II

Ясно, что не в ней дело, а в том, что почва под семьею зыбка; в безнадежности ее стропил; в том, что я и каждый, наверно, a priori знаем, что в европейской семье можно "охотиться". Тоже и за мужьями охотятся подруги жен, не слабеет ли кто из них в "долге". И только где долг совпадает с любовью или, устраняя фразы, где закон и нравы признают любовь и семья построена от фундамента до вершины на любви - "охота" прекращается. До сих пор и всегда психология европейской семьи была психология начинающегося похищения, расхищения; особенная психология жадности пришельцев ("гости", "друзья", "знакомые") и... скуки матросов корабля по берегу. "Берег! берег!" "Любовник! любовник!" Да, скучно на корабле, берег шире; на корабле все "долг", "служба", а берег - широкое поле, с рощами, гостиницами, лакомыми приманками. Кто о нем не мечтает? Т.е. кто в европейской семье не мечтает о флирте, о флирте на вершок, о флирте на аршин, о флирте на версту! Собственно, что не пошатнулось в европейской семье нисколько? Только правильность, незыблемость и абсолютный авторитет венчания. Это - точь-в-точь сейчас, как при Ярославе Мудром; но под венчанием пошатнулась семья, она разбежалась, наконец, - она сделалась грязна, сальна. Я и говорю, как мыслитель, как пурист: "Да перенесите, гг. законодатели и моралисты, эту абсолютность с обряда на факт - и вы получите семью крепкую, как до сих пор было и остается крепко венчание. Переложите абсолютность, святость и авторитет с формы на содержание, со скорлупы - на зерно, с переплета - на книгу: и вместо золоченых переплетов, объемлющих пустую бумагу или неприличный роман, вы получите плохонький переплет, обнимающий бесценную книгу, святую книгу возможной европейской семьи!" В этом весь узел вопроса. Ведь теперь как рассуждают? "Ради Бога, не начните жить без венчания, уж как-нибудь, но его добудьте. Повенчано - и кончено, и все хорошо". И безмолвное к этому добавление, но непременно из него вытекающее: "Как это соблюли - в остальном как хотите: хоть живите на разных половинах одной квартиры, хоть совсем по разным квартирам, хоть даже в разных городах и государствах; пожалуй - ссорьтесь, изменяйте один другому. Пьянствовать? - и выпить можете, человек слаб, а жена стерпит. Жена наряды любит? со скуки, как вы водку? - и наряды ей дайте; жену надо побаловать, мы все слабы". Кто оспорит, что так абсолютно и движется все по абсолютному закону. И вот меня, любителя жизни и практики, обуяла жажда этой абсолютности для жизни, и, как маленький Колумб, я в мыслях порешил перевернуть загадочное яйцо семейного вопроса: "Абсолютное - семья; там как угодно с золочеными скорлупами, но чтобы было здорово и вкусно самое зерно. Живите согласно, при одном ложе и за одним столом; непременно чтобы были дети, и непременно - фактическое супружество; ни соринки, ни грязинки, никогда - разлуки, ни в чем - размолвки. Одно тело и одна душа; и общая кровь в жилах, как и одна мысль в мозгу. Это все - абсолютно! а остальное прочее - как угодно!" Если таково станет требование от зерна, то, очевидно, абсолютность скорлупы должна податься и гнилая пыль, сгнившая и пахучая пыль худого греха, не должна прикрываться золоченою скорлупою. Здоровая обыкновенная скорлупа на здоровом орехе, и никакого подлога, никакого несоответствия зерна и скорлупы. Тогда я знаю, что раскусываю. Входя в семью, я знаю, что вхожу в здоровую семью, на протяжении всей Европы; и у меня не создается психологии охотника в лесу. Это-то и важно. И теперь есть чудные семьи, но я не знаю, которые, и не уверен, не суть ли чудные семьи - "истощающиеся в терпении" семьи, где, следовательно, можно начать охоту. Таково положение дел в стране, в веках, в цивилизации.