«Мы живем, под собою не чуя страны…»

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей,

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь,

                                     кому в глаз, —

Что ни казнь у него – то малина

И широкая грудь осетина.

Даже сегодняшние читатели обычно ощущают холодок в спине, впервые познакомившись со стихотворением, поскольку понимают всю меру опасности, которая грозила поэту. Эти строки жена Мандельштама не решалась записать, а хранила их в своей памяти. Но сам автор, труся и ужасаясь, все же не мог не поделиться с окружающими своим новым произведением и читал его не только друзьям, но и просто знакомым людям. Конечно, нельзя было поднять руку на главное лицо эпохи безнаказанно, тем более что его окружение высмеивалось еще более оскорбительно. Ордер на первый арест Мандельштама был подписан Ягодой. Поэт, давший веку мрачное название «волкодав» и сумевший изобразить его главных «героев», не ушел от расправы. Его отправили в ссылку на три года. Потом, чуть более года, его ждали непрерывные скитания:

Еще не умер ты, еще ты не один,

Покуда с нищенкой-подругой

Ты наслаждаешься величием равнин

И мглой, и холодом, и вьюгой…

«Еще не умер ты, еще ты не один…»

Кризис века и кризис личной судьбы определился. До конца, отмеренного судьбой, оставалось не так много месяцев. И не могли спасти никакие оды вождю, – диалог жертвы и тирана уже состоялся.

Поэтическое наследие Мандельштама последних месяцев, в том числе «Стихи о неизвестном солдате» (1937), проникнуто ощущением неизбежности глобальной катастрофы.

В 1938 году Мандельштам вновь был арестован и осужден на пять лет. Далее были Бутырская тюрьма, пересыльные лагеря, смерть. Последние стихотворные строки поэта – в письме из Владивостока брату:

Мало в нем было линейного,

Нрава он был не лилейного,

И потому эта улица

Или, верней, эта яма

Так и зовется по имени

Этого Мандельштама…

Судьба не пощадила поэта и после смерти. Памятник, воздвигнутый во Владивостоке, был варварски разрушен неизвестными. В 2000 году скульптор В. Ненаживин отлил точную копию этого памятника. Его поставили на том месте, где находился пересыльный лагерь, в котором умер поэт.