Глава 8 Духовники российских императоров

Глава 8

Духовники российских императоров

Взаимоотношения российских самодержцев и православной церкви имели свою весьма драматичную историю. Следует помнить, что все российские монархи были религиозными людьми, однако к православной церкви как к институту власти относились по-разному.

В первой четверти XVIII в. Петр I сумел подчинить православную церковь, сделав ее частью государственного механизма, в результате чего священнослужители фактически превратились в государственных служащих. Это было политическое решение, никак не связанное с личной религиозностью монарха. На протяжении XVIII – начала XX в. церковные структуры интегрировались в бюрократическую систему Российской империи.

Процесс подчинения церкви государству сопровождался бюрократизацией ее структур и постепенной утратой морально-нравственного авторитета священнослужителей в глазах народа. Совершенно не случайно то, что в русской литературе XIX в. крайне мало положительных образов священников. Художники также отдали дань антирелигиозной пропаганде, достаточно вспомнить картины В. Г. Перова «Монастырская трапеза» и «Крестный ход на Пасху». Тем не менее именно православная вера цементировала целостность империи, а российские монархи фактически определяли стратегию влияния церкви на мировоззрение населения. Поэтому небезынтересно оценить уровень личной религиозности российских монархов, который формировался в том числе с помощью царских духовников.

Петр I

Следует отметить, что демонстративное пренебрежение национально-религиозными традициями со стороны монархов было редкостью и, в конечном счете, дорого им обходилось. Так, внук Петра I – Петр III всячески выказывал свое негативное отношение к православной обрядности. В придворной среде и спустя десятилетия ходили об этом самые разные слухи. В 1860-х гг. министр императорского двора В. Ф. Адлерберг «рассказывал, что слышал от императора Александра Павловича, как в Зимнем дворце была лютеранская церковь Петра III»⁷²⁴. Надо признать, что источники этой информации весьма авторитетны. Прагматичная Екатерина II активно использовала религиозный фактор в процессе подготовки переворота, подчеркнуто демонстрируя приверженность идеалам православия.

Тем не менее после воцарения Екатерины II в 1762 г. никакого всплеска религиозного фанатизма при российском императорском дворе отмечено не было, что весьма характерно для XVIII в., который вошел в европейскую историю как век просвещения, густо замешанного на атеизме.

Система домашнего образования российских монархов и великих князей предполагала и традиционное религиозное воспитание. Вместе с тем, уровень религиозности особ императорской фамилии, естественно, был разным, хотя на протяжении жизни со всеми ее драматическими коллизиями мог меняться в ту или иную сторону.

Несмотря на исключительное положение, российские монархи, конечно, оставались людьми, разграничивавшими личную религиозность и религиозную политику империи, во главе которой они находились. Вплоть до последней четверти XIX в. религиозная практика императорского двора оставалась в рамках формальных традиций, сложившихся еще при Екатерине II.

Императорскому двору первой четверти XIX в. в целом было присуще формально-скептическое отношение к религии, характерное для XVIII в. Это было результатом, в том числе, и воспитания Александра I в духе космополитических просветительских идей Ж. Ж. Руссо и Ф. Вольтера.

Религиозным образованием Александра I в детские годы занимался протоирей А. А. Самборский. Судя по воспоминаниям современников, это был человек более светский, лишенный глубокого религиозного чувства. Протоирей Андрей Афанасьевич Самборский (1732–1815) не только обучал будущего Александра I основам православия, но и был его первым духовником.

Говоря о духовниках монархов, следует иметь в виду, что по традиции, сложившейся к концу XV в., духовниками русских царей, а затем и российских императоров являлись настоятели кремлевского Благовещенского собора. И хотя в имперский период российской истории духовники императорской семьи жили в Петербурге, по традиции протопресвитер Большого придворного собора в Зимнем дворце одновременно возглавлял и Благовещенский собор Московского Кремля.

Как правило, духовниками российских императоров являлись весьма образованные люди, подолгу жившие в Европе. Не был исключением и А. А. Самборский. Окончив в 1765 г. Киевскую духовную академию, он, по воле Екатерины II, был отправлен в Англию для изучения агрономии. Одновременно с этим на него были возложены обязанности ведения церковных служб при российском посольстве в Лондоне. В 1768 г. он женился на англичанке, которую обратил в православие. В 1868 г. Самборского официально назначили на должность священника при посольской церкви. Наряду со службами на русском языке он совершал службы для греков и сочувствующих православию англичан на греческом и латинском языках. В Англии Самборский прожил пятнадцать лет. В 1780 г. императрица Екатерина II отозвала его в Россию.

В 1781 г. он был включен в свиту наследника Павла Петровича во время его путешествия по Европе. По завершении путешествия «графа Северного» Самборский был награжден Екатериной II бриллиантовым крестом на голубой ленте. В 1785 г. Самборского назначили наставником в Законе Божием и духовником к великим князьям Александру и Константину Павловичам. Позже в этом же звании он был и при великих княжнах, дочерях Павла I. Когда в 1788 г. в Царском Селе был сооружен величественный Софийский собор, Самборский стал его первым протоиреем.

Его деятельность была высоко оценена. В 1799 г. Самборский был удостоен ордена Святой Анны I степени. В этом же году его определили духовником к великой княгине, эрцгерцогине австрийской Александре Павловне, при которой он находился вплоть до ее кончины в 1801 г. Его не забывали и после смерти Павла I. Самборский был удостоен алмазных знаков ордена Святой Анны, ему позволили жить в Михайловском дворце «на покое».

Влияние священника-агронома Самборского сказалось на увлечениях Александра I. Император Александр I, воспитанный в традициях энциклопедистов, стал, по сути, космополитом, оставаясь православным монархом православной империи. Проявлялось это в различных вещах. Известно, например, что император длительное время поддерживал отношения с баронессой В.-Ю. Крюденер, проповедовавшей идеи слияния православной и католической церквей. В 1813 г. император посетил в Германии общину моравских братьев. С 1812 г. он начал систематически читать Библию и при этом послал сестре Екатерине Павловне список «мистической литературы»⁷²⁵. Все эти увлечения были весьма далеки от канонического православия.

Самборский являлся духовником Александра I с 1785 г. по 3 апреля 1808 г., то есть в течение 23 лет. После ухода с должности одряхлевшего Самборского его место при Александре I занял Павел Васильевич Криницкий (1752–1835). Он происходил из дворян Черниговской губернии, образование получил в Черниговской гимназии и Киевской духовной академии. По окончании курса он некоторое время преподавал поэзию и греческий язык в Черниговской гимназии. Однако в 1783 г. его жизнь резко изменилась, поскольку его отправили священником в Париж, где он стал свидетелем начала Великой французской революции. Во Франции Криницкий пробыл до 1791 г. По возвращении в Россию он с 1793 по 1795 г. состоял законоучителем в Академии художеств.

В 1799 г. началась придворная карьера П. В. Криницкого. Он был определен законоучителем младших детей императора Павла Петровича и протоиереем Софийского собора. В расходных документах великого князя Николая Павловича впервые имя Криницкого упоминается в 1801 г., когда повелением императрицы Марии Федоровны «находящемуся при их императорских высочествах великих князьях духовником и законоучителем протоирею Павлу Криницкому» было выдано «в пожалование 100 рублей»⁷²⁶.

Именно Криницкий стал первым законоучителем будущего императора Николая I. Любопытно, что таинство исповеди при императорском дворе было «платной услугой». По крайней мере, в финансовых документах прямо фиксируется, что помимо жалования в марте 1810 г. «духовнику протоирею Павлу Криницкому» было выдано «за исповедь 200 рублей»⁷²⁷. Систематические занятия Законом Божиим начались у великого князя Николая Павловича с осени 1802 г.

Постепенно Криницкий занял все должности дряхлевшего Самборского. В декабре 1803 г. он был причислен к придворной церкви, 27 января 1806 г. назначен старшим над придворным духовенством. И, наконец, 3 апреля 1808 г. назначен духовником царским и членом Святейшего Синода. Таким образом, в 1808 г. у Александра I появился второй духовник.

После 1815 г. близ царской семьи появилось новое духовное лицо. Это был Николай Васильевич Музовский, который стал духовником Николая и Михаила Павловичей. Вплоть до 1825 г. Криницкий оставался духовником Александра I, императриц Елизаветы Алексеевны и Марии Федоровны, а Музовский был духовником младших великих князей – Николая и Михаила.

При этом окончательное слово при решении «кадровых вопросов» в отношении придворного духовенства оставалось за Александром I и вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Интересно, что Криницкий оставался духовником вдовствующей императрицы вплоть до ее смерти в 1828 г., а после этого его продолжали официально именовать «бывшим духовником покойной государыни императрицы»⁷²⁸.

На момент коронации Николая I в августе 1826 г. «Камер-фурьерский журнал Высочайшего двора обеих половин» зафиксировал разделение полномочий между священниками следующим образом: среди духовенства, присутствовавшего на коронации, были упомянуты «их императорских величеств протопресвитер Криницкий» и «его императорского величества духовник протоирей Музовский»⁷²⁹.

Формальная религиозность высочайшего двора проявлялась и во внешнем облике духовника Николая Павловича – Николая Васильевича Музовского. Своим видом он мало напоминал православного священника. В 1817 г. он ходил «в черной одежде, в белом галстуке и без бороды», и, по мнению современников, в нем «трудно было признать… нашего православного священника»⁷³⁰.

Наряду с церковными службами, крещениями, венчаниями и прочим одной из его обязанностей было обращение в православие немецких принцесс, выходивших замуж за великих князей дома Романовых. Когда в 1817 г. в Россию приехала будущая жена Николая I, духовник «постоянно должен был находиться в приемной принцессы, чтобы, пользуясь каждым свободным часом, помогать ей выучить наизусть символ веры»⁷³¹.

Надо признать, что формальный подход Музовского к вопросам веры сделал переход из протестантизма в православие для прусской принцессы Шарлотты тяжелым испытанием. Спустя много лет императрица Александра Федоровна вспоминала: «Священник Муссовский, знакомивший меня с догмами греческой церкви, должен был подготовить меня к принятию святых тайн; он был прекрасный человек, но далеко не красноречив на немецком языке. Не такой человек был нужен, чтобы пролить мир в мою душу и успокоить ее в смятении в подобную минуту»⁷³². Сама процедура приобщения к православию произвела тяжелое впечатление как на прусскую принцессу, так и на ее свиту: «С грехом пополам прочла я символ веры по-русски; рядом со мной стояла игуменья в черном, тогда как я была одета вся в белом, с маленьким крестом на шее; я имела вид жертвы; такое впечатление произвела я на всю нашу прусскую свиту, которая с состраданием и со слезами на глазах взирала на участие бедной принцессы Шарлотты в церковном обряде, естественно, странном в глазах протестантов»⁷³³.

Для протестантки адаптация к новой религии оказалась тяжела не только из-за неизбежного духовного перелома, но и из-за особенностей повседневной обрядности. Православной великой княгине Александре Федоровне, в прошлом прусской принцессе Шарлотте, необходимость выстаивать на ногах продолжительные службы казалась крайне тяжелой. Александра Федоровна вспоминала о своем первом посещении древней столицы России – Москвы: «Мне пришлось пролежать в постели, а затем на кушетке в течение нескольких дней, настолько утомили коленопреклонения мои ноги, я даже с трудом могла двигать ими»⁷³⁴.

Таким образом, мы можем констатировать, что, во-первых, в период правления «западника» Александра I религиозная жизнь российского императорского двора в полной мере воспроизводила традиции формальной религиозности, сложившейся в XVIII в. Во-вторых, император Александр I после 1815 г. во многом находился во власти идей, связанных со стремлением к слиянию католической и православных церквей. В-третьих, оба духовника императора Александра I являлись широкообразованными людьми, подолгу служившими при православных храмах в Европе. Немаловажно и то, что внешний облик царских духовников был далек от канонического образа русского православного священника.

Николай I, став императором в декабре 1825 г., будучи православным по рождению и воспитанию, за тридцать лет правления прошел через серьезную духовную эволюцию, связанную с постепенным отказом от многих элементов формальной религиозности.

Будущего императора начали учить молитвам в феврале 1803 г., когда ему шел восьмой год⁷³⁵. Главными учителями, закладывавшими религиозность в детскую душу, стали воспитательницы, как это ни странно, исповедовавшие протестантизм и лютеранство. И это, безусловно, накладывало свой отпечаток на личную религиозность детей.

Если во второй половине 1820-х гг. молодой Николай I был достаточно формально верующим человеком, то с начала 1830-х гг. его личная религиозность приобрела более одухотворенные формы. Духовная трансформация Николая I была теснейшим образом связана с формированием собственного сценария власти, основанного на национальных традициях и отрицании западной религиозно-политической практики.

Подчас поступки императора Николая I настолько выбивались из привычных стереотипов поведения, что это буквально приводило в смятение придворных. Но со временем эти поступки выстроились в линию поведения, которая и сформировала национально ориентированный сценарий власти, важнейшей частью которого стала искренняя православная религиозность Николая Павловича.

Так, мемуаристы упоминали, что иногда во время службы император Николай I становился рядом с хором певчих и подпевал им. Одна из дочерей Николая I вспоминала: «Для Папа было делом привычки и воспитания никогда не пропускать воскресного богослужения, и он с открытым молитвенником в руках стоял позади певчих. Но Евангелие он читал по-французски и серьезно считал, что церковнославянский язык доступен только духовенству. При этом он был убежденным христианином и глубоко верующим человеком, что так часто встречается у людей сильной воли»⁷³⁶. Это очень показательная цитата. Действительно, искренне верующий православный монарх, читающий Евангелие по-французски, являлся неким символом переломных процессов.

Одной из старых православных традиций, существовавших при царском дворе со времен Московской Руси, была практика изготовления «родовых» икон. С новорожденных снимали мерку, по ее длине отрезали кусок доски, на котором иконописцы писали лик святого, в день которого появился на свет царственный младенец. Николай I в своих записках упомянул, что он для своих детей сохранил этот обычай, и «императрица дарила каждому новорожденному икону его святого, сделанную по росту ребенка в день его рождения»⁷³⁷. Примечательно, что в своем духовном завещании, составленном в 1844 г., Николай Павлович упомянул и о своей «родовой» иконе, распорядившись ее судьбой: «Образ Чудотворца Николая, в рост мой при рождении, должен всегда оставаться в Аничкове»⁷³⁸. Когда в 1857 г. у Александра II родился сын, названный в честь Сергия Радонежского, то сразу по его рождении известному иконописцу Пешехонову был заказан образ преподобного Сергия Радонежского «в рост его высочества, как того требовал старинный благочестивый обычай»⁷³⁹.

Нужно сказать, что в Большой церкви Зимнего дворца богослужения совершались и по «политическим» поводам. В период правления Николая I каждый год 14 декабря совершалось богослужение, на которое приглашались только лица, причастные к событиям, связанным с подавлением восстания декабристов в 1825 г. После службы все допускались к руке императрицы Александры Федоровны и целовались с императором, как в Светлый праздник.

Интересно, что традиция богослужений в память событий 14 декабря сохранялась и при Александре II, правда, уже только по юбилейным датам. Например, 14 декабря 1875 г. в память 50-летия событий на Сенатской площади состоялся торжественный обед, на который были собраны оставшиеся участники, в том числе князь А. А. Суворов, В. Ф. Адлерберг, Р. Е. Гринвальд. На это время в Зимний дворец привезли мундир Николая I по форме лейб-гвардии Измайловского полка, он был на императоре в тот трагический день. Естественно, старики вспоминали прошедшие события. Нашел о чем рассказать сыновьям и Александр II, которому в декабре 1825 г. было семь лет⁷⁴⁰.

Николай Павлович всячески подчеркивал свою «русскость». Наряду с введением в повседневный придворный быт русского языка (он разговаривал на русском «даже с женщинами (дотоле неслыханное дело при дворе)») им первым была введена в моду «привычка петь тропари праздничные и даже всю обедню вместе с хором в церкви – это одно мелочи; но модные дамы времен Александра рассказывают, какое это сделало впечатление, как удивило, как показалось странным, причудливым и какой переворот сделало в гостиных, а впоследствии и в семейной жизни, и в воспитании, и мало-помалу разбудило народное чувство»⁷⁴¹.

Следует подчеркнуть, что вера Николая I была совершенно искренней, и он сознательно «подтягивал» свой двор к благоговейной православной религиозности. Фрейлина А. Ф. Тютчева вспоминала, что в дни больших праздников и особых торжеств богослужение отправлялось в Большой церкви Зимнего дворца. На службе мужчины были в парадной форме, при орденах, дамы – в придворных костюмах, то есть в повойниках и сарафанах с треном, расшитым золотом, производивших величественное впечатление.

Впрочем, обрядовая религиозность императорского двора, естественно, была далека от проявлений простонародных традиций православного благочестия. Славянофилка фрейлина А. Ф. Тютчева упоминала, что она не смела ни становиться, как привыкла, на колени, ни класть земных поклонов, «так как этикет не допускал подобных проявлений благочестия. Все стояли прямо и вытянувшись… Члены императорского дома, однако, держали себя в церкви примерно, и, казалось, молились с истинным благочестием. Император Николай стоял один впереди, рядом с хором певчих, и подпевал им своим красивым голосом»⁷⁴².

При Николае Павловиче начали возводиться новые придворные соборы. Любовно обустраивая Петергофскую Александрию, Николай I приказал возвести домашнюю церковь близ Коттеджа. Ее построили в модном тогда готическом стиле и назвали капеллой Святого Александра Невского. С июля 1834 г. там начались богослужения, носившие камерный характер. К службе кроме членов семьи Романовых приглашались по особым спискам лишь близкие родственники и придворные. При Николае I исключение делали только для кадетов. В 1825–1827 гг. в Александровском парке Царского Села была сооружена часовня в готическом стиле⁷⁴³. В ее арочном своде был устроен вход в квартиру духовника императора Н. В. Музовского.

Религиозному воспитанию своих детей Николай I уделял большое внимание. Следуя традиции, император лично выбрал кандидатуру законоучителя для старшего сына-цесаревича Александра Николаевича. Им стал доктор богословия Г. П. Павский.

Герасим Петрович Павский в 1814 г. окончил Петербургскую духовную академию в звании магистра. В этом же году он занял в академии кафедру еврейского языка. В 1815 г. Павский получил должность священника при Казанском соборе в Петербурге. В 1817 г. его определили законоучителем в Царскосельский лицей, и в 1821 г. Павский получил степень доктора богословия и был высочайше награжден орденом Святого Владимира IV степени. На тот момент ему исполнилось только 34 года. Однако на этом карьерный взлет молодого богослова не закончился. После открытия в 1819 г. Петербургского университета попечитель учебного округа С. С. Уваров предоставил Павскому кафедру богословия. И в академии, и в лицее, и в университете лекции талантливого священника вызывали всеобщий интерес, поэтому он вошел в круг преподавателей цесаревича Александра Николаевича, которых подбирал В. А. Жуковский. По поручению императора Николая I Павский составил программу преподавания Закона Божия и приступил к занятиям с цесаревичем с 30 ноября 1826 г.

Свои занятия он начал с изучения молитвы «Отче наш» применительно к представлениям восьмилетнего ученика. Занимаясь преподаванием цесаревичу, Павский составил два руководства («Начертание церковной истории» и «Христианское учение в краткой системе»), которые были изданы ограниченным тиражом.

Царственным родителям и руководителям воспитательного процесса цесаревича В. А. Жуковскому и К. К. Мердеру Павский понравился. Об этом свидетельствует запись в дневнике воспитателя цесаревича К. К. Мердера: «2 февраля 1829 г. вечером их величества присутствовали при экзамене в Законе Божием. Великий князь отличался в особенности, все ответы его были прекрасны и доказывали большую правильность его суждений». По результатам экзамена Николай I «объявили совершенное удовольствие» отцу Павскому⁷⁴⁴.

Вскоре Павский начал преподавать Закон Божий и дочерям Николая I: Марии, Ольге и Александре. Кроме того, Павского причислили к Большому собору Зимнего дворца. И, наконец, пиком его придворной карьеры стало назначение духовником всех своих высоких воспитанников. Его неоднократно отмечали и награждали (бриллиантовым наперсным крестом, алмазными знаками Святой Анны II степени, орденом Святого Владимира III степени и еще двумя бриллиантовыми перстнями). При императорском дворе Павский проработал девять лет. Столь заметные успехи порождали зависть среди церковных иерархов.

В 1835 г. разразился скандал. Поводом к нему стали «конспекты-методички» Павского, подготовленные для цесаревича. Его обвинили в ошибках, недобросовестности и неблагонамеренности. В дневнике А. С. Пушкина в феврале 1835 г. появилась запись: «Филарет⁷⁴⁵ сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. Павский отставлен от великого князя. Митрополит и Синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судия, но ласково простился с Павским. Жаль умного, ученого и доброго священника! Павского не любят»⁷⁴⁶.

Тем не менее Павский сохранил доброе расположение со стороны Николая I, поскольку только с его ведома Павского могли назначить на должность священника Таврического дворца, сохранив за ним все права и преимущества по службе.

Поскольку цесаревич лишился не только законоучителя, но и духовника, то встал вопрос о его замене. Эту проблему вновь решал лично император Николай I. Инициатор «дела Павского» московский митрополит Филарет обратил внимание императора на молодого священника Василия Борисовича Бажанова.

К 1835 г. В. Б. Бажанов был уже опытным преподавателем. После окончания в 1823 г. Духовной академии в звании магистра он до 1827 г. преподавал Закон Божий во 2-м кадетском корпусе. А после ухода Павского из университета принял от него кафедру богословия. Одновременно он преподавал в Главном педагогическом институте и в 1-й гимназии. Именно в гимназию на урок Бажанова и пришел Николай I. Императору хватило пятнадцати минут, чтобы составить мнение о священнике, после чего он удалился. По воспоминаниям Бажанова, император, возвратившись во дворец, заявил, что нашел наконец законоучителя для наследника. Естественно, не все встретили это назначение доброжелательно. Фрейлина императрицы Александры Федоровны отметила в дневнике: «Променяли ястреба на кукушку»⁷⁴⁷.

В. Б. Бажанов

Здесь уместно будет сослаться и на мнение А. С. Пушкина, который, будучи близким приятелем В. А. Жуковского, лично знал и Г. П. Павского, и В. Б. Бажанова. Первого он называл «умным, ученым и добрым священником», а второго – человеком «очень порядочным»⁷⁴⁸. Таким образом, мы можем констатировать, что законоучителями и духовниками подраставшего цесаревича были грамотные и достойные священники.

Очень важным являлось и то, что Николай I лично приобщал своих детей и внуков к семейно-религиозным традициям. Всех внуков Николая I, включая будущего Александра III, крестил духовник императора Николая Павловича протопресвитер Музовский⁷⁴⁹. Подрастающие внуки исполняли все положенные религиозные обязанности: накануне воскресений, царских дней и больших праздников их водили ко всенощной, а в воскресные и праздничные дни они слушали обедню в Малой церкви Зимнего дворца в присутствии царя и родителей⁷⁵⁰.

Взрослые члены императорской семьи своим посещением церковных служб прививали детям серьезное отношение к религиозным обрядам. Мемуаристка с почтительным удивлением писала: «Лицо цесаревны выражало полную сосредоточенность.

Ее сопровождали все дети, даже самый маленький, которому еще не было трех лет и который стоял молча и неподвижно, как и остальные, в продолжение всей длинной службы. Я никогда не понимала, как удавалось внушить этим совсем маленьким детям чувство приличия, которого никогда нельзя было бы добиться от ребенка нашего круга; однако не приходилось прибегать ни к каким мерам принуждения, чтобы приучить их к такому умению себя держать, оно воспринималось ими с воздухом, которым они дышали»⁷⁵¹.

Однако это взгляд все-таки стороннего наблюдателя. Детей, конечно, приучали к порядку. Император Николай Павлович следил за обстановкой в церкви, обращая внимание на мельчайшие детали, в том числе и на поведение своих внуков. Так, в 1852 г. Николай I, наблюдая за малышами на богослужении, высказал их главному воспитателю генералу Н. В. Зиновьеву, что «они стоят за обедней очень хорошо, но плечи держат неправильно и каблуки не вместе»⁷⁵². Эти «каблуки не вместе» по отношению к маленьким внукам⁷⁵³ действительно поражают, рисуя во всей полноте особенности характера Николая I.

Личная религиозность российских императоров, безусловно, имела и политическую составляющую. Постоянная демонстрация приверженности православным святыням Руси была важной и обязательной частью их публичного имиджа. Так, в семье Романовых вплоть до 1917 г. сохранялся обычай при визитах в Москву буквально первым делом посещать икону Иверской Богоматери, а затем мощи московских святых. В октябре 1831 г. при посещении Москвы Николай I и цесаревич Александр Николаевич, которому тогда было 13 лет, по приезде немедленно отправились поклониться гробнице митрополита Алексия⁷⁵⁴. Спустя двадцать лет, в сентябре 1851 г., когда Москву посещала цесаревна Мария Александровна, она сама отвезла детей в Троице-Сергиеву лавру, где они отстояли обедню в Троицком соборе, а затем молились перед ракой святого Сергия Радонежского. Мать и дети посетили Гефсиманский скит и отправились в Ростов на поклонение святому Дмитрию Ростовскому⁷⁵⁵. Летом 1855 г. еще не короновавшийся Александр II впервые посетил древнюю столицу в качестве императора. Один из дней весьма напряженного визита был посвящен Троице-Сергиевой лавре, где Александр II и императрица Мария Александровна усердно молились у мощей святого Сергия⁷⁵⁶.

На детские души посещение московских религиозных святынь производило большое впечатление. «Было принято сейчас же по прибытии совершать поклонение мощам; один из постоянно там молящихся пяти монахов поднимал крышку гроба»⁷⁵⁷.

Тем не менее дочь Николая I – Ольга Николаевна оценивала характер религиозного воспитания царских детей как достаточно формальный. Она объясняла это так: «Нас окружали воспитатели-протестанты, которым едва были знакомы наш язык и наша церковь»⁷⁵⁸. Однако следует отметить, что воспитательный процесс в царской семье предусматривал существенную разницу в подготовке цесаревича и его сестер. Дело в том что по сложившейся практике дочери российских императоров рано или поздно становились супругами протестантов. Возможно, поэтому их приобщение к православной религии и носило несколько формальный характер.

Николай I очень много сделал для того, чтобы изменить религиозную жизнь российского императорского двора, но надо признать, что ему так и не удалось переломить формальное отношение к православным канонам в придворно-аристократической среде. Пышные богослужения в дворцовых домовых храмах по своей сути являлись только необходимой частью столь же пышных дворцовых церемоний. В них не было самого главного – искренней веры. Фактически придворные религиозные службы носили характер светских церемоний.

Личный авторитет императора и его религиозность, безусловно, дисциплинировали присутствовавших в Большой церкви Зимнего дворца. Как упоминала А. Ф. Тютчева, «все стояли прямо и вытянувшись», и «члены императорского дома… держали себя в церкви примерно»⁷⁵⁹. Отсутствие на церковной службе или опоздания вызывали немедленную суровую реакцию Николая Павловича. Например, в апреле 1834 г. камер-юнкер А. С. Пушкин нарушил этикет, не явившись в придворную церковь «ни к вечерне в субботу, ни к обедне в Вербное воскресенье». После этого он немедленно получил приказ явиться для объяснений. Сам поэт писал: «Однако ж я не поехал на головомытье, а написал изъяснение»⁷⁶⁰.

Тем не менее и при грозном императоре во время длинных служб великие князья периодически умудрялись выскакивать из церкви «перекурить» на церковную лестницу. Поэтому 28 апреля 1847 г. был издан высочайший указ, в котором категорически запрещалось употребление «табаку в церквах во время отправления службы». После смерти императора Николая I весь этот порядок был очень скоро нарушен: «Каждый мог запаздывать, пропускать службу по желанию, не будучи обязан никому отдавать отчета»⁷⁶¹.

Конечно, Николай Павлович периодически исповедовался у своего духовника. Н. В. Музовского, как уже упоминалось выше, он «получил» от матери и старшего брата Александра I, память о котором Николай Павлович глубоко чтил. Однако облик и личные качества Музовского, видимо, претили Николаю I. Об этом косвенно свидетельствуют его слова, произнесенные в 1848 г., после назначения Бажанова на место умершего Музовского. После первой исповеди у нового духовника Николай I сказал семейству, что «первый раз в жизни исповедовался». Сам Бажанов писал, что не знает, что эти слова означают, но предположил, что «государь не исповедовал своих грехов перед духовниками, и духовники не предлагали ему вопросов, а прочитывали только молитвы пред исповедью и после исповеди»⁷⁶².

О личностных предпочтениях Николая I свидетельствует и то, что в 1841 г. именно Бажанову, а не Музовскому было поручено приобщить будущую императрицу Марию Александровну к таинствам православной церкви. Императрица Александра Федоровна, невольно сравнивая происходящее, отмечала: «Конфирмация моей невестки, цесаревны, совершалась совершенно при иных условиях: она нашла здесь прекрасного священника, который объяснил ей слово за словом все догматы и обряды нашей церкви…»⁷⁶³ Тем не менее в завещании, составленном Николаем Павловичем в 1844 г., «отдельным пунктом» выражена благодарность «отцу-духовнику» Музовскому «за его верную долговременную службу; душевно его почитав»⁷⁶⁴. Мы можем предположить, что Музовский изначально не устраивал царя, но снять его с должности означало пойти против воли Александра I, память которого чтил Николай I. В результате лишь после смерти Музовского в 1848 г. Бажанов стал духовником не только цесаревича Александра Николаевича, но и Николая I.

Современники неоднократно отмечали глубокую личную православную религиозность Николая I. Современница императора графиня А. Д. Блудова писала: «Николай Павлович – самый православный государь из царствующих над нами со времен Федора Алексеевича»⁷⁶⁵. В этом контексте особенно весомо звучит фраза Николая I, которую он произнес в ходе своей предсмертной беседы с Бажановым о вере: «Я не богослов; верую по-мужицки»⁷⁶⁶. И эта твердая мужицкая православность добавляет важный штрих к облику самодержца Николая I.

Отношение Александра II к религии не выходило за общепринятые рамки его круга. Он был, конечно, верующим человеком, выполнявшим все обязательные обряды православной церкви. Однако его религиозность была сродни религиозности Александра I – формальная вера, но без глубокого чувства. В отличие от отца к нарушениям дисциплины во время церковных служб он относился совершенно спокойно. Александр II не любил Москву, не любил когда ему напоминали, что он родился в Чудовом монастыре древней столицы. Он был «западником» и куда лучше чувствовал себя где-нибудь в Эмсе и вообще в Пруссии…⁷⁶⁷

В семье Александра II основным носителем православной религиозности была, как ни странно, императрица Мария Александровна. Бедная немецкая принцесса, ставшая цесаревной, а затем и императрицей, всем сердцем восприняла православные каноны. По свидетельству воспитательницы царских детей А. Ф. Тютчевой, «душа великой княгини была из тех, которые принадлежат монастырю»⁷⁶⁸.

В начале 1850-х гг. внуки Николая I начали последовательно включаться в систему религиозного образования. Для старшего сына цесаревича Александра – великого князя Николая Александровича уроки Закона Божиего начались со 2 ноября 1850 г. Эти уроки вел Бажанов, которого утвердили в должности 20 января 1851 г. с оплатой в 285 рублей в год. Столько же он получал за преподавание всем остальным детям цесаревича. В начале 1851 г., когда великому князю Николаю Александровичу шел восьмой год, Бажанов стал готовить мальчика к первой исповеди и Великому посту⁷⁶⁹. В 1853 г. Бажанов готовил к первой исповеди уже восьмилетнего великого князя Александра Александровича, будущего Александра III⁷⁷⁰.

Следует заметить, что кандидатура Бажанова в качестве учителя Закона Божиего при детях Александра II не была бесспорной. Императрица Мария Александровна хотела сама подобрать законоучителя для своего старшего сына, даже пойдя против традиций. Поэтому в начале 1850-х гг. в качестве возможной кандидатуры законоучителя рассматривался духовник Ольги Николаевны, принцессы Вюртембергской, – протоирей И. И. Базаров. Главной причиной такого решения являлось то, что Бажанов был загружен многочисленными должностями и детям мог уделять только малую толику своего внимания. А императрице требовалось все время духовника. Она писала Ольге Николаевне о Базарове: «…мы примем его с распростертыми объятиями. Но если в него запала хоть малейшая доля протестантизма, то мы не поймем друг друга. Я очень дорожу учебною частью (которой, увы, пренебрегает Бажанов). я еще ничего не говорила Бажанову до получения ответа. Полагаю, что он сам поймет, что у него не хватает на это времени. не слишком ли он мягок? Но для детей мне прежде всего нужна сердечность»⁷⁷¹. Однако по ряду причин вариант с Базаровым не прошел, и преподавание осталось за Бажановым, которого цари «глубоко уважали как своего многолетнего духовника, не пожелали оскорбить или просто даже огорчить»⁷⁷².

Но Мария Александровна, не осуществив свою идею в отношении старшего сына, все-таки реализовала ее для младших сыновей. Бажанов был отставлен от преподавания, и в 1859 г. ведение Закона Божиего передали протоирею Ивану Васильевичу Рождественскому, который служил при церкви Мариинского дворца, одновременно преподавая детям великой княгини Марии Николаевны. Он был переведен в Малую церковь Зимнего дворца и причислен к ней сверх штата⁷⁷³. К такому решению Рождественского подтолкнуло охлаждение его отношений с хозяйкой Мариинского дворца – великой княгиней Марией Николаевной. Это было связано с тем, что священник отказался тайно совершать обряд венчания дочери Николая I и графа Строганова. Позже Рождественский стал настоятелем Малой церкви Зимнего дворца, членом Святейшего Синода и духовником императрицы Марии Александровны. С 1866 г. Рождественский был назначен на должность учителя Закона Божиего и духовника великого князя Сергея Александровича, а когда подрос великий князь Павел Александрович, он стал и его духовником⁷⁷⁴.

Надо сказать, что царские дети искренне полюбили Рождественского. Великий князь Сергей Александрович после наступления совершеннолетия просил мать, императрицу Марию Александровну, подарить Ивану Васильевичу красивый наперсный крест. Императрица сама выбирала камни для креста и заказывала его рисунок. В январе 1876 г. одна из фрейлин императрицы Марии Александровны, по просьбе Сергея Александровича, купила материю на рясу Рождественскому. Видимо, священник сумел установить со своими духовными сыновьями ту тонкую душевную связь, которая и делает религию религией. После исповеди в феврале 1876 г. Сергей Александрович записал в дневнике: «Иван В. так со мною хорошо говорил!»⁷⁷⁵

Вместе с тем, Рождественский мог быть и строг со своими подопечными. Того же Сергея Александровича духовник мог строго разбранить за то, что тот пропустил всенощную во время масленицы (2 февраля 1877 г.).

Умер И. В. Рождественский в 1882 г. Удар с ним случился через несколько дней после кончины императора Александра II от горя и страшного потрясения, поскольку именно Иван Васильевич Рождественский приобщал святых тайн умирающего императора, когда его привезли во дворец⁷⁷⁶.

Интересно также и то, что когда в начале 1860-х гг. цесаревичу Николаю Александровичу начали преподавать университетский курс, то в качестве «учебных пособий» использовали такие бесценные сокровища, как подлинники Остромирова Евангелия и летописи Нестора «Повесть временных лет»⁷⁷⁷. Профессор Московского университета Буслаев вспоминал: «Никогда не забуду, с каким наслаждением читал я ему об Остромировом Евангелие, об Изборнике Святославовом и о великолепных миниатюрах Сийского Евангелия по драгоценным рукописям, которые были доставлены нам для лекций из Петербургской публичной библиотеки, из Московской синодальной и с далекого Севера, из Сийского монастыря»⁷⁷⁸.

Воспитатели детей императора Александра II оставили дневниковые записи, в которых упоминается о повседневной религиозной жизни царских сыновей. Так, в марте 1862 г. великий князь Владимир Александрович (15 лет) «отвез Василию Борисовичу (Бажанову – И. З.) материю на рясу в подарок от императрицы»⁷⁷⁹. В апреле 1862 г., накануне пасхальных торжеств, дети рано утром пошли «на половину великого князя наследника на исповедь. Они вернулись назад в 10 минут девятого, что, мне кажется, слишком скоро для исповеди». После этого они отправились «к родителям, чтобы читать с императрицей книги духовного содержания»⁷⁸⁰. На следующий день мальчики, следуя традиции, красили яйца. И, наконец, в субботу 7 апреля 1862 г. воспитатель «в половине двенадцатого… разбудил великих князей, чтобы идти к заутрене. Разговлялись у государя около половины четвертого. Вернувшись назад, сейчас же легли спать»⁷⁸¹. Так для мальчиков прошла Пасха 1862 г.

Пасха, как и везде на Руси, являлась особым праздником. Конечно, были традиционные подарки в виде пасхальных яиц. Если кто-то из семьи отсутствовал в Зимнем дворце, то подарки обязательно отправлялись по месту пребывания. Например, в Вербное воскресение 1865 г. Александр II отправил фельдъегеря в Ниццу к императрице Марии Александровне с пасхальными подарками. Сам же император в Пасхальную ночь 1865 г., как обычно, работал. Сначала с тремя сыновьями и всеми членами дома Романовых он присутствовал на торжественной светлой заутрене в Большой церкви Зимнего дворца. После заутрени он по традиции христосовался с присутствующими знатными особами и представителями гвардейских полков. Разговенный завтрак, как всегда, состоялся в Золотой гостиной Зимнего дворца. По признанию самого царя, он «вернулся в кабинет усталый после христосования с 416 лицами, отчего, по его выражению, у него закружилась голова»⁷⁸².

Мемуаристы в один голос отмечали, что религиозная жизнь в Зимнем дворце при императоре Александре II концентрировалась вокруг его жены – императрицы Марии Александровны. Хорошо знавший Марию Александровну граф С. Д. Шереметев писал: «Нужно признать, что она с полным сознанием и убеждением изучала все русское и прежде всего православие. Ее переход в православие не был простой формальностью. У нее были такие руководители, как митрополит Филарет, такие друзья, как В. Д. Олсуфьев, когда она была еще цесаревной, такие поклонники, как Николай I»⁷⁸³. Пожалуй, после Екатерины II не было императрицы, столь глубоко изучившей «нашу веру, наш строй и нашу народность. Она оставила крупный след, отразившийся в ее детях и придавший им то, что так отсутствует в других членах семьи иных ее поколений… Отражение матери следует искать в детях императора Александра II. Она воспитала «русское», честное поколение»⁷⁸⁴.

Православная религиозность императрицы Марии Александровны не могла не повлиять на формирование искренней религиозности ее детей. Александр III вспоминал: «Мама постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говению; своим примером и глубоко христианской верой приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама понимала. Благодаря Мама мы, все братья и Мари, сделались и остались истинными христианами и полюбили и веру, и Церковь»⁷⁸⁵. После смерти матери цесаревич Александр Александрович писал младшему брату: «Если бы речь шла о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что я знаю, что она была святая»⁷⁸⁶. Так старший сын оценил роль матери в формировании его православной религиозности.

Следует также отметить, что «кружок» императрицы Марии Александровны был центром придворных славянофилов. Большое влияние на императрицу во второй половине 1850-х и в 1860-е гг. имели ее фрейлины А. Ф. Тютчева и А. Д. Блудова. По воспоминаниям мемуаристов, Антонину Блудову при дворе прозвали «жандармом православия»⁷⁸⁷.

В конце царствования Александра II был намечен «кадровый резерв» на должность царского духовника, поскольку Бажанов находился уже в весьма преклонном возрасте. В качестве преемника рассматривался Иван Леонтьевич Янышев. Он родился в 1826 г. в семье дьякона Калужской губернии. Курс в Санкт-Петербургской духовной академии Янышев завершил с ученой степенью бакалавра физико-математических наук. В 1851 г. его определили священником в православную церковь в Висбадене. В 1856 г. Янышева перевели в Санкт-Петербургский университет профессором богословия и философии, но в 1858 г. вновь направили в заграничную командировку, назначив священником к церкви русской миссии в Берлине. Затем был вновь Висбаден, где он проработал с 1859 по 1864 г. Все это время Янышев достаточно активно занимался научной работой.

И. Л. Янышев

Придворная карьера Янышева началась в 1864 г., когда он был приглашен в Копенгаген, чтобы преподавать Закон Божий невесте российского цесаревича, принцессе Дагмар. Цесаревичем на тот момент был тяжелобольной Николай Александрович. Наследник счел необходимым лично встретиться с Янышевым, с которым «долго беседовал… о предстоящей задаче, и остался вполне доволен отношением к столь важному делу ученого-богослова»⁷⁸⁸. После того как в 1866 г. Дагмар превратилась в цесаревну Марию Федоровну, услуги Янышева не были забыты, и его назначили ректором Санкт-Петербургской духовной академии (1866–1883).

Именно Янышев в своих проповедях с церковной кафедры толковал великие реформы Александра II. Когда осенью 1866 г. в Россию прибыла невеста цесаревича Александра Александровича – принцесса Дагмар, именно Янышев готовил ее к церемонии миропомазания, а императрица Мария Александровна учила ее, как подходить к иконам и молиться. 12 октября 1866 г. в Большой церкви Зимнего дворца состоялась церемония миропомазания, и принцесса Дагмар получила новое имя – Мария Федоровна⁷⁸⁹. Обряд миропомазания совершал митрополит Исидор в Большой церкви Зимнего дворца. Принцесса во время обряда была одета в простое белое платье со шлейфом, без украшений. Свидетельницей выступила сама императрица Мария Александровна⁷⁹⁰. В 1874 г. Янышев был призван к участию в делах по старокатолическому вопросу в качестве официального представителя русской церкви на боннской конференции. Именно он произнес 2 марта 1881 г. проповедь над гробом убитого террористами Александра II. По воспоминаниям Богдановича, эта речь произвела большое впечатление на присутствовавших: «Государь не скончался, он убит! Убит!» – закричал он на всю церковь. Эти слова были встречены глухими рыданиями»⁷⁹¹.

Продолжателем православной традиции на российском императорском престоле стал Александр III. «Мужицкая» внешность царя органично сочеталась с его глубокой верой. Современники подчеркивали, что личная религиозность Александра III носила камерный характер, но искренность этого чувства была совершенно очевидна для окружающих. Описывая события лета 1877 г., один из воспитателей царских детей, пообщавшись с будущим императором, отметил для себя, что цесаревич показался ему рассудительным, патриотичным, сведущим в русской истории и очень религиозным⁷⁹².

Многолетний соратник Александра III граф С. Д. Шереметев вспоминал, как однажды, в начале 1870-х гг., цесаревич Александр Александрович предложил ему искупаться. Тогда граф увидел на груди великого князя множество образков и среди них крест⁷⁹³. Граф вслух высказал свое удивление, поскольку в аристократической среде подобная религиозность не была принята. Впоследствии Шереметев объяснял увиденное русской натурой Александра III, которому была совершенно чужда космополитичность его отца.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.