Олдос Хаксли
Олдос Хаксли
(1894—1963 гг.)
писатель
Очень многие предпочитают репутацию прелюбодея репутации провинциала.
Официальный статус дипломатического представительства растет обратно пропорционально значимости державы, где оно открылось.
То, что люди не учатся на ошибках истории, – самый главный урок истории.
Последовательность одинаково плоха и для ума, и для тела. Последовательность чужда человеческой природе, чужда жизни. До конца последовательны только мертвецы.
Цель не может оправдывать средства по той простой и очевидной причине, что средства определяют природу цели.
До тех пор, пока люди будут преклоняться перед Цезарями и Наполеонами, Цезари и Наполеоны будут приходить к власти и приносить людям несчастья.
Целомудрие – самое извращенное из всех сексуальных извращений.
Смерть – это единственное, что нам не удалось окончательно опошлить.
Я могу сочувствовать страданиям людей, но не их радостям. Что-то в чужом счастье есть на редкость тоскливое.
Факты истории интересуют нас только в том случае, если они вписываются в наши политические убеждения.
Во всем считают себя правыми лишь те, кто добился в жизни немногого.
Опыт – это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит.
Усовершенствовать можно только самого себя.
Большинство людей обладают совершенно уникальной способностью все принимать на веру.
Факты – это манекены чревовещателя. Сидя на коленях у мудреца, они могут изрекать мудрости, но могут, окажись он где-то в другом месте, тупо молчать, или нести вздор, или же удариться в мистику.
Искусство – это средство, с помощью которого человек пытается превознести жизнь, а значит – хаос, безумие и – большей частью – зло.
Мысль о равенстве может в наше время прийти в голову разве что буйнопомешанному.
Для художника XV века описание смертного ложа было таким же верным средством обрести популярность, как для художника XX века – описание ложа любовного.
Между цивилизованным обществом и самой кровавой тиранией нет, в сущности, ничего, кроме тончайшего слоя условностей.
Факты не перестают существовать от того, что ими пренебрегают.
Все мы рано или поздно приходим к выводу, что если в природе и есть что-то естественное и рациональное, то придумали это мы сами…
Основная разница между литературой и жизнью состоит в том, что… в книгах процент самобытных людей очень высок, а тривиальных – низок; в жизни же все наоборот.
Человек – это интеллект на службе у физиологии.
Ритм человеческой жизни – это рутина, перемежаемая оргиями.
Преимущество патриотизма в том, что под его прикрытием мы можем безнаказанно обманывать, грабить, убивать. Мало сказать, безнаказанно – с ощущением собственной правоты.
Идеализм – это благородные одежды, под которыми политик скрывает свое властолюбие.
Угрызения совести – это не до конца раскаявшаяся гордыня.
Революция хороша на первом этапе, когда летят головы тех, кто наверху.
Естественных прав нет – есть улаживание спорных притязаний.
С точки зрения отдельно взятых барашков, ягнят и коз, нет такого понятия, как «хороший пастух».
Опыт учит только тех, кто на нем учится. Художники же, известное дело, всю жизнь только и делают, что и учат, и учатся.
Цинизм – это героический идеализм, вывернутый наизнанку.
Трагедия – вещество химически чистое, иначе бы она не была столь мощным средством воздействия на наши чувства.
Каждая иерархия создает своего Папу Римского.
Иностранцы, особенно пожилые и женского пола, питают противоестественную страсть к домашним животным.
Светская беседа – как тоник без джина: возбуждает, но не пьянит.
Аксиома: чем больше любопытства вызывают наши новые знакомые, тем меньше они его заслуживают.
Как замечательны, интересны, оригинальны люди – на расстоянии.
Чтобы все знать, надо быть не только зрителем, но и актером.
В любую эпоху теория вызывала у людей любовь ко всему плохому и ненависть ко всему хорошему.
Пророчество интересно прежде всего тем, какой свет оно отбрасывает на настоящее.
Предаваться безделью – большое искусство. Все мы мастера ничего не делать, но лишь немногим дано бездельничать со вкусом.
Почти все наши ошибки, в сущности, языкового характера. Мы сами создаем себе трудности, неточно описывая факты. Так, например, разные вещи мы называем одинаково и, наоборот, даем разные определения одному и тому же.
Различие между любовью священной и святотатственной, идеальной и плотской очень условно, зыбко.
Самая идеальная любовь коренится в плоти; самая священная – сублимация святотатственной.
Глупо, даже бессовестно критиковать писателя за то, что ему не удалось. Читателя должно интересовать не то, что писатель не сделал, а то, что сделал.
Сочиняя сонет, нужно думать о себе: если читатель сочтет его скучным или лишенным смысла – тем хуже для читателя. Когда же сочиняешь рекламу, необходимо думать о других.
Удивительно, каким сложным путем шла к простоте литература.
Абсурд, как и поэзия, с которой он тесно связан, как философское умозаключение, как всякий вообще продукт воображения, есть утверждение духовной свободы человека, восставшего против тирании обстоятельств.
Тяга к сельской жизни, стремление вырваться «на природу» особенно широко распространены в странах с плохим климатом…
Только потому, что мы люди, мы считаем себя вправе рассуждать о Человеке.
Всякая литература, всякое искусство, книги, которые раскупаются за час или пылятся на прилавках годами, должны, прежде всего, быть искренними… ведь человек не может быть никем, кроме самого себя.
Искренность в искусстве – это не вопрос метода, вкуса или нравственного выбора между честностью и бесчестьем. Это, прежде всего, вопрос таланта… В искусстве искренность – синоним одаренности.
Некоторые сознают, что такое добро, лишь против него ополчившись.
Один из путей познания Бога – его отрицание.
Христианство сделало нас духовными варварами, наука – интеллектуальными.
Ночи – как люди: интересными они становятся далеко не сразу. Около полуночи они достигают зрелости, в два – совершеннолетия; с двух до половины третьего – их звездный час, но уже в половине четвертого они начинают сникать, а к четырем часам утра от них остается лишь бледная тень. Смерть их ужасна… В самом деле, что может быть страшнее рассвета, когда бутылки пусты, а гости похожи на утопленников…
Если у вас отсутствует религиозный опыт, верить в Бога нелепо. С тем же успехом вы можете верить в совершенство устриц, если от них вас тошнит.
Не стоит понимать искусство слишком буквально…
Правда – это правда; правда с большой буквы – химера, пустое место.
Природа чудовищно несправедлива. Талант – тому свидетельство.
В искусстве простые вещи бывают сложнее самых сложных. Чтобы решать простые задачи, нужен талант – и не от головы, а от сердца.
Чувственность и чувство, похоть и нежность бывают не только врагами, но и друзьями.
Есть люди, которые, не успев чем-то восхититься, уже испытывают ненависть к предмету своего восхищения…
Благородная Бедность выродилась из знатной дамы в нищенку, из аристократки в поденщицу в сальном фартуке, в дырявых резиновых сапогах. Чтобы боготворить столь отталкивающую Дульсинею, надо быть безумнее самого Дон Кихота…
Его (Артур Рембо) вера была столь сильна, что он готов был потерять жизнь в надежде обрести иную, лучшую.
Работа ничем, в сущности, не отличается от алкоголя и преследует ту же цель: отвлечься, забыться, а главное, спрятаться от самого себя.
При рождении каждый человек имеет право на счастье, но горе тому, кто этим правом воспользуется.
Плохую книгу написать так же трудно, как хорошую, – и даже труднее, ведь плохой писатель пишет «от души», «сердцем».
Несколько оправданий всегда звучат менее убедительно, чем одно.
Замены таланту нет. Целеустремленности и добродетели без таланта – грош цена.
Пародия и карикатура – самая целенаправленная критика.
Чем более изощрен порок в теории, тем более невыразителен и однообразен он на практике…
Для всякого разумного человека страшен ад как таковой, а не способ доставки туда.
Стараясь быть значительнее, мы что-то в себе убиваем и в результате становимся еще ничтожнее. В доброе старое время поэты сначала теряли невинность, а потом ее воспевали. У нас же все наоборот: мы начинаем с поэзии жизни, а кончаем прозой…
У реформаторов только и разговоров о размере, цвете и механизме двигателя прогресса. Неужели они не понимают, что тут важен не двигатель, а цель, направление?! Неужели они не понимают, что мы сбились с пути и должны возвращаться, причем лучше всего – пешком, а не на «колесах истории»?
Человек – это канатоходец, который идет по проволоке, на одном конце которой его ум, сознание и душа, а на другом – тело, инстинкт, все земное, подсознательное, таинственное.
Сказать людям, чтобы они подчинились Иисусу, значит требовать от них сверхчеловеческих усилий. А все сверхчеловеческое, как свидетельствует опыт, кончается недочеловеческим.