Записная книжка писателя

Записная книжка писателя

Малописание для пишущих так же вредно, как для медика отсутствие практики.

Сократ

Вот в декабре 1833 года Пушкин записывает в дневнике: «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N сказал, что мебель придворная и просится в Аничков». Это уже готовая литературная история, это уже можно публиковать, это интересно. И написано «в потоке».

Конечно, не всегда так сразу можно уловить готовый сюжет. В записную книжку писателя можно собирать цитаты и фрагменты, наблюдения и обороты речи, но — не для того, чтобы потешить себя, а чтобы «подобраться» к будущему рассказу, роману, поэме. Иван Тургенев, например, активно использовал дневники, чтобы проникнуть в душу — но не свою, а своего героя. Писатель имел обыкновение во всех подробностях разрабатывать биографии своих героев: создавая роман «Отцы и дети», он вел дневник Базарова. О каждой прочитанной книге, о каждом встреченном человеке, о каждом важном событии общественной жизни он вносил в дневник записи, какие должны были бы прийти на ум Базарову, если бы он являлся автором этого дневника. Получился довольно объемистый том, после окончания романа ставший совершенно ненужным, как использованное сырье. Дневник требовался только для того, чтобы автор не спускал глаз со своего героя, знал все его мысли, чувства, впечатления. Попробуйте писать так от лица волнующего вас персонажа — и можете быть уверенным, вы либо потеряете к нему интерес, либо поймете его до глубины души.

А вот Чехов пишет в своих записных книжках о несовершенстве современных ему писателей, страшно похожих на тех, кого мы видим сегодня. Чем заняты писатели, интересуется Антон Павлович. Куда ведут, к чему зовут, на что открывают людям глаза? Оказывается, литераторы в массе своей еще хуже обывателей. Чехов пишет, что они — «обыкновенные лицемеры прикидываются голубями, а политические и литературные — орлами. Но не смущайтесь их орлиным видом. Это не орлы, а крысы или собаки».

При этом они держатся самого высокого о себе мнения: «Умрет какой-нибудь знаменитый астроном или политик, так они напечатают некролог всего с пять строк, а умри актер или литератор, так закатят некролог в два столбца, да еще первую страницу черной каймой обведут», — пишет Чехов в записных книжках.

Да что после смерти — и при жизни-то творческие интеллигенты своим величием маются: «Боборыкин серьезно говорил, что он русский Мопассан. И Случевский тоже». Кто-то помнит сейчас, кто такие эти господа?

В любые времена, включая теперешние, полно литераторов, считающих себя «умом и честью нашей эпохи», несмотря на то, что деятельные, просвещенные и активные читатели вовсе с этим не согласны. Да что до того Боборыкиным?..

Главную проблему писательского фокуса внимания Чехов в своих записных книжках резюмирует так: «Одни бранят свет, другие толпу, хвалят прошлое и порицают настоящее, кричат, что нет идеалов и т. п. Это отживающие формы, уже сослужившие свою службу;…с прошлогоднею листвою гниют и те, кто живет в ней…Пока мы в своих интеллигентных кружках роемся в старых тряпках и, по древнему русскому обычаю, грызем друг друга, вокруг нас кипит жизнь, которой мы не знаем и не замечаем. Великие события застанут нас врасплох, как спящих дев. И вы увидите, что купец Сидоров и какой-нибудь учитель уездного училища из Ельца, видящие и знающие больше, чем мы, отбросят нас на самый задний план, потому что сделают больше, чем все мы вместе взятые. Если бы теперь вдруг мы получили свободу…то тратили бы ее на то, чтобы обличать друг друга в газетах в шпионстве и пристрастии к рублю и запугивать общество уверениями, что у нас нет ни людей, ни науки, ни литературы, ничего, ничего! А запугивать общество… значит отнимать у него бодрость, то есть прямо расписываться в том, что мы не имеем ни общественного, ни политического смысла».

Какова же достойная роль современного писателя в его дневниковой работе и записных книжках? Рассказывать истории, показывающие человеку, каков он есть и как ему стать лучше. Я думаю, вслед за Чеховым, что правильная история XXI века должна быть историей не королей и битв, а идей. И людей.

Как писал Чехов, человек не труп, ему нужно не три аршина, а весь земной шар. Любому человеку, а особенно — писателю, автору, сознательно ведущему свои дневники для совершенствования своего писательского дара и личности. Дневниковая практика нужна автору, чтобы научиться относиться к нужному ему земному шару и другим людям бережно и с любовью. Ибо счастье — это не личное потребление, а общее созидание. На всех уровнях. В первую очередь — на уровне простого, обычного, «маленького» человека.

Именно поэтому русская литература, подобно большинству дневников, всегда была «литературой маленького человека», а не жизнеописанием лидера. Повествованием о людях, живущих внутри исторического процесса, а не царящих на его гребне. Писатель действует не пропагандой, а ясностью видения и состраданием — ибо кто не может взять сердце читателя лаской, тот не возьмет и строгостью.

Именно из-за глобальности своего видения и глубокой веры лучшие русские писатели в своих дневниках переживали и готовили, а на страницах своих произведений художественно рассказывали нам истории о людях, сильно переживающих происходящее в каждодневном труде, сквозь боли и радости, путем открытий и ошибок, силами любви и веры… Поэтому так ужасно и разоблачительно выглядят в русской литературе все эти люди в футлярах, чиновники и помещики, скряги и стяжатели, манипуляторы и идеологи, отгородившиеся ради пустого личного покоя от тягот всеобщего пути… И не находящие даже и в этом покое ничего большего тех самых 3 аршин, описанных, например, у Чехова в записных книжках таким образом: «Чиновник зажил особенной жизнью: на даче высокая труба, зеленые панталоны, синяя жилетка, выкрашенная собака, обед в полночь; через неделю все это бросил».

Все это сладостное благополучие страшно походит на смерть и делает человека живым трупом, по меткому высказыванию другого русского классика и гуманиста Льва Толстого. Ибо не этого хочет душа человека, даже если он в футляре. А хочет она того, о чем писал Толстой, говоря, что Пьер после своих военных злоключений 1812 года «потерял цель, но обрел веру». И Чехов, вторя Толстому, говорит в своих дневниках: «Во что человек верит, то и есть», поэтому, добавляет Антон Павлович, «мне хочется, чтобы на том свете я мог думать про эту жизнь так: то были прекрасные видения»…

Дневниковые записи и художественные сочинения экстраверта и интроверта, путешественника по внешним или внутренним мирам, как правило, и есть эти прекрасные видения, так или иначе отнесенные к реальности автора. Диарист ведет свои записки в поисках гармоничной жизни для себя и идущих следом, с верой и терпением повторяя вслед за восточными мудрецами: «Ни в соленом, ни в горьком, ни в сладком нет настоящего вкуса. Настоящий же вкус неощутим. Ни незаурядный ум, ни поразительный талант не есть достоинства настоящего человека. Достоинства настоящего человека неприметны… Когда человек совершенен, он велик и без выдающихся достоинств, ибо в нем действует свободно его изначальная природа».

Изначальная природа писателя — создавать истории, вдохновляющие маленьких и больших людей на следование от рабства к свободе по пути своей изначальной природы. Это задача любого автора. Ибо только тогда из-под его пера выходят такие записки и произведения, которые позволяют ему и его читателям обретать смысл и счастье в жизни. Осталось понять, как довести ваш текст до такой прекрасной формы, чтобы у вас это получилось. Давайте попробуем прямо сейчас, ладно?