Р

Р

“РАЗДЕЛЕНИЕ ЯЗЫКОВ”

понятие, введенное в оборот постмодернистской философии Р Бартом (см.) в работах “Разделение языков” и “Война языков” для осмысления проблемы соотношения власти и языка.

Согласно Барту, для культуры западного типа характерен феномен дифференциации позиций языковых структур по отношению к структурам власти (“ее многочисленным государственным, социальным и идеологическим механизмам”), что порождает различные типы дискурсивных практик. (По версии Барта, даже дисциплинарно-грам- матическая терминология фундирована презумпцией иерархии и власти: “управление” “подлежащее”, “придаточное” “дополнение” и т. д.)

По мысли Барта, теоретически осуществимы два альтернативных варианта отношений власти и языка: сотрудничество языка с властью и его оппозиция по отношению к ней. “Языковой нейтралитет” с властью, по Барту, оказывается в принципе невозможным: “одни языки высказываются, развиваются, получают свои характерные черты в свете (или под сеныо) власти... Другие же языки вырабатываются, обретаются, вооружаются вне власти и/или против нее” В терминологии Барта, языки первого типа обозначаются как “энкра- тические языки” (которым соответствуют “энкратические виды дискурса”), языки второго типа как “акратические” (и соответственно “акратические виды дискурса”).

“Энкратическим языком” у Барта выступает “язык массовой культуры (большой прессы, радио, телевидения)” а вследствие этого, что гораздо важнее, “в некотором смысле... и язык быта” Дискурсивная доминанта “энкратичес- кого языка” в пространстве культуры делает его всепроникающим (в бартов- ской оценке — “липким”). При этом, с точки зрения Барта, создается иллюзия естественности его (а позже именно его, и, наконец, в перспективе — только его) употребления. Именно “энкра- тический язык”, по мысли Барта, оказывается “языком расхожих мнений (доксы)” и “выглядит как природный” Как пишет Барт, энкратический язык “весь одновременно и подспудный (его нелегко распознать), и торжествующий (от него некуда деться)”

В свою очередь, согласно Барту, “акра- тический язык”, оппонирующий властным структурам, может быть рассмотрен как культурный феномен, в рамках которого рефлексивная компонента предельно акцентирована. Примеры “акратичес- ких” дискурсов, которые приводит Барт (марксистский, психоаналитический, структуралистский), почерпнуты не из сферы повседневности, но из понятийной палитры концептуальных систем. В силу теоретического характера родословной акра- тического языка внутри него, по Барту, также неизбежна дифференциация: “происходят новые разделы, возникают свои языковые размежевания и конфликты” Как отмечал Барт, “акратическая” сфера дискурсивного пространства дробится на своего рода арго (“диалекты, кружки, системы”), которые он, используя термин Ф. Ницше, обозначает как “фикции” Бартовское понимание данной проблемы отказывается от соотнесения властной языковой структуры как результата “Р Я.” и социальной структуры общества как продукта его классовой дифференциации: “разделение языков не совпадает в точности с разделением классов, между языками разных классов бывают плавные переходы, заимствования, взаимоотражения, промежуточные звенья”

По мысли Барта, так называемая “сильная” языковая система сохраняет свой культурный статус (“способна функционировать в любых условиях, сохраняя свою энергию”), независимо от культурного статуса соответствующих “фикций” (“вопреки ничтожности реальных носителей языка”). Так, например, согласно Барту, “системная сила марксистского, психоаналитического или христианского дискурса ни в кой мере не страдает от глупости отдельных марксистов, психоаналитиков или христиан”

В целом, с точки зрения Барта, “энкратический язык” как язык массового сознания “нечеток”, “расплывчат” в дефинициях, и в этом отношении “сила энкратического языка обусловлена его противоречивостью” Важнейшей же характеристикой “акратического языка” по мысли Барта, является его парадоксальность. Будучи принципиально дистанцирован от структур власти, “акратический язык” “резко обособлен от доксы (т. е. парадоксален)”.

Согласно модели Барта, “разделение языков возможно благодаря синонимии, позволяющей сказать одно и то же разными способами” в то же время “синонимия является неотъемлемой, структурной, как бы даже природной принадлежностью языка” Вместе с тем “война языков” по Барту, возникает лишь тогда, когда “в дело вступает общество со всеми своими социально-экономическими и невротическими структурами”, и лишь “там, где различие превращается обществом в конфликт” Пространство языка, таким образом, превращается в “поле брани”

Феномен “Р Я.” фактически делает невозможной коммуникацию между индивидами, выступающими носителями той или иной языковой версии “разделенного языка”: по оценке Барта, “в общенациональном масштабе мы все понимаем друг друга, но коммуникации между нами нет” В задающей горизонт дискурсивному пространству определенной культуры “войне языков” согласно Барту, соотношения последних определяются на основе критерия “силы” Поэтому даже если “акратический язык” сознательно дистанцирован от наличной, государственно (или иначе) организованной власти, то это, по убеждению Барта, не означает, что он дистанцирован от ориентаций власти внутри себя или лишен властного потенциала в принципе.

Осмысливая технологии достижения власти в сфере борения языков, Барт пишет о “демонстрации аргументов” “представлении {шоу)... приемов защиты и нападения” главным оружием которых служат своего рода “устойчивые формулы” выступающие базисными для того или иного типа дискурса (см.). В качестве подобных “устойчивых формул” могут выступать, согласно Барту, не только специальные постулаты той или иной дискурсивной системы, но и концептуально нейтральные грамматические структуры. По Барту, “фигуры системности” того или иного языка формируются не по содержательному, но по структурному критерию: фраза как таковая, являясь замкнутой синтаксической структурой, выступает в данном контексте в качестве своего рода “боевого оружия” “средства устрашения” ибо “во всякой законченной фразе, в ее утвердительной структуре есть нечто угрожающе-импе- ративное” Главное призвание “устойчивых формул” (“фигур системности”) того или иного языка, по оценке Барта, заключается в том, чтобы “включить другого в свой дискурс в качестве простого объекта” т. е. “исключить его из сообщества говорящих на сильном языке” и тем самым обеспечить абсолютную защиту своей дискурсивно-языковой среды/системы. В качестве подобного дискурсивного приема Барт рассматривает психоаналитическую формулу “отрицание психоанализа есть форма психического сопротивления, которая сама подлежит ведению психоанализа”

С точки зрения Барта, сила или слабость носителя дискурса, его принадлежность к “хозяевам языка” или к “повинующимся хозяевам языка” определяется именно способом построения фразы: “растерянность субъекта... всегда проявляется в неполных, слабо очерченных и не ясных по сути фразах...; а в то же время владение фразой уже недалеко отстоит от власти: быть сильным — значит прежде всего договаривать до конца свои фразы” Барт подчеркивает, что “война языков” отнюдь не означает и даже не предполагает войны их носителей, т. е. “сталкиваются друг с другом языковые системы, а не индивиды, социолекты, а не идиолекты” (имеется в виду не-идео- логический характер данного противостояния. — А. Г.). Такую духовную ситуацию Барт связывает с “либеральным использованием языка”

В контексте исследования феномена “Р Я.” в формате “войны языков” Бартом осмысливается проблема позиции интеллектуала (того, кто “работает с дискурсом”) в отношении различных типов языков. Острота этого культурного конфликта обусловлена, по Барту, тем, что интеллектуал, с одной стороны, в каждой конкретной культурной ситуации неизбежно “ангажирован одним из отдельных языков”, с другой же — он не способен отказаться от “наслаждения йеангажированным, неотчужденным языком” Единственным культурным пространством, снимающим этот антагонизм, является, по Барту, “пространство текста” ибо “текст, идущий на смену произведению, есть процесс производства письма” процессуальность которого, развертывающаяся “без исходной точки” допускает “смешение разных видов речи” каждый из которых может “рассматриваться с должной театральной дистанции” Это означает, по мысли Барта, что в пространстве письма “может быть открыто признан фиктивный характер самых серьезных, даже самых агрессивных видов речи” а потому письмо “абсолютно свободно, поскольку...

в нем нет почтения к целостности (закону) языка”

См. также: Конструкция, Означивание, Экспериментация.

А. А. Грицанов