ШИЗОАНАЛИЗ

ШИЗОАНАЛИЗ

(греч. schizein расколоть) одно из направлений современного постструктурализма (см.) и постмодернизма. Программным сочинением Ш. выступил двухтомный труд Ж. Делёза (см.) и Ф. Гваттари (см.) “Капитализм и шизофрения” (том 1 “Анти-Эдип” — 1972; том 2 “Тысяча плато” 1980), объединивший критику структуралистских представлений и леворадикальные политические идеи конца 1960-х — начала 1970-х (особенно том “Анти-Эдип”). В рамках парадигмы Ш. затрагивается самый широкий спектр проблем философии, социологии, политологии, психиатрии, экономики и пр.

Спектр философских аспектов Ш. содержит критику теории репрезентации и вытекающую из нее традиционную структуру знака (означающее, означаемое, референт); критику фрейдовской концепции, в частности “Эдипова комплекса” (установка Ш. на преодоление “эдипизации бессознательного”) и др. Важным пунктом размышлений теоретиков Ш. стала также критика марксистски ориентированных интерпретаторов

3. Фрейда, в частности, раннего Г. Маркузе и В. Райха. Существенным недостатком их концептуальных построений, согласно тезисам Ш., является понимание бессознательного, которое мыслится как некая символическая структура. Отождествляемое Фрейдом со снами или мечтами, бессознательное, по мнению Делёза и Гваттари, тем самым неадекватно и редуцированно сводится к символическим образам и представлениям. Сторонники III. усмотрели причину этого заблуждения в чрезмерной роли Эдипова комплекса, которую тот исполняет в психоаналитической теории. В частности, было отмечено, что “из-за Эдипа все оказывается завуалировано новым идеализмом: из бессознательного как завода создали античный театр, из единства производства создали совокупность представлений; из производящего бессознательного создали бессознательное, которое может только выражаться (миф, трагедия, сновидения)”

С точки зрения теоретиков Ш., структуралистские интерпретации психоанализа (Ж. Лакан) необратимо элиминируют “реальное” из механизмов бессознательного, являя собой (в стилистике образного ряда рассуждений Фрейда) возврат к Эдипу-деспоту от Эдипа-эта- лона. Согласно Ш., понять истинную природу бессознательного можно, только отбросив Эдипов комплекс, ограниченный рамками семейных отношений и не способный объяснить сложные социальные структуры и процессы, а также очистив понятие бессознательного от каких-либо символических форм и попытавшись понять его как “производящее желание” или, что то же самое, “желающее производство”. “Желание есть часть базиса”, констатируется в работе “Капитализм и шизофрения” (Это не марксизм — в нем “желания” являют собой компонент идеологических представлений; это не фрейдизм — в его рамках желание не может быть производительным кроме ситуаций сновидений и фантазмов.) Делёз и Гваттари осмысливали посредством понятий “базис” и “либидо” ницшеанскую “волю к власти” “Деятельные силы” из книги Делёза “Ницше и философия” обрели наименование “революционного желания” Согласно Делёзу и Гваттари, “подавлять желание и не только для других, но и в самом себе, быть полицейским для других и для самого себя, вот что заставляет напрячься, и это не идеология, это экономия” Первый том книги “Капитализм и шизофрения” “Анти-Эдип” — посвящен анализу “болезни века” Согласно более раннему Делёзу (“Ницше и философия”), всеобщая история являет собой переход от предыстории к постистории. В интервале между данными полюсами процесс культурной дрессировки был призван превратить изначально первобытное животное в “индивида суверенного и дающего законы”, в субъекта, способного осуществить кантовское “управляем именно мы” История не достигла своей цели: возник человек озлобленный, человек заболевший болезнью под названием “нигилизм” Интерпретируя ход мыслей Ницше, Делёз отмечает: последний человек, “уничтожив все, что не есть он сам”, заняв “место Бога” оказался отвергнут всеми и всем. Этот человек должен быть уничтожен: настал момент перехода от ничто воли (болезнь нигилизма) к воле к ничто, от нигилизма незавершенного, болезненного и пассивного к нигилизму активному. Ш. излагает ту же модель философии истории новым языком: “болезнь века” она же “болезнь конца века” — это шизофрения. Таким образом, лечение ее предполагает замещение шизофрении пассивной (ее вылечивают в больницах) шизофренией активной. По схеме рассуждений Делёза и Гваттари, “шизофрения как процесс — это производство желания, но таковой она предстает в конце, как предел социального производства, условия которого определяются капитализмом. Это наша собственная “болезнь” болезнь современных людей. Конец истории не имеет иного смысла” По схеме III., нынешний недуг цивилизации выступает симптомом, являющим свой подлинный смысл в перспективе дискурса о всеобщей истории, а не о семейной психологии, как это трактуется во фрейдизме.

Очевидная ориентированность Ш. на полемику с теорией капиталистического производства К. Маркса, с одной стороны, и установками традиционалистского психоанализа, с другой, ре- зультировалась в формулировании следующих тезисов:

а) ограниченность марксовой схемы связана с недооценкой связи общественного производства и желания как такового — капитализм и марксизм игнорируют “желающую ипостась” социального;

б) психоанализ оказывается не в состоянии адекватно отобразить социальное измерение делания.

Эксплицируя мысль П. Клоссовски (см.) о позитивности и желательности конструктивного отказа от “стерильного параллелизма между Марксом и Фрейдом” Гваттари и Делёз подчеркнули, что решение данной задачи возможно путем уяснения того “способа, в границах которого общественное производство и производственные отношения выступают как производство желания и того, каким образом разнообразные аффекты и импульсы конституируют фрагмент инфраструктуры... составляя ее часть и присутствуя в ней самыми различными способами, они (аффекты и импульсы. — А. Г., А. В.) порождают угнетение в его экономических измерениях вкупе со средствами его преодоления” Осуществление на уровне интеллектуальной и социальной практики принципа единства социального производства и “производства желания” с целью достижения предельной степени раскрепощения последнего предполагало, по Гваттари и Делёзу, выявление трансцендентального бессознательного. Ш. утверждал генетическую автономность “желания” от потребностей людей вообще, от человеческих потребностей в чем- либо как таковых. Попытка объяснять желание через ощущение нехватки чего- либо, по мнению теоретиков Ш., с необходимостью приводит к фетишизации наших представлений относительно отношений индивида с миром.

В контексте такого подхода (в каком бы облике — “диалектическом” “нигилистическом” и т. п. — он ни выступал) и который представители Ш. и призывали преодолеть, личные желания понимаются как проистекающие из в конечном счете коллективных запросов и интересов, что необходимо приводит к отчужденности человека и разрыву его естественных связей с природой (“реальное”) и обществом (“производством желания”). По Гваттари и Делёзу, “если желанию недостает реального объекта, сама реальность желания заключена в “сущности недостачи” которая и производит фан- тазматический объект” Отсутствие объекта, таким образом, векторизируется на внешнее, по сути своей, производство, а желание, в свою очередь, — продуцирует мысленный дубликат недостающего объекта. Тем самым человек преобразует природную среду лишь в собственном воображении, а не реально взаимодействует с ней. Теоретические концепции, пропагандирующие такой взгляд на происхождение желаний, по версии III. поддерживают доминирующий на Западе индустриально-потребительский общественный уклад и являются инструментом легитимации социальных манипуляций и культурных репрессий (как, например, психоанализ по Фрейду).

В аналогичном понимании природы желаний Ш. видит основной недостаток и в учении Маркузе. Согласно Ш., коль скоро Маркузе утверждает детерминирующую роль потребностей в динамике жизни индивида и общества, то и весь корпус возводимого на этом постулате социогуманитарного знания отвечает социальному заказу буржуазного общества, а именно оправдывает внедрение такой совокупности социальных связей, при которой человек оказывается доступен максимальному числу насильственных манипуляций со стороны социума. (В рамках Ш. психоанализ и капитализм рассматриваются как компоненты единого механизма культурных репрессий.) Трактовка “желания” в Ш. состоит в провозглашении полной его дистанцированности от каких-либо социальных характеристик и в его понимании как чисто физического процесса, атрибутом которого мыслится рсобое “производство”

Социальное производство, согласно постулатам Ш., являет собой производство желания в определенных условиях: желание является производителем, производя реальное в поле реальности. По Делёзу и Гваттари, “желание есть совокупность пассивных синтезов, машинным способом продуцирующих фрагментарные объекты, потоки и тела, функционирующие как производственные единицы. Именно из него проистекает реальное, являясь результатом пассивных синтезов желания как самопроизводства бессознательного...” Желание — наряду с производством — не может быть конституировано в функции отсутствующего объекта: желание само порождает состояние отсутствия и потребности, выступающие в реальности “контрпродуктами, производимыми желанием” Либидо инвестирует способ производства (“социальное поле в его экономических, исторических, расовых, культурных и иных феноменах”) вне заданности какими-либо трансформациями психической деятельности или сублимациями в какой бы то ни было форме. Согласно Гваттари и Делёзу, “есть только желание и социальность, и ничего более... Самые репрессивные и смертоносные формы общественного воспроизводства продуцируются желанием...”

“Желающее производство” создает, согласно Ш., и природную, и социальную среду. Только посредством “желающего производства” конструируются естественные связи индивида как с внешним миром, так и с его собственным, субъективным. Другими словами, основой всех природных и социальных связей индивида выступают, с точки видения Ш., импульсы сексуального происхождения. Человек должен полностью доверяться именно собственным желаниям, а не репертуарам воображаемого удовлетворения. Не символический строй вещей подчиняет себе сексуальность, желания и реальное, а, напротив, он сам в пределе своем, согласно Ш., функция сексуальности как циклического самодвижения посредством активности бессознательного. Согласно схеме Ш., “производство желания” формируется и осуществляется посредством системно организованной совокупности “машин желания” под референтами которых могут мыслиться и отдельный субъект, и социальная группа, и общество в целом.

Стремясь осуществить процедуру синтеза психоаналитической концепции желания и марксовой теории общественного производства, теоретики Ш. разработали многомерную и полисмысловую концепцию “желающей машины” (“машины желания”) как субъекта некоего машинного процесса; последний же, в свою очередь, согласно Ш., может также истолковываться как модель для описания процедур деятельности бессознательного. Уподобление социального производства и “производства желания” уместно, с точки зрения Ш., постольку, поскольку первое неизбывно предполагает в качестве собственного компонента “полное тело” (“социус”) вкупе с непродуктивными остановками и паузами антипроизводства.

Концепт “машин желания” явил собой осмысленное развитие тех проблемати- заций, которые были сформулированы авторами в предшествующих текстах. Еще в “Логике смысла” [см. “Логика смысла” (Делёз)] было отмечено, что характерное для трансцендентализма осмысление индивидуальности Я как обусловленной посредством трансцендентной абсолютной Индивидуальности (и необходимо укорененной в ней) обрело в культуре современной Европы статус признанного основания любой модели личности: “для метафизики совершенно естественно, по-видимому, полагать высшее Эго” Однако, по мысли Делёза, “такое требование, по-видимому, вообще незаконно. Если и есть что общее у метафизики и трансцендентальной философии, так это альтернатива, перед которой ставит нас каждая из них: либо недифференцированное основание, бе- зосновность, бесформенное небытие, бездна без различий и свойств — либо в высшей степени индивидуализированное Бытие и чрезвычайно персонализированная Форма”

Новизна предлагаемой Ш. модели заключается в том, что Делёз и Гваттари отказываются от идеи внешнего обусловливания Я, акцентируя внимание на самопроизвольной процессуальности его самоорганизации: сингулярные субъективности “не объясняются никакой целью, они сами производители всех целей” Основанием указанной трактовки послужила мысль о том, что исходный хаос являет собой имманентное состояние субъективности: “только ленты интенсивностей, пороги, потенциалы и перепады. Разрывающий, волнующий опыт”

Перманентно воспроизводящаяся процессу альность желания (см.) отнесено Делёзом и Гваттари к наиболее “глубокому бессознательному пласту” и понимается ими не в качестве переживаемой “недостачи” желаемого объекта (по их мысли, “желанию ничего не недостает”), а в качестве ресурса “производства” т. е. потенциальной креативности. Исходное до-индивидуальное и до-персональное состояние субъективности и являет собой непреходящую “процессуальность желания”: по формулировке Делёза и Гваттари, “желание производит, оно производит реальное” и, собственно, самим “объективным бытием желания является Реальность как таковая”

Бытие “машин желания” оказывается у Делёза и Гваттари “постоянным производством самого производства, привитием производства к продукту” В рамках таковой процессуальности “нет изначального и производного, но есть общий дрейф” По мысли авторов, исследуемая ими процессуальность реализуется вне бинаризма (см.): “в третьем времени бинарно-линейной серии” образуя “третий термин линейной серии” и тем самым нарушая сам принцип бинарной оппозиции. “Производственный” потенциал “машин желания” в качестве “неинтегрированных потоков сингулярностей” согласно Делёзу и Гваттари, результирует- ся в конкретных структурных конфигурациях этих потоков, что и порождает определенным образом структурированные социальные среды. (“Социальность” у Делёза и Гваттари специфицируется в виде неких “социальных машин”.)

В исходных методологических основаниях Ш. заложейа идея соподчинения “работы” всех “социальных машин” основанная на их тотальном подчинении единому стереотипу, продуцируемому особой, так называемой “абстрактной машиной” И хотя бытие последней проявляет себя лишь в совпадении целостных ценностных параметров реализуемых всеми “социальными машинами” смысловых стереотипов, тем не менее, эта “абстрактная машина” по оценке Делёза и Гваттари, реально “осуществляет связь языка с семантическими содержаниями и прагматикой высказывания, с коллективными механизмами речи, со всей микрополитикой социального поля” Делёз и Гваттари задаются вопросом: “в каком отношении соизмерима книга, будучи малым устройством — литературной машиной, с машиной войны, машиной любви, машиной революции и т. д., а также с абстрактной машиной, которая всех их порождает”

Согласно образам-метафорам Ш. “в отличие от просто машин, машины желания работают только в испорченном виде” только и “исключительно в поврежденном состоянии, бесконечно ломаясь” Аналогично и “социальная машина” “чтобы работать, ...должна недостаточно хорошо работать” Только “здесь возникает идентичность социальной машины и машины желания... последняя функционирует лишь скрипя, лишь разлаживаясь, лишь содрогаясь от мелких взрывов” “Машины желания” и “социальные машины” выступают, с одной стороны, как неразрывно связанные и взаимно обусловленные, а с другой, как принципиально альтернативные друг другу. Соотношение “машин желания” и “социальных машин” осмысливается Делёзом и Гваттари как соотношение соответственно микро- и макроуровней социальности: в принципе “нет желающих машин, которые существовали бы вне социальных машин, которые они образуют на макроуровне; точно так же, как нет и социальных машин без желающих машин, которые населяют их на микроуровне”

Несущей конструкцией теоретической схемы различения “производства желания” и социального производства в Ш. является отображение и фиксация природы и динамики всего существующего в границах гипотезы о существовании “молярных” и “молекулярных” образований. Шизофрения это граница между “молекулярной” множественностью желаний и “молярной” организацией. “Молекулярная” организация интегрирована в “молярный” макромир общественных формаций, располагаясь в его основании: именно микробессозна- тельные “сексуальные инвестиции” фундируют сознательные инвестиции экономических, политических и иных общественных макроструктур. По Делёзу и Гваттари, “нет машин желания, которые бы существовали вне социальных машин желания, которые заполняют их в малых масштабах” Два этих уровня организации реальности, согласно Ш., выступают как предпочтительные по отношению к различным типам желающих субъектов. Молярные (“макрофизичес- кие”) совокупности, относящиеся к статистическому порядку “больших чисел” поля действия для параноика. “Микрофизический” же уровень, лежащий вне “притоков больших чисел”, ориентир для шизофреника, при этом не менее сложный, чем в первом случае. Инвестиции в “производство желания” в контексте данного различения — оппозиционно разновекторны: “один это инвестиция группы-подчинения, вытесняющая желания личностей, другая это инвестиция группы-субъекта в поперечных множественностях, относящихся к желанию как молекулярному явлению” (Делез, Гваттари).

“Молярные” образования представлены индивидами, классами, государством, культурой и ее частными составляющими: наукой, искусством и т. д. Такие “социальные машины” как семья, государство и т. п., Делёз и Гваттари рассматривают как “псевдоструктуры” подчеркивая их преходящий характер, хотя в своем актуальном функционировании они могут проявлять и проявляют интенции к жесткому доминированию и претензии на собственную консервацию. Возникновение “социальных машин” предполагает в качестве необходимого своего условия нарушение функционирования “машин желания” (то, что

Делёз и Гваттари называют “дисфункцией”): применительно к “производящим машинам” даже “сами сбои... функциональны”, применительно к социальности “дисфункция составляет часть самого ее функционирования... Несоответствие и дисфункция никогда не были предвестниками гибели социальной машины, которая, напротив, приучена питаться вызываемыми ею противоречиями и кризисами, порождаемыми ею самой видами тревожности... Никто никогда не умер от противоречий. И чем это все больше разлаживается, ...тем лучше работает” В качестве конкретного приложения принципа “производства” социальных дисфункций в Ш. у Делёза и Гваттари фигурируют такие исторические феномены, как христианство и капитализм. Так, например, “чем меньше верят в капитализм, тем лучше: он, как и христианство, живет спадом веры в него”

К “молекулярным” же образованиям Ш. относит непосредственно сами “желающие машины”, структурно разграниченные на отдельные элементы. Учитывая, что вышеохарактеризованное “тело без органов” содержит все возможные модели развития производственных связей и алгоритмы деятельности “машин желания”, то, заключают Делёз и Гваттари, “тело без органов” служит своеобразным агентом “молярных” образований. Оно останавливает деятельность “машин желания” или осуществляет “запись” производственных процессов на “тело без органов” таким образом, чтобы уже будучи “считываемыми” они не могли мыслиться иначе, как произведенными из “тела без органов” Вступая в эти отношения, “работающие органы” как бы “вступают в брак” со считанными моделями, технологиями или видами деятельности, а значит “машина желания” оказывается не в силах на свободное “самопроизводство бессознательного” “Молярные” образования образуют строгие структуры, важным качеством которых становятся уникальность и специфичность, в результате чего они ускользают от воздействия “молекулярных” систем и становятся инструментами подавления желаний. Согласно Ш., “молярные” системы через агента “тело без органов” способны переходить на “молекулярный” уровень, таким образом возникают всевозможные проникновения этих уровней друг в друга. “Молекулярные” системы, по модели Ш., нуждаются в “молярных”, в существовании на уровне специфических, а не универсальных множеств. Необходимо обнаружение у каждого индивида собственной “машины желания”: “шизоаналитик это механик, шизоанализ чисто функционален... он не может остановиться на герменевтическом (с точки зрения бессознательного) обследовании социальных механизмов” (Гваттари, Делёз).

Согласно Ш., уровень определенным образом структурированных “социальных машин” есть уровень “молярных ансамблей” (или “стадных совокупностей”), т. е. характеризуется “теми молярными структурированными совокупностями, которые подавляют сингулярности, производят среди них отбор и регулируют те, которые они сохраняют в кодах и аксиоматиках” При этом уровень разобщенных единичных индивидуальностей характеризуется “молекулярными множествами сингулярностей, которые, наоборот, используют эти большие агрегаты как весьма полезный материал для своей деятельности” Таким образом “микроуровень” или “молекулярный уровень” социальности определяется в Ш. посредством понятия “сингулярности” или “частичного объекта” т. е. в качестве способного к “производству” “хаоса импульсов” где возможны только случайные и мгновенные комбинации последних. По Делёзу и Гваттари, “частичные объекты это мир взрывов, ротаций, вибраций” В этом отношении, по их схеме, “молекулярная цепь желания не имеет кода, предполагающего: а) территориальность,

б) деспотическое означающее. Поэтому аксиоматика противостоит коду как процесс детерриториализации... Молекулярная цепь — это чистая детерриториали- зация потоков, выведение их за пределы означающего, т. е. происходит разрушение кодов... Это цепь ускользания, а не кода... Эта молекулярная цепь... состоит из знаков желания, но эти знаки совсем не являются значащими... Эти знаки представляют собой любого рода точки, абстрактные... фигуры, которые свободно играют... не образуя никакой структурированной конфигурации” Эти знаки, с точки зрения III., ничего не означают и не являются означающим: “производить желание — во всех смыслах, в каких это только делается, — таково единственное призвание знака” Источник социальной процессуальности коренится таким образом, по Делёзу и Гваттари, “в лоне молекулярного производства желания”

По мнению Делёза и Гваттари, классический стиль мышления всей своей нормативностью фактически “угрожает, что если мы не примем исключающую манеру разделять, то мы впадем в недифференцированный хаос; он грозит хаосом” В свою очередь, важнейшей презумпцией Ш. является презумпция “Полноты Бытия, из которой путем разделения следуют производные реальности” Делёз и Гваттари вводят в данном контексте понятие “дизъюнктивного силлогизма”, фиксирующее универсальный принцип ветвления, заключающийся в том, что все теоретически возможные “перспективы” процесса являются и практически возможными, т. е. ни одна из них не может рассматриваться как исключенная каким-либо общим правилом. Так, по мысли творцов Ш.: “не Бог, но божественное есть пронизывающая?¹., энергия... Верите ли вы в Бога? ...Да, конечно, но только в Бога как в хозяина дизъюнктивного силлогизма, как в априорный принцип этого силлогизма”

Многократное последовательное ветвление возможных путей эволюции системы выводит ее, согласно Делёзу и Гваттари, к тому уровню, где диапазон возможного оказывается, в сущности, неограниченным. Важнейшей характеристикой “мира желания” выступает то, что это мир, где “все возможно” В этом отношении “мир желания... приравнивается к миру шизофренического опыта... не тождественного клиническим формам шизофрении” Именно в рамках этого опыта и обнаруживают себя каскадные ветвления процессуальности: генерируемые “машинами желания” детерриториализированные и де- территориализирующие “прорывы или шизы, порождающие новые потоки, порождают свои собственные нефигуративные потоки или шизы, порождающие новые потоки”

Рассмотрению рамок-ограничений данного процесса Ш. уделяет особое внимание. Поскольку, по Делёзу и Гваттари, в реальном функционировании социальности “машины желания” “встроены” в “социальные машины”, постольку со стороны последних “машинам желания навязывается структурное единство, которое объединяет их в молярный ансамбль; частичные объекты сводят к тотальности” и это неизбежно “мешает производящим молекулярным элементам следовать линиям собственного ускользания”, ибо по отношению к микропроцессам происходит их “насильственное подчинение... макросоциальности” В целом, процессуальность общества интерпретируется III. как череда последовательных смен “организованных” “иначе организованных” и “вовсе неорганизованных” состояний. Согласно Де- лёзу и Гваттари, эта процессуальность может быть описана как постоянные “осцилляции” между двумя взаимоисключающими полюсами: “один характеризуется порабощением производства и желающих машин стадными совокупностями, которые они образуют в больших масштабах в условиях данной формы власти или избирательной суверенности; другой обратной формой и ниспровержением власти”

В таком контексте обозначенные векторы социальной процессуальности оценочно интерпретируются в рамках Ш. как соответственно “реакционный, фашистский” и “шизоидный, революционный” По мысли Делёза и Гваттари, “первый идет по пути интеграции и тер- риториализации, останавливая потоки, удушая их, обращая их вспять и расчленяя их в соответствии с внутренними ограничениями системы...; второй по пути бегства (от системы), которым следуют декодированные и детеррито- риализированные прорывы или шизы, ...всегда находящие брешь в закодированной стене или территориализирован- ном пределе, которые отделяют их от производства желания”

В этом контексте Ш. провозглашает фундаментальную разницу между “шизофренией” как свободным излиянием “производства” ориентированным на новизну, динамику и, в конечном счете, свободу, и “паранойей” как установкой на консервацию наличной данности. “Навязчивый образ” паранойи интерпретируется Делёзом и Гваттари как попытка остановить процессуальность, трансформировать социум как историю в социум как “мегафабрику” “Шизофрения” предполагает стремление к инновациям, в том числе и идеологического плана: “желание не “желает” революцию, но революционно само по себе” В социально-прикладном измерении “шизофреник — не революционер, но шизофренический процесс (прерывом или продолжением которого в пустоте он является) составляет потенциал революции” Соответственно, по мысли Делёза и Гваттари, если “паранойя” предполагает акцентуацию общего, универсального, т. е. инвариантной нормативности, то “шизофрения” акцентирует неповторимое, индивидуальное, спонтанное и “незакодированное”, т. е. не следующее общеобязательной матрице. В этом отношении шизофреник может быть интерпретирован как носитель инновационного, не оглядывающегося на сложившуюся традицию сознания: как пишут Делёз и Гваттари, “шизофреник... смешивает все коды, будучи декодированным потоком желания... Шизофреник — это производство желания как предел общественного производства”

В противоположность этому, по модели Ш., “социальные машины” “псевдоструктуры” социальности пытаются остановить эти потоки, внешним насильственным усилием санкционировать вынужденную интеграцию принципиально не интегрируемых шизопотоков, т. е. установить “поперечное единство элементов, которые остаются полностью различными в своих собственных измерениях” “Параноик” интерпретируется в Ш. как тот, кто “фабрикует массы, он мастер больших молярных ансамблей, статистических, стадных образований, организованных толп... Он инвестирует все на основе больших чисел... он занимается макрофизикой. Шизофреник движется в противоположном, микрофизическом направлении, в направлении молекул, которые уже не подчиняются статистическим закономерностям; в направлении волн и корпускул, потоков и частичных объектов, которые перестают быть притоками больших чисел” Пафосная цель Ш. заключается в высвобождении бессознательного из-под гнета “псевдоструктур” освобождении шизоидальных потоков желания от параноидальных ограничений: по словам Делёза и Гваттари, “позитивная задача шизоанализа: обнаружение у каждого машин желания, независимо от любой интерпретации” Ш. провозглашает не только возможность, но и необходимость конституирования бессознательной субъективности в качестве свободного начала. Бессознательное трактуется Ш. как “нечто, порождающее самого себя”

В системе отсчета Ш., именно “шизофреник сопротивляется невротизации” а потому он фактически персонифицирует собою свободу, выступая носителем бессознательного, прорвавшегося сквозь ограничения “социальных машин” и реализовавшего себя поперек жестких направляющих осей интегральных “псевдоструктур” социальности, включая “семью — и, может быть, в первую очередь, семью” Вместе с тем, поскольку в число “псевдоструктур” входят государственные и социальные институты идеологической ортодоксии, постольку Делёз и Гваттари формулируют также тезис о необходимости “превратить шизоанализ в необходимую деталь революционного аппарата”

Ш. констатирует, что желание, фундирующее шизофреническое бессознательное, является фундаментально свободным свободным от любой силы, претендующей на внешнее причинение: “желание — сирота, анархист и атеист” Это выступает у Делёза и Гваттари условием возможности того, что несмотря на демонстрируемый “социальными машинами” могучий “параноидальный” потенциал интеграции и жесткой нормативности, шизофренически ориентированное бессознательное посредством “машин желания” способно реализовать свой потенциал свободы.

“Машина желания”, по Гваттари и Делёзу, представляет собой органическое единство трех компонентов: субъекта; “машин-органов”, репрезентирующих жизнь и производство; стерильного, непотребляемого, непродуктивного “тела без органов”, являющего собой результат актуализации инстинкта смерти и воплощение антипроизводства. Последнее перманентный компонент производства желания, ибо “машины желания” не функционируют иначе, нежели в поврежденном состоянии: “...в известном смысле было бы предпочтительнее, чтобы ничто не работало и не функционировало: не рождаться, остановив цикл рождений; остаться без рта для сосания; без ануса для испражнений и т. п.” (Делёз и Гваттари). По их мнению, как ни один биологический процесс немыслим без временных остановок, так и “производство желания” должно быть, кроме всего прочего, представлено механизмом, прерывающим деятельность “работающих органов” Таковым и выступает, согласно Ш., “тело без органов” (см.). Его включенность в производственный процесс неизбежно разрушает организм, инициируя перманентные напряжения в системе. На уровне общественного производства, согласно Ш., “тело без органов” может выступать в обликах “тела земли” (эпоха дикости, клинический аналог перверсия как деспотическая сущность); “тела деспотии” (эпоха варварства, клинический аналог — параноидальный психоз как деспотическая сущность), “тела капитала” (эпоха цивилизации, клинический аналог и символ невротический Эдип). Клиническим аналогом “тел без органов” в полном их объеме может считаться “классическая” шизофрения.

Атрибуты состояния сосуществования и взаимодействия “машин желания” и “тела без органов” согласно авторам Ш., следующие: 1) перманентный конфликт, 2) взаимное притяжение, 3) единство и противостояние взаимного конфликтного отталкивания и взаимопритя- жения.

В первом случае рабочий шум “машин желания” невыносим для “тела, не нуждающегося в органе”; последнее воспринимает вторжение “машин желания” как преследование — в результате “оппозиции процесса производства машин желания и непродуктивного положения тела без органов” (Делёз, Гваттари) незамедлительно возникают машины желания “параноидального” типа.

Во втором случае, согласно мнению теоретиков Ш., “...тело без органов обрушивается на производство желания, притягивает и овладевает им... Непродуктивное, непотребляемое тело без органов служит поверхностью записи всех процессов производства желания, — создается впечатление, будто бы машины желания им и обусловлены...” Как результат — появление “машин желания” “чудодейственного” типа.

В третьем случае, как результат единства и борьбы взаимного притяжения и взаимного отталкивания, производится и воспроизводится бесконечная серия ме- тастабильных состояний субъекта; субъект “рождается из каждого состояния серии, постоянно возрождаясь из каждого следующего состояния” В итоге конституируется “машина желания” “холостого” типа или коррелят “шизофренического опыта чистых количеств”, вступающая в особые (“субъектотворящие”) отношения с “телом без органов”

Схема эволюции “машин желания” в контексте динамики разнокачественных состояний взаимосвязей их компонентов позволила авторам Ш. разработать весьма нетрадиционную модель развития социального производства как процесса эмансипации “производства желания” из структуры последнего.

Исторически первая, доиндустриаль- ная “машина желаний” согласно схеме Ш., — машина “территориального” вида, базирующаяся на архаичной целостности производства и земли как жизнеформирующих начал. В границах действия “машины желаний” данного вида существует очевидный естественный предел для процессов концентрации власти в руках представителей института вождей: “как если бы дикари заранее предчувствовали сами приход к власти имперского Варвара, который все же придет и перекодирует все существующие коды”

“Территориальный” тип организации социальных кодов в дальнейшем сменяется, по Гваттари и Делёзу, “машиной желания” имперского типа: жестокость сменяется осознанным системным террором. Потоки желания не высвобождаются, они лишь перекодируются. “Полное тело” (“социус”) выступает на этом этапе как “тело деспота” место “территориальной машины желаний” занимает “мегамашина государства, функциональная пирамида с деспотом, неподвижным двигателем, на вершине; аппаратом бюрократии как боковой поверхностью и органом передачи; крестьянами как рабочими частями в ее основании” (Гваттари, Делёз). Создаваемая в этих условиях правовая система отнюдь не стремится к ограничению деспотизма, ее суть либо “маниакально- депрессивная” (накладывающая запрет на всякое познание), либо “параноидально-шизоидная” (вовлекающая в сферу своего действргя нетотализируе- мые структуры социума).

В условиях капитализма, являющего собой, по Делёзу и Гваттари, предельное отрицание всех предыдущих социальных формаций, степень удаленности “производства желания” от социального производства достигает высшей степени — степени полной несовместимости. Естественным продуктом детерриториа- лизации желаний выступает “шизо-индивид” шизофреник — субъект декодированных потоков на “теле без органов” “Шизофреник расположен на пределе капитализма, представляя собой его зрелую тенденцию, прибавочный продукт, пролетария и ангела-истребите- ля” (Гваттари, Делёз). Основанием же обстоятельства, что капитализм и шизофрения внешне выглядят как антиподы, считается стремление первого не столько кодировать и перекодировать потоки желаний, сколько установку на декодирование их. Шизофрения в этой диаде выступает как предел более высокого порядка, “внешний” предел, ибо она осуществляет процедуры декодирования на десоциализованном “теле без органов” в отличие от капитализма, который трансформирует потоки желания на “теле” капитала как детерриториализован- ного социуса.

Всеобщая история предстает в рамке Ш. как процесс “детерриториализа- ции” Именно последняя задает главный вектор движения капитализма: капитализм идет к концу истории, он являет собой “универсальную истину” истории.= “Детерриториализация” оказывается переходом от кодирования к декодированию. Кодирование в данном контексте обозначает способ регулирования обществом производства, включающее как “общественное производство” марксистов, так и “производительное желание” Делёза. Пределы истории — первобытное племя и капиталистическое общество. В первом случае все закодировано: существуют правила для всех жестов, всех обстоятельств жизни, всех фрагментов целого; любое мгновение жизни есть социальное событие. Капитализмом изобретается приватный индивид, владелец собственного тела, собственных органов, своей рабочей силы. Генезис капитализма суть всеобщее декодирование: а) декодирование потоков производителей, т. е. пролетаризация крестьян, жестко отделенных от их земли, их почвы, их родины; б) консти- туирование торгово-финансовых (а не земельных) состояний вследствие обращения потоков богатств. Движение декодирования десакрализует былые священные церемонии, обычаи и т. д.

Капитализм, согласно ILL, особо “циничная система” не нуждающаяся ни в чем святом для оправдания собственного существования. По схеме Делёза Гваттари, капитализм потерпел фиаско точно так же, как и культурная дрессировка, которая должна была породить суверенного индивида, а породила человека негативности. Капитализм, сверхциничный в своем декодировании, должен был бы выступить освобождением от всех социальных запретов; он же привел к беспрецедентному подавлению производства желания. Разрушая территориальные привязанности, капитализм должен был конституировать блаженный номадизм (см. Номадология) “отвязавшегося” индивида как продукта “детерриториа- лизации” В итоге в капиталистическом мире доминируют страх и тоска.

“Детерриториализацирг” сопутствует, по модели Ш., перманентная “ретерри- ториализация”: капитализм все более отодвигает предел, к которому тяготеет номадизм. По Делёзу — Гваттари, “все повторяется или возвращается — государства, отечества, семьи” При этом профессиональные психоаналитики являют собой существеннейших агентов ретерриториализации: они исполняют “следующую функцию: поддерживать жизнь верований даже после их уничтожения! заставлять верить еще pi тех, кто не верит ни во что!” Капитализм в результате оказывается вынужденным адаптировать, аксиоматизировать и декодировать шизофренР1ческие реальности, будучи радикально идентргчен шизофрении в поле декодировок и выступая ее антиподом в сфере репертуаров аксиоматизации: “Денежные потоки являют собой совершенно шизофренические реальности, но они существуют и функционируют лишь в рамках имманентной аксиоматики, которая заключает и отталкивает их реальность. Язык банкира, генерала, промышленника, чиновника.,, является совершенно шизофреническим, но статистически он работает лишь в рамках опошляющей его аксиоматики, ставящей его на службу капиталистическому строю...” (Делёз, Гваттари).

Авторы Ш., таким образом, интерпретируют как “шизоидное” поведение индивида, свободного от структур общества, издающих нормативы, а также могущего свободно реализовывать свои желания как “деконструированный субъект” При этом “шизоидность” рассматривается Делёзом и Гваттари не в качестве поступков психически больного человека, а как линия поведения лица, сознательно отвергающего каноны общества в угоду своему естественному “производящему желанию”, своему бессознательному. Требование слушаться голоса собственного “шизо-” (т. е. “шизомолекулы” основания человека) ведет не просто к необходимости редуцировать из психической жизни нормативные конструкты, навязанные культурой, но, что еще более важно для понимания доктрины Ш., к постулированию желательности максимального снижения роли разума, которую тот играет, выступая арбитром во всех связях и отношениях субъекта. Именно сознание (терминологически в Ш. не осуществляется разделения сознания и разума) как первоначальный репрессивный механизм сдерживает свободную деятельность “желающей машины” Бессознательное же, выступая, по сути, как “желающее производство”, очищено, по версии Ш., от структурирующей роли разума и, таким образом, может характеризоваться как машинный процесс, не имеющий других причин своего возникновения, нежели он сам, и не имеющий, кроме этого, также и целей своего существования. Согласно Гваттари и Делёзу, “речь идет не о том, чтобы биологизировать человеческую или ант- ропологизировать естественную историю, но о том, чтобы показать общность участия социальных и органических машин в машинах желания”

Безумная природа творческого преобразователя социальной действительности капиталистического общества стала в дальнейшем символом множества философских версий постструктурализма, а главным этапом в определении революционного субъекта, как “социального извращенца”, стал провозглашенный в рамках традиции Ш. отказ разуму в его созидательной мощи и определение всей культуры, построенной по канонам рациональности, как тупиковой. Таким образом, Делёз и Гваттари связали с личностным типом “шизо-” надежды на возможность освобождения человека и общества от репрессивных канонов культуры капитализма, являющих собой, согласно Ш., основополагающие причины процессов массовой невроти- зации людей. Пробуждение в индивидах имманентных “машин желания” сопряжено с высвобождением процессов “производства желания” разрушающих несвободу людей во всех ее формах (навязываемое структурное единство, индивидуализация, фиксированное тождество и т. п.). Такой освободительный потенциал, присущий “шизо-” а также его способность к критическому, отстраненному анализу реальности обусловливаются, по схеме Ш. еще и тем, что данный социально-психический тип мыслится как маргинальный субъект, не включенный в форматирующую сознание систему капиталистического общества и дистанцированный от нее.

Главным способом высвобождения, раскрепощения желаний, согласно Ш., выступает “ускользание” от определенностей любого рода — определенностей как негативных, так и позитивных. Любая определенность, однозначность это социальная ловушка: борьба никогда не является проявлением воли к власти. “Ускользание” индивидов разрушает тождественность общества в целом самому себе; по утверждению Делёза и Гваттари, “...порядочные люди говорят, что убегать не нужно, что это неэффективно, что необходимо трудиться во имя реформ. Но всякий революционер знает: ускользание революционно...” Лишь в рамках таких репертуаров индивидуального поведения (наиболее типичными примерами которых являются шизофрения, искусство и наука, ориентированные на процесс и производство, а не на цель и выражение) “производство желания” способно подчинить себе социальное производство. По схеме Гваттари и Делёза, “производство желания” неодномерно и плюралистично по своей структуре. Целое в принципе не может объединять части, будучи потенциально способно лишь примыкать к ним: “целое есть продукт, производимый <как часть наряду с другими частями, которые оно не объединяет и не тотализует, но применяется к ним, устанавливая типы отклоняющейся коммуникации между не- сообщающимися сосудами, поперечное единство элементов, которые остаются полностью различными в своих собственных измерениях”

Ш. не претендует на статус политически ориентированной либо идеологически ангажированной философско-психоаналитической системы, он базируется на уверенности в абсолютном характере природы “машин желания” “Если мы призываем желание как революционную силу, то делаем это потому, что верим, что капиталистическое общество может выдержать множество проявлений интересов, но ни единого проявления желания, которое в состоянии взорвать его базовые структуры...” (Делёз и Гваттари). В этом плане каждый человек, с точки зрения авторов Ш., потенциально обладает шансом начать жить согласно естественным законам желания, восстановив гармоничные отношения с природой, обществом и самим собой. В целом, правомерно полагать, что Ш. выступил осуществленным достижением фрейдо-марксистского синтеза. Основанием этого выступила тематизация соответствующей проблематики в духе ницшеанства при достаточно произвольном употреблении ортодоксальной фрейдо- марксовой лексики.

Труд, выступивший “манифестом” Ш. (“Капитализм и шизофрения. Т. 1. Анти-Эдип”), созданный на волне студенческого движения конца 1960-х — начала 1970-х, имел беспрецедентный для “философско-политического” трактата интернациональный успех, завоевав почти всемирную (исключая, разумеется, страны “коммунистического блока”) популярность. Нападки Гваттари и Делёза на фрейдовский Эдипов комплекс, “альфу и омегу” современной капиталистической культуры в модусе ее “грез о себе”, вызвали колоссальный читательский интерес. Не в последнюю очередь этому содействовало использование авторами в качестве пространства аппликации собственных рабочих словоформ всего традиционного набора тем, активно используемых на различных уровнях социальной реальности со времен 3. Фрейда. В культуре Запада в начале второй половины