Тихий Дон

История создания

Работа над романом-эпопеей шла с 1925 по 1940 год. Сначала события не выходят за пределы казачьего хутора и станицы, а затем повествование расширяется. Писатель переносит события с берегов Дона в Центральную Россию и за ее рубежи, с одного участка фронта на другой, из Могилева, где находилась царская ставка, – в Петербург. При этом изменяется длительность и темп событий. Если время действия первой книги – два с половиной года (с мая 1912 по ноябрь 1914 года), то время действия второй – полтора года (с октября 1916 до июня 1918 года). Третья книга содержит события «огненного» 1918 года (с апреля). В четвертой книге также описано менее года (с мая 1919 по конец марта 1920 года). События последних книг происходят в крае Донском.

Сюжет

Эпиграф, предваряющий первую книгу, предопределяет характер повествования и намечает его границы. Народные песни звучат своеобразным зачином повествования. В них поется о «тихом Доне». Он тихий, несмотря на «студены ключи» и озорную белу рыбицу. Это река, величаво и неторопливо текущая через родную землю. И жизнь, в которую мы, читатели, надолго вторгаемся, сначала течет так же неторопливо.

Первый абзац романа рисует то, что называют «хронотопом», в котором сочетается и пространство и время. «Мелеховский двор – на самом краю хутора». Начало романа называет место и обозначает темп движения времени, которое неистребимо живет в этой достоверной картине: хутор вблизи станицы, проселочная дорога, истоптанная конскими копытами, часовенка на развилке… Их уже не перенесешь в середину XX века.

Подчеркивая прочность корней, характерных для казачьих станиц, автор начинает повествование с истории рода Мелеховых. Прокофий еще «в предпоследнюю турецкую кампанию» вернулся в хутор с женой из Туретчины, но скоро пролилась кровь этой несчастной женщины. Мы видим дикость и темноту нравов станичников и быстроту расправы-мести Прокофия. Он рассек саблей казака Люпеню, схватившего бедную женщину и бросившего ее толпе, и за это убийство идет на двенадцать лет на каторгу. А их недоношенный ребенок уцелел, вырос бедовым и женил его Прокофий, вернувшийся с каторги, на казачке. «Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы…» Так смуглый и горбоносый род Мелеховых начался с непокорства обычаям родного края.

В последующих главах течение времени также спокойно и неторопливо – привычные будни казачьей семьи изображены почти в режиме реального времени. Отец и сын едут на рыбалку. В их разговоре всплывает имя Аксиньи. Если первая глава – своеобразная предыстория рода Мелеховых, включенная в экспозицию романа, то вторая начинает неторопливое повествование, сюжет которого неразрывно свяжет главных его героев, – оно продолжается вплоть до конца первой книги. Мирная жизнь казачьей станицы и ее хуторов – обстоятельная экспозиция романа-эпопеи.

Но «хуторские» главы романа сменяются главами фронтовыми. И о характере этого чередования в романе-эпопее стоит подумать. Напомним, что в «Донщине» роман начинался с описания боев. Зачем автору понадобилось предпослать войне – мирные будни, каковы причины включения мира в новую «Войну и мир» русской литературы?

Вторая книга эпопеи считается «самой хроникальной». В ней описан февральский переворот, корниловский мятеж, развал фронтов империалистической войны, Октябрьская революция – множество сложных переплетений событий тех лет. Автор стремительно расширяет «плацдарм повествования».

В издании «Роман-газеты» главы этой книги имеют названия: «В офицерской землянке», «Фронт рушится», «Без царя», «Прикончить войну», «Невтерпеж, братушки…», «На усмирение», «Корнилову, ура!», «На своих не пойдем!», «Дело рушится», «На кровь – кровью», «Конец корниловщине», «Бегство Корнилова». Заголовки подчеркивают стремительность хода событий. Спокойное течение жизни сменило смятение военных лет. Именно во второй книге впервые прозвучали слова Гражданская война (их произнес Листницкий в споре о Корнилове).

Выразительны характеристики героев, впервые появляющихся на страницах этой части. Вот портрет Корнилова: «…стройный, вытянутый, маленький, с лицом монгола, генерал». Листницкий говорит о нем: «Какое лицо! Как высеченное из самородного камня – ничего лишнего, обыденного… Такой же и характер». Новых для повествования героев много, но, хотя ни в одном из названий глав этой части нет речи о Григории Мелехове, он по-прежнему в центре событий. «Добрым казаком ушел на фронт Григорий; не мирясь в душе с бессмыслицей войны, он честно берег свою казачью славу…» (глава IV).

Книга третья посвящена Вешенскому восстанию и повествует о трагическом периоде в судьбе Григория. Это кульминация романа-эпопеи. Оценку восстанию дает казачья песня, которая является эпиграфом шестой части этой книги.

В третьей книге, создание которой заняло около четырех лет напряженного труда (работа над ней шла параллельно с созданием первого тома «Поднятой целины»), повествование допело до событий, по которым пока еще не было опубликованных исторических материалов. Нужно было искать участников, находить документы и при этом учитывать, что события отделены от времени создания каким-то десятилетием и еще живы в памяти и сознании людей. Может быть, поэтому в этой книге активно лирическое начало, и часто слышен голос автора. Все, что он описывал, было так близко, что Шолохов в сомнении спрашивал М. Горького: «Своевременно ли писать об этих вещах?» В том же письме от 6 июня 1931 года он подробно рассказывает о Вешенском восстании и прилагает несколько документов, которые характеризуют обстановку на Дону тех лет. Шолохов иронически именует эти документы «замечательными приказами», поскольку они убедительно демонстрировали трагическое непонимание обстановки их полуграмотными создателями.

В третьей книге кульминация эпопеи.

Читатель видит Григория Мелехова – яростного и умелого бойца – в момент атаки: «Григорий выпрямился в седле, жадно набрал в легкие воздуха, глубоко просунул сапоги в стремена, оглянулся. Сколько раз он видел позади себя грохочущую, слитую из всадников и лошадей лавину, и каждый раз его сердце сжималось страхом перед надвигающимся и каким-то необъяснимым чувством дикого, животного возбуждения. От момента, когда он выпускал лошадь, и до того, пока дорывался до противника, был неуловимый миг внутреннего преображения. Разум, хладнокровие, расчетливость – все покидало Григория в этот страшный миг, и один звериный инстинкт властно и неделимо вступал в управление его волей. Если бы кто мог посмотреть на Григория со стороны в час атаки, тот, наверно, думал бы, что движениями его управляет холодный, нетеряющийся ум. Так были они с виду уверенны, выверены и расчетливы».

В этой книге писатель показывает, как Григорий становится руководителем восставших. Его волнует вопрос: «Хватит ли у него уменья управлять тысячами казаков?» Ответить сколько-нибудь убедительно он себе не смог: «Тревога, горечь остались, наваливаясь непереносимой тяжестью, горбя плечи».

Успешно руководя своей дивизией, он не в силах преодолеть непоследовательность собственных решений. То он утверждает: «Казаков красных я в плен не беру!», а минуту спустя дает приказ: «Пустите пленного. Пущай ему пропуск напишут». Осознание противоречивости собственных поступков раздражает: «…ему было досадно на чувство жалости, – что же иное, как не безотчетная жалость, вторглось ему в сознание и побудило освободить врага? И в то же время освежающе радостно… Как это случилось? Он сам не мог дать себе ответа». Но этот ответ неизбежно дает читатель.

Нам очевидно, как мучает Григория «неправильный у жизни ход». Пережив кризис, вызванный неуменьем найти убедительное объяснение своим поступкам, и вернувшись в строй, он уже «не болел душой за исход восстания».

В третью книгу введено около ста новых героев. А территория событий вновь на берегах Дона. Это было время, когда «степным всепожирающим палом взбушевало восстание. Вокруг непокорных станиц сомкнулось стальное кольцо фронтов. Тень обреченности тавром лежала на людях».

В четвертой книге мы видим, как рушится старый мир. Это – самая драматичная книга романа-эпопеи, ее развязка. Однако многие сюжетные линии произведения трагически оборвались еще до начала этой книги. На страницах четвертой книги автор показывает логику угасания повстанческого движения. Для героев и для автора все еще остаются нерешенными вопросы, которые волнуют и нас. И один из них – опасность невежества руководителя. И эта часть эпопеи убедительно доказывает, что у проблемы нет легкого решения: спор с Копыловым и столкновение с генералом Фицхалауровым показывают только часть многообразных аспектов проблемы.

Роман близится к концу, и нам ясны трагические судьбы главных героев романа. Ясно и то, как эти судьбы связаны с неумолимым ходом исторических событий. Но жизнь продолжается. И люди как реки, и их судьбы так же подвижны, а их финалы не прерывают вечного течения жизни. Об этом нам говорили первые строки романа-эпопеи, говорит и его финал:

«Григорий бросил в воду винтовку, наган, потом высыпал патроны и тщательно вытер руки о полу шинели.

Ниже хутора он перешел Дон по синему, изъеденному ростепелью мартовскому льду…

Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…

Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».

Язык романа

В романе-эпопее свершаются глобальные события и решаются судьбы народов. Даже рассказы о главных героях на этом фоне должны подчиняться экономии места и времени. Каждое слово, каждая деталь при таких масштабах повествования меняют свою роль. Часто деталь становится символом, который несет обобщение, обозначает что-то более значительное, чем это кажется при первом взгляде. На страницы произведения о быте казачества прорываются и слова местные, областные.

Ответственность автора за каждое слово велика. И Шолохов постоянно занят правкой и доработкой своего текста, тем, что он сам назвал «прополкой сорняка».

В экземпляре «Тихого Дона» (первых трех частей), который находился в личной библиотеке М. Горького, часть его пометок связана именно с диалектизмами: «сбочь затонувшего вяза», «леса, пронзительно брунжа», «Аникушка заругался, чикиляя», «покрытого голызинами бугра». Догадаться, что они значат, можно. Но «прополка сорняка» вовсе не исключала из текста все местные речения. Серафимович утверждает, что в употреблении этих слов у автора «Тихого Дона» есть «чутье и чувство меры». Он убирал диалектизмы, заменяя общеупотребительными словами: бунжали – гудели; настряли – набились; шумнула – крикнула.

Полностью убрал он и фонетическое написание слов: што, чево, твово, чужова.

Авторская правка вела как к большему лаконизму текста, так и к усилению его эстетической выразительности. Часто вместо нескольких эпитетов оставался один: «Казаки разошлись, (смущенно и) молча улыбаясь», «Живой их звук бодрил, был (тягуч) весел и звонок».

Интересны и включения описаний, которые дают точную характеристику непривычных для читателя обстоятельств. Так, в третьей книге (глава 1) описаны аплодисменты: «Офицеры басисто захлопали в л ад опей, и, глядя на них, неумело, негромко стали постукивать и казаки. От черных, выдубленных работой рук их звук получался сухой, трескучий, можно сказать – даже неприятный, глубоко противоположный той мягкой музыке аплодисментов, которую производили холеные подушечки ладоней барышень и дам, офицеров и учащихся, заполнивших галерею и коридоры».

Роман-эпопея

Термин эпопея употребляется для обозначения наиболее значительных произведений далеких эпох («Илиада», «Одиссея», «Песнь о Роланде» и др.). Со второй половины XIX века этот термин стали применять, говоря о произведениях, отмеченных обширностью замысла, масштабностью изображения жизни.

Л. Н. Толстой, создав «Войну и мир», принес в литературу новую структуру произведения, а она вызвала появление термина – роман-эпопея.

Роман-эпопея воспроизводит частную жизнь людей в тесной связи с судьбой народа, государства, страны. Роман-эпопея – эпическое произведение, в котором личное и общественное существование переплетаются, создавая панораму жизни множества людей.

Масштаб событий 1914–1920 годов для России очевиден: Первая мировая война, Гражданская война, революция.

Шолохов ввел на страницы романа «Тихий Дон» множество героев. Их жизнь нелегка и часто обрывается трагично. Так, уже в первом томе смерть решительно скосила головы многих героев эпопеи. Такова объективная поступь истории. Каждый человек включен в свою эпоху, в свое время. И на его личную долю для собственных решений остается не так уж много возможностей. И все-таки выбор судьбы делает сам человек.

Роман-эпопея включает хронику событий и обозначение их масштаба; убеждает нас в том, что поступь истории неумолимо довлеет над людскими судьбами. Эпическое начало романа подчеркивается многократно повторяющимися зачинами, а также запоминающимися авторскими указаниями, фиксирующими непрерывное движение времени и внутренние связи самых различных происшествий: «На другой день случилось событие»; «В этот же пасмурный февральский день случилось диковинное»; «Удивительно, как изменилась жизнь в семье Мелеховых»…

Дыхание истории

События «Тихого Дона» начинаются перед Первой мировой войной, охватывают годы самой войны, революцию, Гражданскую войну, Вешенское восстание… На страницах романа-эпопеи – все важнейшие потрясения, которые определили судьбу родного края автора за одно десятилетие XX века.

Дыхание истории ощутимо во всех частях романа-эпопеи. Оно живет уже в главах первой книги, которая рисует нам неторопливую мирную жизнь на берегах Дона, и еще шире охват событий, когда в жизнь казачества вторгается война.

Казак изначально – воин. И все-таки Шолохов сумел показать, что даже в среде смелого и воинственного казачества прочно сохраняется убеждение, что война – это зло. Такая твердая убежденность рождается потому, что именно казачество в первую очередь использовалось для подавления любых беспорядков внутри страны. При всей скупости на лирические отступления, они связаны прежде всего с четко выраженным осуждением войны.

Как и в романе-эпопее «Война и мир», в «Тихом Доне» мы видим неизбежные и мгновенные переходы жизни людей от войны к миру и от мира к войне. Видим также, что оба автора решительно осуждают войну.

«Ложились родимые головами на все четыре стороны, лили рудую казачью кровь и, мертвоглазые, беспробудные, истлевали под артиллерийскую панихиду в Австрии, в Польше, в Пруссии… Знать, не доносил восточный ветер до них плача жен и матерей.

Цвет казачий покинул курени и гибнул там в смерти, во вшах, в ужасе». И об этом читаем уже на страницах второй книги.

Третья книга – кульминация эпопеи, насыщена трагическими событиями и в то же время в ней усиливается лирическое начало. Война в ней уже самая тяжкая – Гражданская. И раздумья автора о жизни и смерти, о судьбе своих героев все время рядом с постоянно сопутствующим жизни казачества образом могучей реки и бескрайних степей вокруг.

Автор не стремится насытить текст обобщениями. Часто он даже снимает их в окончательном варианте текста. Так, переговоры Деникина и Краснова предваряются в черновом варианте романа таким описанием: «Дон в перекрестном огне восстаний. А по истерзанному телу России, как при злокачественном ожоге, волдырями пухли автономные республики. Кишела эшелонная война, понемногу образовывались фронты. Страну наводняли иноземцы. Центрально-промышленный район, щетинясь, слал на борьбу с контрреволюционными окраинами цвет рабочего класса. Щедро на одичалых полях цедилась кровь… Прогорклый от пороха, соленый от крови, затопленный полой водой Гражданской войны бессмертный 1918 год» (Черновики «Тихого Дона»). Эта четкая характеристика решительна и категорична. Но она не удовлетворила автора. И он снимает обобщение, оставляя описание конкретных событий.

«Тихий Дон» – роман о судьбе народа и о тех бедах и лишениях, которые испытало казачество. Суров и честен взгляд автора на эти события. В романе-эпопее обличены все отрицательные стороны войны и очевидно отношение автора к тому, что обозначает слово война. И все-таки этот роман-эпопею нельзя рассматривать как антивоенный роман: война – это, прежде всего, часть той жизни, которую прожили народы, живущие рядом с Доном, за десять лет XX века.

В романе-эпопее история живет в хронике событий, в сплетении человеческих судеб, в неизбежной и неразрывной связи с природой, которая не раз является перед читателем как спутница и символ того, что происходит в мире людей.

«Мои герои – типичные люди»

Уже в первых частях романа более ста пятидесяти героев. Кто эти герои? На читательской конференции в Ростове-на-Дону Шолохов говорил: «Не ищите вокруг себя точно таких же людей, – с теми же именами и фамилиями, – каких вы встречаете в моих книгах. Мои герои – это типичные люди, это – несколько черт, собранных в единый образ». Исследователи насчитали на страницах романа-эпопеи более 800 человек, но в центре событий всего несколько семей – Мелеховы, Астаховы, Коршуновы, Кошевые, Листницкие.

Даже самый невнимательный читатель не может не заметить этих героев. Каждый из них нарисован так живо, что часто воспринимается на бытовом уровне, как один из хорошо знакомых людей. При всем не только читательском, но и житейском интересе к каждому из них, мы невольно концентрируем свое внимание на Григории и Аксинье. Сила характеров, трагизм судеб, решительность поступков волнуют читателя и заставляют пристально следить за каждым их шагом.

Роман-эпопея «Тихий Дон» охватывает жизнь людей в годы войны и в мире. Среди 800 участников событий есть и подлинные исторические личности, которые сыграли реальную роль в эти годы, и множество персонажей, созданных фантазией художника. Но все они в этом повествовании обрели равенство, как персонажи романа-эпопеи.

Григорий Мелехов

В первой книге Григорий – девятнадцатилетний юноша, живой, темпераментный, необузданный. Он пока еще весь внутри системы привычных взглядов и отношений. Не он сам, а отец замечает в нем ту опасную необузданность, которую смолоду знал и за собой. Правы исследователи творчества Шолохова, когда утверждают, что в любом его герое осуществляется глубокий художественный синтез народного бытия и внутренней жизни личности. Этот синтез особенно убедителен в судьбе Григория. Вот герой в начале романа: «На сердце у Григория сладостная пустота. Хорошо и бездумно». Сближение с Аксиньей только поддерживает привычное ощущение радости бытия, а когда Степан должен вернуться из лагерей, их диалог с Аксиньей прекрасно передает легкость его отношения к тому, что произошло:

«– Что я, Гриша, буду делать?

– Я почем знаю…

– Придет муж, небось, бросишь меня? Побоишься?

– Мне что его бояться, ты – жена, ты и боись».

А затем (по собственному почину!) говорит: «Надумал я, давай с тобой прикончим… эту историю. А?» Пока Григорий такой же, как все.

Однако в этом еще не сложившемся и на первый взгляд обычном характере уже заметно что-то, что отличает его от остальных. Напомним: на скачках за джигитовку Григорий «снял» первый приз. В упоминании о нем не раз звучит слово работящий. И это не попутное замечание автора, не декларация. Если можно считать книги Шолохова своеобразной энциклопедией казачьего труда, то именно Григорий подходит под определение «настоящий труженик». Так, будущему тестю он нравился «за казацкую удаль, за любовь к хозяйству и к работе». При этом он очень решительный и независимый человек. Мы видим, как просыпается в нем чувство собственного достоинства. Он не дает отцу себя бить, он защищает Аксинью, когда Степан ее избивает, хотя, казалось бы, далек от возврата к прошлому в их личных отношениях…

Итак, в начале романа перед нами сильный, независимый, но выросший в конкретных условиях и вполне приспособившийся к ним человек. Нельзя не заметить и жестокость, и грубость Григория, которые прорываются в его речах и поступках.

От традиций идет и то хорошее, что нас сразу же привлекает, и то, что мы не можем не осудить. Ложные устои казачьей исключительности, патриархальность и даже дикость некоторых обычаев – тоже в том «замесе» народных нравов, о которых повествует Шолохов. Григория женят и нельзя сказать, что насильно: он сам не видит в этом ничего плохого. Но подспудно в нем зреет бунт против того, что чужие решения определяют его судьбу.

Первая вспышка бунта Григория против традиций – уход в Ягодное в батраки к Листницким. Мы видим – герой впервые решился и осуществил самостоятельный выбор. Может быть, этот бунт и усилил чувство, которое он уже осознал, – привязанность к Аксинье.

В Ягодном мы видим не юношу «с беспечным складом постоянно улыбающихся губ». Меняется общий облик и манера поведения. И это не потому, что непривычная работа сложна: Григорий привык к тяжелому крестьянскому труду, и его даже раздражают те «малые нагрузки», которые он имеет, работая в имении, и еще более та дистанция в общении с хозяевами, которую он постоянно ощущает. Именно в эту пору становится очевидным антагонизм Григория Мелехова и Евгения Листницкого.

Но вот в жизнь Донского края пришла война. «Станицы, хутора на Дону обезлюдели, будто на покос, на страду вышла вся Донщина».

Хотя казак прежде всего воин, именно поэтому он ценит мир: знает цену войне. Самое страшное испытание для гуманизма – испытание войной, и это ощущает Григорий. Пройдя закалку в боях, сталкиваясь постоянно со смертью, он не в шутку говорит: «Мне зараз думается, ежели человека мне укусить – он бешеный сделается…» И это говорит тот самый Григорий, который вынес из огня раненого офицера и «спас, подчиняясь сердцу», Степана.

Вот характеристика, которую дает ему автор: «Крепко берег Григорий казачью честь, ловил случай выказать беззаветную храбрость, рисковал, сумасбродничал, ходил переодетым в тыл к австрийцам, снимал без крови заставы, джигитовал казак и чувствовал, что ушла безвозвратно та боль по человеку, которая давила его в первые дни войны. Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости. С холодным презрением играл он чужой и своей жизнью; оттого прослыл храбрым – четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил… знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов и производства».

Самые трудные испытания приходят к герою в огне Гражданской войны. Григорий стремителен и жесток в бою. В гневе и запале убивает он пленных красноармейцев. Как объяснить то, что произошло «в одном бою под Климовкой»? Нам понятен этот нервный срыв. Но на другой день после него он передает командование дивизией одному из своих полковых командиров, и подчиненные без звука принимают его решение. А он еще не «остыл» и, вернувшись в Вешенскую, выпускает из тюрьмы всех заключенных в ней – членов семей «красных» казаков.

Жестокое и безнадежное восстание продолжается. Однако Григорий, вновь взяв на себя все тяготы руководства повстанческой дивизией, не верит в его победу. Он словно исповедуется перед Натальей: «Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый…» Вернувшись в строй, «изо дня в день, как лошадь, влачащая молотильный каток по гуменному посаду, ходил он в думках вокруг все того же вопроса и, наконец, мысленно махнул рукой: «С советской властью нас зараз не помиришь, дюже крови много она нам, а мы ей пустили… Черт с ним! Как кончится, так и ладно будет!»

Он честно, с чувством ответственности исполнял свои обязанности командира – принимал стратегически верные решения: именно дивизия Григория Мелехова переправлялась на левую сторону Дона последней, а ее двенадцать отборных сотен удерживали натиск 33-й кубанской дивизии.

Но вот повстанцы соединяются с частями Белой армии, и сразу же Григорий ощущает, что «все у них на старинку сбивается. Я вот имею офицерский чин с германской войны. Кровью его заслужил! А как попаду в офицерское общество – так вроде из хаты на мороз выйду в одних подштанниках. Таким от них холодом на меня попрет, что аж всей спиной его чую!». В беседе со своим начальником штаба Копыловым он вступает в спор, которому нет конца.

«– Так ты что же – науку в военном деле отрицаешь?

– Нет, я науку не отрицаю. Но, брат, не она в войне главное.

– А что же, Григорий Пантелеевич?

– Дело, за какое в бой идешь…»

Разговор с начальником штаба дает особенно точную характеристику Григорию. Напомним, что Копылов – учитель и его стремление не только оценить человека, но и помочь выглядит тут как вполне профессиональное качество. Для того чтобы сказать Григорию Мелехову, командиру большой воинской части о том, что он человек «крайне невежественный», нужна была смелость.

Этот разговор подготавливает нас к тому объяснению, которое состоялось у Григория с генералом Фицхалауровым. Суть позиции старого генерала в словах: «Повстанческая партизанщина кончилась!» И манера общения генерала с казаком – из практики прошлых лет. Естественна реплика Григория: «Я попрошу вас не орать на меня!» Почему Григорий не подчинился приказу генерала и дерзко вел себя? Перед ним был белый генерал, но этот генерал, как и Григорий, командовал дивизией. Итак, оба командовали дивизиями. И Григорий прекрасно понимал, что пока они – «на равных правах».

Но вот погиб Копылов и некому стало по-дружески давать советы лихому командиру. И белый генерал верно уловил в тоне Григория «красные» нотки. Судьба неумолимо толкала его в лагерь, в котором не было сословных ограничений, а его личные качества давали ему много прав.

И мы видим Григория – красного командира, вне армии и, наконец, – в банде Фомина. И тут происходит окончательно сбивающая его с ног гибель Аксиньи.

Закономерен финал романа-эпопеи: Григорий с Мишаткой на руках рядом с родным домом… Логика развития событий, логика переживаний героя ясна.

Евгений Листницкий

Заслуживает нашего внимания и образ Евгения Листницкого. Он чужд своими дворянскими повадками, своей нарочитой благовоспитанностью не только Григорию, но и, как кажется, самому автору. Он не равный соперник и в отношениях с Аксиньей. В рассказ о противостоянии героев включен эпизод с поркой соперника-барина его слугой мужиком – перенесенная в роман-эпопею быличка, популярная среди произведений фольклора.

У Листницкого есть убеждения, он достаточно решителен в поступках, он имеет четкие представления об офицерской чести, его ранение получено в бою. Но даже о трагическом конце – о самоубийстве, мы почти случайно узнаем из рассказа денщика Прохора: «…молодой до Катеринодара дотянул, там его супруга связалась с генералом Покровским, ну, он и не стерпел, застрелился от неудовольствия».

Женские образы

Роман-эпопею отличает яркость женских характеров. Какая из них более всего заденет вас как читателей за живое? Красавица Аксинья, трогательная Наталья, которой так и не удалось привязать к себе любимого мужа, Дарья, которая легко жила, да трудно умерла? Перечень женских судеб дает возможность убедиться и в сложности женской доли в крестьянском быту, и в той нравственной силе, которую видит автор у своих героинь с их неординарными характерами.

С женскими образами тесно связан традиционный мир казачьего быта. Тяжела судьба казачки, безответно подчиненной мужу, еще трудней жизнь обездоленных вдов и сирот. Но на страницах романа перед нами героини, которые с достоинством умеют жить в рамках, которые продиктованы временем. Судьбы их нелегки, но человеческого достоинства они не теряют. Эти сильные женщины совсем не обязательно «коня на скаку остановят», но они – хранительницы семьи, очага, дома. Традиционный для русской классики женский образ воплощен в женщинах нескольких поколений. Их много – это Ильинична, Наталья и, бесспорно, Аксинья. При всем различии их житейского поведения, основа у них едина: они способны на сильное и преданное чувство, они по сути своей героичны и при этом не могут даже заподозрить себя в высоком строе своих чувств и поступков.

Шолохов вовсе не склонен идеализировать своих героинь. Но нравственную опору казака создают во многом его спутницы жизни. Сила художника не только в умении нарисовать женские характеры, а показать традиционную казачью семью в ее единстве, с устоями, с традициями, во многом порожденными сложностями военизированного быта.

Автор с явным сочувствием рисует портреты своих героинь, они убедительны в исполнении своих жизненных ролей и играют их, не нарушая правдивости характеров. Застенчивая, но упорная в своих решениях Наталья, деловитая мать и хозяйка большой семьи Ильинична, резкая и решительная Аксинья различны – и автор помогает увидеть их внешний облик и оценить манеру общения с другими людьми. Без многообразия женских образов нет и не может быть реальной панорамы казачей жизни.

Самый яркий женский образ романа-эпопеи – Аксинья. И дело тут не столько в ее не раз подчеркнутой порочной красоте и дерзости поведения, а в стремительности и неотвратимости поступков и решений. Трагические обстоятельства сопутствуют чуть ли не каждому ее шагу. Мы видим Аксинью в самых различных ситуациях жизни в станице, в имении Листницких, в скитаниях с Григорием.

История диктует обстоятельства жизни не только казакам-воинам, но и женской половине обитателей Донского края. Рассказ о жизни любой из героинь не менее трагичен и насыщен событиями, чем рассказ о жизни каждого из казаков.

Фольклор на страницах романа-эпопеи

Роман-эпопея «Тихий Дон» насыщен фольклором, в нем активно живут и песня, и старинные заговоры, и скитающиеся по свету былички, которые в шутливой форме воспроизводят многочисленные забавные эпизоды быта казачьих станиц. Шолохов первым опубликовал в своем романе-эпопее тексты молитв: «Молитва от ружья», «Молитва от огня», «Молитва при набегах». Они приведены во второй книге романа целиком, и автор описывает, как «на всякий случай», но со всем старанием списывают их казаки, при этом и читателя, как и автора, волнует поэтическая сила этих текстов.

Пословицы и поговорки, прибаутки и анекдоты, прозвища и дразнилки, загадки – все виды малых форм народного творчества обильно представлены на страницах романа. Но в дразнилках и прозвищах мы видим не только юмор. В них и неуважение к человеческой личности, те качества, которые сознательно поддерживались власть имущими и которые иначе, как отрицательными традициями, не назовешь. Для того чтобы использовать казачество как орудие подавления, было выгодно поддерживать ненависть ко всем «неказакам», и она поддерживалась и прочнее всего закреплялась в прозвищах. Но эти же прозвища жили и в быту самих казаков, противостоя взаимной доброжелательности, делая отношения людей более напряженными.

Есть на страницах первой книги и заговоры – описания того, как пыталась Аксинья «присушить» к себе Григория, обращаясь к старухе знахарке.

Но особое место занимают в романе песни: это и сами их тексты, и рассказ о том, как они исполняются, и явные переклички их лирических строк с событиями романа. В «Тихом Доне» около четырехсот строк песен, большая часть которых – в первой и во второй книгах. Песня сопровождала казака всю жизнь. В романе есть песни на все важнейшие случаи жизни, сопровождающие казака до его последнего дня.

Припомним как Степан, сам того не подозревая, заводит песню, которая рассказывает о событиях, напоминающих реальные:

Эх, ты, зоренька – зарница,

Рано на небо взошла…

Молодая, вот она, бабенка

Поздно по воду пошла…

А мальчишка, он догадался,

Стал коня свово седлать…

Оседлал коня гнедого —

Стал бабенку догонять…

Ты позволь, позволь, бабенка,

Коня в речке напоить…

«Вливаются в песню голоса и с соседних бричек. Поцокивают колеса на железных ходах, чихают от пыли кони, тягучая и сильная полой водой, течет над дорогой песня». Степан, не зная о том, что песня задевает и его судьбу, залихватски поет.

В роман-эпопею «Тихий Дон» народная песня входит в исполнении героев, своими мотивами, картинами, деталями.

Шолохов не только любил включать в повествование примеры из фольклора. Часто он использовал народно-поэтический принцип создания образа.

Фольклор                                          «Тихий Дон»

«По улице дождик,                          «Накрапывал мелкий, будто

По широкой дождик,                         сквозь сито сеянный дождь».

Он не ситом сеет —

Ведром поливает…»

«За бабиной избушкой                       «…торчала срезанная горбушка месяца».

Висит хлеба краюшка».

Как видим, и песня, и загадка помогают созданию авторских образов.

Метафоры, эпитеты, сравнения автор активно использует в описаниях: «вздыбленные ветром белогривые облака», «на наших полях ветры пасутся», «наборным казачьим поясом – чеканом лежал нарядно перепоясавший небо Млечный Путь», «шафранный разлив песков»…

Можно проследить и за богатством развернутых сравнений, параллелизмов, олицетворений, фольклорной символики, в частности использование образов ворона и волка. Реплика, прозвучавшая в штабе Каледина: «Положение наше безнадежно» – звучит на фоне пейзажа: «За окнами сухо и четко кричали перелетавшие вороны. Они кружились над белой колокольней, как над падалью». Чуть позже офицер, склоняющийся над трупом покончившего с собой Каледина, слышит «…обрекающее, надсадное и звучное карканье ворон».

Не менее ярок образ-символ врага-волка: «Твердым, во всю ступню, волчьим шагом прошел чуть сутулый Каледин…»; Корнилов бежит из Быхова «в волчью глухую полночь»; Григорий «ощерился как волк» на Прохора Зыкова, когда он в Красной армии назвал его «благородием».

Приведем примеры антропоморфизмов в поэтике эпопеи: «Над займищем по черному недоступному небу шел ущербный месяц», «За займищем сдержанно поговаривал гром», «А над хутором пели дни, сплетаясь с ночами, ползли месяцы, дул ветер… и, застекленный прозрачно-зеленой лазурью, равнодушно шел к морю Дон…». Эти примеры только из первой книги.

Не забудем типичные для фольклора обращения. Именно обращением открывается роман: «Ой ты, наш батюшка тихий Дон!» Обращение самого автора к судьбе овдовевшей казачки: «Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи!.. Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих – отца…» и лирическое отступление – обращение к родному краю: «Степь родимая!..»

Мир природы

От названия и до последних строк романа-эпопеи герои и события связаны с миром природы. Природа в этом произведении отнюдь не фон, а часть жизни казачества. И не только события любых масштабов, но и движения мысли и чувств автора и его героев находят свой отклик в пейзаже на страницах «Тихого Дона».

Для автора природа – живая и трепетная сила. Именно в кульминации романа звучит страстный призыв-обращение к родной степи: «Степь родимая! Горький ветер, оседающий на гривах косячных маток и жеребцов. На сухом конском храпе от ветра солоно, и конь, вдыхая, горько-соленый запах, жует шелковистыми губами и ржет, чувствуя на них привкус ветра и солнца. Родимая степь под низким донским небом! Вилюжины балок суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затвердевшим гнездоватым следом конского копыта, курганы в мудром молчании, берегущие зарытую казачью славу… Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, нержавеющей кровью политая степь!»

Великая река, степь, все времена года на ее просторах не только эстетически выразительные картины природы – это соучастники в трудовом круговороте жизни крестьянства, которые убедительно и равноправно живут на страницах всех книг романа-эпопеи. Можно, наверное, сказать, что картинам природы и постоянно возникающим образам из мира природы присущ эпический масштаб самого произведения.

В «Тихом Доне» невозможно рассматривать отдельно события мира людей и картины природы: их живую связь мы видим постоянно.

Понаблюдаем за поэтическим календарем, представленным на страницах романа-эпопеи.

«Степь лежала, покрытая голубоватым дымчатым куревом. Из-за облонского бугра вставал багровый месяц. Он скупо светил, не затмевая фосфорического света звезд».

«Весна шла недружно. Аквамариновая прозелень лесов уже сменилась богатым густо зеленым опереньем, зацветала степь, сошла полая вода, оставив в займище бесчисленное множество озер-блесток, а в ярах под крутыми склонами еще жался к суглинку изъеденный ростепелью снег, белел вызывающе ярко».

«С утра нещадно пекло солнце. В буром мареве кипятилась степь. Позади голубели лиловые отроги прихоперских гор, шафранным разливом лежали пески…»

«Отцвели разномастные травы. На гребнях никла безрадостная выгоревшая полынь. Короткие ночи истлевали быстро. По ночам на обуглено-черном небе несчетные сияли звезды; месяц – казачье солнышко, темнея ущербленной боковиной, светил скупо, бело; просторный Млечный Шлях сплетался с иными звездными путями…

А днями – зной, духота, мглистое курево. На выцветшей голубени неба – нещадное солнце, бестучье да коричневые стальные полудужья распростертых крыльев коршуна. По степи слепяще, неотразимо сияет ковыль, дымится бурая, верблюжьей окраски, горячая трава; коршун, кренясь, плывет в голубом, – внизу, по траве неслышно скользит его огромная тень…»

Все времена года воспроизведены на страницах романа-эпопеи. В пейзажных описаниях – казалось бы, нехитрый и привычный перечень того, что ежедневно видят герои – солнце, месяц, ветер, степь, но каждый раз рисунок новый и не найти случая, когда бы этот рисунок не перекликался с событиями в мире героев эпопеи. Причем эта связь очевидна и в масштабах всего Дона, и в масштабах конкретных судеб.

Полнота охвата картин природы, точность ее отражения во все времена года вносит в «Тихий Дон» величие эпоса, который не может рисовать мир пунктиром, а стремится к широте и точности воссоздания всей картины мироздания. Постоянное присутствие мира природы обозначает и масштаб видения мира, и стремление отразить его во всем взаимодействии сложностей и обстоятельств.