Глава 8. НАША ДЕРЖАВА КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ШЕДЕВР
Глава 8. НАША ДЕРЖАВА КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ШЕДЕВР
Империя защищает традицию от ее вырождения в культуру
С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!
Великое Рождественское Повечерие
В гениальном термине “миродержавие” (впервые встречающемся, вероятно, у Н.Я. Данилевского) заключена мысль вовсе не о господстве над всеми племенами и народами, а о сдерживании тех, кто жаждет такого господства. Это миссия хотя и “негативная”, “отражающая”, но по своему архетипу самая высокая (миссия Хранителя гармонии, Спасителя мирового лада). Столетия Европа знала, что если появится сильный и агрессивный сосед, который будет стремиться подмять все и вся под себя, то его остановит слово или меч русского царя. Россия остановила Карла XII, Россия укротила Фридриха Прусского, Россия не позволила Англии задушить морской блокадой молодые Соединенные Штаты, о Россию разбился Наполеон, Россия пресекла зверства Османской империи в отношении балканских народов, Россия выступила вместе с Англией и Францией против завоевательных аппетитов кайзера. Россия действительно была “жандармом Европы”, обуздывавшим международных агрессоров и европейских революционеров. Роль “жандарма” пытаются играть сейчас некоторые державы и международные организации. Однако полностью заменить Россию на этом посту пока не удается. И без России не удастся.
Издревле варварские орды приходили из степи или спускались с гор, проносились как вихрь, выкорчевывающий плодоносящие сады и сметающий богатые города, – их не могли остановить ни Великая Китайская стена, ни римский Вал Адриана, но остановили русские пограничные засеки и казачьи разъезды. Сегодня, в эпоху “международного терроризма”, миссия миродержавия становится вновь востребованной на новом уровне. Однако, чтобы справиться с этой миссией, недостаточно быть очень богатой страной с очень мощной армией. Дух миродержавия нельзя подделать.
Россия как тип своеобразной “правильной” империи представляет собой исключительное государство, она является историческим шедевром, которым мы как нация можем гордиться. “Всечеловечность” и “пластичность” русской цивилизации соединилась с принципиальной независимостью, “неотмирностью” и “миродержавием” русских как духовно-политической нации. Подстраиваясь в малом, второстепенном, заимствуя подробности быта и детали иного образа жизни, русские дерзают на создание общечеловеческих стандартов там, где эти стандарты вообще возможны (принципы общежития племен, вер, корпораций, механизмы соединения разных укладов, традиций права и т.п.). В большом, важнейшем историческом призвании русские выступают как хозяева, творцы и изобретатели, а не потребители разработанных другими стандартов. Мы не создаем общеобязательный стандарт для всех, а создаем “интерфейс” для стандартов, контейнер и убежище, в котором могли бы сосуществовать, не раздражая друг друга, разные образы жизни. Непонимание этой истины нашими политиками, чиновниками, интеллигентами, непонимание ими того “чуда”, которым явилась русская держава в мировом контексте, наносит России оскорбительные и вредные пощечины.
Русскую версию империи (миродержавие) можно сопоставить с системой перегородок, которые удерживают разные уклады и традиции от смешения; наша империя “подмораживает”, “консервирует” традиции, притормаживает их разложение и распад. Наша империя выступает как опекающая мать, дающая возможность разным народностям, состояниям, сословиям, не уничтожая и не подминая друг друга, раскрывать свой потенциал. Наша империя как будто отменяет волчий закон “борьбы за существование”, который в других империях (например, в колониальной Британии) действовал в полной мере. Наша империя защищает традицию от ее вырождения в культуру.
Наша империя выступает как опекающая мать, дающая возможность разным народностям, состояниям, сословиям, не уничтожая и не подминая друг друга, раскрывать свой потенциал. Наша империя как будто отменяет волчий закон “борьбы за существование”, который в других империях (например, в колониальной Британии) действовал в полной мере.
Между миродержавием и православным Удерживающим существует не просто связь, но скорее тождество. Удержание других государств в их стремлении к мировому господству, сдерживание варваров – это внешняя сторона миссии “правильной империи”. Внутренняя же ее сторона – удержание традиций и укладов от “смешения”. Как в первом, так и во втором случае мы имеем дело с апокалиптическими знаками: Гоги и Магоги последних времен, “вино блудодеяния”, которым поит царей и все народы Блудница с именем Вавилон, что означает “смешение языков”.
Образ “вина блудодеяния”, в которое подмешаны мерзости Блудницы, довольно-таки отчетливо обрисовывает процесс обезличивания и “смесительного упрощения” культуры. Причиной распада большинства империй в течение ХХ века была нивелировка традиций в рамках единого имперского пространства. И цивилизаторскими усилиями самих имперских правительств, и естественным ходом развития обществ необходимое напряжение между различными традициями исчезло, все было сведено к идеалу “среднего европейца”, “среднего гражданина”, “среднего советского человека”, и стало казаться, что всеми частями Империи можно управлять примерно одинаково. Такие общества, превращаясь из имперских в квазиимперские, быстро и довольно мучительно распадались. Традиции в квазиимпериях испытывали тяжелейший кризис, утрачивали чувство своего происхождения, сливались в безликую аморфную “культуру”, место общего пользования для общечеловеков.
Если в петербургский период носителем imperium-а выступили русские аристократы, то в СССР это была партия как основное привилегированное сообщество. Имперская потенция СССР была не очень сильной, изначально в нем доминировала квазиимперская тенденция, а после смерти Сталина она полностью возобладала. Сейчас мы утратили и один, и другой типы правящего слоя. Создавать новый слой придется практически с нуля.
Уникальная природа русского “миродержавия”, его единственная в своем роде духовно-политическая черта – способность направлять свой меч на дела совести и добродетели, безотносительно корыстных интересов и вопреки им. То, что можно понять на уровне индивида (благородный рыцарь, святой воин и т.п.), представляется совершенно невероятным на уровне наций, больших историко-культурных миров. И тем не менее это так. Россия вела в основном оборонительные войны, ее экспансия носила характер защиты от набегов и от агрессии. Наконец, Россия постоянно проводила “политику принципов” и шла навстречу тем, кто уповал на ее помощь, исходя из духовных и нравственных представлений. Достоевский в “Дневнике писателя” попытался представить эту черту русского государства как естественную: “Практические ли только выгоды, текущие ли только барыши составляют настоящую выгоду нации, а потому и “высшую” ее политику, в противуположность всей этой “шиллеровщине” чувств, идеалов и проч.? Тут ведь вопрос. Напротив, не лучшая ли политика для великой нации именно эта политика чести, великодушия и справедливости, даже, по-видимому, и в ущерб ее интересам (а на деле никогда не в ущерб)? (…) Политика чести и бескорыстия есть не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации, именно потому, что она великая. Политика текущей практичности и беспрерывного бросания себя туда, где повыгоднее, где понасущнее, изобличает мелочь, внутреннее бессилие государства, горькое положение”.
Звучит как откровение свыше, но многие ли “великие” нации руководствовались подобными соображениями?
По определению Е.В. Спекторского, “принципами европейской политики России были спасение погибающих, верность договорам и союзникам и солидарный мир”. К.Н. Леонтьев подтвердил наблюдение этой загадочной и непонятной черты русских: “У России особая политическая судьба. Счастливая ли она или несчастная, не знаю. Интересы ее носят какой-то нравственный характер поддержки слабейшего, угнетенного”. Однако это бескорыстие встречало в других державах не понимание, а подозрение и вызывало в них скорее ужас, чем уважение и благоговение.
Политика принципов проявила себя и в царствования последних Романовых, и в советский период, когда поддержка многих иностранных государств была нередко еще более бескорыстной – на этот раз она обосновывалась “интернациональной солидарностью” и “дружбой народов”. Черная неблагодарность, которой нередко платили Советскому Союзу за его бескорыстный “интернационализм”, чем-то напоминала русскую историю XIX века.
Внутри России это бескорыстие и способность жертвовать интересами коренного народа ради всеобщего блага проявлялись еще сильнее. Об этом речь пойдет в соответствующем разделе нашей Доктрины. Сейчас же остановимся на таком странном явлении, как “русский интернационализм”.