поведения, то есть ту роль, которую выполнял в прошлом ватажный атаман. Он также оберегает жениха и невесту от «сглаза».

Название обряда «подушки» имеет параллели в западных версиях свадьбы (например, смоленской), но его содержание индивидуально: шествие женщин с подушками в дом жениха, сопровождаемое пением и плясками. Третий своеобразный момент казачьей свадьбы – роль мужчин в обрядах второго дня («каравайных обедах»). Они пели былинные и исторические песни, развлекали гостей небылицами и скоморошинами, а также демонстрировали искусство борьбы «на поясках».

Отношение к детям и их воспитание. Состав семьи в XVII в. вряд ли мог быть большим. По мнению В.Н. Королева, его рост связан с распространением земледелия, требовавшего многих рабочих рук. Анализу казачьей семьи по этому признаку на основе статистических данных уделил внимание С. Номикосов. Отмечая появление больших семей, насчитывавших 30 и более человек, он показал, что столь же распространенными были и семьи небольшие. В последней четверти XIX в. нормальной считалась семья из шести человек. Малые семьи (до четырех душ) составляли, по данным автора, до 60 %, средние – от шести до девяти душ – 30 % и большие (около 13 душ) – приблизительно 10 %. Такая большая семья могла жить в пяти-шести домах, но оставалась единой благодаря нормам обычного права. В соответствии с ними верховенство в решении всех вопросов, включая имущественные, принадлежало главе семьи (отцу и деду).

Семейному праву уделил внимание в своих этнографических исследованиях на Дону М.Н. Харузин. Как пишет этот автор, дети считались знаком «благословения Господня над семьей», а неимение их «почиталось за Божье наказание». Безусловное верховенство над детьми воли отца казаки обосновывали, исходя из христианских представлений: «Власть отца от Бога и по подобию Божию: один отец всего света – Бог. Он всему хозяин; так и отец в семье»; «Отец в дому как Авраам в раю: Авраам в раю первый, и отец в дому первый есть». Хотя и авторитет матери, родившей детей в муках, был высоким: «По смерти отца она его место заступает».

Обязанностью родителей было «вскормить, вспоить, воспитать «в страхе Божием» и приучить к хозяйству», обучить грамоте и ремеслам. Когда дети вырастут, следовало их женить, а для сыновей приготовить «справу» (обмундирование, коня, оружие).

Особое значение для казачьей общины имели инициации – посвятительные обряды (пострижины на 40-й день после рождения и сажание на коня в 3 года) и военные испытания юношей 15–17 лет. Поскольку инициации имеют целью физическую и психологическую подготовку молодежи к хозяйственной, социальной, брачно-семейной и духовной жизни общества, они сопровождаются испытаниями. По А.К. Байбурину, цель инициации «установить искусственную границу в биологической постепенности». Один из распространенных способов установления границы состоит в «своего рода высвечивании, «прояснении» мужских признаков индивида в мужской инициации и женских признаков в соответствующих женских ритуалах».

В течение двух недель или месяца юноши упражнялись в верховой езде, стрельбе на скаку, джигитовке, бое плетьми, переплывали в полном вооружении реку. Лучшие получали поощрительные призы от атамана – оружие, уздечку и др. За это время молодежь проходила испытание и в итоге переходила в другую возрастную и социальную группу. Поэтому подобные смотры могут быть приравнены к древним инициациям (ритуалам посвящения) в новых организационных условиях.

С течением времени возраст 14–15 лет сохранил свое значение перехода в следующую страту – юношескую. В то же время принятие в военную общину, приобщение к воинству передвигались на более позднее время, вместе с изменением возраста призыва на службу. В группу «малолетков» – совершеннолетних, привлекавшихся к внутренней станичной службе и проходивших необходимое обучение, юноша переходил в 17 лет, с 1875 г. – в 18; с 1909 по 1917 г. – 19.

По указу от 31 декабря 1765 г. от казаков требовалось, чтобы «на всякий случай потребное по их обряду ружье, лошадей и прочее исправно имели». В.Д Сухоруков показал, что воинские навыки юноши старше 15 лет получали благодаря играм и тренировкам в предместьях населенных пунктов. Юноши проводили время, упражняясь в стрельбе из лука или ружья, джигитовке, участвовали в охоте. Войсковой атаман проводил военные игры и смотр, на котором оценивались быстрота лошадей в скачке, навыки стрельбы, обмундирование и вооружение.

Воинская обрядность имела несколько типичных форм, среди которых важнейшими были проводы и встреча казака со службы. Но еще раньше сложился ритуал проводов и встреч казачьих станиц, отправлявшихся за жалованьем в Москву. Возник он независимо от проводов рекрут и имел свою специфику. Но по мере вовлечения казаков в службу Российскому государству постепенно с ним сблизился.

В XVII – начале XVIII в. он имел военно-общинный характер. Народ вместе с походным войском двигался к часовне (позже церкви), где присутствовали на обедне и молебне Николаю «о покровительстве подвизающихся на брань», и, выйдя на площадь, пили прощальный ковш, затем провожали войско до судов, «запивали взаимное прощание», оставаясь на берегу, пока флотилия не скрывалась.

Возвращение отмечалось теми же действиями в обратном порядке: стрельбой на рубеже, встречей приплывших на пристани всем народом; движением к часовне (церкви), службой благодарственного молебна. Походный атаман сдавал полномочия, казну, и затем жители станицы расходились по домам.

В период государевой службы рассмотренный ритуал сменился проводами казаков на службу и встречей при возвращении. Отдельные эпизоды этих обрядов и целостное описание ритуала находим в очерках Г. Шкрылева и М.Н. Харузина.

Казак готовил походный вьюк, снаряжение коня, оружие, форменную одежду, новое нижнее белье, огниво. Принято было иметь при себе образок и ладанку с горстью родной земли. Землю брали с могилы родных, возле церкви или в саду (иконка и ладанка подвешивались к нательному кресту). Оберегом служил и текст написанной от руки молитвы (обычно 90-го псалма «Живый помощи Вышняго», называемого в народе «подорожним»).

Все это должно было оградить воина от ранений и других бед. В случае нечаянной смерти этот комплекс предметов замещал обряд погребения, происходящий символически в один момент.

«Выход» казака на службу включал прощание с родом. Со всех хуторов съезжались родственники, чтобы проводить его в другую, полную опасностей и лишений жизнь. Часть обрядов происходила в доме, в семье. Новобранца сажали под иконы; гости пели военные песни, произносили напутствия. В кругу близких отец благословлял иконой становившегося на колени сына: «Не посрами казачьей чести», или: «Не посрами Тихого Дона и звания казачьего».

Казак целовал иконы, прощался с отцом, матерью и женой, крестясь и пятясь, выходил из дома. Во дворе жена или отец подводили оседланного коня, кто-либо из родственников подавал оружие. Обязательными были действия при выезде из ворот – стрельба в землю у воротного столба, перескакивание через какой-либо предмет. Большое значение придавалось в этот момент поведению коня, как бы предвещавшему судьбу служивого. За пределами двора новобранцы соединялись в церкви, где служили молебен, после чего начиналось движение к условному рубежу селения. Мужчины и почтенные старики, выстроившись в ряд человек по восемь, шли по станице и пели провожальные песни. За ними вели коней, шли родные и знакомые. На краю селения стояли столы с угощением для станичников, а уходящие из дома казаки демонстрировали свою удаль (джигитовали), состязались в умении владеть оружием, управлять конем, демонстрировали снаряжение.

В станицах и хуторах, расположенных по течению Дона, прощались и с самим «кормильцем Доном Ивановичем». Завершался этот этап построением, выстрелом в воздух и стремительной скачкой в поле. Иногда прощание с «обществом» сокращалось до молебна и сопровождения отъезжающих к краю станицы, и тогда основной смысл ритуала сводился к прощанию с домом.

Возвращение и встреча с родным краем начиналась с одаривания Дона предметами личной экипировки. В Дон бросали фуражки, рубахи, шаровары. Приближаясь к дому, казаки через определенные промежутки времени производили выстрелы в воздух, здоровались с Доном и Донцом, станичниками, родными. Войдя в дом, казак целовал иконы, затем обнимал отца, мать, жену и детей. По случаю возвращения казаков служили молебен и устраивали станичное угощение. Наступало время исполнения обетов, данных при уходе. Церкви дарили иконы, оклады, колокола.

Нетрудно заметить, что описанные ритуалы вбирают в себя элементы некогда существовавших самостоятельно обрядов (например, в XVIII в. особо отмечался переход казака в другую возрастную группу).

Общинный характер имело у казаков и поминовение предков. О пении стариками «на голубцах богатырских песен» во время обряда поминовения упоминает В.Д. Сухоруков. Приведенные им поэтические тексты четырех песен, по-видимому, являются вставками из современного ему репертуара (начала XIX века): «На заре то было на зорюшке» (пуля убила доброго молодца); «Не травушка, не ковылушка»; «Ты кормилец наш, Дон Иванович»; «Не великий там огонюшек горит / То-то во поле кипарисный гроб стоит» (конь у гроба хозяина). Е.Н. Кательников приводит также обычный припев богатырских песен: «Да вздунай-най дунана вздунай дунай». Эти песни фиксировались и в наши дни, а упомянутый припев характерен для терских и некрасовских былинных песен.

А.И. Ригельман оставил свидетельское описание наблюдавшихся им воинских поминальных обрядов на Монастырском урочище, совпадающее в деталях с более поздними публикациями в донской периодике (станицы Митякинская, Раздорская) и нашими полевыми записями (станица Усть-Быстрянская): «…Всякий год на оном кладбище в субботу сырной недели поминовение по убитым делают, куда почти все, исключая самых старых и малых, выезжают и по отслужении над оными усопшими панихиды ездят и поют, поют (выделено мною. – Т.Р .) и потом бегают и скачут на конях и делают из того для экзерции своей настоящее рыстание, в который случай и не без убийства нечаянного от скачек тех бывает».

Поминальные дни, установленные церковью (в том числе Вселенские родительские субботы – мясопустная, Троицкая) отмечались не только посещением кладбищ, но и раздачей милостыни, приготовлением поминальной пищи (пышки с медом, пирожки). Вспоминая умершего родственника, женщины должны «причитать». Импровизируемые тексты, в которых использовались традиционные поэтические образы (разрушенное или оставленное гнездо, повалившаяся стена, одинокая былинка в поле и др.), облекались в форму жалобных речитаций (приговариваний). Причитания были обязательными и для погребения. Ими умершего провожали в последний путь.

В погребальных обрядах особая роль отводилась коню, сопровождавшему хозяина. Отголоском существовавшего в древности обычая погребения всадника с конем можно считать опускание в могилу подковы. Как и в современных воинских ритуалах погребения над могилой звучали залпы ружейных выстрелов.

Жизнь воина-казака сопровождалась многими действиями, установленными традицией. В XIX в. продолжают существовать и видоизменяться казачьи обычаи, связанные с воинской службой. Происходит своеобразное перераспределение ролей в отношениях общины и семьи, приводящее к возрастанию роли последней.

Широко распространяются земледельческие обряды, отражающие изменения в хозяйственном укладе, зависимость материального благополучия от производства на земле. В них постепенно инициатива переходит от мужских ватаг, во главе с атаманом обходивших со знаменами дворы и устраивавших военные состязания (скачки, стрельбу на скаку по мишеням, борьбу), к сельской соседской общине и совместным с женщинами действиям.