Людвиг Витгенштейн
Людвиг Витгенштейн
(1889—1951 гг.)
философ
Все, что может быть сказано, может быть сказано ясно.
Границы моего языка означают границы моего мира.
Если бы я мог описать пределы мира, то они просто перестали бы быть его пределами. Предел мира не есть предел чего-то протяженного, он присущ самому миру.
Животные приходят, когда их окликают по имени. Совсем как люди.
Мы сражаемся с языком.
Ни одно предложение не может высказывать нечто о себе самом. Человек обладает способностью строить языки, позволяющие выразить любой смысл, понятия не имея о том, как и что обозначает каждое слово.
Наш язык можно рассматривать как старинный город: лабиринт маленьких улочек и площадей, старых и новых домов, домов с пристройками разных эпох; и все это окружено множеством новых районов с прямыми улицами регулярной планировки и стандартными домами.
Недоверие к грамматике есть первое требование к философствованию.
О себе человек пишет с высоты собственного роста. Здесь стоят не на ходулях или на лестнице, а только босыми ногами на земле.
О том, какого рода объектом является нечто, дает знать грамматика.
Печатную строку взгляд и пробегает иначе, чем ряд произвольных крючков и завитушек.
Предложение есть модель действительности, как мы ее себе мыслим.
Повседневный язык – часть человеческого устройства, и он не менее сложен, чем это устройство.
Понимать предложение – значит понимать язык. Понимать язык – значит владеть некой техникой.
Понятие «боль» ты усвоил вместе с языком.
Предложение может передавать новый смысл старыми выражениями.
Предложение показывает, что оно говорит; тавтология и противоречие показывают, что они не говорят ничего.
Предложение само по себе ни вероятно, ни невероятно.
Что зависит от моей жизни?
Предложение является истинным, когда существует то, что оно представляет.
Путаницы, занимающие нас, возникают тогда, когда язык находится на холостом ходу, а не тогда, когда он работает.
Разложенное предложение говорит больше, чем не разложенное. Когда предложение столь же сложно, как и его значение, оно полностью разложено.
Стремиться ясно выразить дух – большое искушение.
То, чего ты достиг, не может значить для других больше, чем для тебя самого.
Ты всматриваешься в туман и поэтому можешь внушить себе, что цель уже близка. Но туман рассеивается, а цель еще не видна.
Человеческий взгляд обладает способностью придавать ценность вещам; правда, тогда они поднимаются и в цене.
Что достижимо посредством лестницы, меня не интересует.
Этика и эстетика – одно.
Я есть мой мир.
Я не есть предмет.
Язык – это лабиринт путей.