СЛУШАТЬ И ЧУВСТВОВАТЬ

СЛУШАТЬ И ЧУВСТВОВАТЬ

Концерт продолжается. Всё идёт хорошо, подсказывает мне моё чувство. До сих пор всё получалось, ни одного ляпа. Дирижёр, похоже, тоже доволен, время от времени улыбается. Но пока я весь отдаюсь игре, всё звучит более-менее прилично. Как было на самом деле, я узнаю, когда в мозгу снова заработает отдел, отвечающий за критический анализ. Пока же я нахожусь в чрезвычайной ситуации: стою на сцене и играю скрипичный концерт Бетховена.

Только когда концерт закончится, я смогу подвергнуть всё внимательному разбору. Когда, насквозь пропотевший, я зайду в свою гримёрку и положу скрипку в чехол. А может, ещё позже, после приёма, который нам предстоит, или дома, перед тем как лечь спать.

Первая часть закончена. До сих пор всё получалось. Я использую маленькую паузу и чуть подстраиваю скрипку. Дирижёр вытирает платком лоб и ждёт момента, чтобы подать знак к началу Larghetto. С ним происходит то же, что и со мной. Адреналин льётся рекой, бешено стучит сердце. Против этого мы бессильны. Караяну, когда он дирижировал увертюрой «Леонора», телеметрически измерили пульс: в два раза быстрее, чем в спокойном состоянии. За штурвалом своего личного самолёта он чувствовал себя спокойнее.

А как воспринимают концерт Мориц и Лена? Я довольно основательно подготовил их к первому концерту в живом исполнении, успокаиваю я себя. «Для нас это отдых, — говорили они, — а для тебя — стресс».

Но, играя, я не думаю о стрессе. Мне хочется, чтобы вечер удался. Чтобы моя игра понравилась. Чтобы люди, пришедшие меня слушать, что-то получили, от музыки и от меня. В этом всё дело. А не в частоте пульса.

Позже я точно буду знать, удался ли концерт. На самокритику я могу положиться, она не оставляет возможности для самообмана. Другие тоже не собьют меня с толку. Разумеется, я не могу судить, везде ли в зале музыка звучала одинаково, хорошо ли её слышали на самых верхних ярусах. Но взволновала ли моя музыка людей, захватила ли, растрогала, возбудила — это я чувствую. Не могу сказать, как это происходит; может быть, во мне есть какие-то особые чувствительные элементы, которые улавливают колебания и извещают меня, сумел ли я своей игрой и музыкой хоть что-то донести до публики. Иногда я думаю: если хоть одна-единственная фраза в концерте удалась настолько, что все в зале были тронуты до глубины души, и никто уже не сможет избавиться от чар этой музыки, — значит, вечер прошёл не зря.